Умершие неестественною смертью в поверьях русского народа

Неупокоенные мертвецы. Упыри

§ 1. Многие народы земного шара, в том числе и русский народ, строго различают в своих поверьях два разряда-умерших людей. К первому разряду относятся так называемые родители, т. е. умершие от старости предки; это покойники почитаемые и уважаемые, много раз в году «поминаемые». Они пребывают где-то далеко. На место своего прежнего жительства, к родному очагу и к своим потомкам, они являются редко, и то только по особому приглашению, во время поминальных дней.

Совсем иное представляет собою второй разряд покойников, так называемые мертвяки или заложные. Это — люди, умершие прежде срока своей естественной смерти, скончавшиеся, часто в молодости, скоропостижною несчастною или насильственною смертью. Выражаясь словами церковного «мертвенного канона», это те покойники, «иже по-кры вода и брань пожра; трусь же яже объять и убшцы убиша, и огнь попали; внезапу восхищенныя, попаляемыя оть молш, измерение мразомъ и всякою раною». К ним же относятся и «наложившие на себя руки» самоубийцы — удавленники, утопившиеся и т. п., равно как и опойцы, т. е. лица, умершие от излишнего употребления вина, каких весьма много было на Руси; а также лица, проклятые своими родителями, равно как и пропавшие без вести (о них обычно в народе думают, что они похищены нечистою силою). Наконец, сюда же относятся и все умершие колдуны, ведьмы, упыри и т. п., т. е. все люди, близко знавшиеся с нечистой силой и пользовавшиеся услугами этой нечистой силы. По народному воззрению, смерть колдунов никогда не бывает естественною, а потому хотя бы колдун, упырь или ведьма умерли и в глубокой старости, но они относятся по своей смерти не к родителям, а к мертвякам, или заложным.

Как видим, состав этого второго разряда покойников, которых мы ниже, для краткости, везде будем называть народным словом заложные, довольно разнообразен. Но все заложные покойники имеют между собою и весьма много общего. Это покойники нечистые, недостойные уважения и обычного поминовения, а часто даже вредные и опасные. Все они доживают за гробом свой положенный им при рождении век или срок жизни, т. е. после своей насильственной смерти живут еще столько времени, сколько они прожили бы на земле в случае, если бы смерть их была естественною. Живут заложные совсем не там, где обитают родители, а близко к людям: на месте своей несчастной смерти или же на месте своей могилы. Они сохраняют по смерти и свой нрав, и все свои жизненные человеческие потребности, и особенно — способность к передвижению. Они часто показываются живьем людям и при этом почти всегда вредят им. Дело в том, что все заложные покойники находятся в полном распоряжении у нечистой силы; они по самому роду своей смерти делаются как бы работниками и подручными диавола и чертей, вследствие чего и неудивительно, что все действия заложных направлены ко вреду человека. Наконец, для заложных покойников издавна существовал на Руси особый способ погребения, без закапывания трупа в землю, а после — особые места для обычного их погребения. Равным образом, для заложных существуют и особые способы поминовения.

Изложив в кратких и общих чертах воззрение русского народа на умерших неестественною смертью покойников, мы остановимся теперь на отдельных подробностях этого народного воззрения.

§ 2. Общего и широко распространенного названия для умерших неестественною смертью покойников в русском языке не существует. Народ вообще избегает называть определенными и ясными именами опасных существ, а этот род покойников именно опасен. Иногда таких покойников русский народ называет словом мертвяк, т. е. уничижительным названием мертвеца, но это название не может быть названо строго определенным, т. е. техническим, так же как и новоград-волынское название для выходящих из могилы мертвецов: домовик. На Вятке существует более определенное название, не особенно старое, но отразившее прежний способ погребения таких покойников: это заложные. В Уржумском уезде под именем заложных известны «утопленники, удавленники, пропавшие без вести, сгоревшие во время пожара, вообще — все неудостоившиеся отпева-с ния», а также «в лесу заблудившиеся, отцом-матерью про-г клятые и бесом похищенные. По другим сведениям из Вяти ской же губернии, заложный — это «самоубийца, погребен--ный без отпевания». Один наблюдатель из Слободского уезда той же губернии приводит это название в несколько ином, едва ли не более древнем виде: заложенные, что он очень общо и неточно переводит: «умершие».

§ 3. Обычного христианского поминовения самоубийцы, а отчасти и другие заложные покойники — лишаются. «Народ считает даже грехом упоминать их (само-I убийц.— Д. 3.) в заупокойной молитве, не записывает их имен в поминальницы (граматки.— Д. 3.), в уверенности, что душа самоубийцы уже погибла навеки и сколько бы ни молились о ней — молитва не только не умилостивит Бога, а напротив — прогневает его» (Переяславский уезд Полтавской губернии). «Вместо поминок по самоубийцам и скоропостижно умершим делают тайно большие пожертвования на литье колокола: колокол вызвонит милость у Бога несчастному» (Нижегородский уезд). А по другим, «удавленников можно поминать только однажды в год, и именно: сыплют на распутия каких бы то ни было зерен для клевания вольным птицам» (Княгинский уезд Нижегородской губернии).

В Пермской губернии во время поминок приготовляют для покойных родственников особый обед: хозяева расставляют на стол разные яства и напитки, а сами уходят в другое помещение молиться; при этом скоропостижно умершие родственники, утонувшие и сгоревшие не лишаются общего угощения, но так как они недостойны сидеть за общим столом, то для них кушанья ставятся под стол, и не все, а только некоторые.

----------------------------

Тут есть некоторое сходство с Ставровскими дзядами у белорусов, когда поминальное кушанье также ставится под стол. В Дисненском уезде в седьмую неделю по Пасхе справляются так называемые «Стаурусские дзяды», иначе называемые «семка». Последнее название тождественно великорусскому «Семик»; первое же нужно перевести: «поминки в честь Ставра». По местному преданию, поминки совершаются в честь погибших собак богатыря, князя Бай или Буй; имена собак были: Стауры и Гауры. Бай жил будто бы около города Дриссы.

Ночью, кончая пир, белорусы прежде бросали остатки кушаний в огонь и призывали при этом мнимые души собак " Стауры-Гауры". Теперь, перед началом ужина, «старик или отец семейства... берет со стола часть кушанья и ставит под стол; спустившись со скамейки так, чтобы лицо его было в уровень с кушаньями, он говорит: «Стауры-Гауры приходите к нам!» Время совершения обряда также совпадает с поминками заложных покойников; но В. Ф. Миллер высказал совсем иное объяснение этого обряда.

Для сравнения отметим также этот чувашский обряд: помянувши всех своих родственников по именам, чуваши наконец поминают камалзыр виле, т. е. таких умерших, которых некому помянуть, или же таких, которые умерли неизвестно где. В память таких лиц отломленный кусок, вместо того чтобы положить его в чашку (что считается неудобным — мешать его с своими родными), выбрасывают из двери на двор, говоря: «...даю безродным: ешьте, пейте и будьте сыты!»

