Red Sangria

Увлечённость может быть смертельной. Клубы созданы для тех, кто разбрасывается деньгами в поисках развлечения и хорошего досуга, но в итоге они могут натолкнуться на нечто ужасное, способное оставить отпечаток, шрам на всю оставшуюся жизнь.

Время давно за полночь. В стрип-клубе «Братья Ночи» шоу в самом разгаре. Сквозь сизый дым прокуренного помещения освещённые софитами в откровенной одежде танцоры кажутся ещё более эфемерными, мифическими существами – соблазнителями, заманивающими в ловко расставленные сети пребывающих в неведении путников.

Один из стриптизёров в темной рубашке и кожаных штанах грациозно прогибается, словно пантера рядом с шестом. Он расстегивает всего пару верхних пуговиц, задирает темноволосую голову и облизывает губы. С его виска медленно стекают капельки пота, огибая ярко очерченные скулы и исчезая в вороте рубашки. Юноша в чёрной маске с кружевной оборкой с придыханием сглатывает, продолжая плавно, маняще двигаться под музыку.

Скользкие, искрящиеся лишь похотью глаза пожирают открывшуюся полоску светлой кожи над поясом с выглядывающим рельефным прессом и тонким шрамом. Один из клиентов клуба, уже блуждающих в опьяняющем круговороте, подзывает к себе официанта и отдаёт свою визитку, прося предать её хозяину заведения. Танцор косо поглядывает на мужчину и осознаёт, что вскоре ему суждено познакомиться поближе с этим очередным небритым экземпляром «денежного мешка». Не он первый, да и не последний, кто захотел дотронуться до него, узнать, какова на ощупь и на запах его кожа и каковы на вкус алые губы.

По завершению номера, когда на танцоре остаются, к разочарованию прожигающих взглядами зрителей, кожаные брюки в облипку, подчёркивающие тренированные сильные ноги, его просят пройти в четвёртую комнату для приватного танца. В этот раз за него парень выручит кругленькую сумму. Он поправляет на себе маску, зачёсывает набок рукой непослушные, покрытые лаком волосы, накидывает на плечи чёрный жилет, после чего поворачивает ручку и заходит внутрь комнаты, где в кресле уже сидит тот самый распухший от своего отличного материального состояния мужчина.

Юноша улыбается, демонстрируя свою глубокую ямочку на щеке. Люди находят этот дефект очаровательным, но вот стриптизёр считает иначе. Ещё один брак, искажающий его натуру, который заставляет работать и тренироваться ещё усерднее, доводя тело до совершенства.

В колонках, закреплённых в верхних углах комнаты раздаётся медленная, чарующая музыка саксофона и гитары. Клиент устраивается удобнее в кресле, шире разводя ноги и ухмыляется.

— Давай, детка, покажи, насколько ты хорош.

— У меня для вас припасено незабываемое шоу, господин, — с придыханием, немного хрипя, низким голосом отзывается стриптизёр.

Мужчина в предвкушении сжимает мягкие подлокотники и следит за тем, как пальцы танцора обхватывают шест. Тот огибает его, поворачивается спиной к клиенту, касаясь железа и спускается вниз, откидывая голову и продолжая крепко держаться за шест, на месте которого мужчина представил определённую часть своего тела, пробуждающуюся с каждым отточенным движением стриптизёра. Каждая капелька пота, каждый вздох, трепетание ресниц — невозможно оторваться. Загадочная чёрная маска будоражащая кровь от желания узнать, кто же скрывается за ней? Вполне можно ослепнуть только от одного блестящего в ухе синего сапфира. Тело волнообразно извивается, наталкивая на грешные мысли с участием этого танцора. На руках сильнее бугрятся крепкие мышцы, подчеркнутые маслом и липким потом. В воздухе витает пряно-цветочный аромат с ноткой искушения.

В какой-то момент, когда жилет уже валяется на полу, юноша подходит, бросая томный взгляд из-под своей маски, наклоняется к мужчине и тянет за руки, прося подняться с дивана.

— До чего же ты охуенен, — выдыхает в шею танцору тот. Он следит за правилами: никакого рукоблудства, хотя преодолеть искушение крайне тяжело, когда соблазн находится в непосредственной близости и массирует пальцами плечи.

— Это ещё не всё, — в словах парня столько обещания.

Клиент закрывает глаза, сглатывает, когда пальцы дотрагиваются до бляшки его ремня и танцор скрывается за спиной, дуя за ухом.

— Вы никогда этого не забудете, — лезвие касается огрубевшей кожи горла.

Резкое движение рукой. Мужчина задыхается, хватаясь за шею, из которой под напором хлещет багровая кровь. Он открывает рот, старается что-то сказать, но всё, что различимо — утробный хлюпающий звук. Падение. На полу расстилается алый ковёр, идеально дополняющий красный интерьер комнаты приватных танцев. Мужчина борется за свою жизнь, когда танцор безразлично стоит рядом с мечущимся на полу человеком.

— Надеюсь, что когда-нибудь эта сука, на которую ты работаешь, окажется на твоём месте, — крутит в руке лезвие юноша. Шрам внизу живота начинает нещадно ныть, словно воспроизводя тот день, когда появился на этой гладкой молодой коже.

Он ждёт. Тело вздрагивает в последний раз и глаза безжизненно потухают, глядя в потолок, и только потом подходит к кнопке вызова слева от двери, нажимая на неё дрожащими от волнения и адреналина в крови пальцами. Танцор садится на диван, поднимая свой жилет, натягивает его и смотрит на электронные часы. Зелёный свет циферблата успокаивает. Единственное пятно в комнате не агрессивно-красного цвета. Парень вытирает о пиджак трупа лезвие и прячет его в заднем кармане жилета, после чего вновь проматывает события двухгодовалой давности, успокаивающе поглаживая свой шрам.

— Иди домой, Син, я сам тут приберусь, — рядом с поникшим и глубоко задумавшимся парнем присаживается брюнет. На нём одни кожаные штаны, а грудь блестит от масла с мелкими золотистыми пылинками, подчёркивая безупречное, поджарое тело.

— Я буду гореть в Аду, Чонин, — переполненный отчаянием сглатывает юноша.

— Всё, и они, и мы, Исин. Весь мир будет. В нём остались одни грешники, — второй танцор приобнимает и кладёт подбородок на плечо Исину.

Чонин знает, что пережил этот юноша. Такого и врагу не пожелаешь, поэтому он не судит его за давшееся ему с большим трудом решение. Он поддержит Исина. Именно в друге парень нуждается больше всего. Ему бы не помешало найти себе кого-то, но это уже из разряда фантастики, поэтому крепкого дружественного плеча вполне хватает. Когда-то Исин спас его, теперь его черёд отблагодарить его за помощь. Исин подарил ему шанс жить, найти себя и заниматься тем, что ему нравится, вытащил из переполненной дерьмом ямы, где Чонин задыхался и потерял всякую надежду на помощь. Проституция, воровство, наркотики — остались в прошлом. Да, у Исина свои нестандартные взгляды, но, по крайней мере, он делает это не ради себя. А ради тех, кто когда-то может оказаться на его месте, том, из его жутких воспоминаний.

Исин поднимается и бредёт в сторону гримёрки, где отмывает под краном от крови руки и попавшие несколько капель на лицо и грудь. Когда-то он был так же заляпан своей кровью, но сейчас другие времена. Исин пропах металлическим запахом чужой. Он согрешил так не единожды. «Братья Ночи» — его детище, созданный им мирок правосудия. Здесь он решает, кто переживёт ночь, а кто навсегда сгинет в сумерках.

