Дуалистическая концепция власти

Так, французский политолог М. Дюверже выделил два элемента внутри власти: а) материальное принуждение; б) убеждение, вера со стороны подчиняющихся в то, что такое подчинение похвально, справедливо, законно. При отсутствии второго элемента это уже не власть, а господство. Господство — более узкое понятие, чем власть, и связано с применением силы, которое может выражаться в разных формах, таких, как физическое насилие, экономическое принуждение, давление со стороны организованного коллектива и т.д. Власть же может осуществляться и без прямого насилия, опираясь на силу авторитета (вероятность добровольного подчинения).

Отмечая наличие двух элементов власти, М. Дюверже подчеркивал, что источниками осуществления власти служат насилие и верования субъектов политического процесса, прежде всего их вера в необходимость власти вообще и вера в ее легитимность (законность, справедливость). Двойственность власти (не случайно М. Дюверже образно называет ее двуликим Янусом) выражается в том, что она, с одной стороны, является инструментом господства одних групп общества над другими, а с другой — выступает эффективным средством интеграции и обеспечения социальной солидарности всех членов общества для всеобщего блага.

Будучи социальной по своей сущности, власть проходит вместе с обществом сложный путь изменений, прежде всего изменения ее форм. В примитивных обществах власть была анонимной, «распыленной» среди членов рода, племени. Она проявлялась в совокупности верований и обычаев, которые жестко регламентировали индивидуальное поведение. Однако, строго говоря, власть не имела политического характера. Усложнение социальных потребностей и появление новых видов деятельности для их удовлетворения заметно подняли интенсивность взаимодействий индивидов. Это потребовало концентрации некогда распыленной власти в руках вождей, групп, для эффективного реагирования на возникающие проблемы. Таким образом, анонимная форма власти уступила место индивидуализированной.

Однако процесс нарастания социального неравенства обнаружил слабость индивидуализированной власти как средства разрешения глубоких социальных конфликтов. Поэтому началась институциализация власти, то есть она стала опираться в своей деятельности на специальные институты, осуществляющие такие функции, как выражение общих интересов, управление, обеспечение социального мира и порядка и др. В результате власть приобрела политический характер и выразилась в деятельности государства, партий и других организаций.

Власть как общественное явление имеет ряд специфических «измерений»: 1) она выражается в функционировании определенных институтов (государственных, общественных); 2) связана с деятельностью лидеров, элит, масс (то есть проявляется в действиях); 3) опирается на систему средств и методов властного воздействия (основания и ресурсы власти); 4) ей свойственны изменения (например, снижение или повышение легитимности, эффективности; изменение соотношения функций законодательных и исполнительных органов); 5) результаты (последствия) реализации власти.

1. Характерные черты политической власти в России

Власть в России постоянно стремилась к транс­формации исторического сознания и менталитета, пытаясь создать соответствующие структуры, оправдывающие ее деятельность. Таки­ми доминирующими структурами стали прежде всего этатизм и па­тернализм, которые являются в известной степени универсальными в массовом сознании российского народа.

Под этатизмом понимается: 1) термин, употребляемый для характеристики государства как высшего результата и цели общественного развития; 2) процесс усиления роли государства в экономической и политической жизни общества.

Патернализм – это отеческая забота со стороны государства по отношению к своим гражданам.

Отношение к государственной власти в России обусловливается этатистским представлением о необходимости сохранения политичес­кого единства и социального порядка. И этот этатистско-патерналистский порядок является ре­альным основанием соединения разнородных национальных тради­ций и культур. Поэтому дуализм общественного бытия в России име­ет иную природу, чем на Западе. Он выражается в первую очередь в таких конфликтных тенденциях, где одной из сторон всегда выступа­ет универсальная и автономная государственность. Это — конфликт между государственностью и регионализмом, государственностью и национальными культурными традициями, государственностью и социальными общностями.

С этой точки зрения характер российского общества в отличие от западноевропейского определяется не столько соглашением поддан­ных и государственной власти об обоюдном соблюдении законов, а молчаливым сговором об обоюдной безнаказанности при их наруше­нии. Поэтому в российской цивилизации, где стороны перманентно нарушали законы, государство выступало не примиряющим, а ус­миряющим началом, а подданные — безмолвствующим большин­ством или бунтарями.

