Картина восемнадцатая

Конвент. Заседание 9 термидора. Прямо против публики, посредине сцены, на помосте[18], к которому ведет деревянная лесенка в восемь ступеней, установлена трибуна; за ней, на возвышении, стол и кресло председателя, позади — полукруглая ложа. По обеим сторонам висят доски с текстом Конституции и Декларации прав человека и гражданина. Ярусом выше нависает галерея для публики, подпираемая тонкими колонками. Посреди галереи — громадные эмблемы ликторских связок и знамена. В стенных нишах между трибуной для публики и председательской ложей — статуи Ликурга (слева) и Солона (справа). Несколько дальше, справа, — статуя Платона. Над галереей для публики высокие окна, узкие, как в церкви, со светлыми стеклами. Над залом невидимый для зрителей полукруглый свод. Справа и слева от центральной площадки (где расположены трибуна, ложа председателя, галерея для публики) идет двумя полукружиями амфитеатр со скамьями для депутатов (рядов по десять с каждой стороны); к ним ведут справа и слева лесенки по пятнадцати ступеней. Рампа срезает эти две дуги, соединяя их с рядами партера зрительного зала; таким образом, зритель театра как бы принимает участие в заседании Конвента. Благодаря такому расположению трибуна снизу представляется гораздо выше, чем была в действительности. Над рядами амфитеатра выступают широкие галереи для публики, которые скорее угадываешь, чем видишь. (В действительности они были построены в два яруса и уходили вглубь.)

Входы в зал заседаний помещаются справа и слева от просцениума, около рампы. (В народном театре можно устроить вход прямо из оркестра, чтобы создать еще большую связь между сценой и зрительным залом.)

На площадке между двумя полукружиями амфитеатра стоят и расхаживают депутаты Конвента; они сошли со своих мест и шумной толпой заполняют зал. Скоро пробьет полдень. Остаются считанные минуты до открытия заседания. Видно, как из правого и левого входов (даже, по возможности, из оркестра) один за другим появляются заговорщики. Галереи для публики переполнены. На переднем плане — Тальен, Баррас, Матьё Реньо, Бурдон, Лекуантр и другие из их группы.

Тальен. Где же Фуше?

Баррас. Что-то не видно.

Бурдон. Запаздывает. Вот странно! Обычно он приходит первым.

Тальен. Уж не арестовали ли его?

Бурдон. До открытия заседания осталось всего пять минут!.. Черт! Что же нам делать, если он не придет?

Баррас. И не стыдно тебе? Пора бы уже ходить без помочей!

Бурдон. Необходимо установить порядок, план действий.

Баррас. Все распоряжения сделаны. Выходы оцеплены. Трибуны заполнены нашими людьми. Надо только решиться. Лишь бы никто не сбежал! В разгар битвы самое главное не дрогнуть. Это о тебе, Бурдон, и о тебе, Лекуантр. Вы храбро горланите против Робеспьера, когда его нет, а едва завидите его тень на трибуне — и уж хвосты поджали.

Бурдон. Мы не допустим его до трибуны.

Тальен. Я заколю его на ступеньках!

Баррас. И думать не смей! Он должен пасть не от нашей руки, а под ударом всего собрания.

Лекуантр. А вдруг нас подведет большинство?

Баррас. Они обещали.

Бурдон. Мало ли что обещают!

Лекуантр. Ничего они не обещали. Разве можно полагаться на этих трусов?

Баррас. Тише! Вон они идут!

Входят Сийес, Дюран-Майян и прочие. Тальен, Бурдон, Лекуантр бросаются им навстречу, горячо пожимают им руки.

Бурдон. Дорогие коллеги!

Лекуантр. Доблестные граждане!

Тальен. Привет вам! Мы счастливы стоять рядом с вами на страже Республики!

Лекуантр. Вы ее неприступный оплот!

Бурдон. Настал великий день! Будем держаться твердо!

Тальен. Мы полагаемся на вас.

Сийес (уклончиво). Республика может быть уверена в нашей неизменной преданности. (Удаляется со своими спутниками.)

Баррас (посмеиваясь). Неизменные, как хамелеоны.

Матьё Реньо (Баррасу). До чего они мне противны! Как можно заискивать перед этими жабами! Уж лучше протянуть руку Робеспьеру.

Баррас. Не забывай, что Робеспьер тоже перед ними заискивает... Тише! Вон Робеспьер-младший. Катит безногого черта...