***

Ким Чунмён готов назвать это помешательством. Да, его явно заклинило на одном конкретном парне. Но не всё так просто, как кажется. Чжан Исин, сценический псевдоним «Лэй», танцор стрип-клуба. Он словно дразнит каждого посетителя, обнажаясь исключительно по пояс. Лэй грешен, порочен, но при этом остаётся невинным и застенчивым, нерешительно поглаживая пояс брюк и заставляя истекать слюнками от призывно выпирающих тазобедренных косточек, а этот шрам на тонкой коже только усиливает эффект ранимости и приземленности, шепчет, что перед взорами очевидцев вполне реальный парень со своими маленькими недостатками, которые совершенно его не портят. Чунмён помнит, словно это было вчера, его воспоминания до сих пор красочные, когда он восемь месяцев назад по чистой случайности забрёл в этот клуб после расставания с бывшим. Тогда Ким был уже выпившим и толком ничего не соображал, но гибкий, стройный силуэт у шеста в чёрной маске за считанные доли секунды отрезвил его и заставил, словно под гипнозом, следить за скольжением рук с невероятно утонченными, ухоженными пальцами по железному шесту и горячему телу, спрятанному под облегающей одеждой. В тот день Чунмён смотрел больше на лицо, но по мере частоты его посещений в клуб взгляд опускался всё ниже, пока не достиг кромки штанов и не впился в открывающуюся под рубашкой полоску светлой кожи. Голову начали посещать грешные мысли, такие же, как и у сотни других посетителей «Братьев Ночи». С того момента он осознал, что уже вряд ли кто-то когда-нибудь сможет затмить воспоминания об этом невероятном, чувственном танцоре. Лэй не танцует, он проживает на сцене, впитывает, как губка, каждую ноту и пропускает через себя, кайфуя и заводясь всего лишь от музыки, ласкающей его слух и душу. Это незабываемое и грандиозное зрелище. Ни один из танцоров не отдаёт себя целиком мелодии, ни один не может сравниться, не то что конкурировать с Лэем. Все хотят его, хотя бы побыть наедине, похвастаться, что этот невозможный парень танцевал когда-то только для них. Но на самом деле, Чунмён это прекрасно понимает, Лэй эгоист, он не думает о том, кто расположился на диванчике в комнате для приватных танцев и поглощает его взглядами, он танцует только для себя. В этот момент он принадлежит только музыке.

Чунмён не относится к тем, кто может просто разбрасываться деньгами, он обычный переводчик, получающий непостоянную прибыль, в зависимости от заказа. Но он постоянно выкладывает почти целую месячную зарплату ради Лэя, Чжан Исина (спасибо работающему в полиции другу, с компьютера которого он смог незаметно отыскать небольшую информацию на объект своих долгих, безответных мечтаний и томлений). Чунмён любуется Исином с заядлым постоянством. Иногда он сидит совсем рядом со сценой, в дни, когда только-только получает заветную зарплату, иногда у барной стойки, когда денег хватает лишь на вход и чтобы промочить себе горло, но и тогда парочка смятых купюр попадает под пояс брюк Исина. Чунмён не может адекватно мыслить, когда его пальцы касаются пылающей кожи танцора. В это мгновение в нём будто вспыхивает сверхновая и перед глазами всё вертится, идёт кругом голова, а внутри зарождается пламя, которое он гасит, и то неудачно, очередным стаканом алкоголя. После, перед сном он смотрит на свою правую руку, движет пальцами, вспоминая, как совсем недавно они имели наглость коснуться этого грешно-прекрасного тела. Можно ли побороть эту болезнь? А хочет ли вообще Чунмён излечиться, в очередной раз расплачиваясь за вход в клуб?

По привычке Ким смотрит на сцену, где в гордом одиночестве стоят шесты. Похоже, у танцоров перерыв. Это подтверждается большим столпотворением у барной стойки. Чунмён пока что не испытает жажды. Горло сушит только в момент, когда на сцене появляется он, Лэй, провоцирующий его и оставляющий неудовлетворённым. Ким знает, что после двух, когда шоу стриптизёров подойдёт к концу и включат до боли отдающуюся в висках музыку на полную катушку, где можно найти себе партнёра на ночь, он, как и обычно, вызовет такси, подымется на этаж выше своего, позвонит в двери симпатичного соседа сверху, которой с радостью окажется под ним, разрешая делать с собой всё, что только пожелает Чунмён. После, утром, в комплект с головной болью Ким заработает угрызение совести. Он спит с Чонхи четыре месяца и до сих пор не может ответить на вопрос: встречаются ли они или это просто «выпустить пар» после неудачной ночки? Чунмён обещает себе уже второй месяц покончить со всем и перестать обнадёживать парня, рассчитывающего на долговременные, крепкие отношения. Он никогда не сможет заиметь статус бойфренда Кима, как бы ни старался и ни был послушным, милым парнишкой, идущим наперекор своим принципам и делящим постель с тем, кто ни разу не пригласил его на свидания.

Чунмён находит незанятое кресло рядом с небольшим столиком, где в пепельнице дымит непотушенная сигарета. Он отвечает на сообщение редакции, что завтра занесёт флешку с переводом, а после убирает мобильник обратно в карман, понимая, что вскоре он вновь сможет лицезреть любимый силуэт в загадочной чёрной маске. Все танцоры и персонал носят маски. В основном они телесного или изумрудного цвета, но только на Лэе цвета вороньего крыла. Исин сегодня, как всегда, безупречен в классическом тёмно-синем костюме, шляпе с широкими полями и маленькими золотыми гвоздиками в ушах. Глядя на такого танцора, Чунмён уже выстраивает в голове свою историю о новом сотруднике, своём редакторе или помощнике, помогающем ему переводить старинные китайские рукописи, который приходит к ним в редакцию и становится личным ассистентом Кима. Такого парня в безупречно сидящем на нём костюме невозможно не заметить и не пасть под его очарованием. Чунмён приглашает его на свидания, одно за другим, довозит до дома на своём мотоцикле, смущенно переступает порог квартиры, согласившись выпить в три часа ночи зелёного чая. А после они уже без комплексов отдаются друг другу на кровати с белым шёлковым бельём. Почему белое? По какой-то неведомой Чунмёну причине именно этот цвет ассоциируется с Исином. Наверное, из-за того, что эта картинка с ними, идущими вдоль набережной и беззаботно перекидывающимися словами, такая реальная и осязаемая, Ким решается на небывало смелый поступок. Но в этот день всё идёт кувырком. А Чунмён так надеялся подсунуть вместе с деньгами карточку со своим телефоном, наконец-то нашёл в себе силы, но нет. Судьба никогда не щадит и не смотрит на планы. У неё есть свои.

Шоу прерывает заместитель управляющего «Братьев Ночи» и просит посетителей покинуть заведение. Чунмён озадаченно смотрит то на застывшего, всё ещё полностью одетого Исина, то на сжатые в руке купюры с визиткой. Тот, похоже, также не совсем понимает, что происходит, глядя по сторонам и продолжая двигаться под музыку, пока она и вовсе не стихает. К нему подбегает один из барменов. Светловолосый молодой парнишка, даже изумрудная маска не способна скрыть обезображивающий миловидное лицо ожог на правой стороне лица. Он что-то возбуждённо шепчет Лэю, яро жестикулируя руками, после чего Чунмён замечает, как меняется в лице танцор. Тот заторможенно кивает, прикрывая рот рукой. Его всего шатает и трясёт, когда он идёт со сцены в сторону гримёрки. Исин еле стоит на ногах и словно канатоходец покачивается на ходу. Если бы не придерживающий его за руку бармен, то он точно бы грохнулся на сцене. Сердце Чунмёна сжимается от боли, словно он сам пережил что и Лэй, а сердце волнительно громыхает в груди. Он неодобрительно поглядывает на недовольных посетителей, которые просят вернуть им деньги за несостоявшееся шоу, но ничего никто им не собирает возвращать, поэтому они, переполненные негодованием покидают клуб, как и подхваченный потоком толпы Чунмён. Но он не собирается уходить, прячась в слепом углу, куда не падает свет от огней вывесок и фонарей. Наверное, это любопытство он перенял у школьного товарища, Ким Чондэ, который в последствии стал служителем закона. Ранее они часто попадали в передряги из-за длинного носа друга, что Чондэ совал куда не следует. Благо тот оказался счастливым засранцем и они выходили чистенькими из воды.

Чунмён достаёт из кармана пачку сигарет и вынимает одну, обещая себе, что это последний раз. Но разум шепчет о том, что это далеко не так, иначе бы, если Ким так хотел бросить эту пагубную привычку, то не держал сигареты при себе. Парень хлопает по карманам в поисках зажигалки и вздрагивает, когда прям перед его лицом вспыхивает заветный огонёк. Он переводит с зажигалки взгляд на чужие пальцы, а далее натыкается на лицо в очках. У незнакомца длинные волосы, двухдневная щетина и пирсинг в носу. Чунмён благодарит за «огонь» и учтиво дарит улыбку.

— С меня зажигалка, с тебя сигареты, — намекает на своё желание так же подымить мужчина.

