Предыстория: суверенитет и право на вторжение от средних веков до наших дней

1.1. Создание ООН. Устав ООН о границах суверенитета

26 июня 1945 года представителями пятидесяти стран участниц Антигитлеровской коалиции в городе Сан-Франциско был подписан, а 15 октября вступил в силу устав Организации Объединённых Наций. И учитывая, что конфликт, поставивший мир перед необходимостью создания этой организации, был противостоянием не просто группе агрессивных государств, а тоталитарной и человеконенавистнической идеологии, неудивительно, что слова о необходимости «всеобщего уважения и соблюдения прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, пола, языка и религии»^[3] звучат всё громче, и соблюдение этих принципов вменяется всем странам мира в обязанность^[4], что также нашло выражение во впоследствии принятой Всеобщей декларации прав человека, а также в подтверждающих её положения Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах, Международном пакте о гражданских и политических правах и двух факультативных протоколах к нему.

Тем не менее, если мы взглянем на первую главу Устава, то есть на обозначенные в качестве основных цели Организации Объединённых Наций, то мы увидим, что в качестве приоритетного направления деятельности даже организации, пришедшей на смену Лиге Наций, организации, по большей части озабоченной сохранением статуса-кво, по-прежнему первоначально ставится всё же не движение в сторону социального прогресса и приведение всех государств мира к единому стандарту внутриполитического устройства, а всё то же недопущение новых войн. Однако интересно, что, согласно первому пункту, ООН может не только «мирными средствами улаживать или разрешать международные споры или ситуации, которые могут привести к нарушению мира», но и «принимать эффективные коллективные меры для предотвращения и устранения угрозы миру и подавления актов агрессии или других нарушений мира»^[5], в том числе «принудительного и превентивного характера».^[6] Более того, Устав ООН говорит о том, что Организация вправе обеспечивать соблюдение её принципов даже государствами, которые по каким-либо причинам не стали её членами, «поскольку это может оказаться необходимым для поддержания международного мира и безопасности».^[7]

Государства, которые совершают действия, угрожающие миру и квалифицируемые как акт агрессии, подпадают под действие седьмой главы Устава ООН. Подчёркивая, что предварительно международное сообщество должно исчерпать все несиловые методы воздействия на нарушающую сторону^[8], тем не менее, эта глава говорит о том, что Совет Безопасности ООН может прибегнуть к военным действиям^[9], и силы для их осуществления, а также прочая помощь должны по его требованию предоставляться любым членом ООН.^[10] Причём «действия, которые требуются для выполнения решений Совета Безопасности в целях поддержания международного мира и безопасности», могут осуществляться странами как непосредственно, так и в составе организаций.^[11]

Итак, как мы видим, для того, чтобы какая-либо страна-член ООН столкнулась с возможностью международной интервенции на свою территорию, должно быть соблюдено два условия:

- во-первых, действия данного государства должны представлять собой угрозу миру;

- во-вторых, инициатором интервенции обязательно должен быть Совет Безопасности ООН, а военные действия должны быть согласованы с подчинённым ему Военно-Штабным Комитетом.

Что же касается государственного суверенитета, то Устав ООН постулирует суверенное равенство своих членов в качестве своего основополагающего принципа^[12], призывает государства-члены воздерживаться «от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства»^[13] и особо подчёркивает, что «ни в коей мере не дает Организации Объединенных Наций права на вмешательство в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства» за исключением случаев, оговоренных в уже упомянутой нами VII главе.^[14]

Тем не менее, сам круг вопросов, которые «по существу входят во внутреннюю компетенцию государства», в Уставе ООН не очерчен, а в купе с имевшимися ещё в ходе Нюрнбергского процесса над нацистскими преступниками прецедентами расширенной трактовки понятия «угрозы миру», неоднократно подчёркиваемой Уставом свободой Совета Безопасности действовать принудительно и превентивно в той мере, в которой он найдёт необходимым и желательным, а также с тем, что, согласно статье 104 Устава ООН, «Организация Объединенных Наций пользуется на территории каждого из своих Членов такой правоспособностью, которая может оказаться необходимой для выполнения ее функций и достижения её целей»^[15], при том, что поддержание мира – не единственная заявляемая Уставом цель, уже на самой заре существования Организации Объединённых Наций сложилась ситуация некоторой неопределённости касательно допустимых границ международного вмешательства во внутренние дела государств.

1.2. Холодная война. Дело «Никарагуа против США»

Тем не менее, реалии послевоенного мира, действующего в рамках так называемой Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, вплоть до самых 80-ых годов были таковы, что мировое сообщество не просто не было ещё готово заниматься выработкой взаимоприемлемого консенсуса по этому вопросу: оно вообще пока ещё не сложилось. Ведь практически сразу же после окончания последней «горячей» мировой войны началась новая – уже Холодная, конфликт, поделивший мир на два лагеря, сошедшихся в бескомпромиссной схватке. И непримиримость отношений между США и СССР явилась во многом непреодолимым препятствием для непосредственной реализации Организацией Объединённых Наций своих уставных задач, преимущественно переориентировав её деятельность на предупреждение перерастания Холодной войны в открытое вооруженное столкновение между США и СССР. Однако даже это обстоятельство не всегда было достаточным препятствием для самовольных действий сверхдержав, как, например, в ходе войны во Вьетнаме или советском вторжении в Чехословакию, и не мешало им вмешиваться в дела третьих стран.