У татар Нижегородской губернии самоубийцы лишаются поминовения, так же как и погребения.

Ниже мы встретимся с двумя особливыми видами поминовения заложных:

а) на могилы их проходящие мимо кидают ветви и разные иные вещи;

б) в Семик веселятся в честь заложных на местах существовавших прежде убогих домов.

Оба этих способа поминовения заложных связаны с особым способом их погребения, почему они и рассматриваются нами ниже.

§ 4. Заложные покойники доживают за гробом свой век, т. е. положенный им при рождении срок жизни, прекратившейся раньше времени по какому-нибудь несчастному случаю. Это народное воззрение ясно вытекает и почти с необходимостью предполагается из всего того, что мы знаем о заложных из уст народа. Но прямые свидетельства о том наших источников недостаточно определенны.

«Як вмре чоловик своею смертью, то иде або на небо — в рай, або в пекло, до черта. А хто повисытся, або втопытся, той на небо нейде, а ходыть соби по земли... Бо его Бог не клыче, то вин и ходыть, поки не прыйде ему час, значится» (Волынское Полесье).

Сын спрашивает своего повесившегося отца: «Батьку, скажитъ-но вы мени, що то таке, що вы мертвый, а йисте мясо?» «Так мени треба, бо я своею смертью не вмер, мени ще жыты треба».

Определеннее свидетельствуют об этом воззрении данные этнографии якутской и бурятской, а также следующее-поверье полуобрусевшей мордвы села Оркина Саратовского уезда: скоропостижно умерших, опившихся, утопленников и самоубийц жители села Оркина хоронили далеко от села, в лесу, в Самодуровском овраге, в ущелье между двумя круто спускающимися горами. Мордва боится теперь ходить туда в одиночку, так как похороненный там «убивец» бродит по лесу и пугает народ своим криком, «эдаким страшным», особенно под вечер. «Убивца» некоторые видели: он разговаривал с одним мужиком и сказал ему, что он потому ходит, «что век жизни его не кончился» и будет он ходить до тех пор, пока не придет время, когда он должен умереть своей естественной смертью. Тогда он ляжет в могилу и не станет больше бродить, кричать и пугать народ.

Колдуны, по русским поверьям в некоторых местностях, доживают за гробом иной срок — срок своего договора с чертом. «Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью; иначе черти замучат его требованием от него работы. Но если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям... Эти превращения и хождения по свету колдунов по смерти бывают и в таком случае, если колдун заключил договор с чертом на известное число лет, а умер, по определению судьбы, раньше срока. Вот он и встает из могилы доживать на свете остальные годы».

§ 5. Заложных покойников, по народному воззрению, земля не принимает. Так, в Саратовской губернии среди народа бытует убеждение, что «проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие после своей смерти, одинаково выходят из могил и бродят по свету: их, говорят, земля не принимает; тело их будто бы все тлеет, а тень бродит по свету». Колдун перед смертью страшно мучится, ибо «его не принимает земля».

Злодей-разбойник Орловской губернии говорит в народном предании о себе: «Проклял меня Бог, земля меня не принимает, сама смерть боится, и коса ее не дотронется до меня, пока не придет конец этому проклятию».

Тела чаровника не принимает земля, т. е. он в ночное время ходит.

В губернии Погаре Черниговской губерний жители «верят в восстание мертвых, которых за грехи не принимавает земля и которые, по ночам шатаясь по земле, делают вред [или никому ничего не делают; для того чтобы заставить их успокоиться, признают необходимым пробивать этих выходцев осиновым колом в живот; после этой операции они не (осмеливаются являться». Особенно широко распространено это поверье относительно лиц, проклятых своею матерью. «Проклятого матерью земля не принимает, и будет он всю жизнь трястись, как осиновый лист» (Васильский уезд Нижегородской губернии).

Из приведенных выше свидетельств явствует, что выражение о покойнике земля не принимает понимается в народе так: могила не держит в себе покойника, последний выходит из могилы как живой. Но это далеко не единственное и далеко не самое распространенное толкование. Два других толкования более распространены. Первое: захороненный труп или гроб покойника, которого «не принимает земля», выходит на поверхность земли.

Так, архангельские промышленники зарыли в землю на о-ве Калгуеве труп колдуна Калги, убитого неизвестным старцем; но когда они в следующую весну случайно пристали к этому острову, то увидели, что «труп Калги вышел из глубины могилы и очутился на поверхности земли». Трех убитых богатырей в одном городе никак не могли похоронить: сегодня их похоронят, а завтра они опять выйдут наверх и просят, чтобы их похоронили. Малорусская легенда из Купянского уезда сообщает: «Мать прокляла своего сына. От вин захворав и вмер, а земля и не' прыймае: то (шо) закопают в землю, а вона его и выкыне, то (шо) закопают опять, а вона опьять выкыне». С другим проклятым случилось то же самое: через два дня после его похорон «гроб з ным выйшов из ямы на верх. Люды взялы и в-другый раз закопалы его. Чырыз два дни случылось тож: гроб опять выйшов из зымли. Значыт, проклятых и зымля ны прыйма». В польской легенде «дитя, осмелившееся поднять руку на родную мать, по смерти выставляло из могилы руку, так как земля ее не принимала».

По другому мнению, труп покойника, которого «не принимает земля», не подвергается тлению. «Тела заклятых (проклятых матерью) детей не разлагались в земле, их не принимала земля, пока мать не брала назад своего проклятия. Отсюда брань: " Або (чтоб) тебе свята земля не приняла! "»

Не всякий труп, будучи погребенным в земле, предается тлению; есть нетленные тела, как, например, колдунов, ведьм, самоубийц, опойцев и проклятых родителями; они не гниют в земле «до времени», оставаясь трупами, так как их «земля не берет»; да и лежат они в земле «неспокойно», т. е. часто кричат и «пужают».

Мать прокляла своего сына, сказав: «шоб ты на мисти остався!» Тот мгновенно умер, а она связала ему руки своею косою, которую он у ней только что оторвал в драке. Спустя несколько десятков лет на кладбище строили церковь и разрыли в могиле труп, нисколько не подвергшийся тлению: руки его были связаны женскою косою. Мать проклятого была еще жива; она и рассказала, за что на ее сыне лежит проклятие и почему, значит, и земля не принимает его. Когда мать, помолившись, перекрестила труп сына и сняла с него свою косу, он мгновенно превратился в землю.

Сын матери нагрубил, и она его не простила. Как он помер, мать-сыра земля не принимает его, потому что его мать не простила. А узнали об этом случайно: пришлось разрыть эту могилу, и увидели, что покойник сидит. Покойник сказал: «Я тридцатый год лежу, и меня земля не принимает, а ей Бог смерти не дает, за то — меня не простила... Если она меня простит, то Господь ей смертушку пошлет; а если не простит, ей Бог смерти не пошлет, а меня мать-сыра земля не принимет».