— Угощайся, — хмыкает Чунмён и протягивает сигарету. Благодарственный кивок.

Незнакомец затягивается, выдыхая белесый дым, смотрит в сторону клуба, после чего бросает в сторону Кима:

— Этот клуб приносит смерть. Лучше найди себе простого скромного парнишку. И проживёшь долгую, счастливую жизнь. Не связывайся ни с кем из «Братьев Ночи».

Чунмён непонимающе хмурится, желая узнать, что значат эти странные слова, но мужчина поспешно уходит, исчезая за углом возле стоянки. Упорства и упрямства Киму не занимать, поэтому он продолжает дожидаться, когда же из клуба выйдет тот, о ком он особенно беспокоиться, заметив испуганный вид после слов бармена. И его терпение вознаграждается подавленной мордашкой Исина в сопровождении бармена, наливавшему чуть больше часа назад Чунмёну спиртное в клубе. Внешне Чжан кажется полностью растоптанным, словно у него враз отобрали всё счастье и тепло. Его лицо болезненно-белое, как стены в больницах, плечи подрагивают от тихих всхлипов — он плачет на плече того самого светловолосого бармена. Причём говорит на своём родном языке. Произошедшее настолько шокировало, задев все струны души и нервные окончания юноши, что Чжан неосознанно перешёл на китайский.

— Он мёртв из-за меня, понимаешь? Сехун, это только моя вина.

Его пальцы цепляются за ткань джинсовой куртки и спасательно сжимают её. У парня явная истерика.

Чунмён ничего не может поделать, он совершенно беспомощен. Вряд ли Исин будет в восторге и оценит, если какой-то незнакомец заключит его в крепких объятиях. Первое впечатление для Кима имеет огромную роль и его он портить не намерен своим внезапным порывом утешить танцора. Чунмён никогда не назовёт Лэя стриптизёром, мальчиком, демонстрирующим своё тело за денежные купюры. Хотя многие посетители в клубе не видят разницы между теми, кто спит и раздевается за деньги. Они называют обоих «жиголо», «проститутками». У Чунмёна не откроется рот сказать, что Исин — шлюха. «Ночная бабочка», возможно. Красивая бабочка, распустившая ночью свои большие тёмные крылья. Лэй чувствует свободу, когда танцует, не целиком, частично, но в момент танца того ничего не волнует, он окунается с головой в пропасть из музыки, словно в нирване двигаясь под манящие аккорды.

Ким не может оставить этот случай просто так. Любопытство, наверное, когда-нибудь сыграет с ним злую шутку. Когда Исин с барменом садятся в такси и, скорее всего, уезжают на квартиру к одному из них, Чунмён не следует за ними, как подобает помешанному на своём идеале сталкеру, он и так знает, если быть полностью откровенным, где проживает Чжан, но не нарушает личного пространства, не достаёт танцора звонками и своими визитами. Как истинный поклонник, пару раз он не сдержался и послал на день рождения Исина и Чусок букет с открыткой, подписав их лишь инициалами своего имени. Вряд ли Чжан узнает, что это был он. Наверное, Ким не единственный поклонник парня, донимающий его своим повышенным вниманием. Чунмён также заводит свою старенькую Тойоту и спустя сорок минут открывает ключом дверь в квартиру. Он ложится спать, а ранним утром, наспех приняв душ и налив в кружку свежезаваренный кофе, включает компьютер и звонит лучшему другу, понимая, что только он способен ему помочь выведать хотя бы что-то о деле убитого сегодня ночью танцора. Чунмён делает пару глотков напитка, когда, наконец, на том конце ему отвечает заспанный голос комиссара полиции:

— Мён, что стряслось? На кой звонишь в такую рань?

Чунмён мысленно представляет, как его друг сонно трёт глаза и прикрывает ладонью зевок.

— Прости, что не дал выспаться. Ночь у всех была не из лёгких, да?

— Это точно, только три часа назад вернулся. Ненавижу работать по ночам, но преступникам нет дела до времени, — Чондэ жалобно мычит и вновь зевает.

— Чон, значит, это ты занимаешься тем делом об убийстве Ким Чонина?

Похоже, служитель закона на мгновение обескуражен заданным весьма внезапно вопросом, раз молчит с десяток секунд в ответ, но после обречённо выдыхает, понимая, с какой целью ему друг названивает с восемь утра. Чунмён умел брать быка за рога и не ходить вокруг да около. Чондэ привык уже за долгие годы дружбы к подобным странным выпадам Кима.

— Да, Мён. Я даже спрашивать не буду, откуда ты узнал, кем был этот парень. Что тебе нужно?

— Фотографии с места, где был найден парень.

— Хорошо, — сразу же соглашается тот, но при этом ставит своё условие. — Взамен замолвишь обо мне слово тому розововолосому редактору.

— Ты о Минсоке? — удивляется Чунмён.

— О нём самом.

— Мог бы и сам, — улыбается переводчик. — Мин с тебя так же взгляда не сводил на моём дне рождения.

— Ну уж нет. Услуга за услугу. И я как-то стремаюсь первый ему звонить. Поэтому жду от него звоночка или хотя бы смску.

Ким сдаётся и соглашается, отключаясь и плетясь на кухню в поисках чего-то съедобного. Кофе только распалил его аппетит. Приходится знатно экономить, чтобы позволить себе в конце каждой недели наведываться в «Братьев Ночи». А и на бензин для его мотоцикла тоже нужны деньги. Его стальной конь второй месяц пылится под чехлом в гараже.

Через двадцать минут на электронную почту приходит письмо с вложенными фотографиями. Чунмён пролистывает одну за другой, пока на экране не видит посеревший труп молодого человека. Ким Чонин прекрасен даже мёртвым. Хотя эта кожа была раньше привлекательного бронзового оттенка, который так подходил огненному темпераменту танцора. Чунмён закрывает на секунду глаза. Что за чудовище могло сотворить подобное с двадцатитрёхлетним парнем? На голом песке, мокрый от холодных вод реки Хан в одних спортивных штанах и разодранной рубашке в клетку лежало неподвижно тело танцора. По заметкам, присланным в электронном письме, на теле пять огнестрельных ран — смертельная в голову. Чунмён кликает по фотографии мышкой и увеличивает её до тех пор, пока наконец не распознаёт вырезанный с особым усердием чем-то острым, хирургическим скальпелем или складным ножом на груди юноши иероглиф — 兴.

— «Син», — читает Ким, тут же выключая компьютер.

Чунмён снимает с переносицы очки и трёт глаза. Он обреченно мычит и тянется к пачке сигарет. Ага, конечно, бросил он, буквально накануне ночью обещал себе в очередной раз, что это была последняя. Но когда случается подобное дерьмо, а Исин, пока ещё живой, точно в него вляпался, не хватает ощущения горечи и мерзкого никотина на языке.

Переводчик звонит редактору и просит взаймы денег. Его карманы пусты. Он оставил в резинке на руке Лэя в последний раз больше обычного, даже тогда он бросил на стол слишком много чаевых, не смотря на прерванное шоу.

В данной ситуации вновь звонить Чондэ — слишком рискованно. Его друг и так уже настороже из-за крайне необычной просьбы с фотографиями трупа. Как и просил его Чондэ, он намекает весьма прозрачно Минсоку позвонить «смущенной барышне», которая не прочь с ним получше познакомиться. Редактор лишь смеется в динамик и благодарит Чунмёна за то приглашение на празднование дня рождения. Именно тогда ему и удалось повстречать Чондэ. Ким лишь покачивает головой и мысленно желает счастья этим голубкам. А вообще такой говнюк как Чондэ, не заслужил солнечного Минсока. Но кто сказал, что они будут всю жизнь вместе? Сойдутся, поймут, что слишком разные и разбегутся столь же стремительно, как влюбились друг в друга.

Лэй выступает два раза, в четверг и в субботу. Обычно Чунмён приходит только в конце недели, после выматывающей работы, но в этот раз Ким наведывается в «Братьев Ночи» в четверг. Ему кажется, что танцующий Исин в золотой майке и чёрных джинсах удивлён подобному визиту не меньше, чем явлению Христа народу. Он даже поскальзывается на плоской подошве кед, но потом вновь берёт себя в руки и танцует так, как и положено ему, до огня в крови посетителей, до искр в глазах, до разрыва сердца. Но даже спокойно стоящий на сцене около шеста Чжан способен лишить разума Чунмёна, заставив позабыть, зачем он вообще пришёл в клуб.

