ГЛАВА 2. Вечером Лисил сдавал карты за карточным столом, украдкой поглядывая на Магьер, которая стояла за стойкой

Вечером Лисил сдавал карты за карточным столом, украдкой поглядывая на Магьер, которая стояла за стойкой, наполняя кружки и то и дело обмениваясь парой слов с посетителями. Все выглядело так, как и много месяцев назад. «Морской лев» был не просто восстановлен — возрожден из пепла, и Лисил понимал, что должен быть вне себя от счастья.

После пожара уцелели только общая зала и кухонные очаги. Местный плотник, который неплохо помнил, как выглядела старая стойка, новую смастерил в точности такой, и сейчас она лоснилась, натертая до блеска. Новое здание таверны вышло и длиннее, и шире прежнего, и большой очаг сейчас размещался почти в центре общей залы. Посетители кружили вокруг него, а те, кому хотелось погреться, пристраивались с кружками поближе к огню.

Над очагом, как раз напротив стойки, висел меч. Как ни тер и ни скреб его Калеб, а клинок остался тусклым, кое-где почерневшим от жара. Лисил вначале подумывал отчистить его до блеска, но потом решил, что не стоит. Этот меч принадлежал Рашеду, вампиру, который благодаря уловке Магьер погиб в огне, когда сгорела дотла старая таверна. Магьер отыскала меч на пожарище и оставила у себя на память о том, что она и Лисил совершили на благо Миишки. Меч был вывешен в общей зале не как символ одержанной победы, а как память о тех, кто погиб и не должен быть забыт — Бренден, его сестра, жена Калеба Бетра и многие, многие другие. Меч Рашеда был символом того, что всем им довелось пережить и преодолеть дорогой ценой.

Жилые комнаты, которые располагались на втором этаже, стали заметно просторней. До пожара у Магьер и Лисила были отдельные спальни, а у Калеба и его пятилетней внучки Розы — одна спальня на двоих. Теперь Роза обзавелась собственной комнатой, и Лисил собственноручно побелил там стены. У ребенка обязательно должна быть своя, только ему одному принадлежащая комната.

Лисил окинул взглядом общую залу — новехонькие бревенчатые стены, видавшие виды столы и стулья. Их собирали со всего города, одни за плату, другие просто в подарок. Лисилу вдруг пришло в голову, что, если бы Рашед не поджег прежний «Морской лев», таверне и ее владельцам нипочем не видать бы таких перемен к лучшему. Полуэльф перевел взгляд на меч вампира, висящий над очагом.

— Похоже, мы должны быть тебе благодарны, — пробормотал он без тени насмешки, зато с изрядной порцией горечи. И снова принялся исподтишка наблюдать за Магьер.

Затяжная война с Рашедом и его «семейством» сильно изменила ее. С одной стороны, Магьер стала ближе, откровенней с Лисилом. Им довелось сражаться бок о бок, и одно это могло бы сблизить их еще больше, но в последнее время Магьер снова начала отдаляться. Она изредка улыбалась Лисилу, была с ним дружелюбна и ровна, как и подобает хорошим напарникам, но старалась держаться от него подальше. Этим вечером Лисил время от времени замечал, что Магьер, стоя за стойкой, не сводит с него напряженного взгляда своих темно-карих глаз. В такие минуты он неизменно притворялся, что ничего не замечает, — чтобы не спугнуть ее. Лисил не знал, как можно преодолеть эту вдруг возникшую между ними пропасть, — разве что понять, почему она возникла.

Сегодня в честь торжественного открытия таверны Магьер не стала заплетать в косу свои длинные черные волосы, и теперь они мягкими волнами ниспадали на ее полуобнаженные плечи. По такому случаю она надела синее платье, туго, хотя и без лишнего усердия зашнуровала корсаж. Всего третий раз в жизни Лисил видел свою напарницу в иной одежде, чем узкие штаны, сапоги и рубашка с длинным жилетом — не говоря уж о кожаном доспехе. Насколько он знал, кроме синего, у Магьер и не было других платьев. Выглядела она в нем так, что у Лисила захватывало дух. Он старался не слишком таращиться на Магьер — упаси небо, разозлится и решит никогда больше не надевать это платье! Обычно она одевалась, как воин, по-мужски, к поясу пристегивала саблю в ножнах, волосы стягивала кожаным ремешком в конский хвост на затылке. В таком виде она Лисилу тоже чрезвычайно нравилась. Магьер-воин была в его глазах не менее желанна, чем Магьер-женщина, но все же очень уж редко выпадал случай полюбоваться на нее в таком наряде.

Желающих сыграть не находилось, и Лисил, отложив карты, протолкнулся через многолюдную залу к стойке. Он одарил Магьер самой невинной улыбкой, и она, поколебавшись, улыбнулась в ответ.

— Что, как в старые добрые времена? — спросила она.

— Ну, не совсем, — отозвался Лисил. — Нам ведь не доводилось прежде отстраивать дом, сожженный дотла.

Магьер недовольно поморщилась, и Лисил, увидев ее гримасу, улыбнулся снова — на сей раз вполне искренне. Раздраженная, Магьер, по крайней мере, не таилась и не притворялась, а была самой собой — той Магьер, которая дня не могла прожить, на что-нибудь не разозлившись.

— Знаю, — наконец сказала она, с преувеличенным тщанием наполняя пивом кружки на подносе, который принес Калеб. — Но теперь-то мы снова дома и уже насовсем.

Лисилу вдруг стало отчаянно грустно. Если бы только он мог остановить вращение мира и, как могучий маг, в совершенстве овладевший тайнами времени, навсегда сохранить драгоценные мгновения нынешнего вечера!.. Не подозревая о его печальных мыслях, Магьер напряженно насупила тонкие брови.

— Нам нужно поговорить... попозже, — поспешно добавила она. — Надо будет где-то срочно добыть денег, много денег, а как, я не знаю.

Лисил тотчас испытал приступ злости. Уже не в первый раз Магьер что-то скрывает от него и признается в этом лишь тогда, когда отступать уже некуда. В последний раз это случилось, когда она призналась, что тайком от него скопила денег на покупку таверны.

— Все дело в налогах, — прибавила она.

— Каких налогах? — осведомился Лисил, изогнув бровь.

— Я сглупила, — созналась Магьер. — Сегодня меня отыскал Карлин, а тебя как раз не было, то есть не было времени поговорить с тобой об этом. — Она скрестила руки на груди и сделала долгий вдох. — Оказывается, мы должны уплатить налог за прошедшие месяцы. У тебя случайно не припрятана кубышка с деньгами?

Лисил едва не расхохотался, но тут же сообразил, что Магьер не шутит. Кашлянув, он одарил ее преувеличенно наивным взглядом:

— Ты хоть понимаешь, кого спрашиваешь об этом? Кубышка? У меня?

Магьер стиснула зубы и ожгла его гневным взглядом. Магьер гневная — это было еще привычней, чем Магьер раздраженная.

Дверь таверны распахнулась, и в залу ввалилась компания матросов.

— А вот и мои клиенты, — сказал Лисил. — Наверняка они скоро захотят сыграть в карты. Нальешь мне чаю?

Обычно он предпочитал пить по вечерам красное дарилингское вино, но в последние два месяца отступил от этой привычки. Если он хочет быть полезным Магьер, ему нужна трезвая и ясная голова. Магьер достала из-под стойки чайничек, который грелся на наполненной горячими углями жаровне, и налила травяного чая в выщербленную фаянсовую кружку.

— Мы не закончили разговор, — упрямо сказала она, подавая Лисилу чай. — Это серьезная проблема, и мы непременно должны с ней справиться, иначе всему этому, — она обвела жестом залу «Морского льва», — придет конец.

— Долг зовет, — только и ответил Лисил. Взял у Магьер кружку с чаем и, прежде чем она успела произнести хоть слово, поспешно отошел.

