Глава 4. Первый шаг на пути к тебе

Завтра этот вечер станет нашей новой песней,

Завтра этот вечер станет нашим первым утром,

А пока мы делим время, умножаем ночь на двести

И изгибов добавляем с каждой новой камасутрой.

Если даже рук двух пар нам не хватает для объятий,

Значит чет благоприятен, нечет лишний в нашем деле.

Мы на всем двyхспальном теле не оставим белых пятен,

Поцелуев не оставим, все свое возьмем в постели.

Гр. «Зимовье зверей» - «Свидетели»

Несмотря на то, что до отбоя оставалось немного времени, Гермиона и не думала поворачивать в гостиную Гриффиндора. Ей было важно добраться до Выручай-комнаты сегодня. Она знала, что любое незаконченное дело не даст ей спокойно уснуть. Именно поэтому она всегда старалась завершать все намеченное на день, не откладывая ничего на потом. Порой девушка допоздна засиживалась в гостиной, дописывая сочинение по Зельям, на которое не хватило времени днем, потому как искренне считала, что уж лучше она встретит рассвет, склонившись над пергаментом, чем будет долго ворочаться, мучаясь от безрезультатных попыток уснуть, вновь и вновь мысленно дописывая незаконченный реферат.

Не желая провести еще одну бессонную ночь, она торопливо шла к намеченной цели. За годы дружбы с Гарри и Роном она научилась не паниковать при мысли, что будет поймана в неположенное время в неположенном месте. Нельзя сказать, что Гермиона не переживала по поводу баллов снятых по ее вине с факультета. Она просто не позволяла чувству вины съедать себя, научилась расставлять акценты. Сейчас для нее было важно добраться до Чаши и бросить в нее пергамент, зажатый в кулачке так крепко, что побелели костяшки пальцев.

Едва Гермиона сошла с лестницы, как та повернула, отрезая путь назад. Девушка улыбнулась – сама судьба подыгрывала ей, подталкивая к тому, что она решила уже давно, в первый день после Рождества. Решение далось ей нелегко. Она долго спорила сама с собой, но после разговора с Гарри, который не стал укорять ее, а постарался понять и поддержать, осознала, насколько сильно она хочет продолжения этих странных отношений. И пусть это не то светлое чувство, о котором она мечтала с детства, но оно заставляло ее сердце биться сильнее и с нетерпением ждать наступления завтрашнего дня. Гермиона так устала от тоски и одиночества, ей было так необходимо вновь заботиться о ком-то и самой ощущать чье-то тепло, знать, что рядом есть человек, которому она нужна. Принятое до этого решение все прекратить казалось ей глупым и даже нечестным по отношению к самой себе. Теперь, расставшись с Роном, она никого больше не предавала. Был человек, который был ей нужен и которому была нужна она. Так зачем же надо обманывать себя?

Гермиона повернула в нужный коридор и сбавила шаг. Впереди, на другом конце коридора, мелькнула светловолосая голова. Волосы такого оттенка были только у одного человека в Хогвартсе. Драко Малфой. Слизеринский принц.

Удивление от нежданной встречи прошло быстро. В конце концов, именно слизеринцы начали Игру. Так почему бы им не продолжать играть в нее? Кроме того, это так естественно и удобно для Малфоя – секс без обязательств. Возможно, даже сам хорек и был тем человеком, что нашел Чашу и притащил ее в Хогвартс. И тут Гермиона вздрогнула. В ней родилось какое-то пугающее, еле уловимое ощущение, оно разливалось от солнечного сплетения во все стороны. Малфой шел из Выручай-комнаты, она сама тоже шла к Чаше… А еще был юноша, который, как и она, бросал пергамент в древний артефакт. И возможно, когда-нибудь она точно так же, как и Малфоя в этот раз, увидит его…

Занятая размышлениями, Гермиона вошла в Выручай-комнату и остановилась около Чаши. Все каникулы она провела в библиотеке поместья Блэков, рылась в книгах, посвященных различным артефактам, пытаясь найти хоть какие-то сведения касающиеся Чаши. В конце концов, ее поиски увенчались успехом. Теперь Гермиона четко представляла, как работает Чаша, и понимала, что шансы на то, что она встретится с тем парнем, невелики. Для этого должны совпасть два условия: он должен опустить в Чашу пергамент со своим именем и их потребности друг в друге должны совпасть. Был еще и временной момент. Чаша соблюдала строгий порядок очередности: в первую очередь из всего множества обратившихся к артефакту людей, Чаша выбирала пару, чья потребность во встрече была велика, оставляя на потом всех остальных. Но Чаша никого не забывала. Любой, рискнувший опустить в нее пергамент со своим именем, обязательно получит свою пару. Вопреки желаниям Гермионы Чаша не была артефактом любви. Она искала лишь пару, собирая в единое целое две половинки. Нуждающийся в дружбе получал друга, ищущий удовлетворения – любовника, жаждущий излить душу – внимательного слушателя. Слизеринцы намеренно ввели ряд правил, чтобы Чаша работала в нужном им направлении, пытаясь оградить себя от проявления чувств, оставляя на поверхности только животные желания. Но они не учли того, что Чаша всегда обращалась к подсознательным стремлениям человека, стараясь дать ему то, чего он желал на самом деле. Именно на это и надеялась Гермиона, опуская пергамент в древний сосуд. Она искренне верила, что потребность того юноши в ней так же высока, как и ее желание быть с ним. И пусть он не осознавал этого, пусть пока он искал лишь удовольствие и жаждал ее тела, Гермиона верила, что сможет заставить его почувствовать нечто большее. Не любовь, нет, скорее привязанность, потребность быть рядом.

Драко горько усмехнулся, глядя на парящую над чашкой руну. Он бросил вызов судьбе, и она откликнулась. Сегодня вечером состоится первый кон этой игры. Как бы ему хотелось, чтобы он же и стал последним, чтобы именно та девушка пришла сегодня на встречу. Драко понимал, что это маловероятно, он привык реально оценивать все, что с ним случалось. Но, кто бы ни ждал его сегодня в комнате для свиданий, он пойдет, обязательно пойдет туда. И переспит с той, что встретит его там. И снова бросит вызов судьбе. Он готов играть долго, очень долго, пока Чаша, наконец, не сдастся и не подарит ему ту, которой он так жаждет обладать.

Не притронувшись к кофе, Драко поднялся и, не оборачиваясь на оклики Блейза, покинул Большой зал.

На этот раз ожидание было приятным и спокойным. Гермиона знала, что руна обязательно появится над ее чашкой – это лишь вопрос времени. А ждать она умела. Научилась за долгие месяцы войны, прячась с Гарри по лесам. Она вообще много чему научилась тогда. Выбирать между двумя лучшими друзьями. Идти вперед. Напролом, даже когда хотелось забиться в угол и скулить, она все равно шла - маяком, поводырем - заставляя Гарри подниматься и идти вслед за ней. Убивать, пусть и не используя Непростительные заклятия, но от этого не становилось легче. Каждый раз, направляя на человека волшебную палочку, зная, что после яркой вспышки и произнесенных нараспев древних слов, он умрет, она стискивала зубы, заставляя молчать совесть, загоняя куда-то глубоко собственное «я». Оно так и осталось где-то за гранью реального мира, а сама Гермиона продолжала жить, словно замерзнув. И ее возвращение в Хогвартс было не более чем попыткой найти в стенах старого замка ту девочку, что когда-то получала радость от учебы, что улыбкой встречала каждый новый день. Девочку, которая была готова ради друзей на все, даже на нарушение школьных правил, но при этом она всегда оставалась собой. Светом, манящим за собой, согревающим теплом, единственным человеком, заставляющим одуматься таких непутевых Гарри и Рона, их надеждой, их опорой.

Гермиона ошиблась. Та девочка не хотела возвращаться. Или не могла. И гриффиндорка день за днем заставляла себя учиться жить в этом новом мире. Уживаться со своим новым внутренним миром, в котором так не доставало тепла.

И вот теперь, когда, казалось бы, она должна была окончательно замерзнуть, потеряв по собственной глупости дорогого ей человека, Гермиона почувствовала надежду на возвращение недостающего кусочка своей души. И причина этой надежды висела в воздухе – сотканная из пара древняя руна судьбы.