В руках Кима подрагивает стакан с выпивкой и чуть не выскальзывает из его влажных от волнения пальцев вкупе с небывалым удивлением — Исин подходит к нему и жарко шепчет в ухо:

— Ты приходишь постоянно, а для постоянных клиентов я всегда припасаю специальное шоу. Ты его никогда не забудешь. Пойдём.

Он ведёт за руку Чунмёна, который в этот момент чувствует себя марионеткой опытного кукловода. Если бы Исин сказал ему подняться на крышу и спрыгнуть, он бы это незамедлительно сделал. Его сознание цепляется за «постоянных клиентов» и язык несётся быстрее разума:

— «Постоянных»? И многие до меня вот так насладились твоим «специальным шоу»?

Исин выдаёт короткий смешок и толкает Чунмёна в комнату для приватного танца, закрывая её на ключ. Переводчик гулко сглатывает сухой ком в горле, хватается за обивку на подлокотниках кресла и кладёт ногу на ногу, чтобы Чжан не заметил то, какой эффект на него отказывает один только мягкий, но при этом требовательный голос. Исин никогда не был так близко, а Ким никогда не мог позволить себе, найти сил и денег, чтобы заказать приватник, остаться наедине с тем, кто изводит его мыслями о себе и день, и ночь. Исин словно знал, что сегодня Чунмён захочет заказать танец, будто понял его по одному, очередному потерянному взгляду.

— Не стоит ревновать шлюху, — Чжан, включив музыку, откладывает пульт в сторону, на столик слева от красного кресла, где устроился заметно нервничающий Чунмён.

— Я знаю, что ты не такой, каким хочешь казаться, Лэй, — захлёбываясь от восхитительного зрелища перед своими глазами, не соглашается с парнем Ким.

— Чжан Исин. Мое имя, — танцор прикладывает щёку к холодному шесту и пронзительно смотрит своими подведёнными чёрным глазами на клиента, словно пантера перед своим опасным, грациозным прыжком. Это животное из семейства кошачьих как нельзя точно описывает Лэя. Мягкие, плавные движения, гипнотизирующий взгляд карих глаз, но поджарое тело с развитой мускулатурой сигналит о скрытой опасности. Исин сильный морально и физически, даже если хочет казаться хрупким и чувствительным. А чёрная маска только усиливает этот эффект схожести пантеры и человека перед Кимом.

— Тоже только постоянные клиенты имеют честь его узнать? — ведёт взглядом по двум точкам-родинкам на скуле вниз, к выступающей на шее венке Чунмён. Он подмечает, как напрягаются плечи и хмурится юноша, недовольно поджимая губы.

Исин спрыгивает с подиума, продолжая неотрывно гипнотизировать глазами Кима, и стягивает золотую майку, оголяя свою подкачанную грудь. В его руках оказывается небольшой стеклянный бутылёк с белым вином. Пара движений и напиток стекает по твёрдому торсу. Чжан подходит ближе к сидящему в кресле, изрядно напряжённому Чунмёну и садиться ему на колени лицом к лицу.

Запах мускуса, кислых ягод и терпкого напитка кружат и так изрядно охмелевшего от близости с танцором Кима. Чжан давит подушечками пальцев настойчиво, но не грубо на затылок клиента и сильнее прогибается в спине. Он рвано выдыхает, ощущая губы и язык, слизывающий вино с его кубиков пресса и груди, задевая один из твёрдых сосков. Вовсе не отвратительно, как это бывает постоянно. Приятно и волнительно.

— Нет, ты первый. Хотя бы в чем-то ты стал моим первым, — прикрывает глаза Исин.

Губами Чунмён ощущает, как скачет пульс и трепещет тело танцора. Всё труднее даётся просто наслаждаться видом и не касаться будто вросшими в обивку подлокотников руками Лэя. Сейчас Ким ещё больше ненавидит эти установленные правила: нет поцелуям, касаниям рук и сексу с клиентами. Но он не против иным способом дотронуться до столь желанного танцора. Вино кажется не терпким на вкус, а кисло-сладким. Возможно, всё дело в самовнушении. Чунмён считает, что Исин именно такой. Темный шоколад с вишнёвой начинкой. Кима потряхивает. Становится неимоверно жарко в тонкой ткани хлопковой рубашки, на которой расплываются тёмные пятна вина. Ещё чуть-чуть и Чунмён совсем потеряет себя. Если нужно, то он умрёт ради одного только мгновения с Исином, чтобы дольше насладиться тем, что ему так любезно предоставляет танцор. Все эти месяцы в клубе казались целой вечностью, извечным разочарованием, но сейчас это столь незначительно, неважно, ничтожно, когда Чжан сжимает своими бёдрами бока Чунмёна и задевает дыханием повлажневший от волнения лоб.

Исин чувствует пышущее жаром возбуждение того, отчего его тело реагирует достаточно странно — ответным возбуждением. Он замечает резкие, нервные движения молодого человека и сминает чужие плечи, отстраняя от себя клиента и заглядывая тому в глаза.

— Расслабься, стриптиз — это не больно, — «не в этот раз» думает Чжан, стирает с уголка губ Чунмёна капельку спиртного напитка и нехотя встаёт. Сидение на Киме не вызывало никакого дискомфорта. Совершенно.

Танцор возвращается к шесту. Отведённое для приватного танца время подошло к концу. В подвесных колонках звучит уже совсем другая по стилистике музыка. Под такую Исин не танцует стриптиз на публике. Он закрывается в комнате на втором этаже клуба и танцует в своё удовольствие столь любимый поппинг. Как вообще эта песня попала в список музыкальных треков для приватников? Но отпускать Чунмёна Чжан не намерен. Зачем вообще он держит и растягивает этот момент расставания? Делает хуже только самому себе. Всё было бы намного проще, если бы Исин с самого начала трахнулся с ним, а после они бы по-тихому разошлись. Ведь Чунмён хочет именно этого? Сколько уже этот парень отвалил денег на протяжение долгих месяцев, надеясь заполучить себе в постель танцора? Многие мечтали об этом же. Но всех их Лэй оставлял неудовлетворёнными. Так что же случилось сейчас? Отчего так трудно сказать: «И не надейся, парень, тебе ничего не перепадёт»? Блять, он серьёзно вляпался.

Исин совершенно не думает, что выглядит больше дерзко и неподступно, нежели маняще и сексуально, танцуя то, что ему нравится больше всего. Но даже эти лишённые пластичности движения разжигают в Чунмёне страсть. Он не влюбился в танцора-Лэя, он влюбился в человека-Исина. Каким бы парень ни был, он всё равно для него великолепен и крошит изнутри любым своим жестом, движением, взглядом.

— Я… хочу признаться тебе, — немного хриплым и слишком тихим голосом, но достаточно громким, чтобы услышать его сквозь электронные биты музыки, произносит Ким. — Очень многое мне известно было о тебе до того, как ты поведал своё имя. И о произошедшем я тоже знаю.

Исин замирает на пару секунду, стоя спиной к Чунмёну. Похоже тому удалось поразить танцора своим откровением. Он лениво разворачивается, и Ким подмечает поджатые губы и гуляющие желваки. Чжан явно не ожидал подобного подвоха, поэтому его маска обворожительного, готового на всё ради клиента танцора тает на глазах. И этот настоящий, хмурый Исин ничем не уступает прежнему образу. Он так же привлекает, от него веет угрозой. И Чунмён ещё тот придурок, раз находит это до чёртиков сексуальным зрелищем.

Чжан вновь рядом. Глаза в глаза. Мягкий угрожающий шепот в ухо, а рука пропускает сквозь тонкие пальцы волосы с рыжевато-медным оттенком:

— Тигрёнок, не заходи на чужую территорию. Даже беззубые способны перегрызть глотку.

— Ты пугаешь меня. Специально? — откидывая назад голову, Чунмён принимает правила игры и буравит ответным тёмным взглядом танцора.

— Хм, ты определённо должен меня бояться, — Исин ведёт пальцем по свежевыбритой скуле Чунмёна.

— Поздно бояться, — фыркает клиент и игриво прикусывает подушечку указательного пальца Лэя. — Со мной уже случилось то, чего я боялся больше всего. Ты украл мою душу, вынул её при помощи одного взгляда в самый первый день, когда я впервые пришёл в «Братья Ночи».