Первыми посетителями таверны были, как обычно, горожане, явившиеся поесть рыбной похлебки, выпить пива и поболтать в приятной компании. Позднее приходили в основном матросы и стражники, сменившиеся с дежурства. Сейчас как раз первая волна посетителей еще не схлынула, а вторая уже началась, и оттого в зале было не протолкнуться. Юный Джеффри, сын Карлина, вызвался сегодня помогать им, поскольку Магьер ожидала большого наплыва посетителей. Кроме того, она наняла на службу девушку по имени Арья. Старый Калеб тоже разносил заказы, Магьер разливала напитки, Лисил трудился за карточным столом — словом, их было довольно, чтобы обслужить даже этакую толпу желающих. Все они работали в новой зале с тем же удовольствием, с каким заядлый франт примеряет и обнашивает новехонький камзол.

Недоволен был только Малец.

Серебристо-серый пес уже в сотый раз обходил новый очаг, раздраженно поставив торчком острые волчьи уши. В старой таверне, сидя у очага, он без труда мог видеть все, что происходит во всей зале, от стойки до очага, от входа до кухонной двери. Теперь зала стала гораздо просторней, и Малец, заслышав непривычный шум или подозрительно громкие голоса, вынужден был кружить и кружить около очага, не в силах окинуть взглядом всю залу разом.

В зале стоял неумолчный гомон, и тем не менее Лисил подозревал, что пес, обходя дозором очаг, все время негромко ворчит. Направляясь к карточному столу, полуэльф предпочел обойти подальше своего раздраженного приятеля.

Дверь таверны снова распахнулась, и в залу вошел Карлин. Увидев его, Лисил искренне обрадовался — он и так уж дивился тайком, отчего дородный пекарь не появился здесь, едва только открылась таверна. Карлин был им обоим настоящим- другом, и, направляясь в «Морской лев», он мог бы и не брать с собой денег — все равно с него не взяли бы ни гроша. Вслед за Карлином вошел еще один посетитель и сразу же привлек внимание Лисила.

Спутник Карлина был высок, худощав и гибок, с бесшумной скользящей походкой, которая напомнила Лисилу его мать даже прежде, чем он успел подробней разглядеть пришедшего. Каштановые мягкие волосы незнакомца были зачесаны назад, обнажая заостренные уши. Большие янтарные миндалевидные глаза — чуть раскосые, оттянутые к вискам, узкое, удлиненное, с острым подбородком лицо, кожа гораздо смуглее, чем у Лисила, но такая же гладкая и нежная, как у его матери... Словом, вслед за Карлином в таверну вошел чистокровный эльф.

Магьер уже как-то рассказывала о Лони, а потому Лисил знал, что в Миишке живет один из сородичей его матери, вот только никогда не испытывал желания свести с ним знакомство. Мать Лисила не сочла нужным научить его не то что взглядам и традициям, но даже и языку своих предков. Эльфы жили замкнуто и, как правило, не смешивались с другими расами, что само по себе делало полукровку Лисила ходячей редкостью.

Поскольку он был владельцем «Бархатной розы», самого дорогого трактира Миишки, вряд ли у него была причина искать развлечений в таком простонародном заведении, как «Морской лев». Отчего ж тогда он явился сюда, да еще и вместе с Карлином? Лисил остановился, не дойдя до карточного стола, за которым уже нетерпеливо ерзали давешние матросы. Краем глаза он видел, как Карлин перегнулся через стойку и окликнул Магьер.

Та, бегло улыбнувшись Карлину, торопливо прошла к нему вдоль стойки. Пекарь что-то сказал, видимо насчет налогов, и Лисил вдруг почувствовал раздражение. И зачем только они с таким упорством цепляются за эту тему? Наверняка ведь вопрос с налогами так или иначе будет скоро улажен.

Эльф Лони похлопал Карлина по плечу и с серьезным видом наклонился к Магьер. Карлин сунул руку в карман жилета, извлек свернутый в трубку кусок пергамента и вручил его Магьер. Та озадаченно нахмурилась, затем развернула пергамент и приступила к чтению.

Последние следы неявной, тихой радости исчезли с ее бледного лица.

Она непонимающе насупила брови и вдруг широко раскрыла глаза. Подняла взгляд на Карлина — и Лисил даже издалека увидел, с какой силой она стиснула зубы. Эльф что-то сказал, и тогда Магьер швырнула в него пергамент и начала кричать. Несколько посетителей, мирно пристроившихся у стойки, поспешили отойти к кухонному проходу, а Лисил, окончательно махнув рукой на свои обязанности, уже торопливо пробивался через людную залу к стойке.

Он не мог расслышать, что именно кричала Магьер, уловил только слово «ублюдок» и прочие, куда более неприличные словечки из говора Стравинских крестьян.

Его обогнал Малец, незаметно для всех пробравшийся к стойке. Пес зарычал на Лони и Карлина — в основном на эльфа, потому что пекаря он обожал не меньше, чем другие обитатели «Морского льва». Шум в зале начал понемногу стихать, и всё новые люди оборачивались на крик Магьер. Лисил оперся одной рукой о стойку, перемахнул на другую сторону и цепко схватил Магьер за плечо.

— Уймись, драконша, — шутливо шепнул он, — крестьян распугаешь!

Бледные щеки Магьер вспыхнули, и она одарила напарника таким взглядом, что у него сразу пропала охота шутить. Отступив к Лисилу, Магьер процедила сквозь зубы:

— Убери их отсюда немедленно, а не то я за себя не ручаюсь!

Окончательно отказавшись от попыток разрядить эту сцену шуткой, полуэльф проворно шагнул в сторону, как бы невзначай оказавшись между Магьер и выходом в залу.

— В кухню, — сказал он тихо и оглянулся через плечо. — Карлин, ты за нами.

Твердой рукой Лисил провел Магьер вдоль стойки к прикрытому занавеской кухонному проходу. К его облегчению, она не сопротивлялась, но на пороге кухни вырвалась и с такой силой отдернула занавеску, что едва не сорвала ее. Лисил поспешил вслед за девушкой в кухню.

— В чем дело? — спросил он. Пододвинул к кухонному столу табурет и почти силой усадил на него Магьер. При этом он почувствовал, что она вся мелко дрожит от злости. — Опять насчет налогов?

В кухню вошли Карлин и Лони. Вид у пекаря был потрясенный и пристыженный, что никак не вязалось с его обычным веселым добродушием. Эльф смотрел на них пристально и напряженно, но лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.

— Магьер, — сказал он, — ты не можешь просто так взять и отказаться. И уж совсем ни к чему закатывать сцены.

— Пошел вон! — огрызнулась она с такой злостью, что Лисил оцепенел.

— И что дальше? Отказаться от этого предложения? — Лони швырнул пергамент на стол перед Магьер. — Ты прекрасно знаешь, что на эти деньги можно было бы отстроить старый пакгауз, только на сей раз он стал бы собственностью города. В Миишке снова появились бы купцы, торгующие на побережье. Снова расцвела бы городская торговля, которая пришла сейчас в совершенно плачевное состояние. Портовые рабочие снова стали бы получать достойную плату за свои труды, а мастер Пойеск и ему подобные получили бы достойного конкурента. Местные фермеры и ремесленники снова стали бы отправлять на продажу свои товары.

— Да о чем же речь? — сердито спросил Лисил, совершенно сбитый с толку.

Карлин беспомощно молчал.

— Поверить не могу, что ты требуешь от меня согласиться на это! — прошептала Магьер.

Не сводя глаз с Лони, она вцепилась одной рукой в край стола, напряглась, точно готовясь к прыжку.

Лисил поспешно встал между нею и эльфом — не самое мудрое решение, если Магьер впадет в ярость, свойственную дампиру. Ростом она почти не уступала Лисилу, а в таком состоянии могла бы справиться и с вооруженным до зубов вампиром.

— Покажи ему письмо, — бросил Лони, кивком указав на Лисила. — Это ведь он поджег пакгауз — верно? Быть может, он сумеет понять важность того, о чем ты не желаешь слышать.

Лисил невольно передернулся от этого бесстрастного упрека. Пальцы Магьер прикоснулись к его руке, и когда он обернулся, она сунула ему пергамент.

— Вот, — сказала она тихо, — прочти.