Гермиона улыбалась, зажав в руках чашку с обжигающе горячим кофе. Улыбалась настоящей живой улыбкой, которую так редко теперь можно было увидеть на лице гриффиндорки.

Драко постарался незаметно выскользнуть из Подземелий. Ему успешно удалось покинуть спальню и пройти через гостиную, не вызвав ненужных вопросов, но в коридоре удача покинула его - он столкнулся с Блейзом Забини. Последний мог сделать вид, что не заметил однокурсника, поднимающегося по лестнице, или просто не обратить на него внимания. Но Забини был истинным слизеринцем. Он не упустил момент подколоть друга и вытащить из того максимум возможной информации, которая никогда не бывает лишней.

-Малфой! – звучный голос Забини пронзил тишину хогвартского коридора.

Драко остановился и, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:

-Чего тебе?

Забини облизнул губы и, скрестив руки на груди, небрежно прислонился к стене. Кажется, он не ошибся и Малфой не просто прогуляться вышел. Осталось правильно сыграть и взять его тепленького.

- Далеко собрался?

Драко медленно вдохнул и задержал воздух, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Он мысленно напомнил себе, что имеет дело с Забини. Это не Кребб и Гойл, на которых можно было просто рявкнуть, чтобы те отстали. Забини был не таким. Этот своего не упускал, он за милю чувствовал, в чем дело. Нужно было быть виртуозом лжи и самоконтроля, чтобы отделаться от чернокожего слизеринца. Приходилось лавировать на грани правды и лжи, чтобы тот не понял, что к чему.

- На свидание, - лениво протянул Драко, стоя вполоборота к однокурснику.

- Вот как? – изумился Забини. Он чувствовал, что Малфой не врал, а подобное бывало очень редко. Но какое-то даже не шестое, а более далекое чувство подсказывало ему, что тут не все так гладко. Едва заметный блеск в глазах, едва уловимые нотки раздражения в голосе подсказывали, что для Малфоя эта встреча значит больше, чем рядовое свидание. И этому еле уловимому ощущению Забини доверял больше, чем основным пяти чувствам, которые твердили, что Малфой ведет себя по-прежнему. В чем подвох Блейз не понимал, но все-таки не сдался и спросил:

- И кто она?

- Да так, - неопределенно отмахнулся Драко. Он понял, что Забини сбит с толку, но расслабляться было рано. Следовало закрепить успех, не дать Блейзу вновь атаковать. - Что, Забини, хочешь со мной? Не думал, что у тебя проблемы с девушками.

- Малфой! – зашипел Блейз. - Да ты завидуешь, что ли? Понимаю-понимаю… девчонки на меня сами вешаются, а тебе ради невинного поцелуйчика приходится их обхаживать месяцами.

- Забини, да у тебя проблемы со зрением! На тебя никто, кроме Булстроуд, и не смотрит. Ой, - притворно удивился Драко, - как же я забыл про тех очаровашек с четвертого курса?

- Удачи, Ромео! – оборвал Блез язвительную речь Малфоя и, резко развернувшись, направился в Подземелья.

Оставшись один, Драко какое-то время стоял, облокотившись о перила, словно собираясь с силами, а потом продолжил свой путь. Он поднимался медленно, ноги не гнулись, лишь усилием воли он заставлял себя идти вперед к намеченной цели. Он не хотел никого, кроме той самой девушки. А шанс встретить ее сегодня был невелик. Да что там, ничтожно мал. И в то же время это была единственная возможность хоть как-то отыскать ее. Мысль о том, что та девушка может больше никогда не воспользоваться Чашей или древний артефакт больше не сведет их вместе, Драко усиленно гнал прочь. То, что произошло уже дважды, обязательно произойдет и в третий раз. Прорицания Малфой не любил, но это, как и многие другие основные правила, знал наизусть – спасибо матери, считавшей, что потомок древнего рода обязан знать основы всех дисциплин, и сумевшей настоять на своем.

С каждым шагом, с каждой ступенькой наверх Драко все дальше уходил от пугающих его мыслей и сомнений, оставляя их в гулких коридорах подземелий. Чтобы не сорваться, он начал считать ступени, хотя еще с первого курса знал, что их ровно двадцать девять. Конечно, он мог бы вовсе не ходить на это свидание, но повернуть назад - означало признать поражение перед своими страхами. А Малфои не боятся. Малфои не сдаются. Малфои не отступают.

Так, повторяя снова и снова основные доктрины «Кодекса поведения Малфоев», Драко дошел до темной комнаты. Он остановился напротив двери и, прислонившись к ней лбом, закрыл глаза, чувствуя, как в нем разгорается надежда вновь увидеть ту самую девушку, что против его воли поселилась в его снах, мечтах и желаниях. Драко помотал головой, прогоняя очередное наваждение и, приготовившись встретить новый удар судьбы, резко открыл дверь и шагнул внутрь.

Шаги в пустом коридоре звучали неестественно громко, как бы тихо Гермиона не старалась ступать. Появилось навязчивое желание разуться и продолжить путь в носках, и останавливала только трезвая мысль о том, что это путешествие приведет ее в больничное крыло на пару недель. Гермиона шла быстро: Джинни перехватила ее у портрета Полной Дамы и задержала рассказом об очередной проделке первокурсников. И теперь Гермиона опаздывала на свидание, которого ждала все Рождественские каникулы. Только теперь, вновь идя знакомым путем, она понимала, как же ей недоставало того юноши, как сильно ей хотелось вновь почувствовать его сильные руки, как невыносимо было понимать, что он наверняка такой потерянный, такой одинокий без нее. Гермиона ускорила шаг, словно это могло приблизить встречу.

Девушка шла и улыбалась, теперь, когда она знала и понимала принцип действия Чаши, она не расценивала свой поступок как нечто мерзкое и грязное. Она понимала, что тот юноша также нуждался в ней, в ее тепле, в поддержке, как и она в нем, иначе Чаша не свела бы их вместе. И пусть он еще не отдавал себе в этом отчета, пусть он думал, что это просто секс, в конце концов, все, кто пользовался Чашей, были уверены, что артефакт предназначался именно для этого. И если бы вдруг Чаша выбрала для нее кого-то другого, то он пришел бы на свидание с уверенностью в том, что его ждет жаждущая плотских утех девушка. Гермиона замедлила шаг, пораженная этой догадкой. А что если на этот раз Чаша действительно выбрала кого-то другого? Идти на свидание резко расхотелось, вместо этого появилось желание развернуться и бежать-бежать подальше отсюда, вернуться в спальню, забраться под одеяло и спрятаться. Девушка с трудом подавила в себе внезапно накативший страх. Она продолжила свой путь, но шла уже медленнее и неувереннее. У двери темной комнаты она остановилась. Это был последний шанс повернуть назад, последняя возможность вернуться к прежней жизни, не испытывая судьбу, не дразня ее. Что она будет делать, если там кто-то другой? Не тот, кого она ждала? Она понятия не имела. Все можно понять, просчитать, дойти с помощью логики, узнать, предугадать - так она считала с детства. Но за время дружбы с Гарри и Роном Гермиона поняла, что это не совсем так. Хотя рядом с ними она все равно продолжала уповать на логику и знания, уверенная, что они обязательно что-то быстро придумают, если она где-то ошиблась. Гарри верил: «Наша Гермиона не ошибается», - но продолжал действовать, повинуясь минутному порыву. Он просто не замечал, как компенсирует ее ошибки так же, как она тормозит его импульсы и учит думать в ответственные моменты. А теперь Гермиона все просчитала, решила и выбрала, но рядом не было того, кто смог бы сделать что-то и помочь идти дальше, если в логике будут недостатки. А в ее логике сегодня были сплошные пробелы. Логика вообще не работала вблизи парня, с которым свела ее Чаша, и отказывалась работать даже, когда она думала, что он может быть близко. Было страшно. Нажать ручку. Шагнуть. Понять, что она не знала, что делать. Самое страшное на свете – не знать, что же делать.

Испугаться и не шагнуть за дверь - означало потерять его навсегда, продолжать врать себе, когда уже почти сказала правду. Гермиона вздохнула и решительно потянула дверь на себя. В конце концов, она гриффиндорка, она умеет идти наперекор собственным страхам. Она бок о бок с Гарри прошла войну. С ней случались вещи и пострашнее свидания вслепую.

