Глава XII. В поисках сокровища

Пересекая горные хребты и водные потоки, встречая и провожая зиму и лето, даосы и их юный ученик провели в странствиях без малого два года.

Чжан Хэдао в тот год уже исполнилось восемьдесят восемь, Ван Цзяомин был на десять лет его моложе, а Цзя Цзяои было семьдесят шесть. Большинство людей в таком возрасте уже не в состоянии вести активный образ жизни, а тем более путешествовать по пустынным горам. Даже и те из них, кто сумел состариться, не нажив болезней, наверное, не выдержали бы и малой доли тех трудностей и лишении, которые выпали па долю странствующих даосов. Но сами даосы, как бы тяжко им ни приходилось, оставались по-детски безмятежны и веселы. В этом огромном мире они чувствовали себя как рыба в воде. Казалось, ничто не могло омрачить наполнявшую их радость бытия. А то обстоятельство, что рядом с ними был ученик и будущий преемник по школе, сообщало их жизни неисчерпаемый смысл. И неважно, что одежда их уже порядком износилась и выцвела на солнце — дух был все так же бодр и свеж. Увидев их в компании обыкновенных людей, любой человек с первого же взгляда понял бы, что эти четверо «познали правду жизни».

Ни на день старики не забывали о своей главной обязанности: передавать секреты школы своему будущему преемнику. И Ван Липин каждый день узнавал от них что-то новое о секретах Дао, но получал он эти знания не в виде систематического, отвлеченного обучения, а как бы «по случаю», в связи с той или иной житейской ситуацией. Нужно только иметь желание совершенствоваться — а повод для этого всегда найдется,

Во время странствий в горах питаться тоже приходилось по случаю. А если раздобыть еды было невозможно, никто не говорил, что хочет есть. Каждый знал, что если он об этом скажет, то сам себе уготовит ловушку: остальные тут же пошлют его за едой. Ван Липин поначалу не понимал этой маленькой хитрости своих учителей и по молодости лет всегда первым говорил о том, что пора бы поесть, а потому, к вящему удовольствию своих спутников, сам и бегал по окрестностям в поисках пищи.

Во время еды странники поступали согласно поговорке: «Монахов много, а похлебки мало», и не делили пищу на равные порции. Обычно всю провизию складывали в одну кучу, а потом каждому с общего согласия выделяли его долю.

Со временем Ван Липин начал понимать, что выдерживать долгие переходы — дело нетрудное. Гораздо важнее держать под контролем свое состояние, чтобы ненароком не поставить себя в неудобное или невыгодное положение.

Однажды Цзя Цзяои вот так «подставил себя», когда Цзя Цзяои принес немного лепешек с овощами. Все четверо сели в кружок и принялись делить еду.

Поглаживая свою длинную бороду Чжан Хэдао сказал:

— Я старше всех и уже не такой сильный, как вы. Поэтому я должен получить большую долю..,

— А я еще расту и, если не буду есть вдоволь, не вырасту, — тут же вставил свое слово Ван Липин. — Старые люди должны позаботиться о моем будущем.

В свою очередь и Цзя Цзяои «воззвал к справедливости»:

— А я за этими лепешками ходил, и раздобыть их было нелегко. Поэтому мне причитается половина, а остальное делите как хотите.

— Это еще почему? — отозвался Ван Цзяомин. — Я здесь присматривал за твоими вещами, так что мы оба трудились, и должны получить поровну. Думаю, нужно сделать так: еду поделить на три части, нам с Цзя Цзяои дать по одной части, а третью пусть поделят между собой старший наставник и Юншэн.

Видя, что его спутники не намерены прислушиваться к призыву «почитать старших», Чжан Хэдао решил уступить.

— Давайте поделим еду поровну, — предложил он.

— Нет, не пойдет, — возразили его ученики, — Делить поровну — это бессмысленно, да и несправедливо.

Однако никто так и не смог предложить приемлемого для всех решения. Тогда Чжан Хэдао предложил свой «хитрый план».

— Ну ладно, — сказал он. — Не будем спорить. У меня есть один способ, самый что ни па есть справедливый.

— Что за способ? Говорите скорее, учитель.

— Положим лепешки вот здесь и все разом набросимся на них. Возможности у каждого будут равные, разве это не справедливо?

