ГЛАВА 1. Захватывающая сага о приключениях охотников на вампиров продолжается!

Барб и Дж. С. Хенди

Похититель жизней

(Дампир - 2)

Захватывающая сага о приключениях охотников на вампиров продолжается!

Магьер пришлось смириться со своей не вполне человеческой сущностью, благодаря которой она смогла очистить приморскую деревушку от обосновавшихся там Детей Ночи. Она — дампир, дитя человека и упыря, и ее предназначение — уничтожать кровососов. Но Магьер по-прежнему мечтает о мирной жизни хозяйки таверны. Этим мечтам не суждено сбыться, поскольку слухи о ее подвигах дошли до столицы, где, судя по всему, недобитые вампиры свили новое гнездо. Вместе со своим другом-полуэльфом и его удивительным псом Магьер отправляется в путь...

Посвящается брату Элу, нашему самому преданному поклоннику

ПРОЛОГ

Размышляя о том, что ему предстояло сделать, он не испытывал ни возбуждения, ни сладостного трепета. Всего лишь один шаг — крохотный шажок — по намеченному им пути... А уж он-то всегда умел без содрогания исполнять то, что казалось ему необходимым.

Уличные фонари на столбах и в настенных чугунных гнездах, исправно зажигаемые ночной стражей, встречались на этой улице куда чаще, чем в других кварталах столицы. Неяркий свет фонарей освещал не утоптанную ногами черни землю, а булыжник мостовой, влажно блестящий после недавнего дождя, и дома здесь были сплошь каменные — не чета глинобитным мазанкам или бревенчатым лачугам простонародья. Здесь селились избранные, здесь, под самыми стенами замка, жили аристократы и высокопоставленные чиновники. Свет, тепло и уют струились из больших окон, небрежно прикрытых тяжелыми занавесями. Ночью здесь царили мир и покой.

Притаившись за углом, он терпеливо выжидал, пока не стихнут вдалеке шаги ночного патруля, и лишь тогда, бесшумно ступая, зашагал по булыжной мостовой.

Ночь несла влажное дыхание моря, которое с запада омывало город. Дул зябкий ветерок, однако он совершенно не ощущал холода. И тем не менее он на ходу плотнее запахнул длинный черный плащ — чтобы окончательно раствориться в темноте, укрыться от здешних обитателей, которым перед сном вздумается поглядеть в окно. И еще подтянул черные лайковые перчатки, пошевелив пальцами, чтобы тонкая ткань облекла руки, точно вторая кожа.

Дойдя до нужного дома, он вошел в чугунные ворота и зашагал по дорожке к дому. Небрежно, почти невесомо опустив одну руку на перила, он по трем каменным ступенькам поднялся к парадной двери. Створки из светлого ясеня терпеливый мастер покрыл когда-то искусной резьбой — голубки и виноградные лозы; потом этот рельефный узор со всем плебейским старанием раскрасили яркими красками. По обе стороны от двери горели два фонаря. Он протянул руку и прикрутил вначале один, затем другой фитиль. Свет фонарей затрепетал, померк — вот-вот погаснут. Взявшись за большое бронзовое кольцо, он возвестил о своем прибытии двумя короткими ударами — не больше и не меньше.

Не сразу, но дверь отворилась.

Из-за двери показалось свежее девичье личико. Для своих шестнадцати девушка была невелика ростом. Каштановые кудри ниспадали ей на плечи. На ней было лиловое платье с шафрановой отделкой. Во взгляде ее была настороженность, но затем она узнала ночного гостя и тепло улыбнулась.

Он заранее знал, что она скажет. Как обычно, отец ее в этот вечер ушел играть в карты со своими знатными приятелями. Как обычно, девушка, жалея заработавшихся слуг, в этот вечер дала им — без ведома отца — выходной. Она была одна в своем доме, в самом тихом и респектабельном квартале столицы.

— А отца сегодня нет дома, — сказала девушка. — Он ушел в «Рыцарский дом», играть в карты.

Он ничего не ответил. Выбросив вперед левую руку, он схватил девушку за шею и рывком притянул к себе.

Она судорожно вдохнула, но выдохнуть так и не успела.

Не давая ей опомниться, он впился в ее беззащитное горло и глубоко погрузил клыки в нежную плоть. Мотнув головой, он без труда разорвал ей горло. Парализованная болью, бедняжка не смогла даже вскрикнуть. Ее руки, прижатые к груди напавшего, — задергались и обмякли.

Она была так легка, что он без труда удерживал ее на весу за шею. Сердце ее билось все слабее, и он встряхнул жертву, чтобы кровь сильнее хлынула из разорванной клыками артерии. Поток крови из раны хлынул на ее корсаж, брызгами покрывая грудь, потек ручьями по плечу, по левой руке, закапал с тонких пальцев. Сердцебиение все слабело и наконец совершенно стихло. Он смотрел, как медленно стекленеют ее безжизненные глаза. Голова девушки упала на плечо, и каштановый завиток волос прилип к окровавленному горлу.

Свободной рукой он разорвал платье девушки, обнажив белую нижнюю рубашку, которая уже пропиталась кровью. Разорвав и рубашку, он швырнул мертвое тело на крылечко, точно сломанную куклу. Затем повернулся спиной к дому и пошел к воротам, задержавшись лишь для того, чтобы прислушаться к ночной тишине. Убедившись, что путь свободен, он ушел той же дорогой.

Выудив из кармана платок, он тщательно вытер рот.

Дело сделано — сегодня он дал толчок событиям последующих дней.

ГЛАВА 1

В этом месте он едва не погиб и сюда возвращался каждый день перед восходом солнца.

Лисил стоял, истекая потом, на стылой прогалине, со всех сторон окруженной косматыми разлапистыми елями. На востоке, над краем леса, уже всходило солнце, и блики солнечного света плясали на морских волнах, катившихся с запада. Вдоль берега неглубокого залива протянулся городок Миишка, и на крышах домов играли отблески зари.

Светлые волосы Лисила, промокнув от пота, прилипли к шее и плечам, облепили узкое лицо, обнажив острые кончики ушей. На смуглой шее и на правой щеке, ближе к подбородку, белели старые шрамы. Коричневая рубашка из тонкого хлопка липла к спине, ноги взопрели в мягких кожаных сапожках. Тяжело дыша, Лисил раздраженно скривился и вытер со лба щедрые струйки пота. И зябко поежился — стылое осеннее утро так и подгоняло побольше двигаться, чтобы согреться.

— Валхачкасейя! — прошипел он сквозь зубы, хотя и не вполне понимал значение этого слова.

Мать Лисила — Нейна, как называл ее отец, — шептала это слово, когда была чем-то огорчена или рассержена, или же когда ей случалось порезаться, затачивая нож. Ее узкое треугольное, гладко-смуглое лицо морщилось, и тонкие светлые брови сердито сходились на переносице, когда она нечаянно переходила на свой родной язык.

Она наотрез отказалась учить Лисила эльфийскому языку, а когда он сам просил об этом, ее большие раскосые глаза опасно сужались. Ему оставалось лишь подслушивать, когда с материнских губ невольно срывались эльфийские словечки, запоминать, как именно они произносятся, а потом старательно заучивать наизусть и разгадывать их значение. Лисил довольно слышал ругательств на разных языках, чтобы догадаться, что такое «Валхачкасейя». Детское увлечение стало в конце концов почти бессознательной привычкой. Иногда — крайне редко — мать произносила его имя на странный манер — Лис'ил, а пару раз она назвала его и себя «анмаглахк». Лисил так и не сумел узнать, что означает это слово.

Отбросив воспоминания, Лисил вернулся к занятиям, присел в низкой стойке, вытянув вбок правую ногу.

Оттолкнувшись, он развернулся вправо, проворно переместив тяжесть тела на левую ногу. Правая нога, описав в воздухе треть круга, уперлась стопой в землю прогалины.

Развернув торс, Лисил выбросил обе руки вправо, уперся ладонями в землю, левая нога взлетела вверх.

Сегодня он упражнялся дольше обычного. Так много нужно было вспомнить, так многому научиться заново... А ведь сегодня последний день, когда он мог встать до зари, раньше всех, включая и его напарницу Магьер. Скоро, очень скоро опять откроется «Морской лев», и снова они будут бодрствовать полночи и спать допоздна. Магьер будет стоять за стойкой, Лисил — вести карточную игру.