Девушка устроилась на подушках и постаралась взять себя в руки. Она вновь призвала на помощь любимое оружие – здравый смысл. В конце концов, никто не заставит ее спать неизвестно с кем. Она может просто уйти, если на встречу придет незнакомец. А если он вдруг вздумает воспрепятствовать ей… Гермиона крепко сжала в кулаке волшебную палочку.

Дверь открылась, и в золотом сиянии ворвавшегося света Гермиону увидела юношу. Она каким-то женским, непонятным ей самой чутьем, интуицией, в которую никогда не верила, поняла, что он - тот самый, кого она ждала. Страх встретиться с кем-то другим, чужим, чуждым ей ушел, сменившись искренней, почти детской радостью от этой долгожданной, но такой неожиданной встречи. Девушка вскочила на ноги и рванула к юноше, который замер на пороге. Дверь закрылась, темнота вновь сгустилась, заполняя всю комнату, но девушка не остановилась, не сбавила скорость, она помнила, куда ей надо, она знала, где ее цель. Юноша открыл рот, чтобы спросить, здесь ли та, с которой ему назначено свидание, но не успел вымолвить ни слова, как она обняла его. По жару ее неровного дыхания, по легким касаниям нежных рук, по едва уловимому сладкому запаху он узнал ее. Выдохнул с облегчением, только теперь осознавая, насколько был собран, как внутренне напрягся, идя на эту встречу, и прижал к себе, зарывшись в ее мягкие, пушистые волосы. Он вдыхал аромат меда и липы, млея от ее тепла, от сумасшедшей нежности, накрывшей его с головой, от ее несвязного шепота: «Мерлин… как я скучала… ты здесь… не верю… я так скучала по тебе…» - она встречала его так, словно он уезжал куда-то далеко и надолго и теперь вернулся домой, вернулся к ней. Что-то защемило в душе, он почувствовал невыносимое желание ответить ей, дать понять, как же сильно он сам скучал по ней, как сильно нуждался в ней. Но он знал, что не сможет, просто не сумеет выразить словами все, что чувствует. Юноша отстранился и покрыл легкими, как касания крыльев бабочки, поцелуями ее лицо, шею, плечи. И обнял ее так, что стало невыносимо, нестерпимо жарко. Но этого было мало, все равно мало. Ему хотелось дать ей что-то такое, после чего она уже никогда не уйдет. Ему хотелось подарить ей весь мир, сорвать с неба звезды и бросить к ее ногам. Он опустился на колени и целовал ее ноги: щиколотки, колени, выше и выше… Его руки скользили по ее бедрам, медленно поднимая юбку, а жадные губы следовали за ними.

- Не надо… - захныкала она, ее тонкие пальцы судорожно сжимали ткань, пытаясь одернуть юбку, ну или хотя бы задержать его, не позволив следовать дальше.

Он остановился, изумленный, не понимающий, почему его подарок отвергают. И тут его поразила догадка, которая заставила его улыбаться. Она же просто стеснялась. Мерлин, какой же она еще ребенок!

- Тебе понравится, - он сделал попытку убедить девушку, настойчиво гладя ее бедра сквозь ткань, с жаром целуя ее ноги. А она лишь стояла, не в силах пошевелиться, сжимая и разжимая кулачки, сминая подол юбки.

- Все хорошо… - он медленно и ласково разжал ее пальцы, высвобождая ткань. - Ну же…

Девушка поддалась его настойчивым, но таким нежным уговорам. Она выпустила подол юбки и стояла, закрыв лицо руками, все еще стыдясь своего поведения, в то время как его губы продолжали свое путешествие вверх по ее ногам. Скользнув ладонями по ее телу, он обнял ее за талию, притягивая к себе еще ближе, губами касаясь ее сквозь ткань белья. Она застонала и вздрогнула от этой интимной ласки, вцепившись в его плечи так, словно сама была не в силах стоять от нахлынувших чувств. Он оторвался от нее, потянул на себя, бережно укладывая на подушки, и накрыл губами ее губы, забываясь в ее рваном дыхании. Не прерывая поцелуя, он скользил по телу девушки руками, срывая мешающую одежду. И лишь когда она была полностью обнажена, он оторвался от сладких губ и, покрывая поцелуями ее тело, скользнул вниз, припадая к ней ртом. Девушка резко втянула воздух сквозь зубы и впилась пальцами в его волосы, уже сама не понимая, чего она хочет: оттолкнуть или прижать к себе. А он притягивал ее за бедра и ласкал ее такую разгоряченную, нежную, страстную, утопая в ее стонах, до тех пор пока она не выгнулась от сладостной дрожи. Юноша обнял ее, зарываясь лицом в спутанные волосы, и она доверчиво прижалась к нему. На какое-то время они замерли, каждый погрузившись в свои чувства. Он - до сих пор не веря, что она наконец-то была рядом. Она - все еще вслушиваясь в отголоски своих ощущений.

Тряхнув волосами, словно согнав с себя оцепенение, девушка приподнялась и, порывисто поцеловав его, начала расстегивать его рубашку, следуя губами за дрожащими пальчиками. Она опустилась ниже, добралась до пряжки ремня. И только когда она замерла, сняв с него всю одежду, юноша догадался о ее намерениях. Он сел и нежно погладил ее по щеке:

- Тебе не обязательно…

- Я знаю, - перебила девушка, накрывая ладошкой его руку. – Я хочу сделать тебе приятное, только я… не умею… - смущенно, еле слышно завершила она.

От ее естественности и искренности из глубин его души поднималась нежность, накрывая с головой. Хотелось прижать к себе это неопытное сокровище и не отпускать никогда и ни за что. Она казалась такой хрупкой, такой ранимой, позволяя ему чувствовать себя старше, сильнее, даря уверенность в себе. И он чувствовал, что нужен ей, что больше ни с кем она не сможет вести себя так, быть такой открытой. Он улыбнулся и нежно поцеловал ее, не понимая, за какие заслуги ему досталось такое чудо. Девушка ответила на поцелуй, а потом отстранилась и, уперев ладошки ему в грудь, толкнула на подушки, и робко коснулась его языком, заставляя стонать. Нерешительные прикосновения ее ладоней, жар ее рта доводили до безумия, заставляя метаться от ее неспешной ласки, стискивая в кулаках покрывало, умоляя не останавливаться, продолжать, лишь бы скорее, лишь бы быстрее… Ему казалось, что это никогда не закончится, что он вечно будет балансировать на грани испепеляющего наслаждения. Оргазм нахлынул волнами облегчения, расслабляя ноющие от долгого напряжения мышцы.

Девушка вытянулась рядом с ним, прижимаясь всем телом, положив голову ему на грудь.

- А говорила, что не умеешь, - лениво протянул он, улыбаясь.

- Я быстро учусь, - засмеялась она.

Ему так не хотелось отпускать ее, так хотелось задержать возле себя подольше.

- Как Рождество? – глупый вопрос, но ведь ничего личного спросить он был не вправе.

- Как всегда, – небрежно ответила она, отгоняя воспоминания о прошедшем Рождестве. - А у тебя?

- Нормально.

Они вновь погрузились в тишину. Он не знал, о чем еще спросить ее, чтобы не нарушить те дурацкие негласные правила, которые он сам когда-то сочинял, сидя в слизеринской гостиной.

- Расскажи мне что-нибудь! – девушка словно почувствовала его желание продолжить разговор.

- Что?

- Да что угодно! Расскажи о какой-нибудь книге, о любимой команде по квиддичу, о каком-нибудь воспоминании из детства... что-нибудь!

Он задумался, пытаясь найти какую-нибудь нейтральную тему, чтобы она не смогла догадаться о том, кто он. Наконец, он тихо начал говорить, одной рукой обнимая ее за плечи, а другую положив под голову.

- Когда мне было пять лет, я увидел единорога. Он жил у нас в парке.

- Единорогов запрещено держать в неволе, - перебила она.

- Я знаю. Но тогда было можно.

- Да? – она задорно засмеялась. - И сколько же тебе лет? – не дожидаясь ответа на вопрос, девушка стукнула его кулачком в грудь. – Врунишка!

- Это я врунишка? – делано изумился он, заражаясь ее весельем.

- Конечно ты! Причем врать ты не умеешь!

- Я не умею врать? Да я чаще вру, чем правду говорю! – веселье весельем, но ее замечание задело его.

- Нашел, чем гордится, - фыркает она. Смех затих. – Когда ты говорил, что тебе хорошо со мной, ты тоже врал?