Исин вновь оказывается на его коленях. В этот раз он полностью забирается на диван, сокращая расстояние до минимума и чувствуя глубокий запах мужских духов.

— Помнишь историю Клеопатры и Марка Антонио или об Орфее и Эвридике? Не увлекайся. Это не принесёт тебе счастья. Продажный мальчик, предающийся плотским утехам с сотнями мужиков, противных или нет — не имеет значения, пока хорошо платят, никогда не уйдёт со сцены, на которой ему нравится. Он любит внимание и обожание, которое ему дарят клиенты.

Он врёт. Не было у него никого. Но сейчас оттолкнуть Чунмёна кажется ему самым правильным. Но юноша неугомонен, упрям, своеволен, как, впрочем, и сам Чжан.

— Не поздно начать с нуля, — не унимается Ким.

— Даже в «Мулен Руж», красивой сказочке, ничего не получилось, — мотает головой Исин и старается не смотреть в глаза Киму, прекрасно осознавая, что тот сможет заметить его метания и сомнения. Голос и так ломкий и неровный. Предатель.

— Давай, просто попробуем? — Чунмён считает, что ему нечего терять, нарушает правила клуба и переплетает свои пальцы правой руки с тонкими, изящными пальцами танцора.

Танцор выдыхает. Брови изломанно устремляются к переносице. На лице столько боли и отчаяния, что Чунмён ощущает их вполне осязаемо каждой частичкой своего тела, а сердце начинает болезненно сжиматься.

— Ты не понимаешь… Чокнутый. Хотя, такой же, как и я, — прикрывает лицо руками Лэй.

Успокоить и поддержать — слабая и неуклюжая сторона Чунмёна. Это никогда не давалось ему на ура. Он не чёрствый, просто терялся в таких ситуациях. Скажет одно, посчитают, что давят на жалость, скажет другое — окажется эгоистичной сволочью. Исин кажется поломанным, словно его душу вынули и запихнули обратно всю разорванную и покалеченную. Впервые Чунмён задумался о недавно переведённой книге про людей-инвалидов, страдающих душевно из-за ошибок и издевательств других. Но невозможно назвать Исина «инвалидом». Это оскорбительно и никак не приравнивается к понятию «совершенство», ассоциирующиеся у Кима с Чжаном.

— Хорошо, — сдаётся танцор. — Я расскажу тебе всё. Историю с самого начала, а потом ты мне ответишь на один единственный вопрос: очарован ли ты мной до сих пор, хочешь ли быть со мной?

Чунмён уверенно кивает и сажает Исина себе на колени. Тот удобно укладывает голову к его груди, слушая слегка учащённое от волнения сердцебиение.

— Я вырос в неблагополучной семье. Мой собственный отец изнасиловал меня по пьяни, когда мне только исполнилось шестнадцать. Первый раз запомнился мне надолго. Я старался после забыться, стереть эти вызывающие рвотные позывы прикосновения, покрыть синие следы от пальцев моего отца чужими, связывался исключительно с парнями, но это не принесло мне облегчения. Притягивал к себе всё больше грязи. Через год умерла мать. Отец, как это часто бывает, обвинил именно меня в её смерти, хотя на самом деле, она умерла от того, что спилась, инфаркт. Папочка же решил, что это я довёл мать до такого состояния, заставил переживать и мучиться. Я год терпел его рукоприкладство. Последней каплей стало — изнасилование с его двумя товарищами. Накатал заяву, сдали в интернат до совершеннолетия. Там я перебрался в Корею, хотел стать танцором, но не сложилось. Пробивать себе путь задницей мне не хотелось. Я и так достаточно пробыл чей-то блядью. В стрип-клубе меня не просили ложиться под всех. Я сам выбирал и решал. Поэтому неизвестно, где бы я оказался настоящей шлюхой: здесь, или в шоу-бизнесе. Выбрал себе псевдоним, Лэй. А приходил в свою маленькую квартирку, сжимал в руках злосчастные купюры и рыдал от отвращения к себе, но возвращался в клуб и продолжал терпеть выворачивающие меня наизнанку прикосновения жирных и потных рук богатеньких дяденек. Прошло время. Вот здесь и начался мой личный ад. Никто из наших не думал, что завелось чудовище, точащее на нас зуб. Полиция не предала особого значения смертям «ночных бабочек». Блять, их было семнадцать, понимаешь? И кого в итоге обвинили в случившемся? Конечно, тех, кто сейчас похоронен в общих могилах на кладбищах Сеула. Однажды они пришли и в клуб, где работал я… Стоял ноябрь. Мой рабочий день начинался, как обычно, в восемь вечера. Мы с ребятами танцевали и развлекали посетителей, пока не появились они. Раздались выстрелы. Начался хаос. Мы так и остались стоять на сцене, не понимая, что происходит. Музыка заглушала чужие крики. Первым из тех, кто попробовал свинец их пистолетов, оказался владелец клуба. Посетители же, трусливые свиньи, свалили сразу, при первом щелчке курка. Ты не представляешь, что значит испытать безысходность и ужас, когда сталкиваешься с совершенно стеклянным взглядом уже прожженного убийцы. «Давайте же, танцуйте, разве вам не за это платят?» — хихикали эти гады, наставляя на нас свои пушки и бросая в лица купюры. Тех, кто не хотел слушать и посылал их, они безжалостно застреливали прямо на наших глазах. Я никогда не видел столько крови и тел молодых ещё парней, у которых были свои мечты, но их жизни оборвались вот таким жестоким образом. Они возомнили себя творцами судеб и решали, кому жить, а кому умереть. Я был закалён с детства, успел пережить унижение, боль, насилие, поэтому смог удержать себя в руках, даже, когда один из них подошёл ко мне и приставив дуло к виску спросив, боюсь ли я его. Мне казалось, что этот ад никогда не кончится. Позже, когда им наскучило находится в здании, нас вытолкали на побережье, где неподалёку располагалось здание самого клуба, заставив танцевать на холодном ветру в тонкой одежде, которая толком ничего не прикрывала. Они продолжали свои издёвки. Кто не мог скрыть дрожь, незамедлительно оказывался под тяжёлыми ботинками и был избит до треска костей. Самый отвратный момент настал, когда на совсем молоденького, он совсем недавно пришёл в клуб, накинулось четверо из них. Они поступили с ним ещё хуже, чем просто избили до полусмерти или просто пристрелили — насиловали по двое, изрезали всю спину, на шее его отпечатались синие следы от толстых пальцев. А мальчишка хныкал, звал маму, просил о пощаде. Но где в этих тварях милосердие? Не представляешь, как я плакал, когда сидел возле его могилы через две недели. Он умер в ужасных муках, корчась от боли в одном из мусорных контейнеров рядом со сгоревшим клубом. О да, хитрые ублюдки, подчистили за собой все следы.

Чунмён прижал дрожащего в своих руках Исина ближе и поцеловал в тёмную макушку, успокаивающе водя по спине своими ладонями. Тем временем, переведя дух и собравшись с мыслями, танцор продолжил, потирая шрам на своём животе:

