Бессмысленность одной жизни

Истоки концепции реинкарнации (перевоплощения душ) и бессмертия человеческой личности лежат еще в мифологических представлениях первобытного общества. Карл Юнг говорил о реинкарнации как «об утверждении, которое следует причислять к первобытным утверждениям человеческого рода» /149/.

Понимание того, что человек смертен, писал Эрнст Кассирер в своем знаменитом «Эссе о человеке», «кажется совершенно чуждым мифологической и «примитивной» религиозной мысли» (цит. по /40/).

«Читая «Федон» Платона, – писал он, – мы почувствуем, что все усилия философской мысли заключаются в том, чтобы дать ясное и неопровержимое доказательство бессмертия человеческой души. В мифологическом мышлении дело обстоит иначе. Здесь бремя доказательств всегда лежит на противоположной стороне. Если что-то и нуждается в доказательстве, то это не факт бессмертия, а смерти… Благодаря этому убеждению нерушимого единства и продолжения жизни «первобытная» религия, возможно, является сильнейшим подтверждением жизни, которое мы находим в человеческой культуре».

Независимо от культурно-исторического контекста, люди постоянно искали разумное объяснение смысла однократного бытия человека и не находили удовлетворительного ответа. Правда, в начале древнеегипетской цивилизации он, казалось, был найден и состоял в том, что потусторонняя жизнь является «репликой земной жизни» /69/. Иначе говоря, человек бессмертен, а его земная жизнь есть подготовка к загробной. Именно в этой подготовке и усматривался смысл земного существования. В «Египетской книге мертвых» (около 1500 г. до н. э.) есть такие строки: «Нескончаемое время, без начала и без конца, было дано мне: я наследую вечность, и бесконечность была дарована мне». На этой основе были выработаны достаточно высокие нравственные принципы поведения индивида, зафиксированные в литературе и религиозных догматах того времени. Эти древние представления почти полностью соответствуют более поздним концепциям, свойственным буддизму.

«Египтяне также первыми стали учить о бессмертии человеческой души. – писал Геродот. – Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, как раз рождающееся в тот момент. Пройдя через тела всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Это круговращение продолжается три тысячи лет. Учение это заимствовали некоторые эллины, как в древнее время, так и недавно» /24/.

Однако одновременно существовала антитеза этой концепции, ставшая известной после расшифровки текстов, относящихся к эпохе Среднего и Нового царств. Тексты эти получили странное название – «Песня афериста», в них утверждалось, что все в этом мире – тщета и тлен, поколения людей нисходят в могилы, память о них исчезает, никто из умерших не явился из загробного мира, чтобы рассказать людям об ожидающей их участи, и т. д. Исходя из всего этого, пока живешь, нужно наслаждаться жизнью, ибо ничто не сможет отвратить неизбежную смерть и забвение.

Исход противостояния этих концепций был очевиден. Доктрина «одноразового» наслаждения всеми доступными благами жизни оказалась более привлекательной, чем нравственное самосовершенствование ради пока еще не очевидной следующей жизни. В итоге прозрения древнеегипетских жрецов относительно бессмертия человека были позабыты на многие столетия.

Последующая цивилизация Древнего Востока, так называемая цивилизация Двуречья или Месопотамии, также исключала надежду на счастливую загробную жизнь и бессмертие человека. Путь же земного успеха – послушание, почитание и верная служба. Только они могут помочь достичь долголетия, почетного положения в обществе и обрести возможность наслаждаться радостями жизни, пока смерть не оборвет их навсегда. В древнешумерском эпосе о Гильгамеше эта идея представлена, как говорится, без обиняков:

Кто, мой друг, вознесся в небо?

Только боги с Солнцем пребудут вечно,

А человек – сочтены его годы,

Чтоб он ни делал – все ветер!..

Ты же, Гильгемеш, насыщай желудок,

днем и ночью да будешь ты весел,

праздник справляй ежедневно,

днем и ночью играй и пляши ты!

Светлы да будут твои одежды,

волосы чисты, водой омывайся,

гляди, как дитя твою руку держит,

своими объятиями радуй подругу –

только в этом дело человека!

Подобные настроения были довольно распространены. Мы находим их в более поздних Экклезиасте («Все суета сует!»), в учении Эпикура, Аристиппа и др., считавших смысл жизни в удовольствиях и развивших принципы так называемой этики гедонизма – этики наслаждения.

Надо заметить, что отголоски этого «бунта на коленях» против бессмыслицы однократного существования не изжиты в Западном мире и в Средние века. Примеров этого достаточно много, сошлемся только на Шекспира, который в драме «Макбет» с горечью писал:

Жизнь – это только тень, комедиант,

Паясничающий полчаса на сцене

И тут же позабытый; это повесть,

Которую пересказал дурак;

В ней много слов и страсти, нет лишь смысла.

О том же самом говорят и мыслители нашего времени. В частности, Мишель Монтень утверждал, что «бессмертие обещают нам только Бог и религия, ни природа, ни наш разум не говорят нам об этом». Известен и афоризм Николая Бердяева: «Смерть есть величайшее и последнее зло». Подобные воззрения можно найти у французских материалистов-метафизиков, в частности у Дидро, в философских трудах Фейербаха, Менделеева и других мыслителей. Очень остро бессмысленность одноразового существования переживал Лев Толстой, чье неприятие чуть было не закончилось самоубийством.

«Начиная думать о том, как я воспитываю детей, – писал он в «Исповеди», – я говорил себе: «Зачем?»... Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе: «Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, – ну и что ж!..» И я ничего не мог ответить…

Душевное состояние выражалось для меня так: жизнь моя есть какая-то кем-то сыгранная надо мной глупая и злая шутка… Не нынче-завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся – раньше, позднее, да и меня не будет! Так из-за чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить – вот что удивительно!.. Вот это было ужасно… и я не мог терпеливо ожидать конца… ужас тьмы был слишком велик, и я хотел поскорее, поскорее избавиться от него петлей или пулей…

Теперь я вижу, что если я не убил себя, то причиной тому было смутное сознание несправедливости моих мыслей».

Все же нужно заметить, что позже вера в бессмертие, и в то, что человек есть «часть бесконечного», привела Толстого к принятию идеи перевоплощения.