«В русском народе доныне удерживается суеверное убеждение, что колдуны, ведьмы, опойцы и вообще люди, [предавшиеся злому духу, проклятые и (или.— Д. 3.) отлученные от церкви по смерти своей не гниют, что мать-сыра; мля не принимает их».

Тела упырей в могилах не разлагаются, не гниют: это лнение нужно признать общераспространенным там, где элько знают об упырях (из Галиции, Белоруссии, Проску-эовский уезд).

«Есть народные предания о гробах проклятых, плава-эщих по воде; так, об убийцах Андрея Боголюбского рассказывают, что они плавают по озеру в коробах, обросших, мохом, и не тлея стонают от лютого мучения».

В Пошехонском уезде Ярославской губернии известно поверье: «Если тело долго не гниет в земле, то это верный признак того, что умерший был человек грешный и его останки не принимает мать-земля».

Это воззрение отразилось и в старом синодике, где читаем: «Ангел указал ему (черноризцу — Д. 3.) на кости иноков, умерших ради блуда без покаяния: гробы не приняли этих костей, и они до сих пор издают смрад».

В мордовских сказках мы встречаемся с точно такими же воззрениями. Богатый нищий умер (скоропостижно) на мосту, прося милостыню. Труп его не сгнил в течение многих лет. Купленная и выкормленная на деньги покойного свинья выкопала гроб его на кладбище, приволокла его на место смерти и здесь пожрала, после чего сама провалилась под землю. В другой мордовской сказке проклятый матерью человек, обращенный в «зеленый рог», говорит про себя солдату: «Я заклятый человек, меня мать прокляла. Вот теперь, после проклятия меня, ни сама она не умрет, ни я в человека не обращусь и не умру. Я здесь вот, по проклятии своей матерью, уже пятьсот лет казну караулю». Когда мать простила сына, она сама провалилась под землю, а «зеленый рог» превратился в молодого красивого человека и жил долго.

§ 6. Души заложных покойников, с самого часа их смерти, находятся в полном распоряжении у нечистой силы. «При насильственной смерти душа человека непременно поступает в ведение чертей, и они целой ватагой прилетают за нею; поэтому обыкновенно все насильственные смерти сопровождаются бурей; то же бывает и при смерти ведьмы».

В Великолуцком уезде Псковской губернии отмечено поверье: когда бывает сильная буря, тогда непременно есть кто-либо умерший неестественною смертью. То же и в Елисаветградском уезде: когда поднимается метель или «хуга», то обыкновенно бабы говорят: «Народылось в сели, або вмерло якесь непевне».

-------------------

Эта примета и на западе Европы: поднялся вихрь — значит, кто-нибудь повесился.

Во Владимирской губернии различают особый вид нечистой силы, так называемого встречника: «Это нечистый, злой дух, который в виде как бы воздушной полосы мчится стрелой по проезжим дорогам за душой умирающего грешника, особенно самоубийцы».

«Народу присуще то воззрение, что человек не сам лишает себя жизни, а доводит его до самоубийства, иногда даже непосредственно убивает, топит черт, леший. Меланхолическое настроение перед самоубийством, душевное расстройство считаются дьявольским наваждением; раздвоение сознания, разговоры и препирательство с невидимым кем-то... народ понимает как борьбу с нечистой силой; когда же больной самовольно прекращает свое существование, народ выражается пословицей: черту баран!».

Эта поговорка о самоубийцах: «черту баран», иногда с прибавкою: «готов ободран» распространена едва ли не во всех великорусских губерниях. Малорусы «вишальников», т. е. повесившихся, признают «.детьми дьявола; в домах, где кто-нибудь повесился, не живут, а предоставляют их разрушению» (Проскуровский уезд). «Души утопленников, удавленников и вообще всех самоубийц по смерти поступят прямо в обладание дьявола, так как уже никакие молитвы и поминки им помочь не могут, и дьяволы их мучат даже до суда...»

Малорусы рассказывают следующую легенду о том, почему души опившихся вином поступают в полное распоряжение дьявола. Будто бы когда Христос с апостолами ходил по земле, то они зашли в хату черта. Черт сейчас же стал их угощать горилкой, которой люди тогда еще совсем не знали. Апостолам Павлу и Петру понравилась горилка; когда черт подал им по две чарки, Павел сам попросил третью. Черт подал, а потом стал просить у апостола плату за третью чарку и взял шапку Павла. Денег ни у кого не оказалось. Тогда Христос сказал черту: «Отдай шапку, а плата тебе будет другая: котори люди будут вмирати з горилки, тих души будут твои».

«Родительское проклятие отдает детей в распоряжение дьявола, иногда душу и тело вместе, а иногда одну только душу» (Холмская Русь).

«По народным представлениям (Сердобский уезд Саратовской губернии), дети, умершие до крещения, попадают к нечистому; в полночь он выходит на могилу их». В Орловской и Владимирской губерниях ходит поверье, что и «присланные (т. е. задавленные матерями во сне) дети отдаются дьяволу...»

§ 7. Где живут заложные покойники после своей смерти? Там же, где живет и нечистая сила, вместе с чертями. Места же жительства нечистой силы весьма многочисленны и разнообразны: прежде всего, конечно, пространство под землей, а затем все стоячие воды на земле: омуты, озера, пруды, а также болота, трясины, овраги, трущобы и все вообще «нечистые места». Во всех этих местах и можно встретить, вместе и рядом с нечистой силой, также и заложных покойников, которые служат большей частью работниками и помощниками чертей, а иногда и сами делаются различными представителями нечистой силы. В Олонецком Заонежье убеждены, что заклятые люди (т. е. без вести пропавшие, коим в недобрый час сказано было: изыми тя, унеси тя!) переносятся нечистою силою на Мень-гору или Ишь-гору, где таких заклятых целое население; возвращены домой они могут быть посредством осинового листа, а потому заонежане говорят, что заклятого человека от дому отделяет только осиновый лист. В Саратовской губернии проклятые родителями живут по своей смерти в воде или в лесу.

Другие места обитания заложных покойников выяснятся для нас сами собою ниже, когда будет речь о занятиях заложных, а также о местах их погребения. Теперь же мы обратим внимание лишь на следующее обстоятельство: где бы заложные ни жили, но они всегда сохраняют самую тесную связь с местом своей смерти и с местом своей могилы.

Один человек удил рыбу на месте, где кто-то утонул; тогда утопленник лезет к удильщику и потом говорит ему: это место мое.

«Каждый месяц, на новолуние, утопленники приплывают к тому месту, где кто утонул, и купаются при лунном Свете» (Проскуровский уезд, Подольской губернии). Хо-тинские малоруссы верят, что самоубийцы в начале всякого месяца являются на места, где они лишили себя жизни; эти посещения продолжаются несколько ночей подряд (село Ставучаны).

