Дон Кихот Стерженецкий

Однако рекомендация (очень солидная, от того самого приятеля, что принадлежал к числу осведомлённых лиц) не понадобилась. Главный уездный статистик так обрадовался человеку, приехавшему из столицы, что на письмо даже не взглянул.

Алоизий Степанович Кохановский и сам всего год как приехал из Петербурга в эту северную глушь – добровольно, по зову сердца. Был он ещё очень молод, без конца цитировал Некрасова и всей душой верил, что земству суждено преобразить Россию.

Город Стерженец был совсем маленький, можно сказать, вовсе и не город, а среднего размера село. Ни одного каменного здания, церковь, и та деревянная.

Но сидя в гостях у Кохановского и слушая, как вдохновенно тот расписывает революционное значение переписи, Эраст Петрович окончательно уверился, что отстал в своём Массачусетсе от жизни, и что представления о родной стране пора менять.

– Перепись – первый шаг к цивилизованию не одного отдельно взятого слоя общества, а всей народной массы! – горячо говорил статистик, размахивая чайной ложечкой. – Воистину Россия – страна огромных, неограниченных возможностей. Как здесь можно развернуться, если не боишься работы! В каком ещё государстве человеку моего возраста доверили бы дело такого масштаба? Уездище у нас – больше Бельгии. От края до края 500 вёрст. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Распишем, всех распишем! И крестьян, и язычников, и мнихов по скитам! Каждого человечка, уж будьте покойны. Размеры, конечно, гигантские плюс адское бездорожье, но и это не беда, коли с умом взяться. Все деревни по берегам рек стоят, а это, доложу я вам, очень дельно придумано. Летом нетрудно доплыть на лодке, а зимой вообще красота – на саночках, как по маслу!

Наблюдать за энтузиастом и его юной женой, заворожённо внимавшей оратору, было отрадно. Фандорин даже залюбовался Алоизием Кохановским, который своей худобой, долговязостью и в особенности остроконечной бородкой был вылитый дон Алонсо Кехана, разве что в пенсне.

– А что старообрядцы? – осторожно спросил гость. – Не будет ли с ними т-трудностей?

– Это да, – несколько померк стерженецкий идальго. – Это большая проблема. Завтра намереваюсь отправиться по Выге – река такая, к Белому морю выходит, близ Усть-Выжска. Но я-то отправляюсь не вниз, а в верховья. Все наши раскольники живут там… В декабре уже ездил, но не очень удачно, нужно ещё раз. – Он расстроенно подёргал себя за бородёнку, однако долго предаваться унынию, видимо, не умел – снова оживился. – Ах, какие там люди! Золотые сердца! «В рабстве спасённое сердце свободное – золото, золото сердце народное!» Настоящие былинные персонажи – сплошь Пересветы, Осляби и Микулы Селяновичи. – Тут Кохановский сконфуженно улыбнулся. – Правда, я для них – Тугарин-Змей. Ни одного счётчика завербовать не удалось. Но на сей раз я всё предусмотрел, сами увидите. Вы ведь говорили, что желаете меня сопровождать?

– Если п-позволите, – поклонился Фандорин. – Я и мой слуга. Он вас не обременит, совсем напротив.

– Да-да, конечно, очень рад. Я бы и Сонечку взял, она тоже мечтает, – ласково посмотрел статистик на жену, – да нельзя. Раскольники не одобрят.

Очкастую, коротко стриженную Сонечку, курившую папиросу за папиросой, староверы точно бы не одобрили – это было понятно без объяснений.

– Какие у вас основания надеяться, что повторная поездка будет удачнее? – спросил Фандорин.

– Два, и оба стопроцентные, – гордо сообщил Алоизий Степанович. – Во-первых, я получил в губернии портфели для раздачи переписчикам. Дешёвенькие, из коленкора, но портфель для крестьянина – это ого-го! Я сильно рассчитываю на этот стимул. Ну а во-вторых, меня будет сопровождать человек, который хорошо умеет разговаривать с крестьянами. Лев Сократович Крыжов, из ссыльных. Временно назначен товарищем председателя статистической комиссии. Необыкновенная, чудеснейшая личность!