ГЛАВА 9. Солнце медленно выползло из-за горы, осветило неширокую лесистую долину Кундус-Хема, тайгу, снежные горы

Солнце медленно выползло из-за горы, осветило неширокую лесистую долину Кундус-Хема, тайгу, снежные горы, одинокое зимовье на берегу речки.

Дверь зимовья отворилась, и на высокое крыльцо вышел Коренев. Потянулся, огляделся по сторонам и, не увидев поблизости «белого домика», побежал к ближайшей елке. Вслед за ним из избушки появился Мартюшев, зевнул, почесал затылок и, не сходя с крыльца, пустил длинную струю.

– Боб, постеснялся бы, – пристыдил его Коренев. – как – никак жильё, дом.

– Какое, на хрен жильё, Гешка? Кого стыдиться? Да если кто и появится – только рад буду. Может с конем договоримся. Гутова повезем.

Дверь приоткрылась еще раз, и на крыльце собственной персоной появился командир. Он удивленно оглядел окрестности, дом, парней:

– Мужики, что случилось? Где мы? Что за дом?

– Борька, вылечился? Ничего не болит? Идти сможешь?

– Почему нет? нормально себя чувствую, – он пошевелил плечами, раскинул руки, – ничего не болит… Да, объясните толком, что произошло?

Коренев для наглядности ощупал Бориса. Действительно он. И даже нормально выглядит, только осунувшееся бородатое лицо неестественного землистого цвета.

– Ничего не произошло. Вчера ты приболел немного. Отравился, должно быть. Наш объединенный конвульсиум поставил диагноз – всестороннее отравление, путем облизывания нестерилизованной крышки от тушеного мяса. Единоличного вылизывания. За что и поплатился, – произнес Мартюшев.

– Гутов, зато мы, смотри-ка, за одну ночь тебя на ноги поставили, – подтвердил слова завхоза Геннадий.

– Где Юрка?

– Вчера побежал, лошадь брать в аренду.

– Для какого рожна? Зачем?

– Тебя транспортировать. Ты вчера просто умирал. Думаю, подойдет скоро. Ему приказал завхоз – утром назад. В любом случае – хоть с конем, хоть без!

– Меня? Со мной все в порядке.

– Сейчас в порядке. А вчера было – о-го-го! Уже и прощались с тобой…

– Трепачи. Жрать есть, или как вчера?

– Хуже чем вчера.

Быстро сварили и в одно мгновение съели порцию заготовленной вчера лапши. Гутов после болезни готов был умять не одну порцию, но мы с Генкой объяснили, что после болезни ему разрешается немного похлебать бульончика. И все. Пока организм окончательно не восстановится.

Снаружи раздался выстрел.

– Юрка вернулся, – сказал Геннадий.

Побросали ложки и выскочили на крыльцо. По полянке, вдоль ручья, быстро шел Савин. Один! Без лошади, без проводника! На одном плече висело ружьё, дулом вниз, на другом лежало что-то большое, серое. Это что-то он придерживал одной рукой.

– Что он волочет?

– Не видно отсюда. Пень, что ли?

– На хрена ему пень?

Савин все ближе… подошел к избушке и сбросил с плеча… заднюю ногу марала! Ногу прямо в шерсти, лишь на месте среза видно было неровное рваное мясо с большим количеством прилипшей шерсти, да белый- белый масел (точнее сустав, разделанный ножом в месте соединения).

– О-го!

– Купил?

– Неужто завалил?

– Убил!

– Не вешай нам лапшу, – засомневался Мартюшев. Практичный Геннадий тихо произнес:

– Какая на фиг, разница? Убил, купил? Главное – теперь выживем! – вытащил нож и принялся тут же на крыльце снимать шкуру.

Пока парни свежевали ногу, нарезали большими кусками мясо и заталкивали его в котел, Савин во всех подробностях рассказывал о своем охотничьем фарте. И еще раз пережил радость, упоение, блаженство. Правда, умолчал о том, что он, как неандерталец, плясал дикий танец охотника в засыпающей вечерней тайге над телом поверженного зверя. Сейчас ему было немного стыдно за свою несдержанность, но он страстно желал, чтобы (сегодня, завтра, когда-нибудь) повторилась эта минута восторга и наслаждения.

– Савин, от имени и по поручению… присваиваю тебе звание лучшего охотника нашей экспедиции, – сказал командир, очищая нож о свою штанину.

– Благодарю… Нет, служу и так далее… – Юрию было приятно получить такое, хотя и сказанное в шутливой форме, признание.