На народном воззрении о том, что убитый возвращается на место своей насильственной смерти, основана известная народная сказка о потоплении трех (или даже четырех) убитых мертвецов вместо одного: пьяница нанимается потопить один труп, но придя за платой, видит здесь другой труп; считает его возвратившимся с реки мертвецом, опять уносит и вновь находит труп.

По воззрениям крестьян Новомосковского уезда, Ека-теринославской губернии, самоубийцу не нужно переносить на новое место с места его смерти: иначе он будет ходить на стapoe место семь лет. Если же труп самоубийцы необходимо перенести, то переносят через «перехрестну дорогу»: в таком случае самоубийца, дойдя до перекрестка, сбивается с дороги и нейдет дальше. «Утопленники и повесившиеся необычайно шибко бегают Являются они на место смерти и домой».

В Пермской губернии «убиенные места», т. е. места, где кто-либо был убит, помнят многие годы: на таких местах вечером и ночью бывают привидения, а потому стараются не ходить и не ездить около таких мест после заката солнца. В Вятской губернии про места, где кто-нибудь удавился или иным способом наложил на себя руки, говорят, что тут нечисто, т. е. тут присутствует дьявольская сила.

В Ярославской губернии те места, где висел удавленник, считаются нечистыми: днем этим местом не ходят без молитвы, а вечером всячески стараются обойти или объехать это место. На таких местах путника может погубить черт в виде удавленника, может удавить, зарезать и т. п.

12 сентября 1884 года в селе Троицком-Варыпаеве Петровского уезда Саратовской губернии удавился в перелеске вблизи селения, на ветле, крестьянский парень Григорий. «Едва только похоронили самоубийцу, как деревенские бабы начали толковать, что на том месте, где повесился Григорий, появилось привидение, которое, между прочим, настолько испугало одну женщину, что у ней отнялся язык. Привидение было в образе умершего Григория... Кроме того, многие будто бы слышали рыдания в роще, где безвременно погиб Григорий».

В бучиле (глубокой яме с весенней водой) на лугу воры утопили в запрошлом лете Акима-лесника; теперь там душа утопленника жалобится: кто-то стонет из бучила так жалостливо-жалостливо (Орловская губерния).

Могила залежного часто совпадает с местом его смерти, так как в народе стараются хоронить заложных, особенно самоубийц, на месте их кончины. Но и в тех случаях, когда заложный похоронен не на месте своей смерти, он сохраняет связь со своею могилою. В Петровском уезде Саратовской губернии «народ боится самоубийц и их могил... Могила, где похоронен самоубийца, есть опасное место, от присутствия в ней нечистой силы, могущей всегда, а особенно ночью, наделать человеку какое-нибудь вред».

В Юрьевском уезде Владимирской губернии около села Шельбова «в овражке " Пересеря", около речки, где хоронили опоиц, являются проезжающим похороненные тут».

В Мозырском уезде около Грабова похоронены убитые на дуэли два брата Ельцы; в день их кончины, в октябре во время новолуния, на их могиле слышны стоны, шум и т. п.

В Ямбургском уезде Петроградской губернии удавившуюся девушку деревни Мануйлова Парасковью схоронили за деревней в лесу Рикково, где обыкновенно хоронили некрещеных и самоубийц; с тех пор каждую весну слышны ее стоны и плач из-за ореховой горы, лежащей между деревней и лесом: стонет «задавляшшая Пашка»; ходит она также по лесу и часто заходит к ключу у дороги — вся в белом, с опущенной головой.

В губернии Симбирске в Соловьевой враге (овраге) хоронили прежде самоубийц; «а от тех самоубивцев, рассказывали сторожа в караулке острожных огородов (караулка эта была около оврага), много бывает по ночам страсти: ино место лезут прямо в окошки».

На могиле давным-давно похороненного утопленника проезжавший в месячную ночь псарь Ермил увидел барашка: белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает; Ермил взял его на руки, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; баран странно и необычно глядит Ермилу в глаза, а потом вдруг, оскалив зубы, начинает дразнить его, повторяя Ермиловы слова: «бяша, бяша». Конечно, это был «черту баран».

В Сарапульском уезде Вятской губернии во вновь построенном доме оказалась «кикимора»: «Никого не видно, а человеческий голос стонет; как ни сядут за стол, сейчас же кто-то и скажет: " Убирайся-ка ты из-за стола-то! ", а не послушают — начнет швырять с печи шубами или с полатей подушками; так и выжила кикимора хозяев из дому». Причину всего этого видели в том, что «под домом зарыт был когда-то неотпетый покойник или удавленник».

По белорусскому поверью (Новогрудский уезд Минской губернии), некрещеные дети распускаются во время святок из ада на гулянье. Один корчмарь не пустил их в это время к себе в корчму, начертав кресты при всяком входе. Тогда они отомстили корчмарю таким образом: как только он поедет за водкой, въедет с полной бочкой вина на «крестовые дороги» (перекресток, где иногда погребают детей, умерших без крещения, и потом ставят кресты) — обручи на бочке все сразу лопнут и водка выльется.

§ 8. Чем занимаются заложные покойники? Наши источники приписывают им немало дел, и очень различных.

а) Прежде всего, заложные бродят или странствуют по земле, очевидно, подобно Каину, не находя себе покоя. В Нижегородском уезде «верует народ в посмертное существование и брожение по земле неестественною смертью умерших, как-то: удавленников, опившихся, отравившихся т. п».. В Ели-саветградском уезде верят, что «души самоубийц и лиц, умерших так называемой наглою смертью, могут странствовать по земле...»

По мнению крестьян Владимирской губернии, проклятым при жизни людям суждено по смерти скитаться по земле, пока они не получат разрешения от этого проклятия.

Утопленники, самоубийцы и вообще умершие неестественною смертью, неотпетые, «являются живыми и бродят по ночам, потому что требуют исполнения христианского долга».

«...Душа самоубийцы не находит покоя на том свете. Народ верит, что душа самоубийцы бродит по земле и пугает людей. Для предотвращения этого вбивается в могилу осиновый кол.

По общему народному поверью, мертвецы ходят по ночам «не своим духом»: они преданы проклятию или злому духу.

«Разбойники, самоубийцы, повесившиеся и утопившиеся по смерти принимают вид звезды и обрекаются на вечное скитание».

б) Заложные разным образом тревожат близких им лиц, являясь им наяву и во сне. По. этому вопросу много данных собрано в известном труде проф. Созоновича, которые мы здесь не повторяем. Приведенные Созоновичем «русские варианты сказки о женихе-мертвеце» все говорят о заложных покойниках, об умерших в молодости (женихах) или же о колдунах. Правда, обстоятельства смерти героя в этих сказках большей частью не выяснены, но из контекста ясна преждевременность смерти и молодость героев.

