Джаз - антибуржуазная музыка.

Вы слышите этот звук? Нет, нет, прислушайтесь. Это джазист продувает свой инструмент. Так нет же никаких звуков, вы скажете. А я слышу этот шум воздушного потока, через секунду превращающегося в крик птицы Паркера или стон трубы Дэйвиса, в звуковые снаряды, точно попадающие в вашу душу. Как солдат прочищает свою винтовку, так джазмен делает свою арт-подготовку инструмента, чтобы эффектней застить уши и глаза слушателя едким дымом мутных трансовых гармоний и попасть точно в сердце его, слушателя, острыми пиками лихих синкоп.

Родившись в бурное время перемен, настоящий джаз всегда олицетворял бунт, прорыв к свободе и богемную разнузданность. По известному клише двадцатый век начался отнюдь не календарно точно - культурно он стартовал с залпов пушек Первой мировой. Это событие, по меткому выражению А.Гениса, попытка самоубийства Европы, перевернуло ход истории и разрушило скучную до зубовного скрежета буржуазную идиллию, которая, подобно героям «Большой жратвы», решила свести счёты с жизнью, то бишь по-русски с животом, с той лишь разницей, что употребляли внутрь расплавленнй свинец, занюхивая отравляющими газами, простые европейские обыватели в невиданных до той поры масштабах. Воистину большую жатву собрала мадам Смерть в те годы, сменив примитивную косу прошлых веков на технически совершенные орудия массового истребления наивных пейзан и рабочих.

Именно джазовая музыка, в её самой первой, наиболее простой форме, но инкорпорировав в музыку мистический драйв (выражение В.Гайворонского), дала то волшебное снадобье, которое пускай ненадолго, пускай ценой отказа от высокой и вполне репрессивной культуры, но могло залечить раны, нанесённые траншейным Адом, вдруг воплотившемся в нашем богоспасаемом мире. Джаз со своими настойчиво раскрепощающими ритмами, пронзительными гармониями и необычными мелодиями был той духовной анестезией, которая смогла притупить невыносимую легкость бытия, играючи превращавшегося в небытие. Эта музыка, вопринимавшаяся поначалу как шум (канонады -?), отличалась важнейшим качеством - новизной, так заинтриговавшей молодёжь и отвратившей от него старшее поколение с его скучной буржуазной моралью. И каждый раз в калейдоскопически быстрой истории джаза новые стили поражали своей непохожестью на то, что было до них, недаром сороковые годы называют временем «революции бибопа». И таких революций было немало, и каждый раз их участники - прогрессивные молодые музыканты - без тени сомнения сбрасывали очередной обросший жирком коммерции стиль с джазового корабля тогдашней современности. Причём касается это не только стилей джаза, возникших на излёте второй мировой войны и олицетворявшие антибуржуазную эстетику - бибоп, кул, ставшие дорожным сопровождением беспутных хипстеров, но и довоенные формы, скажем, «чикагский» джаз, сформированный белокожими бунтарями - завсегдатаями негритянских кабачков и поклонников горячего чёрного джаза, с таким презрением встреченного поколением их родителей.

Причина такого отрицания буржуазной эстетики джазом коренится в его происхождении. Общеизвестны его африканские корни, где буржуазность не ночевала, разве только в колонизаторских борделях, но в дополнение к этому общий контекст оформления его самых первых форм - прежде всего блюза и регтайма - связан с низшими ступенями социальной лестницы. Джаз - дитя отвергнутых буржуазным обществом маргиналов далеко за пределами радара истеблишмента, чем и объясняется тот шок, который испытало респектабельное общество Америки в начале двадцатых годов, когда шумовые оркестры джаза вышли на авансцену культурной жизни. В этом смысле показателен тот неподдельный интерес к джазу, который проявили и культурная элита, и некоторые функционеры страны, поставившей целью искоренить и саму буржуазную идею, и заодно её носителей - Советской России. В двадцатые годы джазовая музыка вопринималась как естественный союзник в борьбе с капитализмом, эдакий приравненный к штыку анти-декадентский выкрик блюза, он же русская кручина. В стране, прошедщей через тяжелейшую гражданскую войну, начавшую сколь невиданный, столь же и утопический, как выяснилось, социальный эксперимент по постройке бесклассового общества путём физического устранения неуместных в новой реальности прослоек, до предела обострились (от голода-?) культурные рецепторы и джазовая, она же шумовая музыка, пусть пока лишь в наивном варианте, скажем, группы Валентина Парнаха, была принята на ура. Чуть позже в стране стали гастролировать и заезжие звёзды вроде Сиднея Беше, в том числе и из-за океана. Крик души угнетённой расы масс будоражил классовое чувство солидарности с чёрными массами, страдающими под бременем белых эксплуататоров. Да и говоря шире, среда новой музыки в массе своей представлялась сообществом скорее людей низших слоёв, откуда не возьмись ставших обладателями и неведомым высоколобым европейским музыкантам чувством ритма, и тонким пониманием новых гармоний, и владением неслыханными способами игры на всем знакомых инструментах, восходившими к Африке, и захватывающим сценическим поведением.