Пергамент, столько раз переходивший из рук в руки, был уже изрядно помят, но печать на нем сохранилась почти нетронутой. В центре ее красовался королевский шлем, а под ним — украшенное кистями знамя города Бела. Мгновенно насторожившись, Лисил развернул пергамент.

«Совету и управителям вольного города Миишка, королевство Белашкия:

От господина Видора Часница, судовладельца и члена нашего городского совета, мы узнали об экономических трудностях, которые переживает ваш город в связи с гибелью при пожаре крупнейшего пакгауза. От нашего имени и от имени его величества выражаем надежду, что ваше положение улучшится. Отчасти по этой причине мы обращаемся к вам с просьбой, которая, буде ее исполнит один из жителей вашего города, послужит, в свою очередь, на благо вашей общины.

Из других источников нам стало известно, что в вашем достойном городе обитает с недавних пор некая Магьер, известная как обладательница особых талантов. Именно к ней мы и хотели бы обратиться. Мы с особым интересом узнали, как ее опыт и знания послужили вашему городу, и именно потому желали бы, чтобы она потрудилась в сходном случае для нашего города. У нас есть серьезные основания полагать, что славный город Бела подвергся той же напасти, от которой недавно была избавлена Миишка. О преступлениях, которые доказывают это предположение, совету стало известно лишь недавно и при весьма печальных обстоятельствах. Дочь почтенного председателя нашего совета была зверски убита на пороге его собственного дома. Обстоятельства этого ужасного события, несомненно, указывают на то, что убийца был сверхъестественным существом, а следовательно, городская стража и констебли в данном случае бессильны.

Мы просим совет вашего города или же его представителей ознакомить с этим письмом госпожу Магьер, и буде она пожелает взяться за работу, мы просим ее со всей возможной поспешностью прибыть в столицу. На этот случай мы прилагаем к письму бумаги, которые обеспечат ей, а также ее напарнику, с которым она, как нам известно, обычно работает, бесплатный проезд на любом белашкийском судне, идущем в Белу.

В награду за ее услуги совет уполномочен предложить плату в пятьдесят золотых белашкийских соверенов, и это помимо любых сумм, которые предложат частные лица. Мы с волнением ожидаем вашего ответа и надеемся, что госпожа Магьер, как достойный и сознательный член вашей общины, согласится исполнить нашу просьбу.

С уважением

Криас Довиак, секретарь совета Белы».

Лисил опустил пергамент и тяжело облокотился о стол, тупо глядя себе под ноги. Лони позволил себе помолчать ровно две секунды, а потом нарушил тишину.

— Ты, похоже, не очень-то удивлен, — заметил он.

— Нисколько, — подтвердил Лисил.

— Но... как же так?! — Карлин так удивился, что напрочь позабыл о своем смятении. — Дарьей принес нам это письмо только сегодня днем — а ты уже знал об этом?

— Нет, — сказал Лисил, — я ничего не знал ни об этом письме, ни о том, что в нем написано. Я знал только, что когда-нибудь что-то подобное случится. Правда, это произошло раньше, чем я ожидал и надеялся.

— О чем ты говоришь? — спросила Магьер. Голос у нее был хриплый, но очень тихий.

Лисил поднял голову и обнаружил, что Магьер смотрит прямо на него. В глазах ее было теперь смятение, но на щеках, обычно бледных, еще горели красные пятна — след недавней вспышки гнева.

— А ты чего ожидала? — огрызнулся он куда грубей и резче, чем хотелось бы. — Уж если о твоих подвигах ходили слухи в лесных деревнях Стравины, то уж сейчас... Сама подумай! Мы открыто сразились с тремя вампирами на виду у всего города, портового города на побережье, куда постоянно приходят торговые суда, — их и сейчас немало, хотя торговля в Миишке пошла на спад. Более того — мы не только сразились с вампирами, мы их победили. Это тебе уже не досужие сельские слухи и не болтовня невежественных крестьян.

Гневный румянец схлынул с бледного лица Магьер, и в ее больших карих глазах заметалось выражение, весьма похожее на панику.

Письмо из Белы — только начало, а конца этому не будет никогда.

Магьер без сил опустилась на табурет и закрыла глаза. Лисил обернулся к Карлину.

— Они знают, — сказал он. — Знают, что именно мы с Магьер в ответе за гибель пакгауза, а потому решили воздействовать на ее совесть. Иначе они бы предложили деньги ей напрямую. Они ведь знали, что тогда она отказалась бы сразу. Знали, верно?

Карлин на мгновенье задумался, потом просто кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Круглое лицо его было печально.

— Но ведь вы и в самом деле в ответе за то, что пакгауз сгорел, — сказал Лони, жестко взглянув на Лисила, — и снова перевел свой упорный непримиримый взгляд на Магьер. — Что ж такого ужасного в том, чтобы уничтожить вампиров Белы, помочь тем людям так же, как вы помогли жителям Миишки? Никто не спорит с тем, что вы сделали доброе дело, — но и о последствиях его нельзя забывать. Теперь вам выпал случай возместить ущерб, который вы невольно нанесли городу. Разве не ваш долг — помочь Миишке? В конце концов, охота на вампиров — ваша профессия.

От этих слов Лисила передернуло. Разве можно сказать этим людям, что до того, как поселиться в Миишке, они были не охотниками на вампиров, а мошенниками, беспардонно обиравшими невежественных крестьян? Магьер обхватила руками голову.

— Уходи, Лони, — глухо сказала она. — И не трать понапрасну слов. Ничто, слышишь — ничто не заставит меня отправиться в Белу!

* * *

Спящий шевельнулся во сне. Безграничная тьма окружала его со всех сторон, и он невесомо парил в самом сердце ее. Парил, молчал — и ждал.

И наконец тьма пришла в движение.

Она перекатывалась волнами, точно череда пустынных дюн под беззвездным небом. И когда появились звезды, замерцали они не в небе, а на гребнях черных бескрайних дюн. Движение тьмы замедлялось, становилось все отчетливей, и стало ясно, что звезды — лишь отражение невидимого света, мерцающего на черной змеиной чешуе. Гряды волнующейся тьмы, покрытые чешуей, обернулись кольцами гигантской змеи — каждое кольцо в поперечнике больше человеческого роста. Они окружали спящего со всех сторон, они перекатывались повсюду, бессмертные, бесконечные, всеобъемлющие, и движение их, казалось, уходит в непостижимо давнее прошлое, в далекие времена Забытых и древней истории мира.

— Где? — спросил он в который уже раз. — Где оно? Так много минуло лет, десятилетий, столетий. Стал ли я ближе к цели?

Те же вопросы снова и снова... И понемногу в сознание его стали проникать загадочные образы и слова.

«Высоко... там, где холод... там, где лед... — Тяжесть чужого шепота заполняла разум спящего, подавляя его собственные мысли. — Древние хранят... древнейшие из некогда бывших...»

— Где я найду это?

Спящий пытался проникнуть мысленным взором за бесконечное движение черных колец, разглядеть за тьмой свою цель, хотя до сих пор не знал, как выглядит искомое, знал лишь то, что нашептал ему обладатель черных чешуйчатых колец, таинственный покровитель его вещих снов. Предмет сей, попав в его руки, навсегда изменит саму природу его существования. Ни в чем более не будет он зависеть от внешнего мира, а, напротив, сам по себе станет целым миром.

Чешуйчатые кольца начали теснее смыкаться вокруг него, неся с собою бессилие и страх. Сны, в которых приходил к спящему неведомый благодетель, всякий раз приносили крупицу бесценного знания, но и быстро истощали силы. Он и хотел бы задержаться, расспросить побольше, но не мог.

Вельстил Массинг, одиноко лежащий на большой мягкой кровати в спальне своих съемных апартаментов, открыл глаза, ощущая, как удаляются из его сознания бесконечные кольца живой тьмы.

Видение, посетившее его, обладало во всех отношениях свойствами обыкновенного сна — то есть после пробуждения рассеивалось и тускнело. Вельстил помнил лишь, как перекатывались во тьме чешуйчатые кольца, — но не помнил ни вида их, ни безмерной тяжести, которой ложился на его мысли шепот неведомого покровителя. И с каждым таким сном таинственный голос давал все новые ответы на его вопросы. В конце концов, отыщи он желанный предмет — и свобода наконец будет обретена. В одном этом Вельстил был твердо уверен, и одно это помнил.