В известном стихотворении А. С. Пушкина «Утопленник» (1828) утопленник ежегодно стучит в доме того рыбака, на тоне коего лежало тело утонувшего и который имел полную возможность похоронить несчастного, но не сделал этого.

«Самоубийцы тревожат живущих, особенно тех, которые знали их, имели с ними дело, быть может, обидели их, не оказали им должной любви и поддержки» (Смоленская губерния).

Убийца несколько раз зарывал убитого им мужика в землю, «но он (убитый.— Д. 3.) не дает мне покою ни днем ни ночью, каждую ночь и каждый день ко мне ходит», пока не повешу его в трубу; коптея в трубе, где убитый повешен был кверху ногами, он оставлял убийцу в покое.

«Особенно часто являются во сне умершие насильственною смертию. Убитые, являясь почти ежедневно во сне своим убийцам, мучат их своим появлением и нередко доводят до раскаяния. Сны эти, по народным рассказам, отличаются необычайною (необыкновенною.— Д. 3.) рельефностью, убитые являются как живые, и самый сон иногда бывает трудно отличить от действительности, тем более что, по народному верованию, лица, умершие насильственною смертию, являются не только своим убийцам (не только во сне, но и наяву... являются они также.— Д. 3.) но и лицам посторонним» (Ярославская губерния).

в) Заложные пугают людей и животных. «Самоубийцы странствуют и пугают людей, проезжающих в ночное время возле их могил». В книге П. Ефименко подробно рассказан случай, как умерший неестественною смертью мертвец побежал, весь в белом, с кладбища губернии Пинеги вслед за одним стариком ночью; старик упал без чувств и после был долго болен.

В Оренбургской губернии «говорили про одного уду-шенника (казненного через повешение), что он гоняется за людями». Между прочим, он бежит все время за верховым казаком, который вздумал обрубить веревку этого висельника. И в Кирсановском уезде «народ верит, что душа самоубийцы бродит по земле и пугает людей».

Волынские крестьяне рассуждают так: «Если похоронить самоубийцу близ кладбища, то он будет людей лякаты (т. е. пугать людей), если — в лесу или на горах, то будет товар лякаты (т. е. пугать скот); во избежание того и другого в могилу самоубийцы вбивают осиновый кол и обсыпают ее маком, со словами: " Тогда будешь ходыты, як мак переличишь" (т. е. когда пересчитаешь мак); выйдя из могилы, самоубийца будет сначала собирать и считать маковые росинки, а тем временем запоет петух, и ему придется возвратиться в могилу».

«Утопленники и повесившиеся необычайно шибко бегают; если им на бегу попадутся лошади — они ржут, а если скот — ревут, чем и пугают их».

г) Заложным же приписываются и разного рода шутки с прохожими, особливо пьяными, шутки не всегда невинные. В Петровском уезде Саратовской губернии в лесу, где удавился молодой крестьянин Григорий, случилось следующее происшествие: кучер соседнего помещика возвращался ночью, под хмельком, домой через этот лесок и встретил там давнишнего своего знакомого, самоубийцу Григория, который пригласил кучера к себе в гости. Тот согласился, и оба отправились в дом Удалова, где пошло угощение. Пир был на славу; но пробило 12 часов, петух запел, и Григорий исчез, а кучер оказался сидящим по колена в реке Узе, протекающей недалеко от села.

В Саратовской же губернии проклятые родителями «ночью выходят на дорогу и предлагают прохожему проехать на их лошадях; но тот, кто к ним сядет, останется у них навсегда».

В Минской губернии задушенный матерью внебрачный младенец выбросал ночью из овина на сыробойню все поставленные туда снопы. На вопрос пришедших утром братьев: «Что это за черт снопы выбросал?» он отвечает: «Я не черт, а ваш брат».

д) Эти шутки заложных покойников нередко переходят в прямое нанесение вреда ближним. Больше всего и искуснее всех занимаются этим делом, конечно, умершие колдуны, которым в данном случае и книги в руки. Но и обычные заложные покойники также иногда не отстают в этом от колдунов. Малорусы Проскуровского уезда хоронят удавленников на границе полей, вложивши ему в рот железный гвоздь от бороны и пробивши грудь осиновым колом: «погребенный без этих предосторожностей вишальник мог бы наделать много вреда, так как он обладает силою, позволяющею ему вставать из гроба».

«В Дубенском уезде Волынской губернии повесившегося хоронят во всей одежде, как был, на границе между двумя полями; могилу обсыпают самосевным и освященным маком, чтобы покойник не мог делать пакостей — не рвал рамы в окнах, не разбивал замков у дверей и т. п». — Новогрудский уезд Минской губернии).

«К поверьям наших симбирских простолюдинов надо отнести и это заблуждение: они полагают, что опойцы, самоубийцы, а также люди, проклятые отцом или матерью, поступают после смерти, сохраняя свой телесный состав, в распоряжение колдунов, и их будто бы посылают колдуны-плотники или мельники в дома шалить, прорывать плотины и проч».

е) Это симбирское мнение о том, будто заложные находятся в распоряжении колдунов, нельзя назвать общепринятым. Обычное же народное мнение по этому вопросу то, что заложные, в частности «удавленники и утопленники, поступают во власть чертей» (Орловская губерния). Черти же прежде всего употребляют заложных вместо лошадей, ездят на них, очевидно, пользуясь способностью их быстро бегать. Из Орловской губернии мы имеем несколько народных рассказов о том, как на удавленниках ездят черти, причем в одном случае черт едет со скоростью 500 верст в ночь.

Во Владимирской губернии верят, что опойцы служат вместо лошадей чертям в их беспрестанных поездках по белу свету.

В Шацком уезде Тамбовской губернии на том месте, где когда-то хоронили опойцев и удавленников, теперь видят какие-то горящие свечи. Там же видят «лукавых духов», со свистом ездящих ночью на опойцах и удавленниках, как на своих рабах.

«Один дьякон опился вина и умер. После того его шурин шел под вечер по улице и увидел его, запряженного в тройку на пристяжне, а на тройке ехали черти» (Раненбур-гский уезд Рязанской губернии). А кузнецу случилось раз попадью подковать: ночью стучат ему в окошко, подъехали на конях люди богатые, одетые хорошо: " Подкуй кобылу, кузнец". Пошел в кузню, подковал кобылу; только успел повернуться, глядь: уж человек на нее вскочил, а она уж не кобыла, а попадья (незадолго перед тем удавившаяся), а он, человек-то, — сам нечистый. И другие такие же, как он, и все сидят либо на удавленниках, либо на пьяницах. Недели через две после того помер этот кузнец».