Ее тихий вкрадчивый шепот пробудил в нем нежность.

- Нет, - он легонько коснулся ее губ. – Мне, правда, очень хорошо с тобой…

Она благодарно вернула ему поцелуй и, обняв его, перевернулась. Оказавшись сверху, она вновь начала медленно водить по его груди пальцами, спускаясь все ниже и ниже, заставляя его чуть вздрагивать и прижимать ее к себе все сильнее.

Утомленные, они лежали, обнявшись. Юноше казалось, что с того момента, как он открыл дверь в темную комнату, прошло совсем немного времени. Но он знал, что это не так. Они были вместе уже несколько часов, а завтрашние занятия никто не отменял. Девушка лежала, прильнув к нему, и ее размеренное дыхание щекотало плечо. Она была такая родная, что уходить совершенно не хотелось. Он перевернулся на бок и ласково коснулся ее щеки.

- Пора? – сонным голосом поинтересовалась она.

- Пора, - он нехотя отстранился и начал собираться.

- Подожди, - прошептала она, на ощупь застегивая пуговицы. – Можно я уйду первой?

- Конечно, - ему, в сущности, было все равно, в каком порядке они покинут эту комнату. Все равно остаться здесь они были не в праве. Он хотел лишь одного – снова встретиться с ней и быть уверенным в том, что она придет. Что ему не придется вновь гадать, кого подкинет ему фортуна.

Девушка закончила одеваться и обвила его шею руками, даря прощальный поцелуй. Прежде чем она успела выскользнуть из его объятий и исчезнуть в лабиринте коридоров, он решился озвучить свои желания:

- Я хочу встретиться с тобой еще раз.

- Я тоже, - радостно отозвалась она. - Давай завтра?

- Завтра? – переспросил он, не в силах поверить в то, что она назначила ему свидание, а главное, не понимая, где и как они встретятся.

- Да, если мы успеем заскочить в Выручай-комнату перед завтраком, то есть шанс, что завтра вечером мы сможем встретиться.

Вот теперь все стало на свои места. Конечно, ей самой страшно увидеться с ним в открытую. Каждому из тех, кто воспользовался услугами Чаши, было, что скрывать, было, от чего прятаться. И эта девушка не исключение. Что ж, раз судьба уже три раза свела их вместе, может, она и дальше будет благоволить к ним?

- Хорошо. До завтра, - он нашел ее губы и нежно поцеловал.

На утро Драко с трудом мог вспомнить, как он вчера добрался до кровати, зато он хорошо помнил все, что видел во сне. А снилась ему та самая девушка: ее руки, губы, мягкое облако волос… Едва уловимый образ некой феи. Не вставая с постели, Драко закрыл глаза и попытался еще раз представить ее себе. Но перед глазами стоял непроницаемый мрак комнаты для свиданий, а в голове звучал ее голос. Такой родной: то очень взрослый и страстный, то неуверенный и детский. Голос наполнял его, как музыка, как уверенность, что она есть в его жизни. Голос кого-то напоминал. Он был знаком, но не узнаваем. И это было хорошо. Словно вновь веришь в сказки. То есть, он и в детстве не верил, а теперь будто начинал. Голос просто звенел внутри, и хотелось услышать его вновь. Ее голос.

До завтрака он успел опустить пергамент в Чашу. Просто не мог не успеть.

Гермиона проснулась почти на час раньше положенного. Джинни уже была на ногах. Можно было подумать, что в эту хрупкую девушку кто-то вмонтировал маленький моторчик. Она бралась то за одно, то за другое, бросая первое дело на полпути, когда неожиданно вспоминала, что еще ей нужно успеть сделать до завтрака. Гермиона улыбалась, глядя на хаос, который окружал Джинни. Вставать совершенно не хотелось. Хотелось нежиться в постели и смотреть, как рыжеволосая девушка отчаянно пытается раздвоиться, чтобы суметь вовремя справиться со всем, что сама же добровольно свалила на свои хрупкие плечи. Джинни совсем по-детски терла кулачками заспанные глаза и мотала головой, словно пытаясь прогнать некую непрошенную мысль, которая с упорством, позаимствованным у хозяйки, неизменно возвращалась. Эта навязчивая мысль мешала сосредоточиться, она настойчиво тянула Джинни обратно в кровать досматривать сладкие сны, в которых ее ждал Гарри. Девушка уже почти сдалась, но тут заметила, что Гермиона проснулась и смотрит на нее.

- Хватит валяться, лежебока! – буркнула Джинни, раздосадованная тем, что теперь прилечь уже не удастся.

- И тебе доброе утро! – промурлыкала Гермиона, сладко потягиваясь.

- Ты вчера поздно вернулась… - Джинни потянулась за расческой и задела стопку пергаментов. Листки разлетелись по комнате. Выругавшись, Джинни стала собирать их, попутно просматривая и сортируя, что позволило Гермионе не отвечать.

Бесконечно долго можно смотреть на три вещи… впрочем, это все знают. Взгляд Гермионы следил за ползающей по полу Джинни, которая что-то бормотала себе под нос, а мысли жили своей жизнью. То это были воспоминания о событиях прошлой ночи, то фантазии о грядущей встрече, а порой она пыталась представить себе образ того юноши. И тут же гнала эти мысли прочь. Совершенно не важно, кто он. Он просто был. Теперь, когда он был рядом, хотелось, чтоб это не кончилось. И больше ни о чем думать не получалось. Все вытесняла мысль о том, что тот юноша ходил где-то по Хогвартсу. Возможно, она сегодня увидит его в Большом зале или у них даже будут совместные занятия. В нем было что-то знакомое, но вместе тем возникало ощущение, что его голос звучит как-то иначе. Гермиона была уверена, что даже если они встретятся днем, то она его не узнает, потому как он не даст прорваться тем ноткам искренности, что звучали в темной комнате. Гермиона чувствовала это и видела: он приходил собранный, холодный, а потом оттаивал и делался таким нежным, заботливым и искренним.

- Могла бы и помочь, - Джинни закончила спонтанную уборку и теперь пыталась втиснуть стопку пергаментов на середину стола, скрытого за множеством наваленных на него вещей. – Подруга называется…

- Какая же ты злюка по утрам! – отозвалась Гермиона, с неохотой выныривая из своих мыслей. Девушка отбросила одеяло и скрылась в ванной, оставив за дверью бормочущую что-то в ответ Джинни. До завтрака оставалось не так много времени, а Гермиона должна была еще успеть заглянуть в Выручай-комнату.

Гермиона шла в Большой зал, уверенная в том, что над кофе воспарит руна. И это знание не было логическим умозаключением.

Чаша не обманула их ожиданий. За завтраком слизеринец и гриффиндорка едва сдерживали улыбки от вида витиеватого узора из пара.

Глава 5. Когда сбываются мечты...

«Исполнение – враг желания»

Э.М. Ремарк «Черный обелиск»

Тишина атакует,

Мы в секунде от неба.

Поздно бабочкой в стекла,

Я же вижу, ты хочешь.

Что теперь между нами?

Никогда не забудешь

Горький мед и цунами

Горький мед и цунами...

Гр. " Ночные снайперы" – «Цунами»

День за днем Драко старался ничем не выдать себя. Он загонял предвкушение предстоящего свидания глубоко внутрь, вытравливая из головы саму мысль о той девушке. Ему совершенно не хотелось выслушивать очередные шутки Забини, который и так находил немало поводов съязвить. Но мысли, а порой и грезы о незнакомке неизменно возвращались. Причем в самый неподходящий момент: то на уроках, то во время обеда, когда его взгляд скользил по Большому залу, невольно задерживаясь на каждой стройной женской фигурке. Порой Драко безумно хотелось знать, кто же приходит к нему на свидания, чтобы, сидя за завтраком, посмотреть на нее и улыбнуться. Одними глазами, чтобы только она поняла, кому предназначается эта едва прорвавшаяся наружу радость. Хотелось видеть ее весь день, пусть и не иметь возможности прикоснуться, но хотя бы смотреть на нее, зная, что, обернувшись, она непременно заметит его и тоже вспомнит все, что было ночью.

