Сдерживание эмоций

В Мюнхене я была знакома с людьми, которые заикаются. Все они были мужчины, и все без исключения не были способны разозлиться. Один парень был ученым, он был женат на хрупкой маленькой женщине, которая ходила с большой тростью. И несмотря на то, что все свое время она проводила в спа-салонах и ни дня не проработала, она целыми днями рассчитывала бюджет семьи, подсчитывая доходы. Унизительнее всего было то, что своего мужа она поставила на довольствие, как маленького ребенка, требуя от него обращаться за разрешением всякий раз, когда он собирался потратить несколько центов сверх определенной суммы. Все мы делились своими историями на наших собраниях, что способствовало веселой атмосфере.

Однажды на группе меня спросили, отчего, по моему мнению, я никогда не злилась в своей жизни. Я ответила, что, возможно, это связано с тем, что я часто сталкивалась с разными ограничениями и тупыми методиками, что и послужило как прививка от злости. Возможно, я была отчасти горда собой, называя себя «Хорошим игроком» или другими лестными прозвищами. Однажды я решила, что когда я разозлюсь на кого-нибудь, то я не буду использовать слово «злость». Я буду говорить «Праведный гнев». Злость - плохое слово, а Праведный гнев - замечательный термин, напоминающий мне о Боге на горе Синай, который предъявляет ультиматум стоящим внизу людям.

А за несколько месяцев до этого я разозлилась по-настоящему. Это произошло на общесемейном сборе. А вывела меня из себя моя сестра, допустившая замечание по поводу моего “местонахождения”. На самом деле эта вспышка гнева не была такой уж ужасной, просто для меня это было необычно. Мне было 31, и до этого дня я никогда не сердилась. Просто не могла себя заставить. Что-то со мной было не так? Никогда я не задавалась вопросом, оправданна или нет моя злость. Я считала, что если я выйду из себя, то этому не будет никаких оправданий.

После этой истории я вернулась домой в Мюнхен, а также и к своим речевым занятиям. Может быть, специалист, ведущая занятия, и преуспела во всем, что касается управления группой, но, как мне показалось, это стоило ей мыслительных способностей и индивидуальности. Фрау Вейбар (так это звучало по-немецки) говорила на плохом английском, с гортанным немецким акцентом, и имела довольно причудливые представления по поводу того, как остановить заикание.

Моим партнером по этим занятиям был немец по имени Ганс, еще один заикающийся, который утверждал, что он никогда не позволял себе разозлиться. В моменты, когда фрау Вейбар покидала класс, мы могли поговорить. Мы посмеивались над тем, что же там с нами должно быть не так, раз мы не можем как следует разозлиться. Ганс рассказал мне о своих друзьях, выйти из себя для которых практически невыполнимая задача.

В любом случае, занятия возобновлялись, мы занимались тем, чем обычно занимаются люди с заиканием: вставали, вдыхали, выдыхали, внимательно слушали фрау Вейбар, которая в «надцатый» раз рассказывала нам о том, что заикание появляется из-за поверхностного дыхания. И если бы она смогла просто заставить нас дышать глубоко (в то время это называлось «диафрагмальное дыхание»), то, возможно, мы бы не заикались так сильно (хотя, по правде сказать, в слово «исцеление» она не верила).

Затем она начала свой монолог. Свою обличительную речь фрау начала с утверждения: «Заикание невероятно разрушительно… это очень плохо, так?»

Я уже знала что произойдет, ответь я утвердительно, но до Ганса, похоже, не дошло. Он совершил ошибку, согласно кивнув в ответ на ее вопрос.

После этого фрау повернулась к Гансу. «А потом что? Что????» Она подразумевала этим вопросом, что Ганс никогда бы не заикался, если бы не получал от этого какую-то выгоду. Она не раз давала понять, что люди которые имеют проблемы с речью, намеренно не хотят говорить правильно. Либо для того, чтобы манипулировать людьми, либо просто играют на публику.

Ганс всегда выглядел так, как-будто только что проснулся после ночного кошмара. И этот Ганс со своими торчащими вверх волосами, быстро собрал свои вещи, пробормотал что-то про невыключенную плиту и ушел. Бросил меня одну наедине с фрау Вейбар.