В который раз с пологого холма глянул на лежащий внизу город. Взгляд его остановился на новеньком, с иголочки здании. Крытая свежими кедровыми планками кровля сразу бросалась в глаза среди потрепанных дождями и ветром городских крыш. Таверна «Морской лев» наконец-то возродилась из пепла.

Дальше по берегу, перед небольшим портом, виден был стиснутый соседними зданиями участок выжженной земли. Даже сейчас, когда он пустовал, было видно, что на нем можно возвести здание втрое больше любого из городских строений. Хотя остатки пожарища давным-давно расчистили, даже затяжные дожди не сумели смыть сажу и пепел с участка, на котором когда-то стоял крупнейший пакгауз Миишки, ныне сожженный дотла... Сожженный им, Лисилом.

Он снова перевел взгляд на «Морского льва». Таверна тоже была сожжена дотла, но теперь ее отстроили, и новое здание и просторней, и даже нарядней своего одряхлевшего предшественника. Снова «Морской лев» станет домом для Лисила, Магьер и их пса Мальца.

А под ним, прогоревшие до золы, лежат останки вампиров.

Там нет только того, который здесь, на прогалине, едва не прикончил Лисила и счастливо ушел от возмездия.

Лисил повернулся лицом на восток, где на самом краю прогалины стояла большая уродливая ель. Каждое утро он приносил сюда завернутый в парусину продолговатый сверток и неизменно укладывал его у корней ели. Ель росла тут с незапамятных времен, дождь и ветер давно уже вымыли из земли, обнажили ее могучие узловатые корни. Одна из нижних ветвей грубо сломана, и по излому видно, что произошло это не так уж и давно.

Да, вампиров в Миишке больше нет, только эта мысль не приносит Лисилу облегчения.

Потому что на этом ничего не кончилось. И он даже не может сказать об этом Магьер, потому что она еще не готова услышать такое. Пока — не готова.

Подойдя к обезображенной ели, Лисил развернул парусину и извлек на свет продолговатую коробку темного дерева длиной в локоть. Коробка была достаточно плоской, чтобы без труда укрыть ее под мешковатой рубашкой. Привычное движение пальцев — и крышка распахнулась, и Лисил в который раз напрягся, хорошо зная, что увидит внутри — подарок, который мать вручила ему на семнадцатилетие много, очень много лет назад.

В коробке лежали орудия, каких не купишь ни в одной оружейной лавке. Их происхождения Лисил не знал и мог лишь догадываться, что они родом из тех же земель, что и его мать. Хотя он и представить себе не мог, зачем эльфам понадобилось такое.

Он молча разглядывал омерзительное содержимое продолговатой коробки. Тонкая проволока с небольшими рукоятками — гаррота, орудие душителя — из того же светлого, невообразимо прочного металла, что и лучший его стилет. Маленький кривой нож, который можно спрятать в ладони и без труда пробить им и плоть, и кость. В потайном отделении под крышкой — набор проволочек, крючков и распорок, из того же светлого металла, которыми можно открыть любой замок. И наконец, рукоять, точь-в-точь как у лучшего из двух стилетов, которые Лисил всегда носил под рукавами на руках у локтей. Лезвие стилета обломано примерно в пальце от гарды.

Лисил вынул из коробки рукоять с обломком стилета — и тут же на него нахлынули волной непрошеные воспоминания.

Крысеныш, грязный уличный оборвыш, юный вампир с карими глазами, горящими ненавистью и торжеством. В ту ночь взору Лисила, затуманенному болью, лицо Крысеныша представлялось совсем человеческим. «Может быть, сойдемся на ничьей? — пошутил тогда Лисил, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно. — Обещаю, что я тебя не трону».

На бледном, с острыми чертами лице Крысеныша торжествующая ухмылка казалась неуместной, словно приклеенной. И со словами: «Зато мне ой как хочется тебя тронуть!» — юный вампир подпрыгнул, точно крыса, дерущаяся с огромным псом, и ногами ударил Лисила по грудной клетке. От удара Лисил отлетел на несколько шагов и еще в полете услышал, как затрещали сломанные ребра. В глазах у него помутилось, а Крысеныш одним прыжком оказался рядом и, нагнувшись, ухватил его за рубашку.

И в тот самый миг, когда Крысеныш рывком вздернул его на ноги, полуэльф согнул ладони и толчком расстегнул ремешки на ножнах, которые были прикреплены к его предплечьям. В руки его мгновенно скользнули два стилета и одним ударом вонзились по рукоять в бока Крысеныша. «Квиты!» — выдохнул Лисил и дернул обе рукояти вниз.

Затрещали ребра Крысеныша, и с этим треском слился глухой металлический лязг. Правое лезвие сломалось, и дребезжание металла отозвалось болью в руке, во всем избитом теле Лисила. Вампир беззвучно разинул рот и в ярости швырнул полуэльфа на ствол могучей ели.

Падая, Лисил ударился о нижний сук, и тот обломался. От удара о землю во всем теле вспыхнула такая боль, что разум был не в состоянии оценить и постичь ее. Лисил отшвырнул уцелевший стилет и рукоять с обломком лезвия и, скорчившись на земле, ухватился за обломанный сук. И когда Крысеныш снова, со всего размаху, прыгнул на него, Лисил попросту подставил ему острый сук.

Вампир зашатался, отпрянул, и бледное грязное лицо его исказилось мукой, когда он обеими руками вцепился в сук, торчавший из его груди.

«Лисил! Где ты?» — снова голос издалека звал Лисила, но на сей раз это уже не была ловушка, подстроенная Крысенышем. Вампир, корчась на импровизированном колу, молнией метнулся в лес и скрылся из виду прежде, чем на прогалине появилась Магьер. Лисил лежал на земле и изо всех сил старался не потерять сознание.

Тощий грязный оборвыщ-вампир удрал от возмездия.

И теперь, много месяцев спустя, Лисил рассматривал содержимое своей коробки. Он бросил назад рукоять с обломанным лезвием и вынул из коробки гарроту, взялся за ее рукоятки, скрестив руки, а потом стремительным рывком расправил и натянул проволоку. Гаррота отозвалась низким вибрирующим гулом, от которого Лисила замутило.

Пора повторять уроки, которые он получил от матери и отца, пора подтвердить свои права на отвратительное наследие предков. Сколько же ночей провел он в пьяном беспамятстве, стараясь хоть так спастись от кошмарных снов о своем прошлом... И все равно — больше он не допустит, чтобы враг застиг его неподготовленным к бою.

Потому что все это еще не кончилось.

Слухи, разговоры, шепотки о том, что случилось в Миишке, так и будут расползаться во все стороны. Лисил и Магьер стремились только к одному — новой мирной жизни, но рано или поздно люди, попавшие в беду, услышат о ее подвигах. Они узнают, что Магьер и ее напарник очистили от вампиров Миишку, небольшой портовый город на побережье Белашкии. И весь город свидетель тому, что это не пустые слова.

Магьер, охотнице на вампиров, не суждена мирная жизнь.

Лисил бросил гарроту назад, захлопнул коробку и тщательно завернул в парусину. Сунув сверток под мышку, он зашагал к городу, к новой таверне «Морской лев», где Магьер уже, должно быть, вовсю готовится к нынешнему вечеру. Лисил всем сердцем жалел о том, что не может поговорить с ней откровенно, поделиться своими страхами, объяснить, что он любой ценой готов защитить ее от неизбежного. Беда только в том, что сама Магьер еще не готова к такому разговору.

— Эх, Магьер... — прошептал он печально, спускаясь по пологому лесистому склону — туда, где стоял их новый дом. — Это еще не закончилось и никогда не закончится. А ты этого даже не понимаешь, верно?

* * *

Сколько месяцев прожила уже Магьер в этом небольшом приморском городке, но и до сих пор ей не наскучило слушать, как волны размеренно плещутся о берег. Ее удивляло то, что почти двадцать пять лет своей жизни она провела в глубине материка и лишь недавно обнаружила в себе глубокую любовь к морю. Никогда ей не были свойственны романтические порывы, но сейчас море казалось ей мистическим источником жизни. Свежий воздух, напоенный солью, бодрил ее и очищал ее дух. Большими шагами она шла вдоль порта к небольшому пакгаузу.