Поднявшись, он уселся за стол, взял перо и открыл тонкую тетрадь, лежащую на высокой стопке ей подобных. Вельстил снимал апартаменты в одном из самых дорогих трактиров Белы, и щедрая плата обеспечивала ему столь необходимое уединение. Не задумываясь, он торопливо записал в тетрадь то немногое, что сумел запомнить из нынешнего сна. Рука у него дрожала, в глазах темнело, но все же он добавил еще несколько кусочков в свою головоломку, пускай даже вместе они и складывались в совершенно бессмысленный узор.

Предмет сокрыт где-то в горах, так высоко, что там круглый год царят лед и снег. И охраняют его «древние», «древнейшие из некогда бывших». Эти сведения сами по себе были не новы, однако всякий раз, повторяясь, вызывали у Вельстила тревогу. Насколько в самом деле древни эти «древние»? Происходят ли они из тех самых времен, когда был создан предмет его исканий? Из эпохи забытых веков, которые завершились еще до Великой войны?

Вельстил не сможет одолеть этих «древнейших» в одиночку — это стало ясно из намеков его покровителя еще много лет назад, однако он давно уже начал готовиться к тому, чтобы преодолеть это препятствие. Планы, которые он составлял с таким безмерным тщанием, ныне готовы к тому, чтобы воплотиться в жизнь.

Вельстил заправил постель и оделся, уделяя скрупулезное внимание каждой складочке рубашки, панталон и жилета. Затем он зачесал назад черные волосы, открыв аккуратные белоснежные пятнышки седины на висках. Причесывался Вельстил правой рукой, потому что на левой не хватало верхней фаланги мизинца. Потом он надел черный плащ из тонкой дорогой шерсти и натянул на голову капюшон.

Под конец он открыл небольшую нефритовую шкатулку и достал тонкое колечко из бронзы, покрытое изнутри сложными, паутинной тонкости письменами. Внутренне собравшись, Вельстил надел кольцо на указательный палец правой руки.

И, как обычно, мир вокруг остался прежним, но теперь словно отделился от Вельстила, забыл о его существовании. Много лет прошло уже, с тех пор как Вельстил изготовил это кольцо, и, надевая его, он редко поддавался соблазну похвалить свое мастерство. Он погляделся в зеркальце, стоящее на столе.

В зеркале отражался все тот же Вельстил — вот только самому ему казалось, будто он смотрит на портрет кисти искусного художника. Хотя внешность его оставалась неизменной, все, что он хранил в себе — мысли, чувства, сама его суть, — сокрыто непроницаемой завесой.

Прежде чем уйти, Вельстил в последний раз окинул взглядом комнату — убедиться, что ничего опасного не оставил на виду. Его записи все равно никому не прочесть — Вельстил писал в тетрадях на наречии своей заморской родины, Нуманских земель. Что касаемо книг, спрятанных под кроватью, — если любопытный вор и пожелает отомкнуть запирающие их скрепы, его ждет весьма неприятный сюрприз.

На полу у кровати покоился хрустальный, покрытый стеклянной изморозью шар на простой, без украшений чугунной подставке. Внутри шара плясали три яркие искорки — их света вполне хватало, чтобы наполнить неярким светом спальню. Изо всех вещей Вельстила это была самая старая — первая, которую смастерил он в самом начале своих долгих исследований. Вельстил открыл дверь и с порога, не оборачиваясь, бросил: «Тьма».

Искорки в хрустальном шаре послушно погасли.

* * *

После того как Лони и Карлин ушли, Магьер взяла себя в руки и с приветливым видом обслуживала посетителей до самой полуночи, пока все не разошлись. Магьер благодарила их за то, что заглянули в таверну, и приглашала заходить еще. В другом конце залы Лисил так же сердечно прощался с любителями карточной игры — одни из них радостно прятали свои выигрыши, другие многословно оплакивали опустевшие кошельки. Калеб собирал со столов на подносы тарелки и кружки, а Арья относила эти подносы в кухню, где вскоре должно было состояться грандиозное мытье посуды. Магьер с отсутствующим видом запирала ставни. Выпроводив из таверны последнего картежника, Лисил заглянул в кухню, где Арья уже начала мыть посуду.

— Брось ты это, — сказал он, — я утром сам все перемою.

— Да вы что, сударь? — ужаснулась девушка. — К утру здесь вонь будет как из бочонка с прокисшим пивом.

— Неважно. Просто сделай, как я сказал. — Он оглянулся на Калеба, который расставлял вокруг столов стулья. — Ты не мог бы проводить домой Арью и Джеффри?

Обычно Лисил сам взялся бы сопровождать подростков, которые помогали им в хлопотных приготовлениях к грандиозному открытию таверны. «Ну да, — осенило вдруг Магьер, — Калеб пойдет провожать Джеффри и Арью, маленькая Роза уже сладко спит в своей кровати — похоже, мой напарничек мастерски избавляется от чужих ушей и глаз».

— А мне и не нужно, чтоб Калеб меня провожал до дому, — недовольно пробурчал Джеффри. Свалив у очага вязанку дров, он одарил полуэльфа сердитым взглядом. — Ей-ей, Лисил, я ведь помогал вам сражаться с вампирами и волками! Я и сам могу проводить Арью.

— Да будет тебе, — добродушно отозвался Калеб, снимая с крюка у входной двери свой плащ.. — Небось ваши родители уже ждут не дождутся вас — в такой-то поздний час. Пройдемся компанией — так и спокойней, и веселее.

— Но назад-то тебе все равно придется идти одному, — возразил Джеффри, не собирающийся так легко сдаваться.

Калебу было шестьдесят с небольшим, он слегка сутулился, волосы давно посеребрила седина. Говорил он редко, но когда подавал голос, слушали его внимательно — таково уж было влияние его уравновешенной и незаурядной личности. Сейчас он только глянул на Джеффри с легким недовольством — и ничего не сказал.

Джеффри тяжело вздохнул, потопал к двери и сдернул с крюка свой плащ. Заодно прихватил и плащ Арьи, которая как раз вышла из кухни. Лисил торопливо вытолкал всех троих из таверны.

Магьер отошла к очагу. Присев на корточки, она протянула руку и погладила по макушке Мальца, растянувшегося у огня. Пес повернул голову и лизнул ее ладонь. Его серебристая шерсть была мягкой и теплой, а прозрачно-голубые глаза смотрели так сочувственно, точно он впрямь понимал душевные терзания Магьер. Девушка поежилась, раздраженно отогнала прочь эту неуместную мысль.

— Как ты? — спросил, подойдя к ней, Лисил. Стянул с головы шарф, тряхнул длинными, почти белыми волосами и задумчиво почесал в затылке.

Дурацкий вопрос. Магьер и не подумала отвечать.

— Рано или поздно это должно было случиться, — продолжал он. — Тебе это до сегодняшнего дня и в голову не приходило, а я ждал чего-то подобного. И ведь этим дело не кончится. Слухи все расходятся. Рано или поздно еще кто-нибудь обратится к нам за помощью и предложит щедрую плату.

— Не нужны нам их деньги! — огрызнулась Магьер. Она лгала, и оба они знали это.

— Само собой, не нужны, — с притворной покладистостью согласился Лисил. — Только я ведь говорю сейчас не о нас с тобой. Ну да ты сама это знаешь. — Он присел на корточки перед Магьер, и они оказались лицом к лицу.

Янтарные миндалевидные глаза, не такие большие и раскосые, как у Лони, смотрели на нее из-под густых светлых бровей — и Магьер захотелось отвести взгляд, но она справилась с собой. И все же так трудно было смотреть ему в глаза и не погружаться с головой в непрошеные воспоминания — пугающие и кровавые. Больше всего на свете Магьер хотела бы никогда не видеть ни боли на лице Лисила, ни новых шрамов на его теле. Помимо воли она глянула на его запястье — и тут же поспешно отвела глаза.