Патернализм берет начало со времен Петра I, когда в России складывается осо­бый тип государства, символом которого стало «отеческое», бюрократическое попечительство «вождя-государя» и го­сударственной власти о благе народа, общественной и личной пользе своих подданных.

Кроме того, следует учитывать и своеобразие сложившегося еще в эпоху Московского царства «вотчинного государства». Москов­ские князья, русские цари, а затем советские вожди, обладавшие ог­ромной властью, были убеждены в том, что вся страна является их собственностью, так как создавалась, строилась и пере­страивалась по их повелению.

Еще в Московском государстве сложилось особое представление о том, что именно власть рождает собственность и что все живущие в России являются государевыми слугами, находящимися в прямой и безусловной от царя зависимости и не имеющими возможности пре­тендовать ни на собственность, ни на какие-либо неотъемлемые лич­ные права. Это представление, пронизав все институты государствен­ной власти, придало им характер «вотчинного государства», аналоги которого можно было найти на Востоке, но подобия его не было в Европе.

Со времен Московского государства стало работать универсальное правило: если сами люди не могут остановить падение уровня и качества жизни, то об­щество передает государству право на проведение радикальных ре­форм. При этом предполагается «пересмотр» если не всей системы культурных ценностей, то по крайней мере некоторых базовых ее эле­ментов.

Российская цивилизации перешла на иной, чем Западная Европа, генотип социального развития. Если западноевропейская цивилиза­ция в это время сменила эволюционный путь развития на инноваци­онный, то Россия перешла от эволюционного к мобилизационному, который осуществлялся за счет сознательного и насильственного вме­шательства государственной власти в механизмы функционирования общества.

Мобилизационный тип развития представляет собой один из спо­собов адаптации социально-экономической системы к реальностям изменяющегося мира и заключается в систематическом обращении в условиях стагнации или кризиса к чрезвычайным мерам для дости­жения экстраординарных целей, представляющих собой выраженные в крайних формах условия выживания общества и его институтов.

Испытывая постоянное давление с Запада и Востока, Россия ощущала непрерывную потребность в обороне. Поэтому Московское государство с самого начала формировалось как «военно-националь­ное», основной движущей силой развития которого была постоянная потребность в обороне и безопасности, сопровождавшаяся усилением политики внутренней централизации и внешней экспансии.

Такая политика обеспечивала территориально-государственную целостность российского общества и блокировала тенденции к дезин­теграции. Осуществлялось это в первую очередь с помощью насилия со стороны государственной власти, принуждавшей население при­нимать любые лишения при решении задач мобилизационного раз­вития. Отсюда проистекали деспотические черты государственной власти, опиравшейся в основном на военную силу и военные методы управления.

Поэтому одной из особенностей мобилизационного развития Рос­сии было доминирование в ее истории политических факторов и, как следствие, гипертрофированная роль государства в лице центральной власти. Это нашло выражение в том, что правительство, ставя опре­деленные цели и решая проблемы развития, постоянно брало иници­ативу на себя, систематически используя при этом различные меры принуждения, опеки, контроля и прочих регламентации.

Специфика состояла также в том, что особая роль внешних фак­торов вынуждала правительство выбирать такие цели развития, кото­рые постоянно опережали социально-экономические возможности страны. Поскольку эти цели не вырастали органическим образом из внутренних тенденций ее развития, то государство, действуя в рам­ках старых общественно-экономических укладов, для достижения «прогрессивных» результатов прибегало в институциональной сфере к политике «насаждения нового сверху» и к методам форсированного развития экономического и военного потенциала.

Государственная власть в России играла в истории России двойственную роль. С одной стороны, она превратила Россию в великую державу, при этом перманентно прибегая к антигуманным средствам управления, зачастую от имени народа уничтожая многие ты­сячи и даже миллионы людей.

С другой стороны, в России сама государствен­ная власть становилась непос­редственной причиной кризиса государственности и даже развала го­сударства. За четыре столетия российская цивилизация пережила три национально-государственные катастрофы: в ходе первой смуты 1598—1613 гг. прекратили существование и династия Рюриковичей, и российская государственность; вторая смута 1917—1921 гг. покон­чила с монархическим государством и династией Романовых; резуль­татом третьей смуты 1990-х гг. стал развал СССР.