Черные волосы Магьер были стянуты на затылке кожаным ремешком, и, шагая, она ощущала, как хвост ритмично раскачивается в такт шагам, точно маятник. Теперь ей было наплевать, глазеют ли люди на алые искорки в ее черных волосах. Эти искорки были в ее волосах с рождения, а сейчас просто стали частью ее самой. Теперь Магьер редко надевала кожаный доспех, предпочитая более мирную одежду — темные штаны, просторную белую рубаху и мешковатый кожаный жилет. Два амулета, отцовское наследство — топаз в оловянной оправе и кусочек кости, искусно вправленный в жестяную коробочку, — теперь открыто висели у нее на шее.

Рядом с ней трусил Малец, крупный, похожий на волка пес с серебристой шерстью и светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Время от времени он настораживал уши и окидывал быстрым взглядом встречных людей — портовых грузчиков, матросов, местных купцов. Впрочем, до сих пор ничто не казалось ему настолько заслуживающим внимания, чтобы самовольно бросить Магьер и сорваться в погоню, так что она за пса нисколько не беспокоилась, чего нельзя было сказать о его хозяине.

Напарник Магьер взял в привычку вставать еще до зари и уходить в лесистые холмы, которые высились над южной оконечностью города. Магьер понятия не имела, почему он зачастил в те места, да еще в одиночку, но расспрашивать об этом Лисила ей почему-то не хотелось. Она только каждое утро примечала тайком, когда именно он возвращается. Сегодня он по всем меркам припозднился. Причем именно тогда, когда Магьер позарез понадобилась его помощь. Во всяком случае, она убеждала себя, что именно по этой причине так часто поглядывает на лесистые холмы, зеленевшие к югу от города.

Таверна, принадлежавшая им, сгорела дотла два с лишним месяца назад. С помощью горожан «Морской лев» был отстроен. Сегодня вечером намечалось грандиозное открытие новой старой таверны, и Магьер в предвкушении наплыва посетителей заказала два бочонка вина, три бочки пива и съестные припасы для кухни.

Этим утром она заглянула в кладовую и обнаружила, что заказ не был доставлен. Лисил куда лучше — тактичней, по его словам, — справлялся с подобными проблемами, но Магьер безуспешно прождала его почти до полудня, и уж тогда решила взять дело в свои руки.

Малец отбежал от нее и прилежно обнюхал штабель ящиков. Чинивший сеть старик, который сидел около штабеля, оторвался от работы и поглядел на пса. Малец задрал морду, не сводя с него призывных глаз. Рыбак порылся в кармане, вынул кусок вяленой рыбы и высоко подбросил его в воздух. Пес ловко поймал угощение и проглотил, почти не жуя. И гавкнул, выжидательно завиляв хвостом.

— Малец! — позвала Магьер. — Идем!

Старик засмеялся, выставил перед собой пустые ладони — в знак того, что больше у него угощений не припасено. Малец перестал вилять хвостом и жалобно, почти по-человечески вздохнул, разочарованно понурив голову.

У Магьер мелькнула странная мысль, что пес не иначе как выучился этому трюку у хозяина, глядя, как тот выпрашивает пирожные с кремом в пекарне их друга Карлина. На миг она зажмурилась, отгоняя наваждение.

— Малец, довольно клянчить!

На сей раз ее голос прозвучал довольно сурово, и пес, смекнув, что пахнет выволочкой, поспешно помчался вслед за Магьер. Порой Малец проявлял просто необычайную сметливость.

А порой он вел себя как самая обыкновенная собака. Подойдя к довольно жалкому на вид пакгаузу, Магьер мысленно отметила, что грузчиков здесь сегодня меньше, чем обычно, а верней сказать, на удивление мало. Народу-то в порту было много, куда больше, чем видела Магьер в прошлые времена, вот только люди сейчас были совсем другие. И так много чужих, совершенно незнакомых лиц, что Магьер невольно насторожилась.

Как всегда, здесь были купцы, но далеко не все из них заключали, как было заведено, соглашения с пакгаузами. Вместо этого они торговались напрямую с капитанами уходящих в море барж или интендантами небольших судов, большие крайне редко заходили в этот второстепенный порт. Здесь же шумно торговали бесчисленные лоточники, а крестьяне пытались отыскать купца, которого заинтересуют плоды их трудов.

Магьер смотрела на грузчиков — в основном мужчин, но были среди них и две-три женщины, которые усердно таскали ящики, бочонки и кипы шерсти. Вид у грузчиков был изможденный и измученный, не то что раньше. Впрочем, она, быть может, раньше и не очень к ним приглядывалась. Отчего-то у нее сейчас не хватало духу отвернуться и выбросить из головы эту картину — невольно Магьер чувствовала себя виновной в бедах этих людей.

До того как она поселилась в Миишке, основным ее занятием было мошеннически отбирать у крестьян все мало-мальски ценное, а затем уходить восвояси. Магьер и Лисил зарабатывали на жизнь, путешествуя по деревням на северо-востоке Стравины и в других краях, где крестьяне умирали от странных болезней или по иным необъяснимым причинам. Магьер убеждала крестьян, что в их деревне угнездились вампиры и что она, охотница на вампиров, готова спасти деревню от этой нечисти — само собой, за разумную плату. Ночью, после заключения договора Лисил гримировался под бледнокожего и беловолосого «вампира» и под покровом тьмы являлся в деревню. В жестоком бою Магьер якобы пронзала «вампира» осиновым колом и таким образом спасала деревню.

Однако кочевая жизнь и неуверенность в завтрашнем дне понемногу стали тяготить ее. Тайком она откладывала из заработанных денег на то, чтобы купить таверну в небольшом приморском городишке. Магьер мечтала обрести мир и покой и прожить остаток своих дней, вместе с Лисилом заправляя таверной. И как жестоко посмеялась над ее мечтами судьба! Мошенница, столько лет изображавшая охотницу на вампиров, приобрела таверну в единственном, наверное, во всей Белашкии городе, где свила себе гнездо троица упырей.

Хуже того, репутация Магьер — охотницы на вампиров — достигла Миишки и потихоньку разошлась среди ее обитателей. Все горожане дружно полагали, что Магьер обладает всеми навыками и знаниями, необходимыми в ее выдуманной профессии; более того — даже сами вампиры были уверены, что она пришла в этот город только для того, чтобы их уничтожить. Не в силах уйти от неизбежной схватки, она в конце концов прикончила двоих вампиров, в том числе и их вожака Рашеда.

Сейчас, думая об этом, Магьер оглянулась назад. Совсем недавно она прошла мимо старого пепелища и даже не заметила, что в порту кое-чего не хватает. Когда они удирали из подземного укрытия вампиров, Лисил поджег крупнейший в Миишке пакгауз. Он поступил так, чтобы спасти ей жизнь, однако его поступок имел и иные последствия.

Пускай Рашед и был кровожадным чудовищем, затаившимся среди смертных, но у него, похоже, была изрядная деловая хватка. Его пакгауз не только давал работу множеству горожан, но и служил опорой местной торговли.

И только сейчас Магьер осознала, что породило в ней это смутное чувство вины перед изможденными и оборванными грузчиками.

— Пошевеливайтесь, лодыри! — заорал на них десятник в кожаной безрукавке. — Если не хватает силенок, так вас всегда найдется кем заменить — только свистни!

Магьер и Лисил спасли город от вампиров, однако с гибелью Рашеда владельцы двух меньших пакгаузов лишились опасного конкурента и теперь могли платить своим работникам скудные гроши, бессовестно удлиняя их рабочий день, а также заморозить цены на повседневные товары, сократив прием их на хранение и вывоз. Тех, кто смел возмутиться таким произволом, немедленно выгоняли. Желающих найти работу было гораздо больше, чем рабочих мест, а что хуже всего — эти два небольших пакгауза попросту не обеспечивали потребности местного рынка. Людям оставалось либо нищенствовать и медленно умирать с голоду, либо надрываться за жалкую плату.