Ночи… эти безумные тягучие и сладкие, как мед, ночи. Ночи с горьковатым привкусом расставания. В те редкие дни, когда Чаша выбирала не его и по воле судьбы в темной комнате встречалась другая пара, Драко грезил о той девушке. Он засыпал с ощущением, что у него незаслуженно отобрали что-то важное и необходимое. Он настоял на том, чтобы встречаться даже в те дни месяца, когда она стеснялась интимной близости. Потому что с ней было здорово просто разговаривать. С той самой ночи после Рождественских каникул они не просто предавались страсти, но и подолгу беседовали обо всем на свете, оставляя друг за другом право не отвечать на вопросы и резко менять тему, как только разговор заходил о чем-то личном. Но порой все равно что-то проскальзывало. Так Драко понял, что девушка тоже учится на седьмом курсе и изучает те же самые предметы, что и он. Он знал, что она любит шоколад и кошек, много читает и предпочитает лето зиме. А еще она пахнет медом и липой, как тот чай, что он пил в детстве, у нее ласковые руки и звонкий заразительный смех. А порой, когда девушка объясняла ему что-то, она казалась такой знакомой, ее образ начинал приобретать четкие черты, но Драко не успевал сконцентрироваться, да и разве можно было соображать, когда она так ласкала его разгоряченное тело? Он сдавался и разве что не мурлыкал от удовольствия.

Потянулась череда дней, заполненных сладким ожиданием, томительным предвкушением встречи. Гермиона чувствовала себя безгранично счастливой. Она постоянно ловила себя на том, что губы невольно расползаются в улыбке, стоит ей подумать о том парне. А думала она о нем почти всегда, когда ее голова не была занята уроками. Хотя и тогда мысли о незнакомце не исчезали, а лишь отступали на второй план. И лишь глядя на Джинни, Гермиона чувствовала одновременно и вину, и стыд, и страх. Она боялась, что Джинни узнает о том, что она пользуется Чашей и расскажет брату. И тогда… Рон непременно поймет, что подтолкнуло Гермиону к тому разговору в первое утро после Рождества. Девушке было стыдно за то, что она так и не рассказала ему всю правду. И несмотря на то, что Гарри был прав, уверяя, что главное она сказала, а подробности лишь больнее ранят Рона, и Гермиона соглашалась с ним, к чувству стыда за свое непристойное поведение добавился стыд за невольную ложь, за скрытую правду. А еще девушка чувствовала себя виноватой за свое нечаянное счастье. И пусть оно было постыдным, тем, что стоит скрывать ото всех, она все равно была счастлива, в то время как один из ее лучших друзей страдал по ее вине.

Гермиона старалась ничем не выдать себя, она по-прежнему пропадала в библиотеке, на этот раз для того чтобы проводить с Джинни как можно меньше времени. Положение старосты обязывало дежурить по вечерам, поэтому в спальню Джинни приходила уставшая до такой степени, что у нее никогда не возникало желания поговорить с Гермионой, которая к тому времени должна была видеть седьмой сон. Она его и видела, только наяву, погруженная во мрак комнаты для свиданий. И лишь возвращаясь под утро в спальню семикурсниц, Гермиона рисковала столкнуться с Джинни. Она каждый раз старалась ступать как можно аккуратней и тише, чтобы какая-нибудь ненароком скрипнувшая половица не разбудила никого из ее соседок по комнате.

Гермиона хранила свою тайну, свой маленький секрет. Первое время девушка отчаянно боялась, что кто-то узнает о том, какой странный способ для свиданий она избрала, а сейчас… Ей не хотелось объясняться с Джинни, но она точно знала, что не променяет свое счастье ни на что, не отдаст его, даже если кто-то узнает. Она была уверена, что хоть и выглядит все не очень пристойно, но это правильно, иначе и быть не могло. Что делать со всем этим, Гермиона старалась не думать. Она просто носила в себе счастье вместе с тенью его улыбки, которую девушка ни разу не видела, но чувствовала безошибочно.

Свидания как-то незаметно стали обрастать некими традициями, о которых они никогда не говорили, но которые установились сами собой. Так, например, та самая девушка всегда приходила раньше Драко. Это было так приятно, так ново идти куда-то, где тебе ждут, идти, зная, что тебя непременно дождутся и примут такого, какой ты есть, не важно, весело тебе или грустно, хорошо или больно, тебя примут и разделят с тобой все. Драко улыбнулся своим мыслям и распахнул дверь. Едва он вошел в комнату для свиданий, как она оказалась рядом и обняла. Обняла так, словно ждала его всю жизнь и, наконец, дождалась. И он обнимал ее как самое дорогое, самое ценное, что у него было. Они какое-то время стояли, обнявшись, словно привыкая друг к другу, осознавая, что это действительно происходило с ними. А потом губы нашли губы, руки заскользили по телу, тишина взорвалась стонами желания. Одежда была сорвана и брошена на пол, где вскоре оказались и они сами.

Юноша скользил губами и руками по телу девушки, изучая его, наслаждаясь им. Он не переставал удивляться, как природа могла сотворить такое уникальное создание, как женщина. Эти плавные линии, изгибы фигуры – всё пленяло и сводило с ума. Его ладони помнили ее бархатную кожу, мягкость волос. Он столько раз гладил и ласкал тело девушки, что уже давно представил себе ее фигуру во всех подробностях и по ночам видел ее во сне. Но лицо…черты ее лица всегда были неясными, размытыми. Неожиданно ему захотелось, стало безумно важно представить себе ее лицо. Он хотел, пусть и во сне, но видеть, как блестят ее глаза, как она смеется. Юноша поднялся и потянул девушку за собой.

- Встань!

- Что ты задумал? – ее голос был полон веселья.

- Хочу понять, как ты выглядишь.

Тишина. Ответом ему послужило молчание, полное страха и отчаяния.

- Не бойся, я не буду зажигать свет, - попытался он успокоить ее.

- А как… - девушка оборвала вопрос, когда его руки коснулись ее лица. Тонкие прохладные пальцы изучающе пробежались по щекам, скользнули вдоль носа, задержались на губах. Она не выдержала и поцеловала его руки.

- Не шали, - прошептал он, - ты красивая…

- Не говори ерунду! Спорим, в Большом зале ты смотришь на меня как на пустое место?

- Уверен, что нет, - сказал он, продолжая изучать ее тело. Его руки скользнули по плечам, погладили спину и задержались на груди. – Такую красоту я не мог бы не заметить. Хотя я ведь не первый, кто говорит тебе подобное, да?

- Ты знаешь, что первый. Ох, - выдохнула она, когда его руки переместились на бедра, а пальцы коснулись самого чувствительного места на ее теле, - и первый, кто делает подобное.

- И куда только твои ухажеры смотрели? – пробормотал он, покрывая поцелуями ее шею. - Не верится, что ни у кого из них не хватило смелости хотя бы попытаться…

- Если ты пытаешься таким образом расспросить меня про мою личную жизнь, - задыхаясь от нахлынувших ощущений, заговорила Гермиона, - то знай, что у меня был только один парень. И Рон никогда не…

Юноша не дал ей договорить. Он отстранился и спросил.

- Рон? Уизли? - отстранившись, он с презрением переспросил, словно выплюнув ненавистную фамилию.

Неожиданная догадка поразила их обоих. Первым опомнился Драко.

- Вот так сюрприз, да, Грейнджер? – в его голосе не было яда, лишь боль и отчаяние.

Гермиона закрыла лицо руками и пробормотала что-то нечленораздельное.

- Что? – переспросил Драко.

- Не верю, что из всего Хогвартса Чаша выбрала именно нас. Почему?

- У жизни черный юмор, ты не замечала этого, Грейнджер? И остроумием она не блещет.

Гермиона почувствовала, как Драко наклонился за своей одеждой.

- Нет, - она бросилась вперед, ловя его руки. – Нет. Нет…

Отчаянный шепот и попытка найти его губы. Гермиона обнимала его, целовала, а Драко стоял, не шелохнувшись, пораженный ее действиями. Но вот ее губы нашли его, и он подался вперед, обнимая девушку. Ее руки скользили по его телу, и он забыл о том, кто она. Он ощущал ее влажное тепло, и мир вокруг перестал существовать. Лишь движение тел, рвущихся друг к другу, его выдохи становились ее вдохами, и нежность… безграничная нежность, охватившая обоих. Они купались в ней, утопая, пока нежность не сменилась страстью. Тела бились в агонии наслаждения. Ее руки зарылись в его волосы. Она целовала его. Целовала неистово, словно опасаясь, что если она прервет эти яростные поцелуи, то жизнь остановится. Но все когда-нибудь кончается. Он отстранился от нее, но спустя какое-то мгновение вновь прижал девушку к себе. Они лежали, растягивая оставшиеся минуты. Но время неумолимо бежало дальше. Время никогда не слушает влюбленных, которые торопят его, пытаясь приблизить час свидания, и молят помедлить, оттягивая момент разлуки.