Причём один из подобных случаев вмешательства, на наш взгляд, представляет для рассматриваемой проблемы особую ценность – это события, связанные с гражданской войной в Никарагуа, развернувшейся между пришедшим к власти после революции 1979 года Сандинистским фронтом национального освобождения и сторонниками свергнутого проамериканского президента Сомосы, более известными как «контрас», и фактическим участием в ней на стороне антикоммунистических повстанцев Соединённых Штатов Америки.^[16]

9 апреля 1984 года сандинистское правительство Никарагуа обратилось в Международный Суд с иском против правительства США, обвиняя его в применении силы и угрозы силой (минирование портов, несанкционированное пересечение самолётами ВВС США воздушного пространства Никарагуа) и грубом нарушении суверенитета, связанном с поддержкой «контрас».

Позиция же США по этому делу сводилась к тому, что Соединённые Штаты имели полное право действовать так, как они это делали, поскольку силовые акции были оправданы целями защиты Эль-Сальвадора, Гондураса и Коста-Рики от уже никарагуанской агрессии: так, заявлялось, что сандинистский режим Никарагуа занимается на территории Сальвадора тем же, в чём он обвиняем правительство Соединённых Штатов, а именно снабжал местных партизан боеприпасами. Таким образом, свои действия американцы преподносили как подпадающие под статью 51-ую Устава ООН, в том числе предусматривающую право государств на коллективную самооборону.^[17] Кроме того, что в контексте рассматриваемого нами вопроса особенно интересно заметить, со стороны США также звучали обвинения действующей власти Никарагуа в нарушении «некоторых торжественных обещаний перед своим народом», выражаемом в систематическом попрании Хунтой правительства национальной реконструкции прав граждан своей страны и стремительной милитаризации Никарагуа, говорящей об агрессивных намерениях сандинистов, взявших курс на построение коммунистической диктатуры и умножение репрессий.

В конечном итоге, рассмотрев все имеющиеся доказательства, в том числе и американские контраргументы, Международный Суд, тем не менее, признал Соединённые Штаты виновными в нарушении никарагуанского суверенитета. И несмотря на то, что действия США не были трактованы как военное нападение, было признано, что достаточных оснований оправдывать действия США 51-ой статьёй Устава ООН нет, по следующим причинам:

- во-первых, не имеется исчерпывающих свидетельств того, что со стороны никарагуанского правительства имел место акт сознательной агрессии, а потому последовавшие акции американцев, даже если они носили ответный характер, не могут истолковываться как реализация права на коллективную самооборону, поскольку она возможна только в случае доказанной военной агрессии;

- во-вторых, поведение Америки, даже если пытаться трактовать его как реализацию права на коллективную самооборону, не удовлетворяет её критериям: минирование портов и нападение на никарагуанские нефтехранлища не было ни необходимым, ни пропорциональным шагом; кроме того, ни одна из стран, которые заявляются Америкой как жертвы агрессии сандинистского режима, таковыми себя не объявляли и помощи о США не просили, а сами США начали операцию, не уведомив Совбез и нарушив упомянутую ими же 51-ую статью^[18];

- в-третьих, рассматривая вопрос о том, может ли третье государство нарушать принцип невмешательства по отношению к первому, если предварительно первое нарушило его по отношению ко второму, Суд пришёл к выводу, что «вмешательство во внутренние дела другого государства не даёт права на принятие коллективных ответных мер с использованием силы», и даже если допустить, что действия Никарагуа и в самом деле могут быть вменены этому государству в вину, то они всё равно «не могут служить оправданием для контрмер, принятых третьим государством, – Соединёнными Штатами и, в частности, не могут оправдать собой вторжение с использованием силы».^[19]

Помимо этого, Международный Суд ещё раз подтвердил свою приверженность общим принципам невмешательства: комментируя то обстоятельство, что «в последние годы было немало случаев иностранного вмешательства в дела какого-либо определённого государства», Суд подчеркнул, что эта практика, однако, «не оправдывает точку зрения, согласно которой в современном международном праве существует некое общее право на вмешательство в целях поддержки оппозиции в пределах другого государства».^[20]

Что же касается американской линии оправдания своих действий антидемократической внутренней политикой сандинистского правительства и желанием защитить права никарагуанцев, то Суд отметил, что не существует нормы, дающей «право на вмешательство одного государства в дела другого на основании того, что последнее избрало ту или иную идеологию или политическую систему», а также заметил, что США как ответчик не привели «ни одного правового документа, в основе которого лежал якобы существующий новый принцип идеологической интервенции». Что же касается соблюдения прав человека, то было решено, что «применение силы Соединёнными Штатами не могло бы быть подходящим методом контроля или обеспечения соблюдения таких прав, обычно предусмотренных применяемыми конвенциями». ^[21]

Таким образом, вина Соединённых Штатов в нарушении основополагающих принципов ООН, несмотря на декларируемые гуманитарные цели, была доказана, а сами разработки Международного Суда по этому делу надолго легли в основу общемирового понимания данной проблемы.