Мало кто отдавал себе отчёт, результатом какой продолжительной эволюции стал джаз, и уж тем более представителем каких музыкальных и социальных феноменов он был, но все соглашались в одном - истоки джаза в хижинах, которым мир, а не во дворцах, которым война. И ирония в дальнейшей судьбе отечественного джаза кажется максимально горькой: Максим Горький определил её на десятилетия, назвав новый поистине революционный стиль «музыкой толстых». Встаёт вопрос - а не притупилось ли за долгие годы плавания задом с карпами на Капри классовое чутьё бури вестника? Может быть, оторвался человек от реалий отечества, не смог проникнуть в страждущую хлеба и зрелищ душу народную, которую джаз уже начал успешно свёртывать и развёртывать в гедонистском угаре НЭПа? Исследователям представляется, что Горький мог слышать не подлинный джаз, а всего лишь бледную фокстрот-версию в исполнении белого оркестра, но всё равно он своей статьёй выплеснул вместе с коммерческой водой из купели джазового ребёнка со всеми его почёсываниями. Гонения на джаз совпали с очевидным перерождением советского проекта, в итоге задушившем любые проявления свободного художественного высказывания, а чем был джаз с его яркостью и глубинной бескомпромиссностью, если не отчаянным рывком к свободе? Каток советской командно-административной системы перестал закатывать джаз в асфальтовые джунгли красной буржуазии лишь во время хрущёвской оттепели, переключившись на более опасного противника в лице рок-музыки.

Теперь, в наше время, понимаешь, до какой же степени джаз был поглощён буржуазным истеблишментом в течение каких-нибудь двух десятилетий, если даже в отечестве, пускай сквозь малопроницаемый железный зановес советское музыковедение совершенно не заметило реванша свободного духа в революции бибопа и того вектора, который, судя по всему, навсегда оторвал джаз от эстрады и позволил вылететь многокрасочной бабочке современного джаза из закостенелого кокона коммерческого свинга. Причина этой слепоты могла состоять в том, что изменения ожидались не изнутри самого джазового проекта, считавшегося безнадёжным, а из других, более угнетённых социальных слоёв (примерно такое произошло несколько позже - с появлением рока). К тому же претензия бибопа на интеллектуализм для советской идеологии иезуитским образом связывала его с формалистскими экпериментами академического авангарда, и тут уж заточенное-на перо борзописца Городинского городило в «Музыке духовной нищеты» какую-то прямо фантастически безграмотную ахинею и не знало пощады.

А что может с большей степенью наглядности продемонстрировать антибуржуазную сущность джаза, чем скорое появление радикального фри-джаза, смело отбросившего органичители прошлого, такие - казалось бы, незыблемые - элементы музыкального текста, как гармония, мелодия и ритм? Причём, как и всегда в переломные эпохи, в этот индивидуальный музыкальный экстремизм включились не только склонные к доморощенному марксизму черные националисты, но и вполне респектабельные белые музыканты, часто органические лефтисты. Краска джаз-авангарда пришлась очень кстати в культурной палитре шестидесятых, времени торжества утопического либерал-социализма с его культом нового отношения ко всему, слома (в очередной рад) традиционных (они же буржуазные - на новом витке истории) ценностей и запрета запрещать. Джаз, а позже и его гибридные формы, активно включился в этот неистовый карнавал свободной любви, духовности и музыки, продлившийся недолго, как и любая волатильная среда, но оставивший после себя память о недостижимых художественных вершинах (одно имя Колтрейна чего стоит). Эти экспериментальные полотна звуков, во многом составившие подкладку-саундтрек контркультурного взрыва, изменившего мир, составляют не просто золотой фонд джаза, а пример и образец для современных музыкантов, ищущих духовного откровения, а не денег и популярности.

Так что прав Алексей Максимыч, горький ты наш. (Псевдо-) Джаз - музыка толстых, а подлинный джаз это музыка худых, искусство отверженных, натур ранимых и тонких.