Магьер стиснула зубы, стараясь больше не обращать внимания на грузчиков. В конце концов, она пришла сюда затем, чтобы уладить собственное дело. Она поймала одного из грузчиков за рукав истрепанной рубахи.

— Где мастер Пойеск?

Человек отупело уставился на нее и вдруг выпрямился, глаза его опасно сузились. Магьер поняла, что ее узнали, и, не дрогнув, встретила его взгляд. Затянувшееся молчание стало наконец невыносимым.

Грузчик ткнул пальцем в сторону двери пакгауза:

— Там.

Магьер коротко кивнула и в сопровождении Мальца вошла в скудно освещенное помещение. Закашлявшись от пыли, она ждала, когда глаза привыкнут к полумраку. Вдоль стен рядами тянулись тюки с шерстью, бочонки с пивом и прочие товары. Оглядевшись, Магьер заметила тощего, похожего на хорька человечка, который что-то прилежно строчил на обрывке пергамента.

— Мастер Пойеск! — едва сдерживая гнев, окликнула Магьер.

Тот обернулся, при виде ее изобразив легкое удивление.

— Госпожа Магьер! — елейным голоском пропел он. — А я-то ожидал увидеть вашего напарника...

Хотя Пойеск одевался с купеческим шиком — на нем была туника из густо-красного дорогого бархата, — зубы у него были желтые и кривые, немытые волосы свисали грязными сосульками, а нос густо усеяли прыщи. Магьер, впрочем, была слишком раздражена, чтобы испытывать отвращение при виде такого зрелища.

— Если ты ожидал моего напарника, то, стало быть, прекрасно знаешь, зачем пришла я, — жестко проговорила она. — Нынче вечером открывается моя таверна, а припасы, которые я заказала, так и не доставили. Я оплатила все загодя, так с чего бы эта задержка?

Пойеск положил обрывок пергамента на стоящий рядом ящик и, виновато улыбаясь, потер тощие ладошки.

— Все верно, — согласился он, — но ты ведь сама видишь, в последнее время торговля в Миишке идет ни шатко ни валко. Все меньше судов заходит в наш порт, и все больше у нас безработных грузчиков. Мои убытки растут с каждым днем.

Магьер смятенно нахмурилась, гадая, к чему он клонит.

— Я заплатила и за товары, и за доставку, — напомнила она.

Пойеск помолчал, как бы подбирая слова, а затем легонько постучал пальцем по своим губам.

— Так-то оно так, да только есть и другие соображения. Заказов у меня невпроворот, со всеми не управишься, так что приходится прежде всего угождать самым... э-э... выгодным заказчикам. — Он развел руками, как бы поясняя, что с этим ничего не может поделать. — Мне нужны деньги, дорогая госпожа, а иначе чем я заплачу грузчикам, чтобы выполнить следующий заказ?

И тут Магьер наконец-то поняла, на что намекает ее собеседник.

Лисил, безусловно, управился бы с этим делом иначе, но Лисила тут не было. Магьер невольно потянулась к сабле — но пояс ее был пуст. С некоторых пор она перестала днем носить в городе оружие.

— Так тебе нужна взятка? — медленно проговорила она. — Ты требуешь взятку за то, чтобы доставить уже оплаченные товары?

Малец оскалил зубы и тихонько зарычал на Пойеска. Тот даже и ухом не повел, а взял с ящика клочок пергамента, всем своим видом показывая, что намерен вернуться к работе.

— Даже если натравишь на меня собаку — свое пиво ты все равно не получишь.

Магьер хотела уже растолковать этому прыщавому хорьку, что она и без собаки с ним прекрасно управится, но тут ее от двери окликнул знакомый голос:

— А, Магьер, вот ты где! Калеб так и сказал, что ты отправилась в порт.

Обернувшись, Магьер увидела, что в пакгауз входят двое очень хорошо знакомых ей людей — Карлин Буажискье, городской пекарь, и Дарьей Томик, нынешний констебль Миишки и начальник городской стражи.

В присутствии Карлина Магьер всегда чувствовала себя свободней. Упитанный, лысый, неизменно пахнущий гвоздичным мылом, этот человек был больше, чем просто пекарь. Сейчас он трудился в городском совете, и именно его стараниями город отстроил таверну Магьер. Карлин был на редкость славным человеком и к тому же ее другом, а друзей у Магьер было не так уж много.

Дарьена, напротив, она почти не знала. Этот немногословный человек, судя по всему, неплохо справлялся со своими обязанностями, хотя и приступил к ним совсем недавно. Худой, можно сказать, костлявый, он был на целую голову выше Карлина. Сейчас он смотрел на Магьер серьезно, почти озабоченно, и она вдруг сообразила, что лицо у нее, должно быть, раскраснелось от гнева.

— Этот хорек только что вымогал у меня взятку, чтобы доставить уже оплаченный заказ, — сквозь зубы процедила она.

Дарьей перевел взгляд на Пойеска.

— Это правда? — очень тихо спросил он.

— Э... да нет, я думаю, госпожа Магьер неверно меня поняла... — Пойеск явно занервничал. — Я как раз объяснял, что мы сумеем доставить ее заказ только после обеда. Мы нынче слегка отстаем от графика, и...

— «Слегка»! — иронически хмыкнула Магьер. — Вот уж действительно...

Карлин дружеским жестом положил на ее плечо свою пухлую ладонь. Дарьей шагнул вперед и встал рядом с ней. Суровый и немногословный городской констебль выглядел, как всегда, внушительно — кожаный доспех, короткий меч в ножнах, за пояс заткнута дубинка.

— Но сейчас-то все в порядке? — добродушно и крайне вежливо осведомился Карлин. — Заказ Магьер будет доставлен после обеда?

Пойеск жалко улыбнулся, показав желтые зубы, и на всякий случай попятился.

— Э... да, конечно. Еще до заката все припасы будут в ее кладовых.

Магъер вдруг пришло в голову, что Пойеск в присутствии Дарьена нервничает куда сильнее, чем пристало бы торговцу, всего лишь пытавшемуся содрать взятку с клиента. Да и сам Дарьей смотрел на владельца пакгауза не просто с неприязнью, а как положено смотреть городскому констеблю на преступника. Может быть, Пойеск уже пытался обобрать кого-то еще? Магъер не испытывала желания оставить этого хорька в покое, но Карлин уже многозначительно сжал ее плечо и, увлекая девушку за собой, широким шагом направился к выходу. Дарьей помешкал секунду, но все же пошел за ними. Магьер оглянулась на Пойеска.

— Надеюсь, между нами больше не случится недоразумений, — процедила она. — И тебе лучше помолиться, чтобы в следующий раз вместо меня не пришел мой напарник Лисил.

Пойеск лишь натянуто улыбнулся в ответ. Выйдя из пакгауза, Магьер прикрыла ладонью глаза, чтобы защититься от чересчур яркого солнца.

— Как вы вовремя появились, — заметила она и, опустив руку, заморгала от рези в глазах.

Ничего не ответив, Карлин зашагал вдоль пристани. Магьер и Дарьен нагнали его и пошли рядом.

— Ну ладно, — сказала Магьер, — а теперь, может быть, вы расскажете мне, в чем дело?

Дарьей промолчал, а Карлин повел широкими пухлыми плечами — как будто рубаха вдруг сделалась ему тесна.

— Мы пришли поговорить с тобой в «Морской лев», — медленно, почти нехотя начал Карлин. — Когда Калеб сказал, что ты отправилась в порт, мы решили пойти следом, — может, повезет тебя разыскать.

— И вам повезло, — заключила Магъер. — Случилось что-то?

— И да и нет, — ответил он. — Ты, конечно же, знаешь, что в последнее время дела в Миишке идут не так, как прежде. После того как вы с Лисилом... В общем, после того как сгорел пакгауз Рашеда, городские финансы неуклонно хиреют.

Магьер сделала медленный, глубокий вдох. Опять этот треклятый пакгауз!

— Когда-то в городской казне денег было с избытком, — вступил в разговор Дарьей, — но теперь она почти опустела. — Голос его звучал ровно, но жестко. — Владельцы небольших пакгаузов, в том числе и Пойеск, твердят, что не получают никакой прибыли, а средства города были почти истрачены много месяцев назад, когда были выплачены пособия людям, оставшимся после пожара без средств к существованию. Сейчас город тратит почти все, что получает в качестве налогов, а в казне остается шиш.