— Отлично! — согласились остальные.

Магические «птичьи» письмена. Гравюра XV в.

Чжан Хэдао положил лепешки на лежавший поблизости валун. Даосы одновременно ринулись к нему с разных сторон, четыре руки протянулись к лепешкам, четыре лба чуть не столкнулись друг с другом.

Цзя Цзяои первым выскочил из этой толчеи.

— Нет, нет, нет, здесь собственную рожу некуда воткнуть! — закричал он, размахивая руками. — Идите вы куда подальше!

— А нам только того и надо, — смеясь, откликнулся Чжан Хэдао. — Ты любишь свою рожу, а мы любим лепешки!

Но и втроем было все еще нелегко пробраться к еде, поэтому Ван Цзяомин тоже отказался от борьбы. В итоге осталось лишь два претендента. Чжан Хэдао и Ван

Липин, хватая лепешки по очереди, быстро съели все подчистую. А Ван Цзяомин заметил, что Цзя Цзяои повернулся к нему спиной и сразу сообразил, что на то имелась веская причина. Быстро подбежав к Цзя Цзяои и заглянув через его плечо, он увидел, что тот держит в руке большую морковку. Не говоря ни слова, он схватил эту морковку, разломил ее на две части и отдал одну половину Цзя Цзяои.

Одной лепешкой или одной морковкой не наешься, но когда с тобой делятся последним, на душе становится легче. И звучит в горах человеческий смех — событие ох какое редкое в таком пустынном месте.

В атмосфере этой непринужденной, искренней дружбы проходили месяцы и годы. Ничуть не теряя уважения и любви друг к другу, даосы вечно «разыгрывали номера» друг с другом, устраивали друг другу «проверки», словно состязаясь в сообразительности и остроумии. Прожившие долгую и трудную жизнь, они остались вечными детьми, которые как будто не знали никаких обязательств и ограничений и даже не замечали страшных событий, потрясавших в те годы страну. Казалось, им было все равно — север или юг, правое или левое. Их сознание было подобно светлому диску луны, их мысли напоминали водный поток, свободно несущийся куда-то вдаль: пыль и грязь мира не приставали к ним, Все было в них неподдельно, естественно и гармонично. Все они делали весело и красиво. Поистине, в них сходились воедино путь Неба, путь Земли и путь Человека. Это было незабываемое для Ван Липина время -вторая вершина в его жизни.

Теперь Ван Липин наконец-то понял, в чем состояло назначение его жизни: он должен быть достоин своих учителей, он должен жить так, чтобы не посрамить их память.

Магические «птичьи» письмена. Гравюра XVв.

В глазах старцев вскормленный ими «ребенок» уже вырос и возмужал. Ибо Ван Липин уже понимал, что значит быть настолько чистым сердцем, чтобы жить одной жизнью со всем миром.

Это чувство внутренней слитности с единой живой вселенной рождало неизъяснимо-радостную свободу духа, в которой таяли, как льдинки на солнце, все низкие, мелкие чувства, внушаемые мирской суетой. В этой великой свободе духа и таилась разгадка веселого, даже игривого настроения, которое, кажется, никогда не покидало старых даосов,..

В тот день они шли по широкой горной дороге. Неожиданно группу странников обогнал грузовик, поднявший за собой тучу пыли. Чжан Хэдао взглянул себе под ноги — его старые сандалии уже вот-вот порвутся. Цзя Цзяои как будто понял, что у учителя на уме, и деловито поправил котомку на спине, словно говоря: «Все в порядке!». Тут и Ван Цзяомин подтянул пояс, словно тоже хотел сказать: «Все будет хорошо!».

Один только Ван Липин смотрел вслед удалявшейся машине. Обернувшись, он увидел, что сзади к ним приближается еще один грузовик.

Едва грузовик поравнялся с путниками, все три старика как по команде прыгнули в кузов. На мгновение опешивший Ван Липин бросился вдогонку за грузовиком, а старцы глядели на него из кузова и весело смеялись. Ван Липину пришлось пробежать добрую сотню метров, прежде чем он догнал грузовик и, подтянувшись на руках, перемахнул через борт. Старцы все так же дружно смеялись. Ван Липин невольно покраснел. Шофер грузовика, сосредоточенно глядевший на дорогу, и не догадывался, что у него в кузове появились пассажиры. Внезапно он услыхал за спиной гром-кип хохот. Удивительно! Здесь, в горах, нет ни машин,

ни людей, не видать и прохожих, кто тут может смеяться? Прислушался еще — кажется, смеются где-то поблизости. Посмотрел шофер в заднее окошко и видит: в кузове сидят какие-то старички.