Появляется Кутон, которого везет в кресле Огюстен Робеспьер. Он оглядывает залу и сразу все замечает.

Кутон (указывая Огюстену на заговорщиков и представителей Болота, которые обмениваются низкими поклонами). Смотри, как снюхались эти псы. Надо держать ухо востро да смотреть за ними в оба, тогда они и пикнуть не посмеют. Ведь они даже друг другу не доверяют. (Поднимает глаза на галерею для публики.) А вот трибуны мне что-то не нравятся. Откуда эти скверные рожи, мюскадены, сутенеры? Нам подменили публику. Это неспроста... Будь так добр, Огюстен, дай знать нашим друзьям якобинцам, — пусть явятся сюда, да чтоб их было как можно больше. И поскорее! Хорошо бы также предупредить Анрио. Пусть держится наготове со своими канонирами.

Огюстен Робеспьер. Да где его найти? Он отправился кутить куда-то, кажется, в Антуанское предместье.

Кутон. Нечего ему еще нагружаться. Он уже с самого утра пьян вдрызг... Ну что ж, пошли хотя бы за якобинцами.

Огюстен, поспешно набросав несколько слов на листке бумаги, передает его секретарю. Тот идет к дверям, но почти сейчас же возвращается.

Секретарь (Огюстену). Не пропускают.

Кутон (оборачиваясь). Как так?

Огюстен Робеспьер. Теперь уж поздно выяснять. Президиум занимает места. Сейчас начнется.

Проходит мимо Сен-Жюст, надменный и суровый, держа в руке свой доклад. Робеспьер-младший окликает его.

Сен-Жюст!

Сен-Жюст, не повернув головы, продолжает свой путь сквозь толпу депутатов, которые расступаются перед ним.

Даже не отвечает, даже взглядом не удостаивает. Он иногда не прочь поиграть в Великого Могола.

Кутон. Он отдалился от всех. Равно, как и твой брат. Это просто бедствие! В час, когда так важна сплоченность, прочность нашего союза, каждый замыкается в своей оскорбленной гордыне, растравляет свои обиды, скрывает свои замыслы. Мы даже не знаем, о чем этот юноша будет говорить с трибуны. Мы верим ему, как и он нам, ибо ведем общую борьбу, и все же он решил сражаться в одиночку, как и твой брат, они не желают советоваться с нами. Нам остается лишь молча подписываться под их ошибками и, если возможно, их исправлять.

Огюстен. Да, ты прав, и корень зла в отчуждении Максимилиана. За полтора месяца, что он отошел от руководства, в наших действиях нет прежнего единства: каждый решает по-своему. К счастью, он, наконец, сам в этом убедился и сегодня вновь станет у руля.

Кутон. Слишком поздно!.. Уже полдень...

Часы бьют двенадцать. Билло и Колло врываются в зал.

Билло (запыхавшись). Началось?

Колло. Мы пришли вовремя. Сен-Жюст еще не начал говорить. (Поспешно подымается на председательское место.)

Заседание открывается, при общем невнимании, монотонным чтением текущих дел и донесений. Его заглушает гул голосов. Депутаты не спеша занимают места. Сен-Жюст, стоя у подножия трибуны, ждет своей очереди.

Тальен (к Билло.) Ты видел Фуше?

Билло. С ночи не видал.

Тальен. Должно быть, его арестовали.

Карье (входя). Его подкупили. Я был у него на дому. Он продался Робеспьеру.

Билло. Это ложь!

Карье. Продался! Спроси у Кутона. Он может даже назвать точную сумму.

Билло. Не теряйте времени. Будьте наготове. Сен-Жюст всходит на трибуну.

Сен-Жюст подымается с левой стороны, справа от председателя.

Матьё Реньо. А Робеспьер? Где же он?

Билло. Как, Робеспьера нет?

Баррас. В самом деле?

Бурдон. Он и не придет. Почуял недоброе.

Тальен. Если он не придет, все пропало! Мы, как дураки, сидим, запершись в этой клетке, а он тем временем велит канонирам Анрио обложить нас кругом. Он захватит нас, как мышей в норе.

Билло. Не посмеет!

Баррас. Почему? Я бы посмел на его месте.

В группе термидорианцев смятение.

Бурдон. Надо проверить, не прервана ли связь с Парижем

Лекуантр. Кому-нибудь из нас надо пойти в секции, поднять там тревогу.

Карье. Ты задумал удрать, я вижу. Только посмей!