Магьер шла рядом с ними, не понимая, с чего вдруг эти двое решили поговорить с ней о состоянии городских финансов.

— И чем, по-вашему, я могу здесь помочь? — вслух спросила она.

— Заплатить налоги, — напрямик ответил Карлин. Магьер резко остановилась, смятенно глядя то на толстого пекаря, то на тощего констебля.

— Налоги?

— Да, налоги за прошлые месяцы. Существует налог на коммерческую деятельность, половина его идет городу, другая половина — в королевскую казну. По счастью, Миишка — вольный город, и мы не должны выплачивать долю местному землевладельцу. Тебе это все, конечно, известно. Просто ты и твой напарник оказали городу такие неоценимые услуги, что городской совет не считал себя вправе настаивать на выплате налогов. Сейчас, однако, нам приходится нелегко, и долг каждого — помочь городу. Теперь, когда ты снова открываешь таверну, мы надеемся получать налог и с «Морского льва».

Меньше всего Магьер ожидала, что Карлин захочет поговорить с ней именно об этом. Отчего до сих пор никто ей ни словом не обмолвился о налогах?

Конечно, за избавление Миишки от вампиров они с Лисилом получили кое-какую плату, но почти все эти деньги ушли на то, чтобы отстроить таверну. Остаток Магьер употребила на то, чтобы закупить припасы к открытию «Морского льва». Впрочем, рассказать об этом Карлину и Дарьену она никак не могла.

— Нашими счетами занимается Лисил, — откашлявшись, солгала она. — Мне нужно будет поговорить с ним.

— Разумеется, — кивнул Карлин. — Мы понимаем, что вы только что открылись и дела у вас пока еще в некотором беспорядке. Мне сейчас так или иначе надо идти. Сегодня после обеда собирается городской совет — пришло письмо из Белы. Должно быть, в нем известия, которые нужно немедленно обсудить. Впрочем, я вечером загляну к вам в таверну.

Дарьей коротко кивнул на прощание и направился в город. Карлин ободряюще похлопал Магьер по плечу и лишь тогда последовал за ним.

Магьер шла, глядя на свои ноги, размеренно ступающие по дощатому настилу пристани. И где только, в самом деле, носит Лисила именно тогда, когда он ей нужен?

Она покинула деловитую сумятицу порта и свернула на улицу, которая тянулась вдоль берега моря. Вокруг все чаще мелькали магазинчики и лавки, проулки уводили от порта в сердце города. На душе у Магьер было невесело. До вечера ей надо придумать, как уплатить налог за «Морского льва». Миишка в беде, и в этом, пускай и отчасти, повинны она и Лисил. Меньшее, что она может сделать для города, — честно и сполна заплатить налог. Но как?

Она миновала конюшню — отсюда до таверны было уже недалеко — и тогда увидела, что навстречу ей идет жена сапожника Лила. Крупная, круглолицая, с копной медно-рыжих волос, она несла в руке корзинку со свежим хлебом и фруктами. Это зрелище порадовало Магьер — отрадно, что хоть у кого-то хлопоты связаны исключительно с тем, чтобы поесть на обед свежеиспеченного хлеба с маслом. Заметив Магьер, Лила приветливо улыбнулась. Что ж, по крайней мере, не все в этом городе винят ее и Лисила во всех бедах Миишки.

Когда Лила проходила мимо проулка, оттуда вдруг выскочили двое мальчишек — похоже было, что они так и сидели там в засаде, поджидая неосторожного прохожего. Магьер на миг остолбенела, не веря собственным глазам.

Первый мальчишка размахнулся и кулаком ударил Лилу по лицу. Охнув, женщина, точно куль с мукой, осела на пыльную мостовую. Второй мальчишка тотчас схватил корзинку и бросился бежать. Все неурядицы, которые уготовило Магьер это утро, разрядились в мгновенной вспышке гнева.

— Малец, взять его! — рявкнула она, бросаясь к первому мальчишке.

Тот был проворен, но слишком поздно заметил Магьер. Схватив за ворот рубашки, она рывком развернула его к себе и толкнула на стену сапожной мастерской.

Мальчишка пригнулся, сжал кулаки, точно готовясь к драке, но вид у него был донельзя испуганный, дышал он сорванно и часто, и в глазах металась паника. Из ворота разорванной рубашки торчали костлявые ключицы, и руки у него тоже были невероятно худые. На вид ему было самое большее лет пятнадцать.

Гнев Магьер тотчас испарился, и тут она услышала, что ее зовет Лила.

Не желая надолго отводить глаз от мальчишки, Магьер быстро оглянулась и увидела, что женщина пытается оттащить Мальца.

— Магьер, помоги мне! — крикнула Лила. — Отзови собаку!

Магьер попятилась, не сводя с глаз с тощего мальчишки, покуда не отошла от него на безопасное расстояние. Делать нечего — пришлось бросить добычу и вернуться к Лиле.

Малец рычал на второго мальчишку, загнав его к груде пустых ящиков, - которые перегородили проулок. Магьер видела, что пес не намерен причинять мальчишке никакого вреда — лишь облаять его так грозно, чтобы юный воришка присмирел. Лила же не так хорошо знала Мальца и потому испугалась не на шутку.

— Отзови собаку! — жалобно повторила она. — Это же просто голодные дети.

— Малец, — сказала Магьер, — хватит. Оставь его. Пес рыкнул в последний раз и отступил к Магьер.

Мальчишка жалобно хныкнул, вскочил и бросился бежать.

— Погоди! — крикнула вслед ему Лила. — Вот, возьми!

Она протягивала воришке каравай свежего хлеба из упавшей корзины.

Даже не оглянувшись, мальчишка исчез в проулке.

Магьер взглянула на кровоподтек, багровевший на скуле женщины. К завтрашнему дню он станет исчерна-лиловым.

— Ты угощаешь воришку, который пытался тебя ограбить?

Круглое, всегда жизнерадостное лицо Лилы стало вдруг таким печальным, что Магьер невольно прикусила язык.

— Они же только дети, и к тому же голодные, — негромко сказала Лила. — Видно, их родители бедствуют, а может, у них и родителей нет, как же им прокормиться?

На это Магьер нечего было ответить. Камень, лежащий на ее душе, заметно потяжелел. Проводив Лилу до дома, она направилась в южную часть города. Малец как ни в чем не бывало трусил рядом с ней.

Таверна «Морской лев» располагалась в основании небольшого лесистого полуострова, который с юга огибал залив. Прочные стены из гладко отесанных бревен, свежепобеленные ставни, красочная вывеска с изображением морского льва, плывущего по бурным волнам, — вот таким встречал Магьер ее возрожденный из пепла дом. Новая дверь таверны была из прочнейшего дуба, с железными засовами и запорами, которые заказал Лисил. В окнах второго этажа красовались новенькие стекла, окна первого этажа, где, собственно, располагалась таверна, обзавелись добротными ставнями. По сравнению со своим предшественником новый дом изрядно прибавил в длине и вообще сиял, точно медная монетка, едва покинувшая монетный двор. Даже в эти нелегкие времена люди готовы были истратить часть своих скудных средств на то, чтобы выпить кружку пива в приятной компании и в уютном тепле очага. «Морской лев» буквально лучился будущим весельем, суля своим хозяевам изрядные барыши, только вот Магьер сейчас было не до барышей и не до веселья.

Малец обогнал ее, первым подбежал к двери и уселся, выжидательно поглядывая на Магьер, но она не спешила.

Где-то там, в доме, старый слуга Калеб хлопотал, наводя порядок. Маленькая Роза, его внучка, вероятно, играла в своей новой спальне, с нетерпением ожидая, когда вернется Малец, ее любимая живая игрушка.

Этот день, едва начавшись, и так уже отнял у Магьер немало сил. Нетрудно представить себе, сколько дел еще ей предстоит переделать до вечера, до того как откроется таверна!