Юноша высвободился из объятий девушки и начал одеваться. Она, закусив губу, чтобы не расплакаться от обиды, тоже собиралась.

Застегнув последнюю пуговицу на мантии, юноша открыл дверь и остановился в проеме. Обернувшись в темноту комнаты, Драко спросил:

- Ты идешь?

- Я позже, – раздался тихий голос Гермионы.

- Грейнджер, ты не находишь, что это глупо? – такой знакомый язвительный тон.

Гермиона вышла из комнаты, щурясь от яркого света факелов.

- Что глупо? – собравшись с силами, она подняла глаза на слизеринца. На том не было привычной маски равнодушия. Не было презрения во взгляде. Только обреченность.

- Глупо претворяться, что мы так и не узнали друг друга.

- Глупо, - согласилась Гермиона и шагнула ему навстречу. Драко отшатнулся и увидел обиду и непонимание в ее глазах. Почему-то жутко захотелось сказать грязнокровке что-то язвительное, уколоть ее, но слова застряли в горле.

Гермиона резко развернулась на носках и направилась в сторону Гриффиндорской башни. Еще одна традиция – она всегда уходила первой.

Драко на автомате добрался до своей спальни и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, он едва не застонал, вспоминая происшедшее в темной комнате. Как могла та девушка, фея его ночных грез оказаться гриффиндорской заучкой?! Это было слишком невероятно, слишком неправдоподобно, а главное, безнадежно. Теперь, зная, кто она, Драко не мог продолжать эти свидания, а значит, он вновь остался один, совсем один в этом холодном, жестоком мире. Судьба зло посмеялась над ним, подарив надежду на понимание, на домашний уют и тепло, а потом отобрав все это в одно мгновенье. Два слова, одно имя – Гермиона Грейнджер – и он вновь один, и вновь потерян.

А вдруг это не судьба-злодейка?! Вдруг это происки коварного Поттера, который решил отомстить за шесть лет издевательств? Вполне возможно, что только в этот раз на свидание пришла Грейнджер. Драко тут же отмахнулся от этой мысли. Неохотно, поскольку именно она давала надежду, маленький шанс на продолжение романа с таинственной незнакомкой, но шесть лет в Слизерине научили его реально смотреть на жизнь, даже когда он не хотел видеть правды. Драко понимал, что ни за что не спутал бы запах, фигуру и голос той девушки с кем-нибудь другим.

Голос… И как он сразу не догадался, что она – Гермиона Грейнджер? Голос всезнайки постоянно раздражал его на уроках. Даже при их стычках гриффиндорка всегда говорила тоном «я-знаю-лучше-всех». Порой казалось, что она уменьшенная и немного переиначенная копия МакГонагалл.

Драко едва не застонал, вспоминая разговоры в темной комнате, когда ему казалось, что он уже где-то слышал голос незнакомки. Какие-то знакомые нотки проскальзывали в нем, но чего-то не хватало, для того чтобы отчетливо вспомнить, где и когда он слышал его… Или, наоборот, чего-то было с избытком. Возможно, нежности, с которой она обращалась к нему, или легкой хрипотцы от накатившей страсти, или волнения, когда он начинал ласкать ее… Воспоминания уводили куда-то далеко. Туда, где было не важно, кто она и кем является он сам. Лишь два стучащих сердца, два дыхания, слившихся воедино, два переплетенных тела в темноте комнаты…

Драко сам не заметил, как уснул. Во сне он видел свою фею. Она шла к нему по цветущему полю, окруженная каким-то невероятным золотым светом. Он не мог разглядеть ее лица, но знал, что это она. Он протягивал к ней руки, желая обнять, но почему-то не мог сделать ни шага навстречу, а она неспеша шла к нему. Драко хотел позвать девушку, поторопить ее, но не мог: он не знал ее имени. Ослепленный золотым сиянием, исходящим от нее, он не видел, но знал, что она улыбается, словно чувствовал ее улыбку, от которой становилось теплей. Девушка подошла и взглянула на него. Драко, словно зачарованный, смотрел в ее карие глаза.

Гермиона вошла в гостиную Гриффиндора, но не стала подниматься в спальню, а уселась у камина. Студенты давно спали, и девушка могла спокойно подумать, не опасаясь, что ее потревожат. Почему-то после холодных коридоров Хогвартса и колкого взгляда Малфоя безумно захотелось согреться. Гермиона протянула руки к огню.

Малфой… Кто бы мог подумать, что тот юноша окажется Малфоем. Он был таким нежным, милым, заботливым, искренним, что совершенно не вязалось с образом заносчивого слизеринца. Да, порой его голос казался ей знакомым, но она списывала все на то, что так или иначе была знакома со всеми семикурсниками Хогвартса, значит, наверняка, слышала его и раньше. Если бы она только знала, что это Малфой, она бы … А что она? Гермиона прекрасно понимала, что это знание могло остановить ее в первый раз, но потом она все равно пошла бы на свидание. Малфой тоже человек, хоть образ его и далек от идеала. Да, с ним у нее ассоциировались в основном неприятные воспоминания. Она одернула себя. Раньше ассоциировались в основном неприятные, а теперь… теперь уже не ясно… И если ему нужна была помощь, хотя он никогда бы не признался в этом, Гермиона не в силах была отказать. Девушка чувствовала, видела, как изменился он за эти несколько недель, что они были вместе. Нет, днем он оставался прежним Малфоем: высокомерным, самоуверенным позером. И она бы ни за что не сказала, что это тот самый юноша, с которым она проводит ночи. Ведь в темной комнате он был совсем другим: домашним, мягким и ласковым. Он старался не терять своей маски, но Гермиона видела, как он оттаивает. Словно ледяная скорлупа вокруг него трескается, плавится – он становится самим собой, не скованный навязанными извне правилами и предрассудками. Он стал доверять ей, не боялся показаться смешным или способным чувствовать. Гермиона знала, что теперь ему эти встречи нужны были так же, как и ей самой. Но это же Малфой… Он никогда не признался бы в этом. Гермиона вздохнула. Надо было поговорить с ним, объясниться. А единственный способ увидеться вновь - это свидание в темной комнате. Днем Малфой ни за что не будет разговаривать с гриффиндоркой, а если и будет, то дальше привычных уколов и насмешек дело не пойдет.

Гермиона поднялась и, поплотнее закутавшись в мантию, покинула гостиную. Девушка направлялась к Выручай-комнате.

За завтраком Гермиона, не таясь, рассматривала Малфоя. Но слизеринец избегал ее взгляда, увлеченно разглядывая содержимое своей тарелки или разговаривая с однокурсниками. В те редкие моменты, когда их глаза встречались, Малфой ухмылялся или брезгливо морщился. Гермиона понимала, что ей надо каким-то образом уговорить слизеринца вновь воспользоваться Чашей, но не представляла, как это сделать. Она знала, что если подойдет к нему, то получит лишь долю язвительных насмешек в свой адрес. Можно было написать записку и передать ее во время урока, но не было уверенности, что ее не перехватят однокурсники Малфоя. Тогда гриффиндорке достанется изрядная порция издевательств уже не только от Малфоя, но и от всех представителей серо-зеленого факультета. Оставался только один вариант – послать сову.

Гермиона поднялась и, сказав Джинни, что ей надо срочно отправить письмо, побежала в совятню.

Малфой мерил шагами комнату. Не то чтобы это занятие успокаивало, скорее наоборот, раздражало, но ему нужно было занять себя каким-нибудь, пусть и совершенно бессмысленным делом. Прошло уже чуть больше недели, с тех пор как он узнал, кто та девушка. Прошло уже больше недели, как он вновь чувствовал себя брошенным и был зол на весь мир.

На следующий день после того, как были сброшены маски, он получил от Грейнджер сову. К лапке птицы была привязана записка:

«Я опустила пергамент в Чашу.