И она продолжила допрос: “А ты Руууут. У тебя был плохой тетство? ” Я ответила, что нет. Когда она пошутила насчет американской привычки рано приучать детей к горшку (утверждение совершенно необоснованное), я испытала невероятное искушение подыграть ей, искушение сказать ей, что я до 12 лет ходила в памперсах, но я продолжала: вдох, выдох, вдох, выдох…

Я уже знала, что наедине с собой я могла читать вслух без малейших ступоров на протяжении многих часов. И я очень хотела спросить отчего это так, ведь и в том и в другом случае, заикаюсь я или нет, я использую тот же самый речевой механизм. Поэтому я на минуту прекратила свои упражнения и спокойно спросила: «Могу я задать вам вопрос?»

«Мы сейчас как-раз на полпути, чтобы узнать что-то новое», - ответила фрау Вейбар.

«Но это совсем не ново для меня», - я ответила.

«Это момент обучения. Мы позже найдем время для момент говорения», - убеждала она меня. Она всегда отвечала в стиле почтовых телеграмм.

«Может быть, мы найдем время на момент понимания и сейчас и потом?», - сказала я, и мой голос оставался таким же спокойным.

«Тебе нужно работать над дыханием», - ответила фрау.

«Но почему?», - спросила я.

«Потому что неправильное дыхание - причина заикания».

«Да я знаю: это то, во что вы верите», - отвечала я.

«Я не верю в это, я это знаю».

«То есть, вы хотите мне сказать, что когда я говорю, мне нужно останавливаться каждый раз, чтобы напомнить себе ’cделай глубокий вдох’?»

«Глубокий вдох с диафрагма», - поправила она меня.

«Хорошо, хорошо. Но когда я думаю о дыхании, я заикаюсь сильнее», - я объясняла просто.

«Вам не стоит посещать занятия, если вы не верите в ту методику, которую мы предлагаем, мисс Рууут».

Внезапно мне стало все равно. Я устала быть покладистой. Я устала от ее нотаций, от грубости и от тех идей, которые она проповедовала, и которые никак не соответствовали моему собственному опыту и собственным наблюдениям.

Я все еще делала вдох-выдох, вдруг БУМ!! Я не могла себя больше сдерживать. Мой голос задрожал… «Так… да, было бы очень интересно узнать, что же, по-вашему, вызывает и излечивает заикание». Я старалась скрыть, как дрожит мой голос.

«Это уже лет 10, как известно специалистам, Рут», - заверила меня фрау Вейбар.

И тут это случилось. Мой голос дрожал как сумасшедший, но мне было уже все равно: «Вы знаете, что вы, преподаватели, делаете?». Я почти захлебывалась: «Вы заставляете таких людей, как я, не доверять своей природе, отбрасывать свои наблюдения. Вы требуете от меня не задавать вопросов, или не хотите отвечать на них, когда я спрашиваю. Я просто в бешенстве и не собираюсь это больше выносить».

Я видела свое лицо в маленьком квадратном зеркале, украшенном противными золотистыми крапинками, которое висело на противоположной стене. И вид был не из приятных. Я видела 30-летнюю женщину со всклокоченными рыжими волосами и красным лицом. Никогда бы не подумала, услышав эту фурию в зеркале, что она когда-либо заикалась.

Водянистые голубые глаза фрау Вейбар за очками в бирюзовой оправе расширились. Пока я кричала, она напряженно разглядывала что-то в календаре, после чего выдала эффектную фразу: «Ты была рождена, чтобы стать великой силой в этом мире». Я почти уверена, что она вычитала эту фразу в календаре, от которого все не могла оторвать глаз.

«Но я не могу контролировать эту силу», - кричала я. «Я устала от того, что не могу высказать то, что считаю нужным! И чем больше я думаю о том как говорить, как дышать, тем больше во мне этот конфликт, тем сильнее я заикаюсь. Эти мысли и портят все…»

«Будет лучше, если ты уйдешь. Уйдешь и больше не вернешься. Гертруда приготовит счет».