Зададимся вопросом: могут ли четверо людей съесть за раз целую оленью ногу? Теоретически – вряд ли! А практически – сожрали! Как и упрашивал Мартюшев оставить половину на обед, умолял Гутова поберечь отравленный желудок, на его увещевания никто не обращал никакого внимания. Тем более, по словам, Савина в паре часов ходьбы лежал целый марал. Так что вскоре котелок опустел, а экспедиция разметалась на крылечке и траве перед домом и блаженствовала, подставив неяркому осеннему солнцу животы.

– Ребята, идти надо. Пропадет мясо. Протухнет, зверье растащит, – говорил Савин, не делая даже попыток вставать. Да и зачем надо вставать, когда в желудке, пустовавшем, практически, последнюю неделю, появилась такая приятная, такая славная тяжесть. Желудок неторопливо урчит, как хорошо прогретый, смазанный двигатель. Так бы и лежать, отдыхать…Но!

– Подъем, мужики! – командир встал первым. – По коням! Труба зовет.

– Гутов – ты варвар. Дай хоть часик подремать, – взмолился Мартюшев.

– Ничего, вечером спать завалимся. Прав охотник – разделать марала надо, чтобы мясо не пропало. Вперед!

После плотной еды, ноги, почему-то не хотят идти. Не желают и все тут! Вроде бы и калорий организм много получил, вроде бы сил прибавилось неисчислимо, но идти тяжело, словно в первый день экспедиции. Будто бы там, на Эрзине, когда каждый шаг давался с великим трудом.

Но… как ни болела, а сдохла. Пришли-таки. Побросали рюкзаки и, даже без перекура, принялись за разделку туши.

Мартюшев с сомнением оглядел гору мяса. Вот охотничек, ну, Савин, туды его в качель! Он же отрезал только голову, ногу (которую мы уже съели) да выпустил кишки. А остальное? Вообще-то его можно понять. Одному ворочать марала? С ума сойдешь.

–Знает кто, умеет разделывать его? – спросил Гутов.

Юрий неопределенно пожал плечами:

– Ну, уток, зайца там… куда ни шло. А марала? Хрен его знает.

Коренев с Мартюшевым просто промолчали в ответ. Откуда у них умение? Добывать мясо оба умели только в магазине (если выбросят). А разделывать? Нет.

Но, как говорится, жизнь всему научит – для начала сняли шкуру. Вначале ножами отделяли её от мяса, пока командир не внес рацпредложение: мы вдвоем натягивали шкуру, а Гутов кулаком сильно бил в стык. И шкура отделялась быстро и легко. Как – никак удар у Бориса приличный – никакая шкура не устоит! Савин ошкуривал ноги и шею, где Гутовский кулак уже не мог сработать. То здесь, то там на шкуре появлялись порезы.

– Юрка – безответственно работаешь. Не порть шкуру, – возмущался командир.

– Кому она на хрен нужна? Не с собой же нести. Здесь и бросим. Завернем в нее требуху и под куст. Зверье растащит, да еще и спасибо скажет.

– Все равно – работай качественно…

– Что шкура? – подал голос Коренев, – Как эту гору мяса разделаем? Топор- то утопили?! Кости, что, зубами перегрызать?

– Что – нибудь придумаем, – самоуверенно заявил Гутов.

И точно, придумали. Докапывались до соединения костей между собой и в точке «вертлюгов», как назвал их Борис, ножом и усилиями всех четверых разъединяли мослы. Очень уж большие кости и ребра (срезав с них часть мяса) перебивали напополам, использовав большой камень вместо топора.

Вот так проблема! Ничего себе задачка! Лежит на разостланной шкуре гора мяса, а дальше что? Никто об этом и не подумал! Ну, хорошо, – поедим сегодня, завтра… Да какое там сегодня? Вон, в котелке уже булькает сердце, печень и прочий сбой. До ночи не съедим! Ну завтра съедим немного? А потом? Протухнет мясо! Пропадет столько добра! Черт, побери! Не было печали – купила баба порося! Что можно придумать?

– Парни, а если прокоптить его, а? – неуверенно предложил Коренев. Должно быть не только у меня появились панические мысли.

– А это мысль, ребята. Хорошая мысль, правильная.

– Я – за! – поддержал Савин. – Не пропадать же добру. Копченое – долго храниться будет.

– Хорошо, – Гутов взглянул на мясо оценивающим взглядом. – Значит так: Гешка – надолби соли, сколько есть…

– Зачем?

– Коптить просоленное мясо нужно, иначе – пропадет! Расстилай палатку и долби камнем соль. Всю, сколько у нас есть.