1.3. Постбиполярный мир: «обязанность вмешаться» и «гуманитарные интервенции»

В конце 80-ых годов положение дел в мире начало меняться. Эта эпоха во многом стала революционной, и связано это со множеством уникальных событий, произошедших в одно и то же время. Так, в большинстве стран социалистического лагеря с разной скоростью и разной степенью напряжённости противостояния под лозунгами прав человека, трактуемых в основном в западно-ориентированном либерально-демократическом ключе, действующие просоветские режимы были упразднены, а сами страны пошли по пути рыночно-демократических реформ. В самом же СССР началась Перестройка.

Пересмотру подверглась не только внутренняя политика СССР, но и его внешнеполитическая философия, оформившаяся в «Новое политическое мышление», ознаменованное отказом от гонки вооружений и невмешательством СССР в дела выходящих из-под его опеки стран. Показательным в этом смысле примером является позиция Советского Союза по войне в Персидском заливе: безоговорочно осудив вторжение иракских войск в Кувейт и заняв позицию военного невмешательства в дальнейшем конфликте, СССР по сути в первый раз в своей послевоенной истории в столь важном вопросе если не встал по одну сторону со странами Запада, то по крайней мере занял по отношению к ним позицию благожелательного нейтралитета. Затем, после распада СССР, новообразовавшиеся государства, в том числе и Россия, окончательно разошлись с коммунизмом и наметили курс на большую кооперацию с Западом.

Данные тенденции не могли не сказаться и на положении ООН: наконец-то перестав играть роль буфера между двумя сверхдержавами и их сателлитами, Организация впервые получила реальную возможность начать выполнять свои непосредственные функции, оговорённые в её Уставе. Очень показательными является последующая история деятельности Совета Безопасности: если в первые 44 года существования Организации Объединенных Наций он был практически полностью парализован и практически не принимал резолюций, основанных на профильной главе VII, и лишь 51-ая статья изредка выполняла роль убедительного прикрытия для агрессии, то в течение всего последнего десятилетия XX века, сбросив с себя «холодный» груз постоянных ветирований, Совбез санкционировал почти сорок операций по поддержанию или установлению мира – больше, чем когда бы то ни было до этого.

В это же самое время происходили и другие важные события: так, на фоне крушения блоковой системы международных отношений количество очагов напряжённости в мире существенно возросло, а в Соединённых Штатах Америки значительно усилилась неоконсервативная идеология, видевшая особую роль США в деле дальнейшего утверждения демократии в качестве парадигмы нового мирового порядка. Таким образом, сумма этих обстоятельств расположила мировое сообщество к возобновлению дискуссий о границах суверенитета и праве мира вмешаться в дела неблагополучных и неблагонадёжных государств.

Отправной точкой в деле пересмотра привычного представления о категории суверенитета можно считать 1987 год, когда в свет вышла книга основателя организации «Врачи без границ», а затем первого особого представителя и главы Переходной Администрации ООН в Косово и министра иностранных дел Франции Бернара Кушнера «Обязанность защищать». Основная идея его работы, явившейся, по сути, первым открытым манифестом гуманитарной интервенции, сводилась к тому, что западные либеральные демократии не просто имеют право, но и обязаны вмешиваться в дела государств, систематически нарушающих права человека, и делать они это должны, невзирая на суверенитет этих стран ради блага их же населения. Как говорил впоследствии об этом сам Кушнер, так он вступил в спор «со старой теорией о государственном суверенитете, используемой для того, чтобы избежать критики за резню».^[22]

Показательно, что в 90-ые годы под воздействием роста этнического и религиозного насилия в мире разные авторы независимо друг от друга для обозначения необходимых для разрешения складывающейся ситуации мер начали предлагать звучащие в похожем ключе решения: одни говорили об «интервенции в гуманитарных целях», другие – об «интервенции по причинам гуманитарного характера», третьи ссылались на «право демократической интервенции», четвёртые – на «право гуманитарной помощи» или «чрезвычайной гуманитарной защиты» и так далее.^[23] Учитывая, что сами слова «гуманитарный» и «интервенция» открыты для различных трактовок в зависимости от преследуемых исследователем целей, вследствие чего зачастую становятся объектами различных манипуляций, обсуждение данного вопроса начало приобретать всё более острый характер.