Магьер не стояла за стойкой с тех пор, как вампиры Миишки и напуганные ими до смерти горожане вынудили ее вернуться к прежней «профессии». Воспоминания о том, как это случилось, до сих преследовали Магьер. Столько лет прожив мошенничеством и ложью, она вдруг оказалась лицом к лицу с суровой правдой.

Мало того — Магьер, сама того не желая, узнала о себе самой гораздо больше, чем ей хотелось бы знать. Оказалось, что в присутствии вампиров ею овладевает такой безумный гнев, что она и сама меняется, проявляя качества, свойственные лишь самим вампирам: прибывают сила и ловкость, вырастают и заостряются клыки, исцеляются смертельные раны... если выпить крови смертного. Все эти свойства безмерно страшили Магьер, хотя они и были необходимы для того, чтобы выжить самой и защитить Лисила. И к тому же в это непростое и страшное время они с Лисилом стали ближе, гораздо ближе.

Магьер вдруг поежилась, как от холода.

В первое время после битвы с вампирами Лисил был так слаб и изранен, что Магьер пришлось ухаживать за ним, как за ребенком, покуда он не сумел снова встать на ноги. В те дни они почти не вспоминали о пережитом, именно потому, что Магьер решила, что об этом лучше не вспоминать.

Потом он начал каждое утро куда-то уходить. Один. Что ж, может, так было и лучше. Вероятно, ему была не по душе холодность Магьер, но ведь он едва не погиб только потому, что был ее напарником, уж если она предпочитает держаться от него подальше — это для его же блага.

Магьер оглянулась на юг, где над городом, над приморским трактом подымались лесистые холмы. Что-то Лисил нынче запаздывает.

* * *

— Выпад! — приказал Чейн, стараясь не зевать от скуки. — Еще выпад! Нет, хозяин, держи клинок ровно и сразу после удара откинься назад. Не переноси свой вес на правую ногу.

Он лениво отбил удар, но не перешел в контратаку, не воспользовался тем, что его противник — в который раз, увы, — открылся при выпаде. Торет, ученик Чейна в фехтовании и хозяин его во всем остальном, остановился, раздраженно хмурясь.

— Я и так держу меч ровно! — рявкнул он, и эхо его крика заметалось между ними, отразившись от стен просторного подвала, который был расчищен специально для упражнений в фехтовании и прочих тайных целей. — С какой стати ты все время твердишь об этом?

Трехэтажный каменный особняк, в котором они жили, располагался в богатом квартале Белы, столицы и главного порта Белашкии. С точки зрения менее зажиточных горожан, особняк был добротным и даже изысканным жильем, однако Чейн при жизни привык к совсем иным условиям. Население столицы представляло собой бурлящий котел, в котором нашлось бы место почти любому ингредиенту, — но с тех пор как Чейн восстал из мертвых, в обществе своего хозяина он постоянно чувствовал себя не на своем месте.

Совсем недавно ставший Сыном Ночи — а точнее, вампиром, — Чейн до сих пор еще остро ощущал сословные различия. В прежней, смертной, жизни он был средней руки аристократом, владел небольшим, отдаленным от столицы баронством и, как полагается аристократу, обладал изрядными познаниями в области политических и светских интриг. Теперь же почти все свое время, свободное от сна, он посвящал тому, чтобы помочь своему хозяину и создателю подняться вверх по сословной лестнице. Подобный контраст между прежним и новым существованием, не говоря уж о контрасте между самим Чейном и его хозяином, был настолько разителен, что даже не забавлял Чейна своей нелепостью — скорее уж раздражал.

Чейн был высок, с густыми, каштановыми, коротко остриженными волосами. Коричневые панталоны и темно-синяя туника сидели как влитые на его ладной широкоплечей фигуре. Как и надлежало аристократу, он получил недурное образование, да и сам долго совершенствовался в иных, менее признанных областях. Он бегло изъяснялся на четырех языках, а фехтовал так, словно родился на свет с клинком в руке.

Вот в этом-то и состоял нелепый, лишь презрения достойный контраст между Чейном и его хозяином.

Тощий, узкоплечий Торет выглядел лет на семнадцать от силы, да и то был мелковат для этого возраста. Сколько бы он ни отмывался, его кожа неизменно сохраняла нездоровый, грязный оттенок. Его бурые волосы, вопреки всем усилиям гребня, оставались кудлатой копной. На лице и на запястье у него белели старые шрамы. Он неплохо говорил на белашкийском языке, наиболее распространенном в этих краях, и, судя по всему, мог изъясняться на простонародном диалекте далекой Суманской империи. Впрочем, сколько он ни учился, а грамотой на этих языках так и не овладел. В дорогой тунике из темно-красного бархата Торет смахивал на проказливого слугу, который в отсутствие господина вздумал поиграть в переодевания.

И тем не менее именно Торет в свое время поймал и обратил Чейна, возродил его из смерти в вечное рабство. Теперь Чейн не мог воспрепятствовать даже самому нелепому капризу худосочного коротышки, потому что вампир не может ни в чем отказать своему создателю. Чейн был самым настоящим рабом.

— Нет, хозяин, — с натужной вежливостью проговорил он вслух, — ты не держишь меч ровно, а при выпаде переносишь вперед всю тяжесть своего тела. Сейчас я покажу тебе, как это делается.

И Чейн стремительно и четко исполнил три выпада подряд, хотя ни на миг не сомневался, что Торет не способен заметить хоть какие-то отличия его движений от своих собственных.

— Ух ты, просто здорово, то есть великолепно! — прозвучал под сводами подвала высокий, чуть визгливый женский голос.

Торет и Чейн разом обернулись. Чейн едва подавил желание презрительно фыркнуть при виде третьей обитательницы особняка, так бесцеремонно нарушившей их уединение. Торет расплылся в улыбке, показав ровные, но неисправимо желтые зубы.

— Сладкая моя! — с восторгом проговорил он. — Ты что же, ходила за покупками?

Покачивая пышными оборками платья, к Чейну и Торету приближалось еще одно обстоятельство, которое отравляло новое существование Чейна. Сапфира.

Иные, возможно, сочли бы ее привлекательной, желанной даже, правда на непритязательный вкус, но Чейн ни при жизни, ни после смерти не встречал более отвратительного существа.

Сапфира вырядилась в атласное платье с головокружительно низким вырезом, ярко-розового, а верней сказать — ядовито-розового цвета. Русые завитые локоны тугими колбасками обрамляли ее круглое и частенько надутое лицо. Кожа у нее была бледная и гладкая, и кроваво-красные, щедро намазанные помадой губы могли соперничать по яркости разве что с безвкусно огромными рубиновыми сережками, которые при каждом шаге покачивались в ее ушах. На одну такую сережку могла бы наесться досыта изрядных размеров деревня. Сколько бы ни тратил Торет на наряды и украшения своей подруги, она неизменно выглядела как дорогая, но вульгарная проститутка. Единственное, что ее красило, — большие ярко-синие глаза, из-за которых, собственно, Торет и назвал ее Сапфирой.

Одно то, что подобное создание было вправе прозываться Дитя Ночи, могло бы довести Чейна до истерики, но вдобавок к этому Торет, его худосочный «хозяин», взирал на эту девицу с таким восторгом и обожанием, точно она была королевой фей. От этих взглядов Чейна мутило, и он невольно вспоминал, как в дни его детства кухарка в летнюю жару подала на стол несвежего лосося. Маленького Чейна после этой трапезы тошнило три дня непрерывно.

— Великолепно? — повторил он вслух, тщательно изгоняя из своего голоса саркастические нотки. — О Сапфира, неужели ты сегодня выучила новое слово?

Торет и Сапфира дружно опешили, а затем синеглазая красотка отвернулась от Чейна, старательно делая вид, что ничего не расслышала. Чейн прекрасно знал, что его «сотоварищам» порой трудно отличить изысканную вежливость от обыкновенной издевки.

— Да нет, какие там покупки, — кокетливо улыбнулась Сапфира Торету, склонив завитую головку к плечу и фамильярно водя пальцем по вырезу его туники. — У портнихи я была. Шарлотта нынче получила роскошный горчичный шелк, ну я и решила заказать новое платье. Фасон она, конечно, предложила тот еще — полная скукотища, но у меня, хвала богам, хороший вкус, так что все-все переделала.