Водитель тут же остановил грузовик, вышел из кабины, встав на подножку, и хотел было уже расспросить стариков, кто они такие и зачем залезли в его машину — а их уж и след простыл! Пока водитель в недоумении топтался на подножке и смотрел по сторонам, сзади его кто-то окликнул: «Спасибо, уважаемый, что подвезли!» Шофер обернулся и видит: стоят перед ним все те же трое стариков и юноша.

Незнакомцы поклонились ему и пошли прочь. Не успел водитель рта раскрыть, как они уже исчезли за поворотом. А не заметил он их в кузове потому, что даосы на некоторое время сделались невидимыми.

К вечеру даосы достигли подножия знаменитой горы Хуашань. С одного взгляда можно было убедиться в том, что та гора и в самом деле необыкновенная: по форме она напоминает великана, подпирающего небо, воздух вокруг прозрачен и свеж, а на склонах высятся рядами бирюзовые скалы необычайной красоты.

Гора Хуашань — одна из священных гор Китая. Среди даосов она зовется Западным пиком. Издавна селились на ней даосские отшельники, а на вершине горы, по преданию, растет отрава небожительниц», дарующая бессмертие. Венчают гору пять отвесных пиков, до которых можно дойти по единственной узкой тропинке, да и этот поход небезопасен. Самое подходящее место для отшельнической жизни! А недалеко от подножия горы течет, петляя среди холмов, Хуанхэ — Желтая Река. К северу простирается бескрайняя равнина, в южной стороне громоздятся гряды остроконечных

гор, так что Хуашань как бы обозначает границу между двумя частями Китая — равнинной и горной.

С древности «мужи Дао» занимались в этом месте духовным совершенствованием. Четверо даосов тоже пришли сюда с этой целью.

Трое стариков и юноша, выстроившись цепочкой, карабкались вверх по узкой, почти отвесной тропе. Вихрь «культурной революции" не пощадил и эти места. Здесь уже побывали хунвэйбины, оставившие повсюду уродливые следы своей «революционной» деятельности: разрушенные кумирни и беседки, замазанные краской старинные надписи, разбитые статуи богов, Прежде старикам не раз приходилось бывать на горе Хуашань, им было невыносимо видеть эти разрушения.

Где-то на полпути к вершине, прижимаясь к отвесной скале, Чжан Хэдао показал Ван Липину на высившийся напротив пик и сказал:

— Вот там когда-то жил знаменитый даос Чан Чжэньцзы, один из семи истинных учителей Севера". Говорят, Чан Чжэньцзы выдолбил себе там пещеру, чтобы заниматься в ней медитацией. Но едва он закончил работу, как друг-даос попросил его одолжить ему эту новую обитель. Чан Чжэньцзы отдал ему свою пещеру, а сам выдолбил себе другую. Но и ту пещеру у него выпросил какой-то даос. Вот так Чан Чжэньцзы переходил с места на место, выдалбливая пещеры и отдавая их другим подвижникам. Лишь в семьдесят второй пещере он смог, наконец, заняться медитацией, и там он обрел Дао.

Потом даосы остановились у полуразрушенной старинной беседки,

— Здесь даос Чэнь Чуань играл в шашки с первым императором династии Сун, — сказал Чжан Хэдао. — А на кон они поставили два окрестных уезда. Император в тот раз проиграл, по Чэнь Чуань не стал брать себе уезды, а только попросил императора освободить их жителей от податей, Позже Чэнь Чуань тоже занимался здесь совершенствованием. Особенно прославился он своей техникой совершенствования посредством сна.

Даосские талисманы, сочетающие рисунок и каллиграфию

Ван Липин задумался на минуту: выдолбить в отвесной скале маленькую нишу и жить в ней, рискуя каждое мгновение свалиться в пропасть... Вот как надо взращивать в сердце покой!