Матьё Реньо. Всем оставаться на местах. Победим или умрем, но все вместе!

Тальен. Сен-Жюст уже на трибуне. А Робеспьера все еще нет.

Карье. Он улизнул от нас. Видно, у барсука в логове два выхода.

Матьё Реньо. Молчите! Он пришел!

Входит Робеспьер. Термидорианцы поспешно расступаются. Холодно смерив их взглядом, Робеспьер проходит перед их притихшим строем. В эту самую минуту Сен-Жюст начинает свою речь.

Баррас. Оцепите все выходы.

Карье. Зверь в западне!

Робеспьер пересекает амфитеатр слева направо (слева от председателя). Все почтительно уступают ему дорогу и раболепно улыбаются, встречаясь с ним взглядом. Он не удостаивает ответом на поклоны. Спокойно, не спеша он садится в первом ряду амфитеатра, справа, на виду у всего зала. Баррас, Тальен, Бурдон, Лекуантр и прочие протискиваются к лесенкам, ведущим на трибуну, и загораживают их.

Сен-Жюст (начинает свою речь среди полной тишины спокойным, бесстрастным, но внятным и твердым голосом [19]). Я не принадлежу ни к одной из мятежных клик; напротив, я буду бороться с ними беспощадно. Пускай эта трибуна, если угодно судьбе, станет Тарпейской скалой для того, кто счел своим долгом сказать вам прямо, что наши правители сошли с верного пути. Я полагаю, что вы должны знать правду, что никто не вправе нарушить обет, данный перед лицом своей совести, — дерзать на все ради спасения отечества. Комитеты Общественного спасения и Общественной безопасности поручили мне составить доклад о причинах разногласий, происшедших в последнее время в недрах самого правительства. Я польщен доверием, оказанным мне обоими Комитетами. Но нынче ночью меня глубоко оскорбили, и сейчас я говорю не для тех, кто нанес мне смертельную рану, я обращаюсь прямо к вам. Я хочу обличить перед вами людей, пытавшихся заставить меня погрешить против совести. Я раскрою перед вами свою душу, свои правдивые уста. Я скажу все, что думаю, все, что знаю, не ведая ни гнева, ни сострадания...

При последних словах клика термидорианцев приходит в волнение.

Билло (к остальным). Довольно! Долой! Заткнуть ему глотку!

Карье. Вырвать ему язык!

Тальен взбегает на трибуну и становится рядом с Сен-Жюстом[20].

Тальен. Бесстыдный фарс. Смотрите: вон там сидит человек, который дергает за веревочку этого паяца. (Показывает на Робеспьера.) А этот дохлый Пьеро смеет еще уверять, что не связан ни с каким заговором... Вот я действительно ни с кем не связан, и я разоблачу их гнусный заговор. Сорвите личину с тех, кто ведет эту вероломную игру! Сорвите завесу!

Билло (пригнув голову, бросается на трибуну, откуда с помощью Тальена сталкивает Сен-Жюста. Сен-Жюст до конца заседания неподвижно стоит, прислонясь к трибуне с правой стороны — слева от председателя. Билло, оттеснив Тальена, становится рядом с ним. Оба выкрикивают угрозы и обвинения, перебивая друг друга). Я сорву завесу!.. Граждане! Среди нас есть предатели, которые замышляют погубить Конвент!..

Тальен (указывая на Сен-Жюста). Вот один из них!

Билло. Но гнуснее всех вон тот, внизу. Я видел его ночью у якобинцев... Он призывал к мятежу и требовал изничтожить Конвент. Я выступил против. Тогда он стал подстрекать толпу к убийству...

Леба (с места). Неправда!

Билло. Меня ранили вот сюда! (Показывает на грудь.)

Леба (вскочив с места). Подлый шут! Ты сам себя пырнул!

Колло (с председательского кресла). Леба! Призываю тебя к порядку.

Голос с галереи. А ну-ка, Билло, повернись задом, покажи нам, как я тебя саданул каблуком по заднице!

Билло (обезумев от ярости). Арестуйте его! Держите убийцу!

Смех и шум на галерее для публики. Оттуда выталкивают какого-то горлана. При первых словах обвинения, брошенных ему Билло, Робеспьер быстро поднимается, но после вмешательства Леба застывает на месте.

Леба (выходя из амфитеатра). Я был свидетелем столкновения в Клубе якобинцев. Я хочу восстановить истину, которую так возмутительно искажают здесь. Прошу слова.

