Глава 18 Таяма отдает визит

Поздно вечером, когда все собрались после трудового дня в столовой и засели за чай, зазвонил телефон с берега. Заводской инженер-химик, который в это время еще работал в лаборатории, сообщил, что недалеко от берега бросила якорь какая-то шхуна, с которой высадился толстый японец внушительного вида. Фамилию свою он не называет и говорит, что у него есть важное дело к Семену Алексеевичу Волкову, которого он желает видеть немедленно.

– Это Таяма! – воскликнул Ванюшка. – Пусть придет сюда.

– Зовите! – сказал Конобеев с угрожающим видом. – Однако сюда он войдет, а отсюда его вынесут.

– Таяме не следует показывать нашего подводного жилища, – возразил Волков, – если только это действительно Таяма. Но почему, Ванюшка, ты думаешь, что это Таяма?

– Кто же может быть иной? Важный, пузатый, как следует купчишке. Идем все к нему!

– Разумеется, – ответил Волков. – Я не имею ни малейшего желания говорить с ним с глазу на глаз.

– А почему бы раньше не узнать, что у него на уме? – сказал Гузик, как бы рассуждая сам с собой. – Таяма хитрый и опасный соперник. Если мы придем все вместе, то он, конечно, не скажет того, что скажет одному Семену Алексеевичу. Давайте сделаем так…

– Семен Алексеевич будет говорить один, а мы устроимся за перегородкой в резерве и накроем Таяму! – докончил Ванюшка. – Айда!

Ванюшка не ошибся: посетителем был Таяма. В дорогой меховой шубе и такой же шапке, он ожидал Волкова в конторе завода.

Когда Волков вошел, Таяма назвал свое имя, вежливо, но с достоинством поклонился, сняв шапку, и сказал:

– Разрешите поговорить с вами по одному важному делу.

Волков предложил сесть.

Таяма говорил долго и внушительно. Он начал издалека, как и в разговоре с Ванюшкой. Говорил об ужасной тесноте и перенаселенности островов Японского архипелага, говорил о нужде, о безработице, о непрекращающейся эпидемии самоубийств, о самоубийствах целых семейств, долго распространялся о неосвоенных просторах Дальневосточного края, привел даже русскую пословицу о собаке, которая лежит на сене: сама не ест и другим не дает!

– Позвольте внести фактическую поправку, – не утерпел Волков. – Во-первых, «собака» сама начала усиленно есть дальневосточное сено, – вы видите и знаете, как быстро мы развиваем эксплуатацию морских водорослей. Но это лишь первые шаги. Во-вторых, «собака» и другим дает есть, если только это происходит в рамках законности. Разве между Советским правительством и Японией не заключаются различные договоры о торговле, о рыбной ловле и прочее?

– То, что вы делаете, – капля в море по сравнению с тем, что у вас есть, – возражал Таяма. – Что же касается договоров между правительствами, то это ужасно сложная, громоздкая вещь. Отдельным лицам гораздо проще договориться. К этому, собственно, и сводится цель моего визита… – Волков насторожился. Таяма заметил это и поспешил добавить: – Но не думайте, пожалуйста, что я хочу предложить вам незаконное… что-нибудь вроде… взятки.

– Нельзя ли ближе к делу?

– Одним словом, я предлагаю вам следующее: я буду ловить рыбу и добывать водоросли в тех местах, которые еще не освоены вами, вашим подводным… – как это? – завхозом. Согласитесь, что убытка от этого вам не будет: и рыба, и водоросли дают ежегодный прирост, превышающий убыль от улова. Если же я скажу, что из моего улова рыбы и добычи водорослей я буду давать вам четверть – натурой или стоимостью, – то ясно, что для вас это явится чистой выгодой, так сказать, расширением производства. Вы превысите план выработки, получите благодарность…

Волков поднялся.

– Вы хотите подкупить меня?

Поднялся и Таяма.

Дверь с треском открылась, и в комнату влетел Ванюшка. А за ним появилась огромная фигура старика, закрывшего выход своим массивным телом.

Желтоватая кожа Таямы потемнела.

– Нас подслушивали? – сказал он, делая возмущенное лицо.

Конобеев подошел к Таяме вплотную. Пушистая борода Макара Ивановича почти коснулась лица Таямы. Уже тихим, но зловещим, как отдаленный гром, голосом Конобеев спросил:

– Узнаешь?

Таяма внимательно посмотрел в лицо Макара Ивановича. Кто один раз в жизни видел это характерное лицо, тот не забывал его никогда. Таяма отступил на шаг, не отрывая взгляда. Видно было, что он напрягал всю силу воли, чтобы не показать волнения.

– Да, я узнаю вас, – после паузы, несколько охрипшим голосом ответил Таяма. – Помнится, в бурю моя шхуна столкнулась с вашей лодкой, вы тонули, мои матросы хотели помочь вам, но вы…

– Вррешь! – крикнул Конобеев с такой силой, что даже Ванюшка, привыкший к его голосу, невольно присел. – Врешь, гадина! Ты утопил меня, как утопил многих наших рыбаков. Но я поднялся со дна моря, чтобы рассчитаться с тобой за себя и за тех. – Страшная волосатая рука протянулась к Таяме, огромные пальцы-клещи сомкнулись на груди японца, и Конобеев одной рукой приподнял сто двадцать пять килограммов таямовских мехов и жира. Таяма взлетел вверх, как перышко. А вытянутая рука Макара Ивановича даже не дрогнула.

Конобеев направился к двери. Открыв ее пинком ноги, он вынес полузадохнувшегося японца на улицу, донес до шлюпки и бросил так, что Таяма пролетел три метра, прежде чем попал на руки своих матросов. Вместе с хозяином они повалились на дно шлюпки, зачерпнувшей полным бортом и едва не перевернувшейся.

– Эффектно! – сказал Гузик задумчиво и тотчас перевел глаза на горизонт, где мерцал сигнальными огнями далеко проходивший пароход.