Смеркалось. Даосы все еще продолжали карабкаться вверх по узкой тропинке, как вдруг ущелье наполнилось шумом, и в лицо ударил прохладный ветер, который тут же стал резко усиливаться. Путники едва успели укрыться за большим валуном, В одну минуту небо почернело, налетевший вихрь взметнул в воздух сухую траву вперемешку с пылью. Казалось, вокруг пустились в пляс, сворачиваясь кольцами, множество гигантских драконов. Рев ветра смешался с мелкой дробью катящихся камушков и шорохом песка, швыряемого вихрем на скалы.

Дело происходило в третий месяц весны, когда на юге Китая уже вовсю цветут травы, а к северу от хребта Циньлинь еще только-только появляются первые зеленые ростки. Циньлинь, подобно гигантской ширме, преграждает путь т север теплому ветру с Юга, а гора Хуашань — как главная застава в этой горной гряде: весенние южные ветры в этом месте наталкиваются на глухую стену и, не находя выхода, преображаются в яростный вихрь. Юг, как известно, — страна стихии Огня, энергия же Огня отличается сухостью. Гора Хуашань «располагается в Срединном краю и сдвинута к Западу», поэтому ей соответствует стихия Металла. Южный ветер, закручивая свою карусель на горе Хуашань, мало-помалу охлаждается и, прорываясь дальше на север, приносит с собой прохладу и влагу. Благодаря этому он становится особенно благодатным для растений.

Подождав, когда вихрь стихнет, четверо путников двинулись дальше вверх по тропинке. Стало уже совсем темно, на небе показалась луна, окрестные скалы потонули в ночном сумраке, а под ногами разлилась бездонная черная пропасть.

Учителя шли так легко, словно летели по воздуху. А Ван Липин, в первый раз попавший на Хуашань, все никак не мог приноровиться к внезапным порывам ветра, которые, казалось, влекли его в незримую бездну. Наконец, путники вышли на ровное место и уселись отдохнуть. Учителя показали Ван Липину особые дыхательные и гимнастические упражнения.

Выполнив их, Ван Липин почувствовал себя отдохнувшим и свежим, будто и не было за плечами многочасового подъема в гору. Здесь же, почти на самой вершине священной горы, Чжан Хэдао обучил Ван Липина секрету «созерцания метаморфоз облаков».

Это упражнение давало наилучший результат как раз на вершине горы Хуашань.

Путники присели у родника с чистой, как хрусталь, водой. Здесь, на самом краю земли, Ван Липина преследовало ощущение, будто звезды и огромный купол небес, стройные пики и ручьи, травы и деревья составляют с ним одно целое. Весь мир казался ему родным домом.

Высившиеся вокруг скалы понемногу растаяли в облачной дымке, похожей на парное молоко, и в этом мареве, переливавшемся всеми цветами радуги, время от времени возникали и таяли причудливые фигуры: низвергались с небес грандиозные водопады, проносились мимо кони и развевались боевые знамена, протягивали к небу свои длинные ветви гигантские деревья... Одно время Ван Липину даже казалось, что он видит. даоса в старинных одеждах, лежащего в непринужденной позе среди камней.

— Ну как, видел патриарха Чэнь Чуаня? — услышал Ван Липин голос старшего наставника.

— Это тот самый лежавший даос? — переспросил Ван Липин.

Чжан Хэдао засмеялся и ничего не сказал, Но Ван Липин и сам все понял. Сердце его забилось сильнее от неожиданно нахлынувшего волнения.

Образы, являвшиеся Ван Липину на горе Хуашань, многие сочли бы галлюцинациями или атмосферными явлениями. В действительности люди, владеющие секретами «внутреннего делания» умеют вызывав к жизни события прошлого по их «энергетическим» следам. На горе Хуашань, да и на других священных горах даосов, это удается особенно легко благодаря необычайно плотной концентрации энергии. Как мы помним, Ван Липин во время своих занятий разными путями проникал в иные временные измерения: он мог вернуться к событиям своей жизни, предшествующим его рождению, или в момент инициационной смерти за короткий срок прожить целую жизнь. В этом состоянии уже не бывает забвения; просветленное сознание есть сама память, которая охватывает весь жизненный цикл. Такая всеобъятная память возможна потому, что в сознании человека, как подлинно «маленькой вселенной», хранится информация о строении всего мира, и никакие перемены в мире не могут эту информацию стереть. По сути совершенствование у даосов означает не что иное, как осознание этой информации.