«Кто бы сомневался», — мысленно хмыкнул Чейн, стараясь даже не думать о том, что у подобного существа именуется «хорошим вкусом».

Чейну удалось разыскать банкиров - купцов и портных, которые охотно принимали клиентов и после заката. Если действовать с умом, в таком большом городе, как Бела, такие причуды клиентов легко сходили с рук. Да что там — половина знакомых ему аристократов спала весь день, а ночью предавалась светским удовольствиям, да и более сомнительным утехам. Торет и его сотоварищи естественно вошли в разряд таких «чудаков». Они щедро платили за свои чудачества, а это — главное.

— Ты уже кормилась, дорогая моя? — осведомился между тем Торет. Схватив руку Сапфиры, он крепко прижал ее к своим губам и выразительно прикрыл глаза.

— Нет, я тебя ждала. — Сапфира глянула на Чейна и, одарив его улыбкой, прибавила: — То есть вас обоих.

Чейн кивнул — со всей возможной холодностью, но без явной грубости. Как бы он ни третировал Сапфиру, она неизменно с ним кокетничала, хотя и не настолько откровенно, чтобы разозлить Торета.

— Я хочу поехать в «Рябиновую рощу»! — радостно объявила она.

Торет покачал головой:

— Рано. Мы слишком недавно там были.

Сапфира обожала охотиться на богачей и аристократов, — с точки зрения Чейна, весьма опасное пристрастие. Она предавалась этому развлечению всякий раз, когда это дозволял Торет. «Рябиновая роща» была излюбленным местом если не аристократов, то по крайней мере богачей Белы. Чейну и самому нравилось это роскошное заведение, идеальное место для знати, желающей предаться обильным, пускай и не изысканным ночным удовольствиям, однако слишком часто охотиться в окрестностях такого престижного места значило бы навлечь на себя беду.

Сияющая улыбка Сапфиры поблекла, сменившись обиженной гримаской, и Чейн подавил обреченный вздох, внутренне готовясь к очередной неизбежной сцене.

— И куда же ты в таком случае думаешь поехать? — осведомилась она у Торета таким пронзительным голосом, что у Чейна засвербило в ушах. — В портовую таверну, куда ходят одни только вонючие рыбаки? Хочешь и сам всю ночь вонять потом и кислым пивом? А я вот не хочу, ясно? Не хочу! Я хочу поехать в приличное место! Приличное!

Торет тяжело вздохнул и направился к дальней стене подвала, чтобы поставить в стойку свой меч.

— Ты слышал, что я сказала?! — взвилась Сапфира, возмущенная тем, что ей не соизволили ответить. — Крысеныш! Ты меня слышал или нет?

Торет замер, не дойдя до стены, затем круто развернулся — и Чейн увидел, что лицо его закаменело, искаженное гневом, нечистая кожа побелела, словно сбрызнутая инеем.

Крысеныш? Чейн понятия не имел, почему Сапфира так назвала Торета. Может, это какое-нибудь простонародное оскорбление? Правда, очень уж оно... обыкновенное. Будучи не в духе — а такое случалось частенько, — Сапфира честила Торета на все лады и дулась до тех пор, покуда он смиренно не соглашался потакать ее капризам.

Торет выхватил из стойки дагу и одним прыжком оказался возле Сапфиры. Прежде чем женщина успела отпрянуть, он грубо схватил ее за горло и ткнул острие кинжала ей под подбородок.

Чейн был, мягко говоря, потрясен. Какой приятный сюрприз! До сих пор он ни разу не видел, чтобы Торет прикоснулся к Сапфире иначе, чем, так сказать, в порыве страсти.

— Мы с тобой об этом уже говорили, — прошипел Торет сквозь зубы. — Я тебя сотворил, я тебя и уничтожу, ясно? Не смей больше так меня называть. Никогда. Поняла?

Широко раскрытыми глазами Сапфира смотрела, как по лезвию даги ползет капля ее темной крови.

Лицо женщины исказил такой неприкрытый ужас, что Чейн испытал острое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Все-таки этот вечер, несмотря ни на что, удался! Белобрысая стервочка невзначай ляпнула кое-что, достойное внимания.

Крысеныш.

Что бы ни значило это слово, оно сверх всякой меры разъярило Торета, и одно это уже стоило запомнить.

— И-извини, Торет... извини... — с трудом пролепетала Сапфира. — Пойдем куда захочешь... куда скажешь, туда и пойдем... извини...

Торет опустил дагу и медленно разжал пальцы, отпустив ее горло. В его коричневых глазах мелькнул нешуточный испуг, — должно быть, он только сейчас осознал, как дорого ему придется потом заплатить за эту вспышку. А что придется — в этом Чейн не сомневался.

Чейн не без труда подавил разочарованный вздох. До чего же они все-таки предсказуемы, эти двое... Вот скука-то!

— Ничего страшного, дорогая, — сказал Торет на удивление спокойно — словно и не был только что вне себя от бешенства. — Мы не можем пока что поехать в «Рябиновую рощу», но зато мы давно не бывали в «Атласном троне».

Сапфира тотчас просияла, разом позабыв и кинжал, и угрозы.

— Так мы поедем в «Атласный трон»? Это просто... великолепно!

Чейн внутренне застонал. Она и впрямь выучила новое слово! Переодевшись, прихватив перчатки и длинный плащ, он обреченно отправился за наемной каретой.

В давние времена, когда в Белашкии только-только воцарился первый монарх, нынешняя столица была обыкновенным замком. Со временем деревни, окружавшие замок, разрослись в городки, а потом и вовсе слились в один большой город. Город продолжал расти, и для защиты его возводились все новые крепостные стены. Сейчас в столице было три кольца стен, которые располагались примерно на одинаковом расстоянии от замка. Большинство банков, учреждений, богатых особняков и заведений высшего разряда находились во внутреннем, наиболее защищенном круге Белы. Хотя были в городе и торговые улицы, которые тянулись от центра Белы к самому порту — как, например, Портовая улица, — но чем дальше от замка размещался магазин, банк или трактир, тем ниже был его социальный статус.

Ночной воздух был пронизан редким в этих краях прохладным ветром с суши, который снес в море вездесущие запахи дерева, смолы и рыбы. Очень скоро карета остановилась возле «Атласного трона». Торет помог Сапфире выйти, а Чейн между тем расплатился с кучером.

Хотя вдоль улицы через каждые тридцать шагов ярко пылали фонари, ночь оставалась восхитительно темной. Чейн в своем длинном плаще, из-под которого виден был кончик меча, исполнял роль телохранителя, Торет и Сапфира разыгрывали из себя богатую парочку.

Карета укатила прочь, и Сапфира уверенно вошла в трактир, а Торет и Чейн, как всегда, остались ждать ее на улице. Чейн стоял в глубокой тени, скрестив руки на груди. Он редко заговаривал с Торетом первым. Глядя вслед Сапфире, Торет выразительно вздохнул.

— Правда же, она прекрасна? — — пробормотал он.

— Да, хозяин, — ровным голосом отозвался Чейн.

Прошло совсем немного времени, и Сапфира выпорхнула из «Атласного трона» в обществе молодой, явно супружеской пары. То, что одной из будущих жертв оказалась женщина, немало удивило Чейна — обычно Сапфира приводила с собой исключительно пьяных мужчин, как правило, бездельников, жаждущих повращаться в аристократическом обществе. Впрочем, во всех других отношениях спутники Сапфиры были самыми обыкновенными зажиточными купцами.

— А вот и мои друзья! — воскликнула Сапфира, обращаясь к своим новым знакомцам. — Я же говорила вам, что они вот-вот придут.

Она представила своих спутников: мужчину звали Симашк, женщину — Луиза. Торет пожал руку Симашку и в светских выражениях приветствовал его подругу.

— Симашк — сын одного Стравинского винодела и приехал в столицу по разным торговым делам, — продолжала Сапфира. — У них с Луизой нет в Беле ни единой знакомой души, вот я и вызвалась показать им, как у нас в городе развлекаются по ночам. Хорошо, что вы так быстро пришли, — поможете мне занять наших новых, друзей.