В симбирской сказке черт везет бурлака на тройке лихих коней со скоростью 300 верст в минуту, причем запряженною оказалась незадолго до этого удавившаяся попадья. А в вятской сказке на провалившемся под землю попе «сам сатана ездит, до ушей рот (очевидно, удилами) разорвало».

В Симбирской губернии отмечено поверье, будто бы на опившихся людях колдуны могут ездить три года вместо лошадей.

Ср. с этим чувашское поверье: «Колдуны на том свете служат лошадьми, санями и даже полозьями для саней, на которых ездят шайтаны (нечистые духи)».

На вопрос о том, для чего именно черти ездят на залож-ных, отвечает следующее сообщение из Тамбовской губернии (село Старое Юрьево): на умерших, которые умерли, опившись вина, удавившись или еще иначе, только «не своею смертью», «в самую полночь нечистые катаются по селу», а иногда и «воду возят».

В саратовской легенде мужик пошел сватом к чертям и «сосватал за сына опившуюся девку, что возит у чертей воду с прочими опойцами». Старик пьяница шел из кабака пьяный, упал в воду и утонул: «черти тотчас подхватили его, сделали своею лошадью, да и возят теперь на нем дрова и воду».

Здесь мы находим и объяснение ходячей, но давно уже ставшей совершенно непонятной пословицы: «На сердитых воду возят».

--------------------

Корсунский уезд. Я много раз слышал эту пословицу в Пет-1Г,; рограде. У Даля в «Толковом словаре» она дана с пояснением: «на упрямой лошади». Но, например, на моей родине, в I Сарапульском уезде Вятской губернии, пословица эта употребляется исключительно в таком виде: «На сердитых волки (иногда: черти) ср... ездят», где волки, конечно, — волкодлаки, H, нечистые. Здесь ясно, что речь не о лошадях.

Пословицу эту мы понимаем так: сердитые часто оканчивают свою жизнь самоубийством или вообще преждевременною и скоропостижною смертью, после коей становятся водовозными лошадями у чертей.

ж) Однако же не всегда или не все заложные покойники служат у чертей вместо рабочего скота. Положение некоторых несколько выше: они служат у чертей кучерами, работниками и т. п. У Чубинского приведен народный рассказ из Литинского уезда, где утонувший человек служит у чертей кучером на конюшне. В вятской сказке проклене-ныш (т. е. проклятый родителями человек) пашет под землею.

Один галицкий (Костромской губернии) мужичок «видел лешего: сидит леший на утопленнике; весело больно окаянному, что загубил грешную душу христианскую; иногда подхватить мертвеца, да и ну вертеться (т. е. танцевать — Д. 3.) с ним».

з) Иногда заложным покойникам приписывается также способность насылать на людей болезни и вообще вредить здоровью людей.

Олонецкий колдун, желая испортить человека, просит в своем заговоре «умерших, убитых, с дерева падших, заблудя-щих, некрещеных, безъименных встать» и повредить данному человеку.

Хотинские малорусы верят, что если самоубийца встретится на пути с человеком, то сможет его пидтяты, т. е. подрезать его жизнь, после чего этому человеку много не жить. Подольские малорусы то же самое свойство приписывают и «потырчатам», т. е. некрещеным младенцам, которыми в данном случае вполне действует черт. Когда мать выйдет на плач такого младенца, то черт такую неопытную женщину «пидтынае»; она после этого заболевает и нередко умирает.

В городе Уржуме Вятской губернии отмечен обычай, в силу коего больные дают обещание помянуть, в случае своего выздоровления, заложных. Во исполнение такого обещания выздоровевший сам собирает, перед Семиком, в разных домах муку как милостыню; из этой «сбиранной» муки пекут в Семик (как ниже увидим, это — день всеобщего поминовения наложных) блины и булки, несут их на кладбище и выкладывают на могилах на рогожку.

После панихиды яства эти поступают в пользу духовенства. Поминовение заложных на общем кладбище совершается здесь, конечно, потому, что место прежнего погребения заложных в этом городе застроено теперь домами. В самом обычае с очевидностью явствует поверье, что болезнь приписывается влиянию заложных. Сбор муки, к Семику и к Радунице, «на заложных родителей» отмечен еще и в Слободском уезде.

В городе Котельниче, Вятской же губернии, также в Семик совершается «всемирная панихида» на площади над ямой, в которой видят могилу воинов, «падших в сече с новгородскими выходцами». По окончании этой панихиды крестьянские женщины недавно еще рвали растущую в этой яме траву и несли ее домой, где хранили как лекарство от болезней домашнего скота. Равным образом и черепам тех же воинов приписывалась врачебная сила. В Талицкой часовне Иранского уезда суеверы моются с костей убитых «устюжан», чтобы не болела голова.

«О колдунах существует убеждение, что их земля не принимает, и потому по смерти они блуждают по свету, творя разные пакости крещеному люду... Умершие колдуны являются в деревни, морят и поедают живых людей».

«Чуму и другие эпидемические болезни, также засуху, неурожаи... приписывают упырям и упырицам», которых народ причисляет к заложным же и часто смешивает с обычными заложными покойниками.

и) В симбирских поверьях выяснилось новое занятие заложных, а именно: быть «приставниками» при кладах, т. е. стеречь клады в земле, не допуская до них людей. В этом случае заложные заменяют уже самих представителей нечистой силы.

«...И дана бысть оттоле, по попущению Божию, власть приставникам сторожити поклажи на земли: овы нечисты духи, яко же и поклажу Царя Соломона, до дне страшнага суда стерегут, овы же простыя поклажи молитвами отчитываются, положены на срок. У тех поклаж через три года приставники бывают: ино место опившие люди, ино место проклятые, а коли и сами князи бесовские». (Извлечение из рукописных записок симбирского кладоискателя старца Андрея Михайлова, умершего в 1854 году.)

В тюремнихином саду, у забора, клад выходит коровой... А приставников у той поклажи трое: опившийся человек, проклятой младенец да умерший солдат Безпалов.

И в Минской губернии задушенный матерью внебрачный сын, служа «идолу», караулит «идолов скарб». Из этого скарба (клада) он дал своим братьям денег, хотя-де, «за гэто получу от Анцыпора (Антихриста) три возы лозы».

В Севском уезде Орловской губернии главный дух, охраняющий зарытые в земле сокровища, носит имя Кудиара, знаменитого разбойника. Видеть в этом, вместе с С. Максимовым, недоразумение нет оснований: Кудияр — залож-ный покойник, коего и земля не принимает, а если так, то ему под стать быть сберегателем кладов.

Для других местностей мы знаем только одни наименования духов — сберегателей кладов; это: кладовик, кладовой, кладенец, лаюн, щекотун, копша, но о происхождении их сведений нет.

Для сравнения отметим, что и вотяцкий кутысь (безусловно заложный покойник) также стережет клад. Пятьсот лет на одном месте казну караулит и проклятый матерью мор~: двин (в мордовской сказке), обращенный в «зеленый рог».;

к) Наконец, некоторые заложные покойники получают, так сказать, важные чины в рядах нечистой силы: они становятся лешими, домовыми, кикиморами и т. п., тем самым равняясь с настоящими представителями нечистой силы.