Пройдя строжайшую школу даосской аскезы, Ван Липин достиг такого уровня, когда он и воспринимал, и чувствовал, и мыслил не так, как обыкновенные люди. Обычно люди воспринимают мир вокруг себя именно как окружающий мир: попав в какое-нибудь новое место, они исследуют по отдельности климат, ландшафт, водные пути, чтобы определить, насколько благоприятна данная местность для жизни, работы и отдыха, можно ли строить здесь заводы, рудники и т. п. Но Ван Липин поступает иначе: он как бы всем телом воспринимает самое качество состояния Неба и Земли в этом месте, улавливая мельчайшие нюансы ситуации, и тут же определяет, как лучше здесь жить и чем лучше заниматься. Такое восприятие свойственно тем, кто достиг уровня «Неба, Земли и Человека»,

Вскоре после того как даосы закончили свои бдения, небо на востоке побледнело, и первые лучи нового дня озарили далекие пики и верхушки сосен, под которыми сидели странники. Чжан Хэдао и его спутники продолжили свой путь наверх и часа через два достигли центральной вершины горы Хуашань — Пика Яшмовой Девы, Там они снова спокойно уселись, созерцая раскинувшийся вокруг сказочно-прекрасный пейзаж.

Ван Липин добился полной сосредоточенности внимания, и ему вдруг почудилось, будто гора медленно вздымается и опадает, будто дышит. Хотя вокруг царил покой, внутри этого покоя ощущалось затаенное, но могучее движение. Небо и Земля, человек и горы каким-то таинственным образом общались между собой, и в этом молчаливом общении рождались одновременно прекрасное и уродливое, доброе и злое, великое и малое. Этот покой, разлитый всюду, вмешал в себя всякое движение в мире, и в центре, в самом средоточии этого вселенского круговорота стоял «бдящий себя» Ван Липин или, точнее, Тот, кто сознавал всякое сознание.

Над окрестными пиками поднимались в воздух и медленно таяли в поднебесье едва заметные струи испарений, насыщавшие воздух животворной энергией Земли. Ветра не было, но облачка, висевшие над пиками, медленно вращались и плыли куда-то, словно подталкиваемые неведомой силой. Ван Липин почувствовал, что в сокровенных глубинах сознания его влечет та же сила.

Чжан Хэдао сидел неподвижно рядом, смежив веки. Лицо его казалось печальным.

— Стихии мира в разладе, энергия гор загрязнена, Поднебесный мир ввергнут в смуту, трудно за один раз достичь чистого покоя, — сказал Ван Цзяомин, глядя на его лицо. Потом он обернулся к Ван Липину и спросил:

— Ты можешь читать по лицу учителя?

Ван Липин утвердительно кивнул. Он уже понимал тайный смысл всех явлении вокруг.

В это время протяжный гудок нарушил девственную тишину гор. Далеко-далеко внизу, выплевывая сгустки белого пара, прополз крошечный паровоз. Ночь на горе Хуашань закончилась.

А на востоке уже вовсю разгоралась алая заря. Еще несколько минут — и медно-красное солнце поднялось над горизонтом, соприкоснувшись с цепочкой белых облаков. Глядя на этот безбрежный простор, Чжан Хэдао невольно стал декламировать стихи древнего поэта:

Грозные пики — как воинов строп, Бурные воды кипят, словно в гневе. Узка дорога сквозь горный проход. Гляжу на Западный стольный град, И в сердце теснятся печальные думы. Где былое величие столиц Цинь и Хань(50)? Где стояли дворцы, там сегодня пустыня. Царство в силе — народу горько. Царство гибнет — народу горько.

Постояв на вершине Хуашань, четверо странников спустились вниз и двинулись вдоль хребта Циньлин на запад, обходя шумные города и останавливаясь на ночлег в глухих горных деревнях, где еще сохранились старинные обычаи.

Через несколько дней даосы подошли к горе Чжун-наньшань. Ее зовут еще Дифэйшань, то есть Гора земных легких, или Тайшань — Гора Великого Единства. Среди даосов она издавна почиталась как одно из «счастливых мест». Здесь обитали многие великие мужи Дао.