— Отчего-то я понравился тому, кто, кажется, руководит всеми остальными подонками. Он сказал, что оставит меня «на сладкое». Так и произошло. Он накинул мне на голову мешок и затолкал в свою машину. Мы прибыли на какой-то заброшенный склад. Там он жил, судя по импровизированной комнате за свисающими с потолка кусками толстого полиэтилена. Он сказал, что хотел меня давно, бросил на пропахший кофе матрас, оставлял кровавые засосы на моём животе. Говорил, что эта полоска кожи чуть выше линии пояса сводит его с ума, что впервые обратил внимание на меня из-за неё и мечтал дотронуться, узнать какова она на ощупь. Он просил быть его «деткой», согревающей ему этот жёсткий матрас. Обещал, что никто не притронется ко мне кроме него. Мне ничего не оставалось, как, заткнувшись, кивать и соглашаться с его словами. Но после он вынул из кармана складное лезвие. «Пора скрепить договор» — сказал тогда этот умалишённый. Он продемонстрировал мне шрам на руке, «Син», вторая половина моего настоящего имени. Он знал даже это. Я не сразу осознал, когда лезвие коснулось моего тела, но тут же заорал от боли, когда эта сволочь начала резать меня, желая оставить на моём теле иероглиф своего имени. Не знаю, как в моей руке очутился бетонный кирпичный блок, но это помогло мне тогда сбежать. Окровавленными руками я цеплялся за ограду забора, рыдал и, превозмогая боль, шёл всё дальше и дальше от завода, пока не оказался возле городской больницы. Тогда, сидя на больничной койке и терпя новый поток боли, когда зашивали рану, в моей голове что-то щёлкнуло. Я подумал, что никто кроме нас не сможет бороться с подобным, никто нам не поможет, всё исключительно в наших руках. Узнать, кем же был этот грёбанный маньяк не составило труда — Пак Тэву, сынок главы кындаль, рождённый от проститутки. По сути дела никто, но при этом его покрывают. Единственный наследник. Остальные все дочурки. Бизнес не передашь. Неудивительно, что все дела замяли. Я зарёкся танцевать под чужую дудку, не хотел вновь быть столь беспомощным. Никем. Пустым местом. Мне тогда пришлось уйти на дно. Работал на целлюлозном заводе год, но всё это время я вынашивал план. Мне помогли его осуществить Ким Чонин и О Сехун. Отплатили добром за добро. Я помог им избавиться от демонов прошлого: Чонину — от грёбанного наркодиллера, у которого чтобы заполучить колёса, парню приходилось промышлять проституцией и грабежами, а Сехуну — от маразматички-матери, которая плеснула ему в лицо кислотой, когда юноша решил жить самостоятельно и перестать ложиться под любого ради пары десяток вон, которые сразу отбирались и тратились на выпивку. Я взял в банке нехватающие для аренды клуба деньги в долг, Чонин помогал с бухгалтерией, Сехун - с организацией и поиском рабочих кадров, тех, кто так же был готов отомстить кучке безнаказанных преступников. Мы назвали себя «Братьями Ночи». Можешь называть нас сектой, группировкой, как хочешь, но все мы помнили случай полуторагодовалой давности. И тогда я опустился до уровня Тэву. С волками жить, по-волчьи выть. Знаешь, какого это впервые убить человека? Нет. Ты слишком правильный для подобного. Но не я. Ко мне прилипла тьма. Она разъедала меня с момента моего шестнадцатилетия. Мне было нечего терять. Сейчас я убийца, а ты находишься в логове «Братьев Ночи», тех, кто мстит за своих. Я сам создал этот порочный круг. Теперь я душу их в целлофановых пакетах, а не они нас. Охотник стал жертвой. Ну, хочешь ещё такого монстра?

Исин кривит губы в усмешке и отодвигается от Чунмёна. Он понимает, что сейчас Ким может назвать его ненормальным, послать всё на хрен и сбежать, покинуть навсегда. Кому нужен Чжан с его багажом из трупов?.. Но вместо этого ощущает чужие ладони на своих щеках и Чунмён смотрит на него так же, как и во время танцев. Переполненным восхищением взглядом. И это пугает не меньше кардинально противоположной реакции, на которую рассчитывал Исин.

— Ты заблуждаешься. Я не хочу тебя. Я люблю тебя. Это разные вещи.

Чжан не знает: плакать ли ему или смеяться. Поэтому шмыгает носом, вытирает кулаком выступившие на глазах слёзы и приглушенно хохочет, дергая Кима за ворот рубашки. Всегда ли ткань была такой мягкой, а кожа Чунмёна такой горячей?

— Точно умом тронулся. Ты понимаешь меня? Я убийца! Убил не только шестёрок Тэву, но и своего лучшего друга. На месте Чонина должен был быть я.

Чунмён не выпускает парня из своих объятий и приподнимает за подбородок, убирает на бок непослушную чёлку и смотрит, смотрит, старается найти в глазах ответ, мучавший его достаточно долго. Но он не телепат, поэтому шепчет:

— Значит, я правильно понял то послание? Оно было адресовано тебе.

Короткий кивок. Руки Исина перебираются с ткани на шею, поглаживая место, где бьётся пульс. Чунмён живой. Рядом. Так тепло и уютно.

— Я до сих пор не могу понять одного: почему, имея столько власти, он просто не придёт и не прикончит меня? Зачем затеял эту игру? Решил помучить меня? Чего он добивается? — танцор упирается коленями в обивку кресла и упирается лбом в Чунмёновский, глубоко дышит, ощущая как щекочут ресницы Кима его щеку.

— Подавить, убить тебя морально. Сдашься — он выиграет. Игра будет окончена. А в качестве трофея победителю — ты. Он хотел заполучить тебя, чтобы ты сам пришёл к нему. Ты сбежал, ты и должен вернуться по собственной воле. Но этого никогда не будет. Я не позволю.

— Кто ты, твою мать, такой? — не сдерживает по-настоящему искреннюю счастливую улыбку Исин, старательно пряча её в рубашке Чунмёна. — Откуда свалился на мою голову?

— Должно же было с тобой случиться нечто хорошее, — Ким не сдерживается и дарит летящий поцелуй за ухом, вызывая поток непрошенных мурашек у Чжана.

— Ты должен понимать, я никогда не смогу принадлежать тебе целиком, Чунмён, — прикусывает губу Исин, обидно и горестно, что ничего не исправишь. Жизнь та ещё стерва. — Дело вовсе не в моей профессии, а в моем прошлом, которое отняло у меня часть души, мою детскость, непорочность, наивность.

Чунмён вдыхает пьянящий запах Исина и оставляет теплый след от дыхания на чувствительной шее:

— Я буду рад, если ты будешь просто рядом. Мне не нужно, чтобы ты разрывал себя на части. Живи. Будь со мной. Это и так предел моих мечтаний. Я не могу многого тебе дать, но постараюсь подарить то, чего ты был лишен ранее, любви, заботы и доброты. Бескорыстной и ничего не требующей взамен доброты.

Очередная слеза спускается по щеке Исина, он ловит ртом спасательный воздух. Он в маске, но сбросил свою бесплотную, распахнул душу, в этот раз правильному человеку. Несомненно, Чунмён, тот, кому можно доверить и намного больше, чем свои воспоминания.

— А говоришь, что ничего не можешь мне предложить. Это самое ценное и необходимое. Знаешь, после того происшествия три года назад, я не стал терпеть похабных поползновений. Ни один заносчивый ублюдок не прикоснулся ко мне без разрешения. Я так решил. Так оно и было. Ну зачем я повстречал тебя? Почему сейчас? Этого не должно было произойти. Не со мной. Ни в этой жизни, — перед глазами всплывает образ Чонина, того, кто достоин был быть счастливым. Чжан до сих пор не знает, что сказать тому парнишке в смешной малиновой вязанной шапке, который постоянно спрашивает о Кае, ждёт его. Что будет, когда этот паренёк узнает, что Чонин был позавчера похоронен?..

Исин удивленно охает, чувствуя, как Чунмён ласкает пальцами чувствительную полоску кожи в непосредственной близости от пояса чёрных джинсов и заставляет тем самым подрагивать парня в своих руках. Чжан с минуту просто смотрит ему в глаза, пытается что-то отыскать в чёрных омутах, а после подаётся вперёд, целует слегка и ненавязчиво, просто пробует упругие, обветренные губы, предварительно сдёргивая с себя маску, которая со стуком падает на пол. В ней нет необходимости. Исин доверился окончательно, осознавая, какие последствия могут его ждать после этого решения. Он разрушил барьер, который выстраивал долгие годы, боясь сблизиться с кем-то, быть обычным, радоваться простым мелочам жизни.