Г.Г»

Естественно, он не собирался больше встречаться с грязнокровкой. Прочитав ее послание, он лишь презрительно фыркнул и швырнул письмо в камин. День прошел как обычно, словно ничего не случилось, но вечером Драко готов был выть от тоски. Хотелось ощутить ставшее таким привычным тепло ее тела. Он мог сколько угодно закрывать глаза на выкрутасы своей души, но когда юношеское тело требует привычной дозы наслаждения, оставить это без внимания очень сложно. Экстренные меры в виде холодного душа, бега по лестницам, внеплановых тренировок по квиддичу и выполнения контрольной по нумерологии помогли, но не надолго. Организм бунтовал, не желая слушать разумные доводы своего хозяина. Проворочавшись полночи, Драко сдался и выпил снотворное. Сон не принес облегчения. На утро тело ломило, и вылезать из-под одеяла было стыдно.

На второй вечер Драко сдался и начал атаковать однокурсниц. Но после появления Чаши любая девушка, жаждущая плотских утех, пользовалась артефактом, ведь таким образом ее репутация оставалась незапятнанной. Те же, кто был не столь жаден до физической любви, долго держали осаду, требуя знаков внимания и подтверждения серьезности намерений. Отчаявшись соблазнить практичных слизеринок, Драко обратил свое внимание на представительниц Равенкло и Хаффлпафф. Но и там его ждало поражение по тем же самым причинам.

Наконец Драко сдался окончательно и, написав красивым аристократичным подчерком свое имя на маленьком кусочке пергамента, направился к Выручай-комнате. Он был твердо уверен, что теперь, когда он не желает видеть Грейнджер, Чаша не сведет их вместе. Но, если вдруг подобное и случится, что мешает ему получить удовольствие и тут же уйти? Пусть грязнокровка знает свое место! Он лишь воспользуется ее телом. Даже говорить ничего не придется, его поступок унизит ее так, что она больше не будет искать с ним встреч.

Гермиона неверяще смотрела на руну. Малфой действительно сделал это. Девушка до сих пор не могла поверить, что слизеринец и вправду хотел продолжения их отношений. Пусть и не признавался в этом, точнее не мог признаться в этом в открытую, но он все-таки хотел быть с ней… она была нужна ему. Очертания руны стали нечеткими, она таяла на глазах, превращаясь в обычный пар, поднимающийся над горячей поверхностью кофе. Вместе с руной таяла и вспыхнувшая надежда Гермионы на то, что все наладится, что им снова будет хорошо. Теперь ей казалось, что Малфой воспользовался Чашей, лишь для того чтобы объясниться с ней и раз и навсегда дать понять, что между грязнокровкой и чистокровным волшебником не возможны никакие отношения, что их ничего не связывает, кроме взаимной неприязни.

От этих мыслей захотелось расплакаться. Какое-то время назад Гермиона мечтала узнать, кто тот юноша из темной комнаты. Теперь она многое отдала бы, чтобы это навсегда осталось тайной.

Гермиона всегда считала, что самое неприятное – это чего-то не знать. Оказывается, она ошибалась: намного ужаснее – знать правду, которая тебе совсем не нужна. Есть правда, которая причиняет только боль. И… как это ни печально, Гермиона призналась себе, что дело вовсе не в том, что он – Малфой. Какая разница, какая у него фамилия и что он изображал из себя шесть лет, если теперь она знала, что он мог быть другим? Мало того, она знала, что он нужен ей. Проблема заключалась в том, что она – Грейнджер. Он никогда не признается себе, что ему может быть нужна грязнокровка. Он будет мучиться без нее, но не пойдет на встречу. Что тут можно сделать? Наверно, ничего. Просто увидеть его еще раз. Последний раз.

Драко вошел в комнату для свиданий и с порога скомандовал:

- Иди сюда!

Гермионе не понравился тон его голоса, но какое-то странное, непонятное ей самой чувство заставило девушку подчиниться. Едва она подошла, как он сжал ее плечи и впился поцелуем. Не дав девушке опомниться, он повалил ее на пол, срывая одежду, не утруждая себя ласками. Долгожданная близость ее тела пьянила и возбуждала.

Он ворвался в нее так, словно хотел наказать. Он был груб, с силой сжимал ее запястья и, всем телом навалившись на нее, прижимал к полу, словно хотел подчинить девушку себе. А она была мягкой, податливой и нежной. Она лежала, не двигаясь, и с ее губ не сорвалось ни звука: ни от боли саднящих запястий, ни от давящей тяжести его тела, ни от сладости разливающегося внутри вопреки его грубости наслаждения. Она покорно принимала весь его гнев, раздражение, обиду - всего его. И он сдался. Движения стали плавнее, прикосновения мягче, губы нежнее. Он покорился ее нежности. Он растворился в сладостной истоме ее тепла. Но от его ласковых прикосновений девушке стало еще горче, еще тяжелее, чем от его грубости. Он просто брал, и это было понятно и ожидаемо, но теперь, когда он словно вспомнил, что между ними было, когда он отбросил все предрассудки и был таким нежным, захотелось плакать. Потому что, несмотря на все, он еще мог быть искренним, он мог и хотел чувствовать, но не хотел себе этого позволить. Слезы плескались где-то внутри, душили девушку, но наружу так и не прорвались.

Малфой не был бы Малфоем, если бы мог наплевать на собственные принципы и тщательно взвешенные решения. Еще вчера он решил, что эта встреча нужна ему ради секса. И теперь ему следовало поступить правильно. Встать, собраться и уйти.

Он сел и потянулся за одеждой, но ее ладонь робко коснулась его плеча.

- Не уходи…

Это была не просьба, не мольба. Она предлагала ему выбор. Ее спокойный, мягкий, но уверенный шепот дарил надежду. Захотелось вновь лечь, зарывшись лицом в пушистые волосы, пахнущие медом, отдаться ласке ее рук и просто быть рядом, забыв обо всем. Оказалось безмерно тяжело стряхнуть ее ладошку.

Едва он отстранился, как девушка задрожала. Не от холода – в комнате было достаточно тепло, но от потерянного тепла его тела, его души. Чтобы не расплакаться, она глубоко вздохнула и, стиснув зубы, спешно начала собираться, стараясь успеть раньше него. Почему-то ей стало страшно, что он уйдет и оставит ее одну. Девушка натянула белье, юбку, надела блузку, застегнув только верхнюю пуговицу, и закуталась в мантию. Она почувствовала, что он поднялся, и тут же вскочила сама, бросившись к выходу. Она рванула дверь на себя и застыла на пороге.

Драко смотрел на нее, окруженную золотым светом, ворвавшемся в их комнату из коридора, и сердце щемило от какого-то едва уловимого сожаления, что он, возможно, видел ее в последний раз. Нет, не так - он чувствовал ее в последний раз. Смотреть на нее он сможет сколько угодно, но вот видеть ненавистную гриффиндорку при свете дня и ощущать мягкость своей самой дорогой на свете девочки – не одно и то же. Ослепленный ярким светом, он не мог видеть ее глаз, но знал, что она смотрела на него.

Он засунул руки в карманы и постарался принять как можно более безразличный вид, потому что не хотел, чтобы она видела, как сильно ему хочется подойти и обнять ее. Обнять и не выпускать никогда и ни за что. И если бы чертова дверь была закрыта, если бы яркий свет не срывал с них маски, он непременно сделал бы это. Но теперь подойти к ней - означало признать, что ему не важно, кто она и кто он сам, это значило признаться в первую очередь себе, что их свидания были больше, чем секс.

- До завтра, - ее тихий спокойный голос ураганом пронесся в голове, выдворив прочь все мысли.

- До завтра, - ответил Драко. Малфои всегда верны принятому решению. Сегодня, подчиняясь сделанному ранее выбору, он ушел, завтра же - он обязательно придет. Потому что сейчас он решил. Решил, что днем он обязан, он должен быть сильным, достойным сыном своего отца, но ночью… ночью он может позволить себе маленькую слабость – забыть о целом мире, сузив его до размеров темной комнаты, до ее хрупкого нежного тепла.