Пройдя от горы Чжуннаньшань дальше на запад, Чжан Хэдао и его ученики достигли храма Лоугуань — одного из старейших даосских святилищ. По преданию, его построил при чжоуском царе Кан-ване начальник пограничной заставы — тот самый, которому Лао-цзы, уезжая на Запад, продиктовал свою знаменитую книгу (51). Много столетий спустя здесь жил знаменитый даос Люй Дунбинь (52), который, уже будучи ста с лишним лет от роду, «лицом был свеж, как ребенок». Люй Дунбинь почитается, помимо прочего, как основоположник практики «естественного обмена энергии», распространенной среди даосов Северного Китая.

Сущность метода «естественного обмена энергии» состоит в том, чтобы посредством единения сознания, духа, воли и энергии осуществлять в себе мировой круговорот Великого Дао.

Этого можно достичь самыми разными способами и даже обыкновенной ходьбой. Впрочем, ходить ради духовного совершенствования тоже надо уметь. Обыкновенные люди ходят, не задумываясь над тем, что делают; их мысли витают где-то далеко, сознание, душа и энергия находятся в разладе, поэтому и время, которое они тратят на ходьбу, уходит для них впустую. Между тем есть старинная поговорка, гласящая: «После еды пройди сотню шагов — и доживешь до девяноста девяти лет».

Если заняться ходьбой, сконцентрировав внимание и расслабившись, как принято в даосской практике медитации, благодаря ходьбе вы сможете поправить здоровье и удлинить свой жизненный срок.

Главный секрет правильной ходьбы — как и всякого совершенствования в даосизме — состоит в гармоническом совмещении тела как «маленькой вселенной» с космосом. Владея методикой «естественного обмена энергии», можно произвольно расширять или, напротив, сужать границы своего «тела», ведь человек способен, как уверяют даосы, «жить одной жизнью со всем сущим», и эта сопричастность «единой жизни» мира оказывает целительное воздействие на людей. В этой общежитийной жизни сполна раскрываются жизненные свойства каждого человека.

Метод «естественного обмена энергии» разделяется на три уровня и девять приемов,

Первый уровень: «исцеление от болезней и продление жизни». Этому уровню сопутствуют три приема: ходьба с обычным дыханием, ходьба без дыхания и ходьба с внутренним дыханием.

Второй уровень: «возвращение к истоку вещей, вечная жизнь космоса». Этому этапу соответствуют прямой энергетический контакт с вещами и техника метемпсихоза.

Третий уровень: «жизнь в согласии с метаморфозами Дао», слияние «небесного» и «человеческого». На этом этапе даосский подвижник обретает способность «передавать духовную силу» и становиться невидимым.

Три названных уровня совершенствования соответствуют мирам «небесного», «земного» и «человеческого». Глубинный же смысл этого духовного пути заключается для даосов в овладении собственной судьбой. Ибо, по их убеждению, смерть не является для человека некоей роковой неизбежностью. Все дело в том, что люди, в сущности, почти ничего не знают о моментах рождения и смерти. Весь их опыт ограничивается «жизнью», заключенной между этими двумя моментами. Даосы же уделяют рождению и смерти не меньшее внимание, чем собственно жизни.

Почему человек рождается? Почему в некий момент времени возникает мое «я»? Какое воздействие оказывает этот момент на мою последующую жизнь? Какие перемены происходят с человеком в момент смерти? И существует ли человек в какой-либо форме после смерти? Наконец, может ли человек отсрочить свою смерть и жить сто, двести, триста лет? Может ли человечество существовать вечно или ему суждено рано или поздно погибнуть вследствие космическом катастрофы или под бременем собственной цивилизации? На все эти вопросы наш жизненный опыт не может дать ответа. Но даосы не ограничивают себя обычным «жизненным опытом». Они стремятся открыть новые измерения бытия и, чтобы добиться этого, готовы экспериментировать на самих себе. Вместе с тем они ищут ответы на важнейшие вопросы жизни в древних даосских книгах. Каких бы высот ни достигало общество в своем развитии, физический мир вокруг людей остается прежним, и все превращения в нем свершаются по установленным законам. Жизнь и смерть — две великие загадки, вечно преследующие человечество. Сегодня мы изучаем живое тело с помощью всевозможных приборов. Даосы же изучают жизнь на самих себе. Они реально переживают моменты рождения и смерти. Можно сказать, естественным образом изучают естественный мир.