Колло (с председательского места). Молчи! Я не дам тебе слова. Я сам был свидетелем. Запрещаю тебе извращать факты, которые точно излагает Билло.

Леба. Председатель! Ты не имеешь права выступать в качестве свидетеля. Иначе сойди с трибуны.

Билло (к Леба, с высоты трибуны). И ты еще смеешь ссылаться на право? Почему ты молча смотрел, как этот заговорщик, будучи членом правительства, подло попирал священнейшие наши права, как он беззаконно выдал на расправу разъяренной толпе членов Комитета, с которым его связывает долг?

Леба. Комитеты заткнули ему рот и предали народные интересы. Ему пришлось воззвать к народу.

Колло. Леба! Я лишил тебя слова. Лишаю тебя слова вторично. Если будешь упорствовать, я ударю тебя.

Робеспьер (сойдя со своего места в амфитеатре, повелительным жестом останавливает Леба, который собирается возражать). Молчи, Леба! Нападают на меня. Значит, мне и отвечать.

Робеспьер идет к трибуне. Бурдон, Баррас, Лекуантр и другие бросаются наперерез и преграждают ему путь.

Билло. Катилина ушел из Комитета общественного спасения, ибо не мог больше диктовать нам свою преступную волю. Он коварно злоупотребил властью Комитета и провел за нашей спиной чудовищный декрет от двадцать второго прериаля, отдающий всех патриотов на милость узурпатора. Он возбуждал народ против законного правительства Нации. Он замышляет погубить Конвент.

Робеспьер (рвется к трибуне, но натыкается на стену заговорщиков). Это ложь! Это ложь! (С помощью брата и Леба, вступивших в борьбу с Лекуантром и Бурдоном, пробивается на первые ступени деревянной лесенки, ведущей на трибуну.)

Заговорщики (снизу). Долой тирана!

— Назад!

— Слезай! (Вцепившись в него, тащат его вниз.)

Робеспьер вырывается.

Робеспьер. Я буду говорить. (Поднявшись на трибуну, сталкивается с Тальеном, — тот грубо хватает его за ворот.)

Тальен. Ты не будешь говорить, Кромвель! Я запрещаю тебе доступ на эту трибуну, на священный бастион Свободы... Свободы, которую ты хочешь погубить. Я загорожу ее своим телом. Прежде чем ее коснутся твои преступные руки, мой кинжал пронзит тебе грудь. (Заносит кинжал над головой Робеспьера.)

Робеспьер (бесстрастно). Ударь, но выслушай!

Билло (оттаскивая Тальена за руку). Не убивай его, Тальен. Ему уготован другой нож.

Невообразимый шум и смятение охватывают зал. Почти все депутаты вскакивают с мест, за исключением представителей Болота на первых скамьях; их молчание и неподвижность составляют разительный контраст с волнением, царящим в зале. Огюстену Робеспьеру и Леба удается, прорвав цепь термидорианцев, пробиться к Робеспьеру и встать на его защиту от наступающего на него Тальена. Но они принуждены спуститься вниз вместе с ним, чтобы уберечь его от толчков и наскоков. Амфитеатр наводняют вопящие, беснующиеся люди. Трибуну осаждают группы термидорианцев — по двое, по трое, вчетвером, впятером (Карье, Бурдон, Лекуантр, Вадье, Лежандр). Все они жаждут выступать, меж тем как Билло и Тальен цепляются за перила, продолжая говорить. Вся эта толчея, напоминающая дьявольский шабаш, страшна и нелепа. Среди оглушительного шума раздаются отдельные бессвязные возгласы: «Смерть тирану! Катилина! Калигула, Тарквиний! Тиберий! Гелиогабал!» Все наперебой стараются выкрикнуть новые обвинения против Робеспьера, не замечая, что противоречат друг другу.

Билло. Предатель противился аресту Дантона!

Карье. Он защищал Дантона, своего тайного сообщника!

Лежандр. Он убийца Дантона!

Вадье. Он лебезил перед попами!

Тальен. Он устраивал оргии вместе с Сен-Жюстом и Анрио!

Колло (вскочив с председательского места, наклоняется над этим жужжащим осиным гнездом). Он подкуплен Англией!

Вадье, Он заставлял служить себе мессы!

Колло. Он шпионил за всей Францией, он и его полиция!

Вадье. Он собирался восстановить смертную казнь за богохульство!..