«По народной вере (во Владимирской губернии), разные лешие, водяные и русалки-шутовки есть не кто иные, как обыкновенные " бывалошные" (т. е. древние) люди, на которых якобы тяготеет родительское проклятие; это те же умершие люди, но лишь прокляненные своими родителями, и в частности своими " недобрыми матерями". Загробная жизнь этих " проклятых людей" обречена на пребывание здесь же на земле, в пределах вод: озер, болот и лесных чащ. Вся разница между ними и обыкновенными смертными заключается якобы в том, что они лишены свободного общения с обыкновенными людьми. Образ жизни этих обреченных на изгнание бывалошных людей вполне ясно в народе не обрисовался; известно лишь, что все они являются врагами обыкновенных смертных и всячески стараются завлечь неосторожных в свой полупреисподний мир».

Леший говорит о себе: «Я такой же человек, как и все люди, на мне только креста нет, я проклят, меня мать прокляла» (Владимирская губерния).

По народному воззрению, в Ахтырском уезде Харьковской губернии общество злых духов, существующее от начала света, «постоянно увеличивается анафемскими душами, т. е. душами людей, проклятых Богом, самовольно подружившихся с чертом и наложивших на себя руки, каковы: утопленники, висельники, пропавшие с водки, зарезавшиеся или застрелившиеся, а также нехристы, т. е. неверные народы».

«Лембой (так называют в Заонежье чертей) — это те же люди, только потаенные, из заклятых детей. Когда отец или мать, возгорчившись на ребенка, говорят недобрые слова: " Ой Лембой тя дери! ой, изымитко тя! ну тя к лешему! " — Лембой тут и есть: они похищают заклятых, уносят их в свои жилища, поят, кормят, ростят и затем посылают их крещеным на доброе или злое делание Лембой, живущий в лесу, называется Шишко или Подкустовник. Лембой, живущий в воде, называется царем водяным. Есть Лембой — владетели кладов».

«По одним повериям (в Тамбовской губернии), домовые — это предки рода, проклятые Богом на известный срок, не принятые землей. На несколько лет обречен домовой в батраки потомкам рода». И в Меленковском уезде также: «домовой — человек, проклятый в гневе его родителями». Леших во многих местах считают и называют «проклятыми людьми», например, в Астраханской губернии, в Нижегородской, в Оренбургской и др. Называют леших также «дикинькими мужичками» и «щекотунами», последнее название основано на том, что лешие замучивают людей щеко-таньем. В этом сходство леших с русалками, т. е., как уввч(, дим ниже, с заложными покойницами. «Есть поверье, что кикиморы — младенцы, умерший некрещеными». Это поверье распространено широко. В Беп-лоруссии «кикиморы — младенчески юные существа, но исключительно женского рода, загубленные до крещения до^ чери или же проклятые матерями еще в утробе». Они «засылаются в людские дома с враждебною целью. По большей части скопляются в те дома, в которых произошло детоубийство, проклятие и вблизи которых был скрыт трупик В те редкие мгновенья, когда кикиморы принимают телесный облик, их нетрудно поймать и рассмотреть. Если догадливый человек выстрижет у кикиморы волосы на те-к мени крестообразно, она навсегда остается человеком и продолжает обычный рост дитяти. Непропорциональность форм,;, кривизна отдельных органов, косоглазие, немота, заикание,, скудная память и ум — вот неизбежные недостатки бывшей кикиморы, которая с возрастом совершенно забывает о своей давней жизни».

Среди «сказок и преданий Самарского края» есть сказка «про кабачную кикимору». Эта жившая в кабаке кикимора говорит про себя: «Я — сын богатых родителей, проклятый еще в утробе матери, и вот теперь скитаюсь по свету около тридцати лет и не нахожу себе пристанища. Отец меня проклял ни с того ни с сего, а мать поклялась своей ]утробой в нечестивом деле».

«Колокольные мертвецы» и «злые еретицы» — это умершие во грехах нечистые люди, коих мать-сыра земля не принимает. Колокольный мертвец обыкновенно из колдунов, живет на колокольнях. Еретицы — женщины, заживо»"., -: продавшие свою душу черту, и вот скитаются теперь по земле совращая людей с истинной веры; ночью уходят в провалившиеся могилы и спят там в гробах нечестивых.

Рассуждая теоретически, можно с большим основанием предполагать, что, например, кулешата или куляши, коловер-ши и крогуруши, шилиханы или шиликуны, полудница и некоторые другие мелкие представители нечистой силы также относятся, по своему происхождению, к заложным покойникам, но об этом наши источники молчат.

л) Нужно еще отметить один особенный случай. Один проклятый матерью человек говорит о себе: «Мать крикнула на меня: " А шоб ты понисся ще бурею! " С тех пор я и пошел гулять по свету то вихрем, то бурею». Другой рассказывает про себя: «Я был груб с своей матерью; она в гневе прокляла меня, сказав: чтоб ты поднялся вихрем! С тех пор я и ношусь вихрем».

По малорусскому воззрению, «нечистая сила, вселившись в покойника, может проявлять себя в виде вихря, урагана».

По общему народному воззрению, вихрь — это особый представитель нечистой силы; брошенный в вихрь нож обычно окрашивается кровью. По-видимому, и этого вихря в некоторых местах относят к числу заложных покойников.

§ 9. Перечисленные нами выше занятия заложных покойников могут вызвать недоумение своим многообразие ем и, тем самым, противоречием. Заложные скитаются бесцельно по земле и сторожат ценнейшие клады на одном месте, живут кикиморами в избах за печкой; служат вместо лошадей и рядом вместо кучеров у чертей и сами бывают домовыми или лешими, т. е. в сущности чертями же.

Недоумение это, однако же, легко разрешается тем, что среди заложных есть лица разного возраста, пола и, особенно, различного нрава. Доживая за гробом срок своей жизни, заложные сохраняют все свои свойства, свой нрав, склонности и привычки. Ясно, что занятие убитого богатыря или разбойника будет одно, некрещеного младенца иное, тоскующего по невесте жениха —- еще иное и т. д. Народ резко различает заложных покойников по нраву, точно так же как по возрасту и по полу. Могилы одних заложных — выдающихся злодеев и славных богатырей — пользуются весьма продолжительным и большим вниманием, тогда как могилы других заложных быстро и бесследно забываются. По возрасту один разряд покойников, а именно младенцы, носит даже на юге особое название: потерчата. По полу все заложные покойницы, т. е. женщины и девицы, выделяются в народе в особый разряд, также известный под особым названием: русалки; о них мы пока ничего не говорили, так как о русалках речь будет ниже.