Ким не знает, как дышать. Боится спугнуть. Всё может закончиться так же стремительно, как и началось. Его грудь вздымается учащённо и неравномерно, ладони становятся влажными и горячими. Исин в его руках такой податливый и расслабленный. Он доверяет ему. Чжан мог выбрать любого, но захотел именно Чунмёна. Даже извалявшееся в грязи золото после чистки остаётся золотом. Подари Исину шанс на иную жизнь, тот стал бы просто потрясающим молодым человеком, которым бы гордились, восхищались. Он был бы внимательным парнем, любящим сыном, прилежным студентом, трудолюбивым работником. Нет, Исин и сейчас волшебный, восхитительный, поэтому Ким не достоин его. Серый, скучный переводчик. Он не сможет подарить Исину роскошной и безоблачной жизни, чтобы тот позабыл о прошлом, начал всё с чистого листа. Но всё хорошо. Именно это и шепчет Исин, углубляя поцелуй, делая его вовсе не сладким обещанием, а чувственной реальностью. Он дарит Чунмёну то, о чём тот не мог и мечтать даже в самых смелых фантазиях. Ким знает, что практически ничем не отличается от Тэву. Он так же одержим Исином. Но он никогда не причинит ему боли, не заставит, оставит право выбора за ним, даже если Чжан решит покинуть его через год, два, или через неделю. Чунмён и так ценит тот дар, который преподносит ему Исин, парень разучившийся жить чем-то иным кроме ненависти и мести. Ким дышит терпким мускусом, целует сокращающийся под его тёплыми губами торс, ведёт дорожку из мимолётных, воздушных, легких как крылья бабочек, поселившихся в его животе, поцелуев, ведёт ладонями вверх по спине, поглаживая круговыми движениями лопатки. Исин словно состоит из одних тугих мышц. Он твёрдый, напряжённый, но при этим его кожа такая гладкая, нежная, словно атлас. Как только можно было коснуться лезвием такого совершенства? Чунмён проходится языком по тонкой белой линии шрама чуть ниже пупка, отчего Исин прикусывает нижнюю губы, мычит и откидывает назад голову. Чжан прекрасен, когда отдаётся целиком на сцене танцу, но он просто фееричен, когда не прячет своих настоящих эмоций и делится истинным выражением страсти на своём лице. Таким его видит исключительно Чунмён. Больше никому никогда Исин не демонстрировал самого себя, не шёл на поводу у чувств, прятался за фарфоровой оболочкой безучастности и безразличия. Сейчас он отвечает на каждый жест, прикосновение, как ластящийся бездомный зверёк, нашедший того, кто подарил ему кров и заботу.

Исин заметил Чунмёна в первый же день, когда тот смущенно мялся возле барной стойки и вылил напиток на себя, стоило только Исину подарить ему воздушный поцелуй в конце номера. Ким никогда не был таким, как остальные посетители. Мятый офисный костюм, на носу очки без стёкол, в тёмной оправе, зачесанные лаком волосы, полный смятения взгляд, краснеющее лицо, когда Исин стягивал с себя верх своей одежды. Чжан понял, что Чунмён не был из тех богатых, зажравшихся ублюдков, на который насмотрелся Исин за пять лет своей работы стриптизёром. Ким был обычным, среднестатистическим работником, которые оставляли все свои сбережения в резинке трусов Исина. Но Чунмён приходил снова и снова. Он смотрел только на Исина. Другие его не интересовали. Поэтому Чжан сам начал проявлять повышенное внимание к парню. От Сехуна он узнал, как его зовут, чем он занимается, даже, где живёт и сколько лет уже не разговаривает со своей семьёй из-за каминг-аута. Чем больше он узнавал от бармена о Чунмёне, тем сильнее тот ему нравился. Наверное, прозвучит странно, но Исин влюбился в Кима только по рассказам Сехуна, а не потому, как тот старался скрыть свою сущность, посылал ему милые букеты с открытками, которые Исин часто перечитывал, приходя после работы. Они его приободряли, вселяли надежду. Произошло то, чего он совершенно не ожидал после стольких лет унижений и самобичевания. Бармен даже дал своё добро, попросил приглядеться к Чунмёну, словно понимая, что тот может дать Исину то, чего ему так долго не хватало, на что он совершенно потерял всякую надежду, погрязнув в крови, ненависти и разврате. Даже если у Чунмёна был сексуальный опыт с парнями, то он на фоне Исина выглядел монашкой. Чжан словно совращал служителя церкви. И до сих пор не может избавиться от этого чувства. Почему Чунмён? Просто так совпало. Исин искал надежду. И нашёл её в глазах этого простого парня, который ещё не понимает, какой проблемой может обернуться его увлечённость Лэем. Исину всё равно, что будет. Он хочет хотя бы на одно мгновение почувствовать себя простым парнем, каких можно встретить на улице, хочется забыть прошлое, окунуться с головой в трепетное чувство, совершенно новое для него. Хочется сходить с ума от любви, побыть на свидании, посидеть за просмотром телевизора тихим, уютным вечером, прижавшись к крепкому плечу. Вот такие ничтожно малые, но представляющие небывалую роскошь в его положении, мечты у Исина.

Исин пьяняще сладок и дурманяще прекрасен, как сангрия, глоток которой крайне редко может себе позволить Чунмён. А вот так запросто пробовать губами личного властелина Тьмы и недосягаемого танцора и вовсе никогда не мог себе позволить. Но его руки так правильно движутся вдоль боков, пересчитывая выступающие рёбра, а тихий шепот горячим дыханием касается уха и растягивает по слогам его имя. Чунмён никогда бы не подумал, что когда-нибудь кто-то будет произносить его так, что может грудь стиснуть в плотный комок трепетной нежности, до гусиной кожи на спине, до потери рассудка и чувства ориентации в пространстве. Ким понимает, что никогда не насытиться Исином. Он — вовсе не любимое лакомство, от которого вскоре настаёт перенасыщение.

Исин отрывается от губ Чунмёна и просит парня:

— Прошу тебя, не здесь. Мне мерзко, вспоминая, что именно происходило в комнате до тебя.

— Хорошо, я буду ждать, — трется носом о кончик чужого Чунмён.

— Спасибо тебе за то, что понимаешь меня, — боль, радость, страх смешиваются вместе. Отчего именно льются слёзы Чжану трудно сказать.

— Эй, ты чего, Исин? Не плачь! — Ким стирает манжетами рубашки солёные капли и приободряюще целует в лоб.

— Я не достоин тебя, Чунмён, совершенно. Лучше бы ты влюбился в скромного, подобного себе, правильного и милого паренька, а не в меня.

Чунмён уже слышал где-то подобные слова, но никак не может припомнить при каких обстоятельствах и кто ему их сказал.

— Любовь не выбирают. Она озаряет внезапно, словно солнечная вспышка. И другой мне не нужно. Даже если моя любовь — потерянный парень, который натворил ошибок в своей жизни. Ты не монстр, Исин. Ты до сих пор остался обиженным на целый свет ребёнком, — Чунмён обнимает, прижимает к своей груди и убаюкивает на своих руках сидящего у него на коленях Исина. — А дети нуждаются в заботе, ласке, любви. Позволь мне подарить тебе всё это хотя бы на время, пока я тебе интересен, пока ты тянешься ко мне. Я не оттолкну тебя, никогда.

— Какой же ты идиот, Ким Чунмён, — горькая усмешка касается губ Исина, которые целуют вновь, теребя его пухлую нижнюю немного потрескавшуюся губу.

— Все влюблённые — глупцы, я не исключение, и ты тоже.

Исин молчит, хотя понимает, насколько прав Чунмён. Он тоже имел глупость влюбиться.

Ким Чунмён - его свежее дуновение ветра, его кислород. Человек, подаривший второе дыхание. Исин поспешно спрыгивает на пол, открывает дверь и тянет молодого человека за собой, на второй этаж, подмечая довольное выражение лица Сехуна. Этот чертёнок ещё припомнит ему этот момент личной слабости.

Хлопает дверь в комнате отдыха, маленькое приватное местечко Исина. На пол летит ненужная одежда. Чжан утробно стонет, мычит и мечется на подушке, когда кончик языка Чунмёна в очередной раз скользит вдоль тонкого шрама. За стенами остались все воспоминания, страхи, метания, слёзы. Здесь только те, кто хочет на мгновение забыться, познать то, чего так трепетно желали долгое время.

Сладкий яд сангрии. Алкоголь отравляет помешанных на нём. А Чунмёна – Исин. Потому что он не может принять его, как бы близки они не были, сколько бы Ким не признавался в любви, лежа в одной постели. Теоретически это раскладной диван на втором этаже клуба, в приватной комнатке танцора. Но Чунмён ни на что не обращает внимания, когда в его руках покоится Исин.

***

Настаёт суббота. Персонал и танцоры клуба обескураженно смотрят на приподнятого духом хозяина «Братьев Ночи» и танцора в одном флаконе.