Публика на галерее присоединяется к беснующейся банде заговорщиков, крича, улюлюкая, грозя кулаками и завывая. Робеспьер, оттесненный с трибуны, напрасно пытается подняться туда то по правой, то по левой лесенке. Укрепившись на нижних ступеньках, он простирает руки к Горе.

Робеспьер. Я взываю к вам, друзья! Неужели вы позволите посягнуть на свободу слова, на святость этой трибуны? Ведь это ваш голос стараются заглушить!

Депутаты Горы поднимаются с мест, вопят и шумят, но не отвечают, те, к кому в упор обращается Робеспьер, отворачиваются, делая вид, что не слышат, или злобно смотрят на него исподлобья. Леба, Кутон, Огюстен Робеспьер ожесточенно спорят с остальными.

Робеспьер. Измена! (В отчаянье бросается на другой конец амфитеатра и взывает к представителям Болота.) Вас, честные, достойные граждане, я призываю выступить против этих разбойников. У нас общий враг, и вы это знаете. Я защищал вас неустанно, я ограждал вас от ударов. Если враги восторжествуют, они беспощадно расправятся с вами.

Левые в бешенстве оттесняют Робеспьера от скамей правых, осыпая его градом оскорблений. Правые — Сийес, Дюран-Майян, Буасси д'Англа и другие — сидят бесстрастно и неподвижно с каменными лицами, без единого жеста, скрестив руки на груди. Они смотрят перед собой невидящими глазами. Волнение Робеспьера нарастает, он устремляется к ступенькам трибуны, хочет взойти туда. На трибуне толкутся ораторы, наперебой требуя предоставить им слово, препираясь друг с другом. Билло на миг покрывает все голоса своими воплями.

Билло. Конвент под угрозой! Я требую объявить заседание непрерывным и не расходиться, пока меч закона не упрочит безопасность Республики.

Баррас. Я требую ареста Анрио и его штаба.

Бурдон. Арестовать Дюма!

Лекуантр. Арестовать Буланже!

Тальен. Арестовать Лавалетта!

Вадье. Арестовать Дюфресса!

Никто не осмеливается произнести имени, которое у всех на языке. В игре актеров должны угадываться эти опасения и недомолвки.

Робеспьер. Я требую слова! (Тщетно пытается взобраться на трибуну, то по одной, то по другой лесенке; заговорщики грубо толкают его и стаскивают обратно.)

Матьё Реньо (к Карье, который злорадно посмеивается). Дайте же ему говорить! Даже если он преступник, он имеет право защищаться.

Карье (хихикая). В уме ли ты? Наконец-то мы поймали его. Крыса попалась и мечется в крысоловке. Остается только ее прихлопнуть.

Матьё Реньо (с омерзением отвернувшись от Карье, обращается к Барреру, который наблюдает за этой сценой как бы со стороны). Недостойная игра! Такой сильный противник, такой выдающийся человек имеет право на уважение. Его процесс должен вестись открыто, с соблюдением свободы обвинения и защиты. Иначе приговор будет недействителен. Баррер! Тебя послушают, скажи им это!

Баррер. Поздно! Будь то в моей власти, я скорее спас бы юношу. (Указывает на Сен-Жюста, — тот в течение всей сцены стоит неподвижно, прислонясь к трибуне, застывший, как статуя, безразличный ко всему, что творится вокруг.) Но все уже решено. Игра сыграна. Слишком долго дрожали они перед ним и теперь, сбросив с себя гнет страха, пойдут до конца и уничтожат его. Он обречен. Но и мы тоже. Возврата нет.

Матьё Реньо. Это позор для Конвента. Как? Неужели у нас не хватит сил ответить, опровергнуть его доводы, если он выступит?

Баррер. Ничего не поделаешь, друг мой! Улисс затыкал уши своим спутникам, чтобы уберечь их от пения сирен. Они поступают так же. Даже хитрее. Они затыкают рот самой сирене.

Матьё Реньо. Трусы! Мне стыдно называться человеком.

Баррер. Это у тебя впервые? При нашем-то ремесле!

Во время их диалога ярость в Конвенте нарастает.

Робеспьер (стоя на площадке у трибуны, под охраной Леба и Огюстена Робеспьера, откинув голову и прижимая руки к груди, как на рисунке Давида «Клятва в Зале для игры в мяч», кричит председателю Колло, — тот сидит, подперев кулаком подбородок; лицо его искажено злобной улыбкой). Председатель убийц!

Занавес падает, заглушая своим шумом его слова.

Занавес.