Чейн исподтишка пристально разглядывал женщину — лет двадцати с небольшим, светлокожая, с густыми темными волосами, которые прихотливо выбивались из-под красной бархатной шапочки. Жгучий голод охватил его вдруг с такой силой, что он даже удивился. Всегдашние мысли, полные ядовитого презрения, отступили, и сейчас он мог думать только о Луизе — о том, как исказится ужасом это прекрасное лицо, когда его клыки погрузятся в ее теплое нежное горло. Даже и сейчас Чейн ощутил, как во рту удлиняются острые клыки, и ему пришлось тайком сглотнуть слюну.

Редко, очень редко Чейн забывал о своем рабском состоянии, и случалось это, лишь когда он охотился.

Торет между тем приветливо улыбнулся Симашку.

— Идемте, идемте, — добродушно проговорил он. — Тут дальше по улице есть другой трактир, гораздо лучше этого — он называется «Рябиновая роща». Кормят там превосходно, а уж вино лучшее во всей округе. Кстати, — прибавил он с таким видом, словно его только что осенила эта идея, — ты мог бы потолковать с ними насчет выгодной сделки.

Развязное дружелюбие Торета помогло молодой паре справиться с неизбежным при знакомстве смущением. Вся компания неспешным шагом двинулась по улице, то и дело минуя других любителей поздних прогулок. Один раз им даже повстречался городской стражник; его приветствовали сдержанным кивком, и он так же сдержанно кивнул в ответ.

Чейн помалкивал, предоставив Торету и Сапфире вволю болтать с Симашком и Луизой. Занятые разговором, молодые супруги не заметили, как вся компания свернула на дорогу, которая под уклон вела по ту сторону крепостной стены, в купеческий квартал. Места здесь были обветшавшие, глухие, и после наступления ночи здесь, как правило, становилось совершенно безлюдно. Чейн начал уже позевывать от скуки, когда Симашк вдруг резко остановился и огляделся, лишь сейчас сообразив, что уличные фонари и ярко горящие окна остались позади, а здесь их окружают только темнота и безлюдье.

— Мы что же, прошли мимо «Рябиновой рощи»? — озабоченно спросил он. — Заблудились, наверное, или...

Без единого слова Торет схватил его и со всей силы швырнул на побеленную стену давно закрытой лавки.

Чейн давно уже перестал удивляться тому, как силен и проворен его худосочный хозяин. Торет оскалился, обнажив длинные клыки, дохнул в лицо Симашку... и отпустил его.

— Беги! — прошипел он.

Торет крайне редко играл со своей добычей. Чейн как раз предпочитал позабавиться с жертвой, но с пониманием относился к тому, что Торет заботится о соблюдении тайны. Большинство Детей Ночи могли стереть или изменить воспоминания смертных, а потому обычно оставляли свою добычу живой, но совершенно не помнящей, что случилось. Иные вампиры были способны и на большее, но вот Чейн и Сапфира могли разве что затуманить память смертного о происшедшем.

Сегодня ночью Торет повел себя совершенно иначе. Чейн мысленно возликовал, предвкушая краткую передышку от тягостного рабского бытия, и ощущение недолгой свободы омыло его теплой волной.

Симашк бросился было к Луизе, но Сапфира смеясь заступила ему дорогу.

— Не сюда, — сказала она и ткнула пальцем в темный проулок. — Вон туда. — И снова тихо засмеялась, показав клыки.

Симашк бросился бежать. Луиза потрясенно вскрикнула, глядя, как ее супруг растворился в темноте, и попятилась на середину улицы.

Сапфира пустилась вдогонку за Симашком. Торет задержался лишь затем, чтобы коротко глянуть на Чейна.

— Их тут никто не знает. Делай что захочется, но смотри, чтоб потом не осталось следов.

С этими словами он побежал в проулок вслед за Сапфирой.

Чейн увидал, что Луиза смотрит на него с ужасом и... тайной надеждой? Ну да, ведь с виду он — вылитый аристократ, благородный господин, чей долг — защищать от беды таких вот женщин — красивых и беспомощных.

— Господин мой... — прошептала она. — Ради всего святого...

Чейн бесшумно подошел к ней вплотную, вынуждая отступать все дальше, пока они не оказались у входа в проулок напротив. Тогда Чейн кивком указал в темноту проулка.

— Беги, — сказал он.

Луиза всхлипнула, бросилась бежать, наступила на подол пышной юбки, но все же сумела удержаться на ногах и побежала дальше.

Чейн немного выждал, давая ей отсрочку, и двинулся за ней.

Луиза повернула голову и увидела, что он бежит следом. Она опять всхлипнула и принялась громко кричать, зовя на помощь. Топот сапог Чейна неуклонно приближался к ней в темноте проулка. Никто не услышал ее криков, а если и услышал, то не стал спешить ей на помощь.

Чейн без труда нагнал Луизу и, схватив ее шляпку вместе с густой прядью волос, испытал смутное разочарование.

Порой добычу приходится убивать быстро, но сейчас все выходило уж слишком легко.

К его изумлению, женщина вырвалась и двумя руками подхватила с земли пустую огородную корзину: Размахнувшись, она со всей силы ударила Чейна корзиной по голове. От удара корзина разлетелась на куски.

Это было почти больно, и Чейн снова воспрянул духом.

Он поймал женщину за запястья и без труда стиснул их одной рукой. Другой рукой он схватил ее за ворот плаща. С силой толкнув Луизу к стене ближайшего дома, он обеими руками уперся в стену, не давая жертве вывернуться.

Он забыл обо всем. Торет, Сапфира, мать и родня, оставшиеся в прошлой, смертной жизни, все радости людского бытия, которых ему до сих пор так недоставало, — все, все было забыто в этот сладостный миг.

Луиза сопротивлялась, пытаясь вырваться, и Чейн не спешил усмирить ее. Просто восхитительно, какими способностями обладало его мертвое по сути тело и как мало могли противопоставить ему живые! Он ощутил, что жертва слабеет, затихает, и, опустив глаза, увидел искаженное ужасом лицо Луизы. Слезы текли по ее щекам и падали на его черный плащ.

Чейн позволил себе еще секунду наслаждения, кончиками пальцев ощущая, как трепещет нежная, теплая кожа женщины. Затем он сосредоточился — и ногти его, повинуясь усилию воли, затвердели, даже чуточку удлинились. Взмахом руки Чейн рассек и плащ, и блузу женщины, обнажив ее белое горло. И припал к нему жадно открытым ртом.

Как правило, он, кормясь, совершенно не ощущал вкуса крови — лишь потом оставался на губах и во рту солоноватый медный привкус. Сейчас же он чувствовал только, как наполняют его тепло и сила, точно кровь была лишь посредником, переносящим в его бессмертные жилы толику смертной жизни. Чейн не знал и не хотел знать более восхитительного чувства — оно одно только и радовало его в посмертном существовании. Что надо остановиться, он понял, лишь когда поток силы, изливавшийся в него, иссяк и неземное блаженство растворилось бесследно.

Чейн снова стал самим собой — рабом.

Торет считал, что он должен бросить тело женщины в сточный колодец, — тело, унесенное под землю потоком нечистот, найдут далеко не сразу, а может быть, и никогда. Отверстие такого колодца, забранное решеткой, находилось как раз в двадцати шагах отсюда. И все же Чейн колебался. Подумав немного, он одной рукой протащил тело Луизы по проулку и бросил почти у самого выхода на улицу. Затем он разорвал на ней платье и нижнее белье. Никто не подумает, что ее убил и изувечил обыкновенный смертный.

В ту ночь, когда Торет обратил Чейна, он приказал: «Ты останешься в Беле и будешь служить мне».

Чейн не мог не подчиниться, однако в этом приказе были лазейки, которыми он мог воспользоваться. Если городская стража обнаружит то тут, то там тела женщин с разорванным горлом, в городе начнется самая настоящая охота. Чейн вполне мог о себе позаботиться, а вот Торету, если повезет, — не сносить головы.

Он присел на корточки, чтобы в последний раз заглянуть в мертвые глаза Луизы. Жизненная сила женщины струилась и бурлила в его жилах, но, вытирая кровь со рта, Чейн испытывал неподдельную грусть. Очень уж скоро и предсказуемо закончилась эта охота. Оправив длинный плащ и надев перчатки, он пошел назад, к «Атласному Трону».