Какой же из этих двух способов изучения мира -технический или естественный — позволяет глубже" проникнуть в тайны природы?

Обратимся еще раз к загадке рождения живого организма. Ученые не могут искусственным путем породить жизнь, и пока не видно, как это можно осуществить. Тем не менее каждый из нас переживал утробный период развития. Память об этом времени хранится где-то в глубине нашего сознания и нашего жизненного опыта, однако мы не в состоянии извлечь ее оттуда. Можно ли восстановить эти глубинные измерения нашей памяти? У даосов есть свой ответ на этот вопрос.

То же самое касается смерти. Мы знаем, что она неизбежна, но никакой жизненный опыт не поможет нам понять, что такое смерть. Чтобы познать смерть, нужно хотя бы один раз умереть.

Люй Дунбинь так и поступил: он проделал над собой великий эксперимент реального умирания. И смерть открыла ему великую истину вселенной. Она дала ему великую мудрость. Люй Дунбинь и своим ученикам решил любой ценой передать открытый им секрет мироздания и человеческой жизни. Это был мужественный, в чем-то даже безжалостный эксперимент: из трех тысяч учеников умерли восемьсот. Приобретенный ими опыт позволил разработать надежную технику «экспериментального умирания», которая секретно передавалась в школе Лунмэнь в течение вот уже тысячи лет. Однако и до сих пор учителя школы не нашли окончательного решения проблемы воскресения после смерти. Когда Ван Липин на двадцать восьмой день полного голодания и непрерывной медитации пережил свою смерть, его наставники, находившиеся рядом, не знали, оживет он или нет. А сам Ван Липин воспринял этот рискованный эксперимент как данность. По сей день он убежден, что смерть — это единственный предмет, достойный изучения.

Смерть и воскресение, пережитые Ван Липином, означали переход от низшего уровня бытия, мира «людей, событий и явлений», к среднему — миру «Неба, Земли, Человека». Такой переход составлял суть завещанной Люй Дунбинем техники «внутреннего достижения». Речь шла, помимо прочего, об определенной внутренней тренировке организма.

Традиционная китайская медицина унаследовала от древних лекарей-шаманов представление о невидимом внутреннем теле, сокрытом в нашем опытно-воспринимаемом мире. Еще и сегодня наука не может с помощью технических средств выявить энергетические каналы в организме человека, которые легко опознаются опытным путем. Сами даосы пользуются двумя способами обнаружения энергетических каналов: во-первых, благодаря «внутреннему видению», которое достигается в процессе «внутреннего делания»; во-вторых, с помощью специальных пилюль, что делает возможным наблюдать расположение каналов непосредственно на поверхности тела.

Ван Липин в годы своего учения трижды принимал особые пилюли. О том, как это произошло в первый раз, уже говорилось выше. Второй раз он принял снадобье для того, чтобы на его теле проявились энергетические каналы и «линии внутреннего достижения». Тогда ему пришлось долго сидеть в большом чане с горячей водой, выводя наружу следы каналов. Надо сказать, что эти «линии внутреннего достижения» — вещь еще более загадочная, чем энергетические каналы. Они играют особенно важную роль в даосском совершенствовании. Эти линии показаны на помещенном здесь рисунке. Всего их насчитывается шесть.

Передняя вертикальная прямая линия, идущая от лба к паху, называется в школе Лунмэнь «линией прерывания». Если заниматься «внутренним деланием» без опытного учителя, эта линия может легко сместиться в сторону. И тогда медитация способна лишь навредить человеку.

Задняя вертикальная линия, соединяющая точку «байхой» у темени с точкой «хойинь» в промежности, называется «линией отражения», или «срединным каналом». Чувство этой линии дает способность «внутреннего видения». Параллельно ей слева и справа пролегают еще два канала.

Духовное тело в даосизме

Верхняя горизонтальная линия, проходящая от переносицы к затылку, именуется «линией природы». Она связана с действием внутреннего «небесного глаза» и принадлежит области верхнего Киноварного Поля. В груди, от солнечного сплетения к спине проходит «линия силы», соответствующая среднему Киноварному Полю. Наконец, в животе имеются линии двух уровней: выше пупка, примерно на уровне почек, располагается «линия сбережения судьбы», а на расстоянии одного-полутора цуней ниже пупка, то есть в области нижнего Киноварного Поля, проходит «линия пестования судьбы». Первая линия относится к области почек, или «Врат Жизни», вторая — к области нижнего Киноварного Поля.