– Овечью?

– Уж какая имеется в наличии. Савин, твоя задача наготовить дров на костер, чтобы на всю ночь хватило. Да, желательно сырых. Нет! не желательно – обязательно! Дыму надо побольше. А мы с Бобом вешала приготовим.

– Что за вешала? – поинтересовался Коренев. Он уже выкладывал соль на расстеленную палатку.

– На чем-то мясо развешивать надо?

Больше часа возились мы с Гутовым, привязывая меж деревьев жерди. (Попробуйте без пилы и топора срубить несколько пятиметровых сырых шестов. Без гвоздей, или хотя бы даже простой проволоки привязать их к стволу. И вы поймете, как тяжело нам далась эта работа!)

– Жерди – это хорошо. Ну привязали, а как мясо подвешивать? – поинтересовался я у командира. (Хорошо быть простым участником: не надо ломать голову – есть командир – пускай думает.)

Минуту, нет больше, Гутов стоял, задумчиво разглядывая горизонтальные жерди протянутые меж деревьев.

– Бери нож. Идем вырезать подвески.

Какие такие подвески я не стал даже спрашивать – сам объяснит, когда подойдет время.

В конце-концов нарезали мы много (уж очень много, по моим понятиям, аж мозоли на руках вздулись) веток у которых обязательно, по требованию командира, имелись два отростка, на один из которых нанизывается мясо, а другой цепляется за вешала. Что ж, наверное, он прав. Пожалуй, и сможем прокоптить добычу.

День незаметно перешел в вечер. Стемнело. При свете небольшого костра, мы хорошо посолили все мясо. Втирали соль сколько можно. В кусках мякоти делали надрезы и запихивали соль туда.

Уставшие настолько, что валились с ног, еще разместили мясо на вешалах и развели под ними длинный костер. Благо Савин набрал-таки дров большую гору. Ветра в тайге сегодня нет, поэтому дым поднимается вверх, окутывая добычу, закрывая её от наших глаз. Хорошо, прекрасно идет процесс! Теперь можно и пообедать. Или поужинать? Но, мясо не лезет в глотку. Видимо организм еще не переработал утреннюю порцию. Хочется только одного – спать, спать, спать…

– Будем дежурить всю ночь, – распорядился Гутов. – По очереди. Кто первый?

– Зачем? – возмутился Савин.

– За костром следить.

– Наложим побольше дров и на боковую.

– Ну, уж нет. Или костер погаснет, или мясо в пепел и угольки превратится. Я дежурю первым.

Остальные тут же, не растягивая палатки и не доставая спальников, попадали в теплых отблесках костра.

Я не слышал, не помню, будил ли командир других, но, когда я проснулся, было уже утро, длинный костер едва тлел, а прокопченное мясо было снято с вешал и разложено на четыре кучи.

От него шел чарующий запах, настолько манящий, что я не вытерпел и выбрав желтовато-коричневое ребро, впился в него зубами.

Запах копчения проникал в ноздри, возбуждая аппетит, тоненькая пленка, прикрывающая мясо, блестела, под ней ждало в меру просоленное, сочное-сочное мясо. Такое, что в желудке непроизвольно произошел секундный спазм, а слюна просто таки наполнила рот и прокатилась по пищеводу!

– М-м-м! Вкуснятина, неописуемая!

– Боб, не мышкуй. Положи мясо взад, – приказал Гутов. Но видно было, что он говорит так, для проформы. Он и сам рад, доволен, что у нас есть теперь продукт и можно питаться без ограничений.

Проснулись студенты. Встали и в первую очередь тоже взяли по копченому ребрышку. В тишине слышался только треск разрываемых сухожилий, да скребки зубов по кости. Вот черти, не помылись, зубы не почистили, а сразу жрать! Да что там зубы? В сортир не сходили! Интеллигенция! А сам? Сам-то, помылся, отлил? То-то!

Настроение с утра радостное, солнечное. Прорвемся! Вперед… и все до лампочки! Нам теперь любая река, любое нагорье, любой Сангилен по барабану! Мясо – вот оно, лежит рядом; лук – всегда набрать можно сколько угодно, вдруг, да грибы попадутся. Не пропадем! Гутов разбил праздничное настроение:

– Распределяйте мясо по рюкзакам и… вперед!

Снова, как в первый день экспедиции, рюкзак надевать надо только вдвоем, опять каждый шаг отдается болью в мышцах. Но теперь это сладкая тяжесть, приятная боль. Уже не пугает завтрашний день, не повергает в ужас наступающая зима. Хорошо жить, прекрасно!