Гермиона, не оглядываясь, бежала в Гриффиндорскую башню. Она думала, что им нужно просто встретиться и все будет как раньше? Какая же она наивная! Ду-ра! Это же Малфой! С ним все не просто. Теперь уже никогда не будет таких отношений, как раньше, теперь они и поговорить-то не смогут. Причем не только о своих отношениях, но и просто о каких-то пустяках, вроде домашнего задания. Гермиона шла и ругала то себя, то Малфоя на чем свет стоит. Проклятые слезы все-таки прорвались, едва она закрыла дверь комнаты для свиданий, и теперь непрерывным потоком бежали по щекам. Гермиона вытирала их тыльной стороной ладони, рукавом, но они тут же появлялись вновь, застилая глаза. Оступившись, Гермиона едва не упала, но устояла на ногах, ухватившись за стену, а потом прижалась пылающим лбом к холодному камню и заколотила кулачками по стене, едва не срываясь на крик. Она долго стояла в пустынном коридоре и плакала навзрыд, не в силах успокоиться. Гермиона не могла докричаться до собственного разума. Девушка чувствовала себя оголенным нервом, по которому пропускают ток. Костяшки пальцев болели, их покрывала еле заметная сетка из крохотных царапин. Гермиона зло топнула ножкой. Еще удар кулачком о бесчувственный камень, и боль чуть отрезвила ее. Слезы высохли, и девушка начала смеяться. Над собой и своей глупостью, над единственной лучшей подругой – логикой. Смех остановить было легче, чем слезы. Справившись с истерикой, Гермиона пошла в комнату.

Она делала домашнюю работу по зельям, лежа на кровати. Работа писалась вымученно и медленно, на пергамент время от времени падали тяжелые соленые капли. Гермиона старалась не обращать внимания на слезы и думать о зельях. Она закончила работу и стала перечитывать. Все, решительно все ей не нравилось, раздражало каждое слово. Когда под пологом стало совсем темно, Гермиона взяла волшебную палочку и наколдовала Люмус. Девушка заворожено смотрела на огонек. Она видоизменила его, превратив в язычок пламени, провела над ним ладошкой и, обжегшись, отдернула руку. Пламя было настоящим и очень горячим. Девушка засмеялась сквозь слезы, взяла законченную работу и поднесла к огоньку. Она с интересом смотрела, как медленно тлеет пергамент, как плавятся чернила, как огонь бесследно разрушал ее труды. Гермиона перестала плакать, отдернула руку, погасила огонек и посмотрела на обугленную половинку пергамента и кучку пепла. Работу было жалко, она не заслуживала подобной участи. Гермиона попыталась восстановить пергамент заклинанием «Репаро», но оно не сработало, поскольку согласно законам магии ничего невозможно починить, срастить заново, вернуть из пепла. Гермиона вспомнила одно очень сложное восстанавливающее заклинание, о применении которого прочитала давно, но никогда им не пользовалась. Она закрыла глаза, сосредоточилась и, взмахнув волшебной палочкой, произнесла заклинание. Из пепла медленно рождался лист пергамента, на нем снова складывались в слова буквы, потом две половинки срослись прямо на глазах изумленной девушки. Гермиона потрогала пергамент рукой, но тот и не думал рассыпаться. Работу удалось восстановить. Удалось только потому, что Гермиона не побоялась попробовать, не бросила, не опустила руки. Девушка окончательно успокоилась и села править сочинение, ей больше не хотелось ни плакать, ни смеяться. Через полчаса все было готово, но, прежде чем свернуться калачиком под одеялом, Гермиона четким подчерком вывела на пергаменте свое имя. Завтра с утра перед завтраком она обязательно заглянет в Выручай-комнату.

Девушка понимала, что будет обращаться к Чаше еще не раз, она будет играть по этим правилам столько, сколько будет необходимо, для того чтобы он опять начал доверять ей, чтобы все вновь стало как прежде. Потому что Гермиона чувствовала, знала, что нужна ему. Она нужна Малфою, как бы он ни старался себя и ее убедить в обратном. У гриффиндорцев доброе и большое сердце, они никому не откажут в помощи, защитят и отогреют всех сирых и обездоленных. Что с того, что этот обездоленный не просит помощи, а бежит от нее? Гермиона все равно пробьется сквозь стены, которые он воздвиг вокруг себя. Упорства гриффиндорцам не занимать. Особенно, когда они уверены, что их помощь необходима.

Гермиона уже почти заснула, когда краешка сознания девушки коснулась мысль: он тоже нужен ей.

Обычно, возвращаясь со свидания, Драко засыпал без проблем. Сегодня же он метался по кровати, отчаявшись погрузиться в сон. Он хотел получить лишь физическое удовольствие, хотел этим унизить гриффиндорку, но в какой-то момент в нем словно что-то сломалось. Совершенно необъяснимо для самого себя Драко стал нежным и ласковым, таким, каким мог быть только с одной девушкой: с ней. Он сам не мог объяснить, почему было настолько противно видеть Грейнджер днем и так непередаваемо хорошо обладать ею ночью. Образ гриффиндорской всезнайки словно раздвоился: днем одна, другая ночью… Драко отчетливо понимал, что это одна и та же девушка. Мысль о том, что он спал с Грейнджер, была ему неприятна и даже противна. Но мысли о той девушке, с которой его свела Чаша, грели. И понимание того, что это один и тот же человек, не заставляло эти мысли объединиться. Каждая существовала сама по себе, разрывая Драко пополам. Теперь он сам раздваивался. Днем один, а ночью совсем иной…Драко метался от одной ипостаси к другой - от ненависти к гриффиндорке до необходимости обладать ею, - пока не запутался, не потерялся, где же все–таки он настоящий. И тогда юноша провалился в спасительное забытье.

Глава 6. Ликер с привкусом счастья

«Люди ломаются во время переходных периодов. […] Нетрудно плыть на волне благополучия, когда уже установлено равновесие. Трудным является новое. Новый лед. Новый свет. Новые чувства.»

П. Хёг «Смилла и ее чувство снега»

Я совмещал скольжение по кругу

С попыткой стать над миром кверх ногами.

Мы шли навстречу, но не шли друг к другу;

Мы выглядели рядом дураками.

Я - первый, ты - вторая,

Кто принял этот яд.

Любовь не выбирают,

Любимых не винят.

Гр. «Зимовье Зверей» - «Конец главы»

Первый поход в Хогсмид после Рождественских каникул. Все старшекурсники ждали этого с нетерпением, и лишь два человека: Гермиона Грейнджер и Драко Малфой, - никак не могли решить, стоит ли им в этот раз посетить волшебную деревню. Необходимость зайти в тот или иной магазин, да и просто развеяться, выбравшись из школы хоть ненадолго, была. Но в то же время пойти - означало еще одну возможность столкнуться друг с другом при свете дня, взглянуть в глаза и увидеть, а точнее, не увидеть там то, что так явно ощущалось теми темными ночами.

Исчерпав все возможные отговорки, Малфой решил, что этот поход в Хогсмид не пропустит. В конце концов, почему это он должен отступать перед какой-то грязнокровкой и позволять ей спокойно разгуливать по деревне, в то время как сам будет отсиживаться в замке? Прятаться от Грейнджер? Это же ни в какие ворота не лезет! Да и потом, у него была масса неотложных дел: обязательно надо пополнить запасы сливочного пива и сладостей; старые перья давно пора выкинуть и заменить новыми; наверное, вышла новая модель метлы, а значит, он просто обязан заглянуть в магазин и посмотреть на нее … В общем, валяться на кровати и вновь пересчитывать змеек было совершенно некогда. Драко накинул теплую мантию, достал из кошелька несколько галлеонов и сунул их в карман. Подумав, он добавил еще несколько: запасы Синего зелья были на исходе, значит, непременно нужно заглянуть в лавку, чтобы потом не пресмыкаться перед Блейзом и не упрашивать его одолжить флакон.

В дверях появился Забини.

- Малфой, ты идешь?

Драко тихо сквозь зубы чертыхнулся. Вот вспомнишь Забини, как он уже тут как тут. Мысли читает, что ли?

- Иду, - светловолосый юноша запахнул мантию и стал застегиваться, пристально глядя в свое отражение в зеркале. Он старался придать взгляду как можно более невозмутимое выражение. Почему-то казалось правильным не оскорблять Грейнджер, не задевать ее, а именно не замечать, никак не реагировать на ее присутствие и на попытки заговорить с ним, если вдруг она вздумает сделать это. Пальцы медленно перехватывали то одну пуговицу, то другую, а взгляд серых глаз все глубже тонул в своем отражении, затягиваясь коркой надменного