Основой любой державности является ставка на силу и экспан­сию, при этом часто «державный» аппетит превосходит реальные воз­можности государства, что, в конце концов, подрывает силы нации и вызывает кризис государственности.

Отчужденность общества и государственной власти, достигаю­щая своего предела накануне кризиса российской государственности, во многом объясняет и то равнодушие, с которым российское обще­ство воспринимает падение политических режимов, и ту способность русских людей отвернуться от власти в трудную для нее минуту, и ту их готовность проявить себя самым неожиданным и радикальным образом на крутых поворотах истории. Так было и в начале XVII века, и во время свержения самодержавия в России, и в период крушения коммунистического режима в СССР.

Как показывает исторический опыт, в тех странах, где государ­ство контролировалось гражданским обществом, развитие шло по наиболее эффективному пути, и политические режимы оказывались наиболее стабильными, потому что при всех кризисах государствен­ная власть могла надежно опереться на социальный фундамент в виде этого общества.

Еще одна особенность государственной власти связана с проведени­ем в России реформ «сверху».

История России — это непрерывный процесс реформ, революций и перестроек, неизменно сопровождавшихся контрреформами и контр­революциями. В эпоху реформации всегда есть открытые противники преобра­зований, однако результаты реформ зависят, прежде всего, от реакции на них со стороны управляемых.

Реформы в России задумывались и проводились «сверху» в спе­цифических условиях, которые в современной литературе получили название социокультурного раскола. Реформаторская элита с инновационным типом культуры, в основе которого — критический целерациональный, технократический стиль мышления, была больше оза­бочена целями развития и его организационными формами, чем цен­ностными ориентациями людей. Ей казалось, что посредством адми­нистративного воздействия на сложившуюся ситуацию достаточно человека поставить в особые организационные условия, чтобы он вынужденно или с сознанием необходимости, изменив свои жизнен­ные установки, стал решать новые задачи.

Большинству русских людей присущ ценностно-рациональный стиль мышления и поведения, для них важны не столько цели и ре­зультаты, сколько смысл преобразований. В иерархии ценностей русского человека ведущее место отводится справедливости, трактуе­мой в нравственно-уравнительном смысле, понимаемой как возможность быть хозя­ином самому себе. В этой иерархии далеко не первое место принадле­жит труду, который в производственной этике человека рассматрива­ется как обязанность и повинность.

Поэтому попытки трансформировать основы экономической, со­циальной и политической жизни России без изменения культуры как духовного кода жизнедеятельности подавляющего большинства ее населения приводили к социокультурному отторжению реформ, по мере того как они создавали ситуацию фрустрации или дискомфорта. Это сопровождалось кризисом государственной власти и заканчива­лось контрреформами «сверху» или революциями «снизу».

Контрреформы были реакцией правительства в условиях пассив­ного общественного противодействия на результаты преобразований и попыткой, чаще всего стихийной, привести их цели и средства в соответствие с социокультурной средой.

Опыт реформ в России и других странах свидетельствует о том, что для успешного их проведения требуется соблюдение по крайней мере двух условий.

Во-первых, реформы должны соответствовать социокультурно­му пространству, в котором они осуществляются, то есть быть санк­ционированы ментальностью различных социальных групп и культурными архетипами индивидов. Если инновации не воспринимают­ся как необходимое и конструктивное, не вызывают положительных эмоций, а, наоборот, провоцируют массовое дискомфортное состоя­ние, то это может вызвать всплеск социальной агрессивности у опре­деленной части населения.

Во-вторых, реформы могут успешно проводиться только легитимной государственной властью, которая в состоянии согласовать ценностные ориентации различных групп населения по поводу целей и средств преобразований и не допустить перерастания социокультурных противоречий раскола в необратимый процесс социально-поли­тической дезорганизации.

Эти два условия проведения реформ тесно связаны между собой, поскольку речь идет прежде всего о ценностном обосновании соци­альных инноваций и реформаторской деятельности самой государ­ственной власти.