В уголках его тонкогубого рта неизменно таилась насмешливая улыбка, но лицо Лисила, вопреки ей, оставалось грустным, нет, скорей язвительно-грустным.

— Лони, может, с нами и не церемонился, — продолжал Лисил, — но в его словах есть доля истины. Я сжег пакгауз, и... случись нам еще раз оказаться в той же беде, я бы не задумываясь сделал бы то же самое.

Магьер ничего не помнила о том, как бежали они из пещер под пакгаузом, как Лисил поджег пакгауз, чтоб уйти от погони. Впрочем, судя по тому, что она узнала позднее, он исполнил свое дело ревностно и основательно. Они тогда попытались захватить врасплох семейку вампиров в их подземном логове. Картины боя с Рашедом непрошено опалили жаром память Магьер. Она тогда целиком была во власти своей второй натуры, гнев и алчный неописуемый голод охватили ее, когда она сражалась в поединке с предводителем вампиров. Длинный меч Рашеда наискось чиркнул по ее горлу, и наступила тьма.

Магьер совершенно не помнила, как Лисил вытащил ее оттуда. Она очнулась в тот самый миг, когда полуэльф, склонившись над ней, поил ее кровью из своего запястья... и мгновенно, неистово возжелала, чтобы это длилось вечно.

Магьер бросило в холодный пот, желудок стянуло тугим узлом тошноты. Она судорожно сглотнула, не желая, чтоб Лисил заметил, что с нею творится.

— Из-за того, что я сжег пакгауз, сейчас страдает Миишка, — продолжал он, дернув плечом. — И вот теперь нам выпал случай возместить ущерб да и свои дела поправить. Что бы там ни говорилось в письме, а награду выплатят тебе, а не городу. А если отстроенный пакгауз будет принадлежать городской общине — это отнюдь не значит, что мы не сможем получать свою долю прибыли с него, если уж приложили руку к его восстановлению.

Слушая эти рассуждения, Магьер не могла поверить собственным ушам:

— Да ведь ты... Ты хочешь отправиться в Белу! Так? Лисил опустил голову так низко, что длинные пряди светлых волос, меж которых виднелись заостренные уши, совершенно закрыли его лицо.

— Нет. Не хочу. Я просто не знаю, как мы можем отказаться от этой поездки.

— Запросто. Я вот уже отказалась. Или ты не слышал?

Лисил потер ладонью висок, откинул назад свои волосы, но они тут же снова завесой упали на лицо.

— Ты хочешь, чтобы мы остались жить в Миишке, хочешь, чтобы «Морской лев» процветал? Прекрасно. А если дела в городе будут идти все хуже и хуже? Как будет процветать наша таверна, если все горожане обнищают? Что будет с Карлином и Джеффри? С Арьей и ее родными? Сумеем ли мы платить Калебу достаточно, чтобы он мог растить малышку Розу?

За пеленой светлых волос Магьер не видела выражение лица Лисила и ей вдруг стало не по себе. Похоже, за его речами крылось еще что-то, кроме показной заботы о благе Миишки. С самого начала он и слышать не хотел о «Морском льве». Магьер купила таверну на собственные деньги, а Лисил изо всех сил сопротивлялся ее планам и сдался лишь тогда, когда понял, что напарница не передумает. А вот теперь, похоже, передумал он сам. Магьер привалилась спиной к еще теплому боку очага.

— Если уж ты и в самом деле хочешь взяться за это дело, — сказала она вслух, — тогда перестань притворяться, что тревожишься за судьбы города.

Лисил вскинул голову, и на его смуглом лице отразился гнев.

— Ты прекрасно знаешь, что я не притворяюсь! — Он опустился на одно колено, придвинулся ближе к Магьер, обеими руками упершись в камни очага. — Это ты притворяешься, будто дело не стоит выеденного яйца. А ведь все это совсем не просто.

Волей-неволей Магьер вынуждена была снова смотреть ему в глаза.

Лисил подался к ней, и она напряглась.

Он повернулся, задев боком ее колени, уселся на пол и откинулся назад, прислонившись спиной к ее животу. Магьер не сразу осознала, что перестала дышать. Она сделала медленный, глубокий вдох, стараясь сдержать дрожь в руках и ногах.

Откинув голову, Лисил затылком прижался к ее груди, и она всем своим существом ощутила теплую тяжесть его тела.

— Совсем не просто, — повторил он тихо. — Разве для нас что-то может быть просто?

Он был гибок, худощав и мускулист. После победы над вампирами Магьер долгое время ухаживала за ним, меняла повязки на ранах, переодевала и мыла его, как ребенка, — словом, делала все, чтобы он поскорее выздоровел, но даже тогда они ни разу не оказались настолько близко друг к другу.

Магьер ощущала запах его волос, тонкий аромат леса и лавандового мыла, смешавшийся с едва заметными запахами пива и табачного дыма — вечерними запахами переполненной таверны. Сверху вниз смотрела она на длинные светлые пряди его волос, рассыпавшиеся по его плечам и по вырезу ее платья. Безотчетно Магьер потянулась к нему, хотела положить руки ему на плечи, и тут ее взгляд упал на левую руку Лисила, которая касалась ее бедра.

Широкий рукав рубашки сдвинулся, обнажив ремешки, которыми был прикреплен к локтю Лисила тонкий серебристый стилет. Острие направленного вниз клинка безмолвно указывало на шрамы, белевшие на запястье.

Воспоминания ударили в голову, как крепкое вино. Магьер снова вернулась в тот миг, когда только пришла в себя после бегства из горящего пакгауза. Рот ее был наполнен кровью, кровь текла по нёбу, языку, в горло, и каждый глоток возрождал ее к жизни, исцелял, наполнял теплом и силой. Что за чудо была эта восхитительная кровь!

Кровь Лисила.

Магьер помнила, как вонзились ее зубы в запястье, по которому Лисил полоснул ножом, чтобы напоить ее кровью из раны. Наклонившись над Магьер, он прижимал окровавленное запястье к ее губам, покуда теплая струйка не пробудила ее от тяжкого предсмертного сна. В те дни, когда они только-только поселились в Миишке, Магьер часто ловила себя на том, что думает о Лисиле не только как о друге и напарнике, и эта смутная тяга вплелась в охвативший ее сверхъестественный голод. Магьер рывком притянула склонившегося к ней Лисила, и зубы ее глубже погрузились в его окровавленную плоть.

Он был так близко, теплый, сильный, живой, и она ощущала, как переливается в нее эта теплая трепещущая сила. В ту ночь она могла выпить его до капли. Она едва не убила Лисила. Если бы Бренден вовремя не оттащил его...

С той минуты часть ее личности навсегда стала связана с миром тех самых вампиров, с которыми Магьер так ожесточенно боролась. С той минуты она стала опасна для тех, кто ей дорог и близок, и смертельно опасна для того, кто был ей всех ближе и дороже. Лисил этого так и не понял, а если бы и понял — все равно не пожелал бы с этим смириться. Магьер даже не знала, что больше приводит ее в ужас — сама двойственность ее натуры или то, что она могла бы сотворить с Лисилом, если бы опять превратилась в дампира.

Шрамы на его запястье, шрамы от ее зубов, никогда не исчезнут. Никогда.

Магьер вывернулась, вскочила, оттолкнув Лисила, и, прежде чем он успел выпрямиться, была уже у порога кухни. Вцепившись в кухонную занавеску с такой силой, что рука до локтя заныла от боли, она долго приходила в себя, прежде чем наконец осмелилась оглянуться. Лисил недоуменно смотрел ей вслед, и даже Малец поднял голову.

Лисил прав. По крайней мере, в том, что касается Миишки. Если торговля в городе окончательно придет в упадок, рано или поздно «Морской лев» лишится своих завсегдатаев — и тогда все мечты Магьер о новой жизни обернутся пшиком. Умрет Миишка — придет конец и всему, к чему она так отчаянно стремилась.

Если бы Лисил и вправду хотел принять предложение из Белы только ради блага Миишки — Магьер согласилась бы с ним без особых колебаний. Беда в том, что его снова потянуло в дорогу, ему, как всегда, захотелось чего-нибудь новенького. Никогда он не свыкнется с оседлой тихой жизнью.