Чжан неугомонен, доводит до кульминации нескольких посетителей и победоносно удаляется. А ночь только началась. Впереди ещё пять выходов. Он уходит в гримёрку переодеваться, смотрит на очередное входящее от Чунмёна. Исин принципиально не отвечает ни на одно из сообщений. Для него ответ — начало чего-то большего, чем перепих наверху в комнате для отдыха. Застегнув черную жилетку, натянув маску и нанеся круговыми движениями на руки и грудь масло, парень возвращается на сцену, покачивая бёдрами, посылая воздушные поцелуи и подмигивая посетителям, которые отвечают ему горящим взглядом и множеством предложений о приватнике.

Чжан салютирует ковбойской шляпой на своей кудрявой голове и подхватывает телом плавное звучание инструментальной музыки. Совершая очередное круговое движение тазом Исин теряется и замирает, встречаясь взглядом с тем, из-за кого долгое время снились ночные кошмары, с тем, из-за кого он стал «Братом Ночи». Рука автоматом прикрывает шрам над брюками. Тэву ухмыляется и кивает головой. Он узнал его. Как? Чжан поправляет маску и продолжает свой отточенный до последнего движения танец.

Когда начинается обязательный пунктик шоу и Исин спускается к посетителям, то знакомый из прошлого пользуется моментом, приподнимается, вытягивает из кармана пиджака пачку денег, запихивает их в резинку выглядывающих под светлой джинсой трусов, глядит на светлую полоску кожи и выдыхает в самое ухо:

— Ты незабываем, детка. А шрам украшает тебя ещё больше.

Исин дёргается, задевает на столике высокий стакан из-под пива, который тут же встречается с полом и разбивается. Он поспешно несётся в гримёрку, хлопая и запирая на ключ дверь. Чего он ждал? Следовало понимать, что вскоре Тэву почтит его своим визитом. Но Чжан не думал, что тот его узнает. Сквозь маску. Тогда Исин был блондином, более худощавым, любил экспериментировать с линзами и зачастил в солярий. Сейчас же он смыл весь искусственный загар, предпочитал натуральный цвет своих волос, как и глаз, возмужал, стал увереннее и бесстрашнее. Но проклятый Тэву всё равно его узнал!

Чжан не в курсе, что присутствующий в клубе Чунмён всё это мог наблюдать со стороны, сидя за небольшим круглым столиком, где Исину со сцены его было плохо видно. Если бы только танцор видел, то, как злость исказила красивое лицо переводчика. Ким в курсе, кто это «щедрый клиент». Как же он сразу не догадался, когда благодарил за зажигалку незнакомца, что тот знает Исина?.. Хотя откуда? Но эти странные слова не давали ему покоя. Пока он не отыскал Пака Тэву, того самого, который посмел причинить не только физическую, но и моральную боль Чжану. Не только ему, но и тем ни в чем неповинным парням, умерших от рук монстра, против которого даже закон бессилен.

Чунмён неотрывно следит за мужчиной, который не уходит до тех пор, пока Исин, заметно испуганный, не исчезает со сцены после своего последнего танца. Когда у шеста появляется светловолосый паренёк в синем латексе, Ким замечает, как мужчина расплачивается за выпивку и разбитый ранее Исином стакан, и тут же срывается с места, прихватывая с собой куртку и расталкивая толпу на своём пути.

— Эй, — Чунмён окликает Тэву уже у входной двери «Братьев Ночи», и тот поднимает свой взгляд. — Нужно поговорить. Выйдем?

— Я и так собирался, — спокойно кивает в ответ длинноволосый мужчина, застегивая своё серое пальто.

На улице светает. Чунмён смотрит на часы. Полпятого. Скоро уже объявят о закрытии клуба. Тэву вынимает из кармана пачку сигарет и предлагает одну Киму, но тот отказывается и смотрит на то, как вспыхивает табак.

— Ну и? Что хотел? — выпускает сизое облако дыма мужчина.

Чунмён колеблется и осознаёт, что совершил необдуманный поступок, так глупо вытащив на разговор разгуливавшего на свободе долгие годы убийцу. Нужно было подготовиться, подобрать слова, да и вообще, он мог упечь этого гада за решётку благодаря Чондэ, но нет, мать его, ревность слепит. Ким смотрит по сторонам. Рядом недостроенная высотка, вдалеке виднеются огни причала. Безлюдную тишину нарушают щебечущие птицы.

Тэву пожимает плечами и идёт вдоль узкой дороги, переходя на противоположную сторону. Чунмён молча следует за ним. Они спускаются к побережью и останавливаются возле рекламного щита. Ким ждёт, пока Тэву докурит до фильтра сигарету и выбросит её в урну, зарываясь лицом в шарф. Ветреная осень, легко заболеть.

— И? Долго будем играть в молчанку? — не выдерживает мужчина, глядя на серые воды реки.

Чунмён вспоминает фотографии с Чонином и понимает, что когда-нибудь на его месте может оказаться и Исин. Тэву — чокнутый псих, который почувствовал безнаказанность, а Чжан — его очередная игрушка. Даже если любимая. Нужно уже кончать со всем этим.

— Ты знаешь. Перестань мучить, Исина. Оставь его в покое. Если любишь…

Чунмён не договаривает, слыша сиплый смех мужчины.

— Любовь? О чём ты говоришь? Любовь есть только в книжках, в глупых мыльных телеоперах, песенках. В реальной жизни есть место только для похоти. Всё покупается за деньги или за доброту и отзывчивость. Я хотел Исина. Желал, чтобы он принадлежал мне. Он и есть мой. Моя метка, шрам внизу живота на чувствительной, светлой коже — принадлежность мне и только.

— Он не принадлежит тебе, он любит…

— Тебя? — хмыкает Тэву. — Это всего лишь слова. Где доказательства, как я могу осязать эту вашу «любовь»? Её нет. Посмотри. — мужчина вынимает из внутреннего кармана пистолет и целится им в Кима. — Видишь этот чудесный ствол в моей руке?

Чунмён — долбанный придурок, раз решил, что сможет вести светскую беседу с тем, кто без особых мучений совести убил уже несколько десятков, кто знает, может, и сотен, человек.

— Пули в нём вполне осязаемы, — вертит пистолет Тэву, а глаза его блестят дьявольским огнём. Это мужчина точно им одержим, иначе Киму не понять, для чего нужно было убивать всех «ночных бабочек», которые, как и все, цеплялись за свою жизнь, зарабатывая на неё весьма постыдным способом, но как могли, ведь всё не даётся легко и по щелчку пальцев, нужно заслужить своё место под солнцем. — И скоро твой мозг сам это узнает, когда я пущу парочку пуль тебе в голову.

Бежать, спасаться, прятаться — бесполезно. Здесь и сейчас всё решиться. Момент истины. Чунмён прикрывает глаза, чтобы в последний раз увидеть перед собой любимый образ с нежной улыбкой на устах. Исин улыбался только ему. Он готов умереть за одну только улыбку любимого человека. Особенно за эту ямочку на щеке, единственную и неповторимую в своём роде, и так редко радующую его.

Раздаётся выстрел. Чунмён вздрагивает. Никакой боли. Щеки обдаёт холодный воздух. «Чунмён» — такой родной и мелодичный голос, от которого враз тело покрывается гусиной кожей, а сгусток эмоций рвётся наружу, разрывая грудную клетку — слишком мало места для безмерного счастья. Встряска. Ещё одна.

— Да, очнись же ты! Бежим, ну же, скорей, пока копы не слетелись! — Ким стремительно распахивает глаза, замечая стоящего рядом с ним взволнованного Исина. Тот дёргает одной рукой за рукав куртки, а в другой крепко сжимает пальцами ствол пистолета.

Чунмён тут же бросает взгляд вниз, на асфальт. Темноё кровавое пятно расплывается под мужчиной, который неотрывно смотрит своим мертвым взглядом на небо. Бесполезно. Он не попадёт в Рай. Не после всего, что сотворил. Его круг в Аду один из последних, для самых конченных грешников, которым предстоят мучения от рук тех же, кого они когда-то бросили в этот адский котёл.

— Ты?.. Убил его? — заикается Ким.

Исин замахивается и его пистолет погружается в реку Хан. Он окидывает парня цепким взглядом, а когда понимает, что тот не пострадал, облегчённо выдыхает и отвечает.

— У меня был выбор? Мои руки и до этого были запятнаны кровью, Чунмён. Я не мог потерять ещё одного дорого мне человека…

«Дорогого мне человека» бьет Кима по ушам и заставляет щипать глаза от слё