Из этих шести линий две вертикальные линии можно созерцать посредством «внутреннего видения», четыре же горизонтальные узреть невозможно, но они играют ключевую роль в процессе «обмена энергии». Кроме того, в человеческом пространстве вне тела (даосы различают и такое) имеются еще две линии: восходящая ось ян (ей соответствует спина) и нисходящая ось инь.

Верхняя горизонтальная линия — это канал, по которому человек испускает и вбирает в себя «духовное сияние». Опознание этой линии дает возможность контролировать спонтанное возникновение в мозгу различных образов. Даосские наставники обладают способностью четко «артикулировать» хранимые в сознании образы, выводить их наружу и снова вбирать в себя, достигая полного успокоения духа.

Среди даосов существует техника, именуемая «втягиванием нити природы». Она заключается в следующем: подвижник садится в позу для медитации, погружается в состояние покоя и гармонии, а затем, посредством своего «духовного свечения», втягивает в себя созерцаемые им образы вещей, посылая их в затылочную часть мозга, где располагается так называемое «зеркало по-сленебесного мира» (53). Отсюда духовное сияние проецируется вовне.

Затем можно заняться выявлением в сознании различных образов, которые предстают перед внутренним взором необычайно отчетливо и подробно, и засылать представляемые образы вовне. Постепенно мир вокруг подвижника, первоначально пустой, заполняется разными предметами, которые, при всем их правдоподобии, являются все-таки продуктами работы сознания. Так у подвижника появляется возможность, следуя «нити природы», наполнять мир образами, или принимать образы в себя, и тем самым — стирать всякие границы, отделяющие его от мира. Беспредельное пространство воображения становится отныне его «живым телом», и он обретает способность воспринимать и чувствовать то, что недоступно обыкновенным людям. Соответственно, сам образ мыслей и даже речь подвижника, постигшего свою причастность «к единому телу» Дао, коренным образом отличаются от мышления и языка непосвященного.

На этом уровне постижения пропадает различие между видимым и невидимым мирами: один свободно перетекает в другой. С точки зрения даосов, обыкновенные люди потому и нуждаются в технических приспособлениях для исследования вещей, что их способность восприятия резко ограничена.

У человека, постигшего «одно тело» Дао, мысли без труда принимают форму образов, а мышление даже не нуждается в словах. Такой человек может передавать информацию посредством «духовного света» поверх условностей времени и пространства.

Возможно ли такое?

Тысячелетний опыт школы Лунмэнь свидетельствует, что люди и в самом деле могут обладать подобными способностями. Но чтобы осознать это, мы. возможно, должны уметь не только смотреть вперед, но и оглядываться назад, чтобы лучше видеть истоки всех душевных движений.

Четверо даосов сидели в медитации в пещере Патриарха Люя, задавшись целью определить местонахождение нижнего Киноварного Поля в человеческом теле. На исходе четвертого дня медитации все четверо явственно ощутили в себе «нить пестования судьбы». Тут Ван Липин открыл, что нижний конец этой линии находится на расстоянии 1, 3 цуня ниже пупка. Как раз под ним и располагалось нижнее Киноварное Поле — подлинное средоточие человеческого тела, соответствующее центру Земли и всего мирового круговорота. В храме Лоугань Ван Липин получил тогда великий урок познания Дао. Его учителями на сей раз были сам Лао-цзы и Патриарх Люй Дунбинь.

50) Династия Цинь правила Китаем в конце III века до н, э., династия Хань — с рубежа И века до н. э. до II века н. э,

51) Гуань Инь-цзы — но преданию, начальник пограничной заставы, через которую Лао-цзы покинул Китай, отправляясь в Западные страны. Именно ему преподнес Лао-цзы свою книгу «Дао-Дэ шин». Имеется также позднейшее даосское сочинение, приписываемое Гуань Инь-цзы.

52) Люй Дунбинъ — см. прим. 20.

53) Определение «посленебесный» относится в данном случае к миру явленных форм, то есть миру «вторичному», объективированному.