— Пойдешь утром к Карлину и скажешь, что мы принимаем это предложение, — проговорила она. — Мы сядем на первое же судно, которое направляется на север, поплывем в Белу и уничтожим тамошних вампиров. И когда мы... когда будет выплачена награда, город сможет отстроить пакгауз.

— Магьер... — неуверенно начал Лисил.

— Все в порядке, — быстро, сказала она. Лисил не виноват, что так вышло, в самом деле, не виноват. — Надо собирать вещи.

С этими словами она быстро вышла из общей залы и пробежала через кухню к черной лестнице. Благодарение Небу, Лисил не стал ее догонять.

Поднявшись на второй этаж, Магьер остановилась. За первой дверью слева была спальня Лисила. Он выбрал эту комнату, желая, образно говоря, оказаться «первой линией обороны», если в их дом снова когда-нибудь проберется враг. Лисил клялся и божился, что, если только чужак, будь он хоть семи пядей во лбу, сделает шаг по лестнице или попытается влезть в окно, он, Лисил, сразу его услышит. Магьер ни минуты в этом не сомневалась — она знала, что у напарника необыкновенно тонкий слух.

Дальше по коридору была комната Магьер. Поскольку большой очаг располагался теперь в самом центре общей залы, труба от него проходила теперь как раз между спальнями Лисила и Магьер, и жар очага отменно прогревал ее комнату. Спальня Калеба была в конце коридора, а в смежной с ней комнатке — четвертой и последней жилой комнате «Морского Льва» — поселилась внучка Калеба Роза.

В спальне Магьер стояли узкая кровать с периной — подарок матери Арьи, ночной столик и сундук. Магьер открыла сундук, хотела достать свой старый дорожный мешок, память о тех днях, когда они с Лисилом скитались по стравинской глуши. Что это с ней, в самом деле? Дорожный мешок сгорел, сгорел со всем содержимым в ту ночь, когда пожар уничтожил старую таверну.

Так много потерь... Синее платье, которое было сейчас на Магьер, уцелело только потому, что в ту ночь она переоделась в «Бархатной розе» и оставила платье у Лони. Лисил тогда лишился почти всех своих вещей — кроме оружия, ну да его, похоже, это не очень и огорчило. Он всегда предпочитал путешествовать налегке.

Магьер провела пальцами по амулетам, которые висели у нее на шее. Амулеты? Да нет, скорей уж орудия труда. Топаз, когда вблизи оказывался вампир, излучал яркий свет, хотя и нисколько не нагревался. Чтобы узнать об опасности, нужно было взглянуть на него. Второй амулет был гораздо сложней и загадочней — кусочек кости, вделанный в овальную жестяную основу. Этим амулетом Магьер воспользовалась лишь однажды, а точнее говоря, им воспользовался Лисил.

Он узнал о свойствах амулета от загадочного чужака по имени Вельстил Массинг, который помогал им в борьбе с вампирами. Опасно раненный дампир должен был приложить кусочек кости к своей коже — и тогда он обретал способность поглощать чужую жизненную силу и с ее помощью излечивать себя. Лисил приложил этот амулет к обнаженной груди Магьер, прежде чем напоить ее своей кровью. С тех пор Магьер порой безумно хотелось разбить костяной амулет вдребезги, но этого она себе не могла позволить. Амулеты и сабля — это было все, что оставил ей отец.

Магьер была родом из соседней страны, называвшейся Древинка. Она ни разу в жизни не видела своего отца, зато в детстве наслушалась о нем немало. Будучи аристократом, сменным вассалом лорда, он правил крестьянами, собирал налоги для своего сюзерена. В одном месте он проводил пару месяцев, в другом мог задержаться и на несколько лет — но неизменно уезжал дальше, повинуясь приказу лорда. Крестьяне его и в глаза не видали, только на вечерних сборах налогов, которые обычно проводились сразу после заката, когда крестьянские семьи, завершив дневной труд, собирались в своих небогатых жилищах. Мать Магьер была самой обыкновенной крестьянкой, родом из деревни, которая находилась по соседству с домом барона. Барон взял ее в любовницы, и почти год никто из односельчан ее не видел.

Ее звали Магелия, и она умерла родами, произведя на свет Магьер. Отец получил назначение в другую вотчину и уехал, оставив крохотную дочь на попечение сестры ее матери, Беи. Магелия была красавицей, с пышными черными волосами, в которых, однако, не проскальзывало ни единой рыжей искорки. Говорили еще, что была она тихого, уравновешенного нрава. Хотя Магьер внешне очень походила на мать, характер у нее был тяжелый, вспыльчивый. Болтали о том, что отец ее был не обычным человеком, а нежитью, обитателем ночи, и слухи эти с детских лет тяготели над Магьер. Все односельчане — кроме родной тетки — ненавидели и гнали ее. Когда Магьер сравнялось шестнадцать, тетка Бея отдала ей наследство, оставленное отцом, — два амулета, кожаный доспех и саблю с загадочным знаком на рукояти. Магьер взяла эти вещи и той же ночью покинула родную деревню. Так она с тех пор и жила одна в огромном мире, полагаясь только на себя, покуда не повстречалась с Лисилом.

Теперь Магьер знала, что ее отец был вампиром и отчего-то, по причинам, известным ему одному, оставил дочери орудия для борьбы с ему подобными.

Сколько же лет минуло с тех пор, как она жила в доме тетки Беи... Магьер, ощущая безнадежность, уперлась лбом в край открытого сундука. Не так уж много вещей придется ей брать с собой. Деньги, заработанные этим вечером, нужно будет оставить Калебу — надо же на что-то содержать «Морской лев», покуда она не вернется. С Лисилом — или без него.

Снаружи, в коридоре, послышались мягкие, почти неразличимые шаги. Дверь в комнату Лисила, едва слышно скрипнув, открылась — и тут же закрылась.

* * *

Торет развалился на желтой, обитой бархатом софе посреди богато обставленной гостиной. Вполне удовлетворенный кричащей роскошью своих владений, он пожирал взглядом Сапфиру. Его восхитительная возлюбленная вовсю вертелась перед большим овальным зеркалом, со всех сторон упоенно разглядывая свое новое платье из горчично-желтого атласа. Белокурые, туго завитые локоны обрамляли ее круглое чувственное лицо.

Чейн, слуга и телохранитель Торета, стоял у незажженного камина, облокотившись на его резной каменный бок. Вид у него, как всегда, был скучающий. Хотя Чейн был полезным слугой, собеседник он был никакой и в часы бодрствования по большей части помалкивал, сохраняя на лице бесстрастное угрюмое выражение. И вообще он был такой...

Как бы это сказать? Занудный? Ну да, именно занудный.

Впрочем, Торету на это было наплевать. Он так многого достиг за считанные два месяца... Неужели и впрямь всего два месяца прошло с тех пор, как он бежал из Миишки, от Рашеда и Тиши? Торету казалось, что это было целую вечность назад. Удивительно, как он мог вообще так долго терпеть тиранию Рашеда, и при этом ему даже в голову не приходило, что он вполне способен создать собственный чудесный мир!

Добравшись по приморскому тракту до самой Белы, он очень скоро оценил все прелести жизни в большом городе. Он охотился, убивал, кормился досыта; на деньги своих жертв накупил богатых нарядов и одевался теперь не хуже Рашеда, да что там, куда лучше! И вот как-то ночью, охотясь возле борделя, Торет увидел самую восхитительную в мире женщину с яркими глазами цвета синего неба — дневного неба, которое он не видел уже много десятилетий. Он не мог бы просто убить ее, поглотить ее жизненную силу и отбросить, точно пустой кубок, ее мертвое тело. Нет, эта женщина должна была принадлежать ему! Сапфира... его Сапфира.

Его богиня.

Появление Сапфиры лишь укрепило его стремление совершенно изменить свою жизнь. Он сменил имя, и Крысеныш — отвратительная кличка, которой наградил когда-то нищего мальчишку его создатель-вампир, — навсегда канул в небытие, а на смену ему пришел Торет: именно это имя он носил в те давние времена, когда еще был смертным.

Однако денег, которые Торет добывал у своих жертв, не хватало, чтобы утолить непомерные аппетиты его подруги. Дело пошло на лад, когда Торет обратил Чейна. Чейн получил наследство, и уж на эти деньги все они могли жить припеваючи. Торет приобрел трехэтажный особняк в аристократическом квартале Белы, внутри второй крепостной стены. И как это раньше ему в голову не приходило зажить собственной жизнью? Как он мог так долго сносить владычество Рашеда? Впрочем, Рашед теперь окончательно мертв — по крайней мере, если верить слухам. Ну и тем лучше!

— Ведь правда же, великолепно? — спросила Сапфира, восторженно разглядывая свое новое платье. Корсаж был зашнурован так туго, что смертная женщина в нем просто задохнулась бы, но тем соблазнительней вздымалась над ним пышная грудь Сапфиры, едва прикрытая кружевной отделкой.

— О да, — отозвался Торет. — Но ты, дорогая, прекрасна в любом наряде, а уж без наряда и вовсе божественна!

Чейн как-то странно поперхнулся и закашлялся.

Торет с легким раздражением покосился на своего рослого слугу. Чейн так часто покашливал, что Торет порой уже гадал, не прихватил ли Чейн из своей смертной жизни какую-нибудь необоримую хворь. Впрочем, пока этот кашель не мешал Чейну исправно исполнять свои обязанности, Торет не видел нужды беспокоиться о его здоровье.

Эта гостиная Торету нравилась больше всех комнат в особняке — если не считать, конечно, их с Сапфирой спальни. Само собой, у Сапфиры была и своя комната — надо же ей было где-то хранить свои драгоценности, наряды и прочие женские безделушки, однако Торет настоял, чтобы днем она спала в его спальне.

Обстановку для гостиной заказывал Чейн, и Торет всецело одобрил его выбор. Когда они купили особняк, в гостиной уже были великолепный камин серого камня и паркет из мореного дуба. Чейн приобрел пушистые суманские ковры янтарно-бежевого оттенка, а на стенах вдоль лестницы на верхние этажи развесил пасторальные древинские пейзажи. Он же подобрал для мягкой мебели обивку из темно-желтого бархата, рядом с которой еще лучше смотрелись столики из светлого полированного дуба.

Если бы Торет так хорошо не знал Чейна, он мог бы поклясться, что тот втайне чуточку гордится проделанной работой. Они разошлись во мнениях только один раз — когда Торет самолично повесил на стену гостиной портрет Сапфиры — во весь рост, в овальной бронзовой раме. Да разве можно было придумать лучший последний штрих ко всему этому великолепий?!

Особняк принадлежал прежде состоятельному, но не имевшему родни торговцу, который умер от чахотки. После его смерти дом перешел в собственность города и был выставлен на продажу; примерно год спустя Торет его и приобрел. Среди прочих достоинств особняка Торета привлек потайной ход в стене лестничного марша; оставалось лишь гадать, какими тайными делишками занимался почтенный с виду торговец. Одно Торет усвоил твердо, еще когда служил Рашеду: в жилище вампира обязательно должен быть запасный выход, и не один. На каждом этаже особняка были замаскированные двери, которые вели в потайной ход, и все обитатели особняка знали назубок, где эти двери находятся.

Поскольку Торет и Сапфира занимали комнаты на третьем этаже, второй этаж оставался нежилым. На нижнем этаже располагались гостиная, столовая и кухни. В обширном погребе Торет и Чейн упражнялись в фехтовании, а в каморке рядом с погребом Чейн хранил свои личные вещи.

Оторвавшись наконец от зеркала, Сапфира одарила ослепительной улыбкой Торета:

— Куда мы сегодня отправимся? Я хочу поехать в этом платье.

— Мы охотились прошлой ночью. Сегодня нам пока еще нет нужды кормиться.

Улыбка Сапфиры поблекла.

— А я разве сказала хоть слово насчет охоты? Я просто хочу прошвырнуться в новом платье, ясно?

То, что она называла словом «прошвырнуться», Торет находил весьма скучным занятием. Если он сейчас откажется, Сапфира всю ночь будет дуться, а то и примется кидать в него чем ни попадя, но все-таки ему сегодня неохота выходить из дому.

— Чейн, — окликнул он, — может, ты поедешь с Сапфирой?

Погруженный в свои мысли, Чейн не слушал их разговора и, когда Торет обратился к нему, вздрогнул от неожиданности. На миг на его худощавом, всегда бесстрастном лице отразился неприкрытый ужас.

Торет уставился на него, не веря собственным глазам. Вероятно, Чейн жаждал «прошвырнуться» с Сапфирой не больше, чем он сам. И все же его лицо так редко выражало еще что-то, кроме сдержанной скуки, разве что во время охоты, когда даже Торет порой изумлялся, глядя на своего слугу. Чейн выпрямился и скрестил на груди мускулистые руки.

— Хозяин, я хотел этой ночью завершить кое-какие исследования. — Чейн коснулся пальцем крохотной склянки, которая висела на цепочке у него на шее.

Красивое лицо Сапфиры опасно исказилось, предвещая нешуточную бурю.

— Да-да, конечно, — торопливо согласился Торет, — но ведь эти исследования могут и подождать. Твоя госпожа желает развеяться. Ты ведь не хочешь ее огорчить, верно?

На самом деле ему достаточно было отдать Чейну недвусмысленный приказ, но Торет сам всегда терпеть не мог, когда ему приказывают, а потому старался по возможности избежать приказного тона.

Чейн замялся, быстро глянул на Торета, затем на Сапфиру, хотел сказать что-то — и тут во входную дверь постучали.

Торет нахмурился. Поскольку они изображали безземельных аристократов, им волей-неволей пришлось обзавестись кое-какими светскими связями — даже и в самом городском совете, между прочим, — однако вряд ли кто-нибудь из светских знакомых вздумал бы заявиться в особняк. Скорее всего, это доставили очередную покупку Сапфиры. Торет давно старался отучить ее от безудержного мотовства, да все без толку — сколько он ей ни давал денег, она все просаживала на наряды и побрякушки.

— Чейн, — сказал он вслух, — ты не мог бы глянуть, кто там?

— Я как раз собирался вернуться к своим исследованиям, — ровным тоном ответил Чейн.

Снова у него был прежний, скучающий и кислый вид, и Торета это так взбесило, что он потерял самообладание.

— Открой дверь, — раздельно процедил он. Чейна передернуло, но он тут же овладел собой и размеренным шагом вышел из гостиной. Вернувшись, он протянул Торету запечатанный воском конвертик.

— Это тебе, хозяин.

Письмо?! Торету страшно хотелось попросить Чейна прочитать, что там написано, но он опасался, что выставит себя невежественным слабаком. Сломав печать, он развернул записку и прочел одну-единственную фразу:

Навещу тебя около полуночи со сведениями касательно твоей прежней жизни в Миишке. Будь один.

Подписи не было.

— Что это? — живо спросила Сапфира. — Приглашение? Будет бал?

Читать Торет умел не очень хорошо, а потому он перечитал записку дважды, прежде чем до него дошел смысл каждого слова. И тогда он взволновался не на шутку.

По всем тавернам и трактирам побережья болтали о том, как «охотница» из Миишки уничтожила в городе всех вампиров, что на деле было совсем не так. Торет-то уцелел. Он наслушался столько разнообразных слухов об этом событии, что давно уже был сыт ими по горло. Впрочем, в последнее время об этом вспоминали все реже. Но сейчас, когда Торет отупело воззрился на загадочную записку, воображение его заработало с лихорадочной силой. Никто, совершенно никто не знает о том, что когда-то он жил в Миишке. Что, если на самом деле уцелел не только он?

Что, если Рашед, суровый пустынный воин, ускользнул от врага и теперь пришел в Белу, выследив своего старинного спутника — того, что так позорно бежал прочь из города, бросив его и Тишу?

Этот высокомерный, надутый, самодовольный сукин сын... Образ рослого и статного вампира-суманца совершенно заполнил мысли Торета, напрочь вытеснив довольство, которое тешило его душу в нынешнем, новом существовании. Рашед, с его прозрачно-голубыми, такими нехарактерными для суманца глазами, с его нелепым кодексом чести, с его умением подчинять и властвовать... При одной мысли, что Сапфира могла бы подпасть под его сокрушительное влияние, Торет содрогнулся всем своим существом.

Сколько там еще осталось до полуночи?

— Чейн, — проговорил он быстро, — возьми плащ своей госпожи и отвези ее туда, куда она пожелает.

Сапфира на миг нахмурилась, но затем лицо ее прояснилось. Торет знал, что компания Чейна ей не слишком-то по душе, но, по крайней мере, она сможет покрасоваться в обществе в своем новом платье. Чейн медлил, не спеша исполнять приказ.

— Ну?! — рявкнул Торет.

Чейна опять передернуло, и он, одарив хозяина откровенно злобным взглядом, послушно направился к двери.

— Да не нужен мне плащ, — капризно протянула Сапфира, — того и гляди, платье помнется.

— Без плаща ты будешь выглядеть неуместно, — сказал Чейн. — Приличные женщины не выходят вечером без плаща.

— Вот я буду еще тебя спрашивать, как мне одеться! — огрызнулась она.

— Чейн прав, — сказал Торет. — Надень плащ.

Сапфира без особой охоты, но все же подчинилась, взяла плащ, который Чейн держал в протянутой руке.

— И поторопитесь, — прибавил Торет. — До полуночи недалеко. Скоро трактиры начнут закрываться.

Чейн с подозрением глянул на него, затем — на скомканную записку. Торет поспешно затолкал ее под тунику и, схватив бледную руку Сапфиры, запечатлел на ней нежный поцелуй.

— Смотри, дорогая, повеселись так, чтобы у тебя нашлось что мне рассказать по возвращении.

Сапфира в ответ лишь бегло улыбнулась. Она явно так и не решила для себя — то ли злиться на то, что Торет отсылает ее «прошвырнуться» в компании Чейна, то ли торжествовать, что он все-таки исполнил ее каприз.

— Не пойду же я в этом платье в вонючую пивнушку! Мне нужны деньги, да побольше.

Волнение, охватившее Торета, уже больше походило на страх. Он сорвал с пояса кошелек, сунул его Сапфире:

— Этих денег тебе хватит с лихвой.

Восторженно ахнув, Сапфира танцующим шагом направилась к двери. Чейн последовал за ней.

— Береги ее! — крикнул вслед ему Торет. А затем они ушли, и он остался совершенно один.

Теперь у него было время поразмыслить здраво. Может быть, он со страху напридумывал себе всяких глупостей? Что бы ни болтали о событиях в Миишке, в одном все россказни совпадали. Все указывало на то, что обугленные кости Рашеда остались на пепелище таверны, которая принадлежала треклятой охотнице. Однако если Рашеда и впрямь больше нет на свете — кто тогда мог написать эту записку? Никто в Беле понятия не имеет о том, что Торет раньше жил в Миишке.

У входа раздался стук, и Торет оцепенел.

Вопреки всем своим здравым рассуждениям он почти был готов к тому, что, открыв дверь, обнаружит за ней Рашеда. Крысеныш бросился бы к черному ходу — и был таков, но Торет не собирался вот так, за здорово живешь, уступать пришельцу свою территорию. Здесь хозяин — он, а Рашед пускай катится ко всем чертям! С этой мыслью он твердым шагом подошел к двери, рывком откинул засов и распахнул дверь.

Перед ним стоял совершенно незнакомый человек. Ростом он был выше Торета, хотя и намного ниже Рашеда. Средних лет, с ухоженным, гладко выбритым лицом, с темными аккуратно подстриженными волосами — только на висках белеют небывало яркие пятнышки седины. Незнакомец был закутан в черный плащ из тонкой дорогой шерсти.

— Добрый вечер, — промолвил он хорошо поставленным голосом. — Благодарю тебя за то, что отослал из дома своих сотоварищей. Известие, которое я принес, касается твоего прошлого, а тебе, быть может, не захотелось бы, чтоб они это услышали. — Он помолчал, окинув взглядом Торета. — Надо сказать, ты сильно изменился. Могу я войти?

Незнакомец говорил так, словно хорошо знал Торета, и тот, совершенно сбитый с толку, нерешительно топтался на пороге. И все же его мучило любопытство. Откуда этот человек может так хорошо его знать? А впрочем... Если Торет и не узнает ничего нового, он прикончит этого типа — и делу конец. С этой мыслью Торет посторонился:

— Входи, конечно.

Незнакомец вошел в дом и, пройдя в гостиную, огляделся.

Торет с силой втянул ноздрями воздух, чтобы уловить запах крови своего загадочного гостя, глубоко вдохнул — и задерживал дыхание до тех пор, пока глаза его не раскрылись, залитые чернотой огромных зрачков. Всеми своими чувствами, недоступными смертному человеку, Торет сосредоточился на незнакомце и...

И ничего не почувствовал.

Не было ни запаха крови, ни живого, щекочущего ноздри тепла, словно в теле этого человека не билось сердце и кровь не бежала по жилам. Одно это уже показалось Торету подозрительным, но самое главное — он не чуял вообще ничего. Даже вампира или иного Сына Ночи можно учуять — от него исходит холод, как от смертного тепло, — но странный ночной гость как будто и не существовал вовсе. Лицо, голос, звук шагов, шорох одежды — а за ними пустота.

— Кто ты такой? — напрямик спросил Торет. Незнакомец подошел к камину, оглядел каменную резьбу, затем повернулся и, изогнув бровь, обозрел портрет Сапфиры.

— Друг, — ответил он наконец. — Я прошел по твоему следу от самой Миишки. Я видел все, что произошло там, видел, как охотница и ее напарник-полукровка уничтожили твой дом и твоих друзей. — Губы незнакомца почти что дрогнули в усмешке. — Я пришел предостеречь тебя: охотница направляется в Белу, так что будь наготове.

У Торета перехватило горло — человеческое свойство, которое осталось при нем и после того, как он перестал быть человеком и более не нуждался в дыхании. Если он кого-то в мире и боялся больше, чем Рашеда, то именно ту охотницу.

— А... а откуда ты все это знаешь?

— Знать — это моя профессия.

Незнакомец говорил серьезно и, кажется, вполне искренне, но в то же время отчужденно. И осанка у него была такая же аристократическая, как у Чейна, — спина прямая, голова высоко вскинута: этот тип либо сам из благородных, либо долго жил среди знати. Ну да Торета не так-то легко было сбить с толку!

— Так откуда тебе все известно и почему ты рассказал об этом мне?

Незнакомец помолчал, явно взвешивая слова:

— Городской совет Белы сделал охотнице предложение, от которого она не смогла отказаться. Она направляется сюда, чтобы уничтожить вампиров, которые, по мнению совета, угнездились в городе. Готовься к бою. Твой раздражительный слуга, кажется, изучает кое-какие приемы магии?

Торет медленно кивнул.

— Используй его умения. Дампир до этих пор еще не сталкивалась с магией. Я имею в виду, конечно, настоящую магию. И помни — ни она, ни ее напарник не повторят вновь прежних ошибок. А потому не пытайся действовать по старинке, иначе это дорого тебе обойдется.

С этими словами он прошел мимо Торета и направился ко входной двери.

— Погоди! — почти крикнул Торет, разом теряя все самообладание, какое сумел призвать, слушая незнакомца. — Так зачем ты мне все это говоришь? Твой-то интерес каков?

Незнакомец на миг замедлил шаг.

— Готовься к бою, — только и ответил он. И прежде чем Торет успел вымолвить хоть слово, шагнул за порог и захлопнул за собой дверь.

Торет бросился за ним, распахнул дверь и выскочил в ночь. Стоя на крыльце, он напряженно всматривался в темноту, настолько обострив все свои чувства, что мог бы различить самые незначительные оттенки теней...

Улица была пуста.