§ 10. Особое место среди заложных занимают умершие колдуны. Правда, по народному воззрению, смерть колдуна не бывает естественною. В народе иногда уверяют, что «видьмарка николы своею смертью не вмирае. Бона або втопытся, або повисытся» (Волынское Полесье), но при всем том бесспорно, что колдуны часто умирают в глубокой старости, и значит, им не приходится дожидать за гробом срока своей естественной смерти. В этом единственная разница между обыкновенными заложными и между умершими колдунами.

По общераспространенному народному воззрению, всякий колдун заключает с нечистою силою договор на таких условиях: при жизни колдуна черти обязаны служить ему, а после своей смерти колдун сразу и навсегда поступает в полное распоряжение чертей. По-видимому, народ думает, что черти обманывают колдунов, насылая на них смерть ранее надлежащего срока: в таком случае действительно смерть всякого колдуна была бы преждевременною. Но о таком обмане источники наши прямо не говорят.

-----------------

Есть лишь сообщения о том, что злые духи издеваются всячески над умирающим чародеем; из утробы или рта умирающего чаровника выбегает кошка или мышь, или другое животное.

Смерть колдуна в народных рассказах изображается обыкновенно такими чертами: черти сдирают кожу с колдуна, съедают его мясо, а потом один черт залезает в кожу и остается там.

-----------------

Нечто подобное бывает иногда, по-видимому, и с опойцами; по крайней мере Юрлов из Симбирской губернии сообщает: «Сквозь хомут, снятый с потной лошади, можно увидеть, как сдирают с опойцы черти кожу».

Иногда же это происходит проще: при смерти колдуна черт — один или несколько их — залезает покойнику в рот (Боровичский уезд Новгородской губернии; Петрозаводский уезд).

Дальнейшее поведение заложного колдуна ничем не отличается от поведения обычного заложного покойника. «Я ведь был сильный еретник (т. е. колдун), — говорит покойник похоронившему его солдату.— Я могу ходить и после погребенья».

«Колдун и по смерти своей может в полночь вставать из могилы и ходить, если не подрежут ему пятки и не пришпилят его в могиле осиновым колом к земле». «Как утопленники, удавленники, так и колдуны по смерти своей непременно бродят по земле, начиная с заката солнца и до петухов, т. е. до полночи» (Орловская губерния). Колдуны и по смерти могут вставать из могилы и мстить тем, на кого при жизни имели неудовольствие.

Только, конечно, покойный колдун может принести людям гораздо больше вреда, чем обыкновенный заложный покойник: колдун еще при жизни привык вредить людям и весьма опытен в насылании людям различных болезней. А потому неудивительно, что колдуны-мертвецы, приходя из дома, приносят прежде всего болезни.

«Колдуны и после своей смерти много делают зла людям: они по ночам встают из могилы и доят коров, бьют скотину, прячут оставленные ими деньги, приносят болезни своим домашним, пугают и даже обирают на дорогах. Чтобы остановить таковые похождения, мертвеца перекладывают в другую могилу или же, вырыв, подрезывают пятки и натискивают туда мелко нарезанной щетины, а иногда просто вбивают в могилу осиновый кол» (Саратовский уезд).

Белорусы рассказывают, что умерший чаровник после смерти является в виде нечистых животных — кошки, простой и летучей мыши и проч.

В Роменском уезде Полтавской губернии «встают из могилы химородки, вовкулаки и видьмачи. Такими они бывают от рождения или же выучиваются».

В Новоград-Волынском уезде мертвецы, выходящие из могилы, называются домовиками. «Ими бувають тилько видьмаки, котори знаютъ». Один покойный колдун ходил так целый год: пугал людей, воровал хлеб " и на дерево наверх выносив" (т. е. хлеб? — Д. 3.). В могиле его не оказалось. Ходил он немой, ничего не говоря, черный, в той одежде, в которой его похоронили.

§ 11. Во многих местах европейской России существует обычай кидать на могилы некоторых заложных покойников (большей частью самоубийц) разные вещи: ветки древесные, клочки сена или соломы, щепки, землю, камни. Обычай этот известен у многих народов земного шара, между прочим у литовцев, у евреев, у киргизов и др. Мы совершенно условно называем его в заголовке «жертвами на могилах»: жертвенное значение этого обычая у русских весьма сомнительно. Но здесь наша цель не объяснение данного обычая, который может быть понят только в связи с обычаями при погребении заложных. Пока мы намерены уяснить исключительно только природу и распространение данного обычая в русском народе. Делаем это именно теперь, когда идет вопрос о разрядах заложных покойников, так как в этих «жертвах на могилах» особенно выпукло сказалось народное разграничение заложных покойников на разряды.

Один саратовский наблюдатель замечает: «Самая могила, где похоронен самоубийца, есть опасное место, от присутствия в ней нечистой силы, могущей всегда, а особенно ночью, наделать человеку какое-либо вред; а потому крестьяне, проходя или проезжая мимо такой могилы, бросают на нее древесные ветви или солому, что, по их понятию, парализует действие нечистой силы».

В Олонецкой губернии самоубийц хоронят вдали, верст за пять, от церкви, проходящие мимо этих могил кладут тут камни или палки, а когда этих последних наберется много — их сжигают.

У малорусов Переяславского уезда «всякий проезжающий и проходящий считает непременным долгом бросить на могилу самоубийцы хотя что-нибудь, что попадется под руку: клок сена, ветку дерева, горсть земли и т. п.; для чего это так делается, народ не знает и отвечает только: " так треба"». То же и в Харьковской губернии: «Е похован! над дорогами, то чумаки, то так дё-яю прохожгш; так на ix моги'ли жаден, хто йдё або ще, полшце, скпку, траву, або грдку земл! кидают: а на що воно, Бог его зна, — буц! м би то и сами помогали ховати».

В Белоруссии места насильственной смерти считаются нечистыми, белорусы набрасывают на такие места камни или же, если близко есть лес, то ветки деревьев. Такие места есть, например, в Почановской волости Новогрудско-го уезда, где повесился человек, и по дороге из деревни Криничной в местечко Еремичи того же Новогрудского уезда; «здесь, иные говорят, будто бы похоронены двое заблудившихся и замерзших детей; другие утверждают, что это могила двух братьев, убивших друг друга за девушку, в которую они оба были влюблены. На оба места существует обычай накладывать хворост, и этот обычай свято соблюдают все идущие вблизи этих мест».

---------------------

Автор высказывает предположение, что белорусы поступааот так, «" стараясь сокрыть от своих глаз" нечистые места насильственной смерти».

В Гродненской губернии «гроб с телом самоубийцы относят обыкновенно в какое-либо болотистое место или в лес, если он близко, где при дороге и зарывают. По Гродненской и Виленской губерниям всякому проезжающему, особенно в лесу, бросается в глаза то место, где погребен самоубийца: на нем всегда навалена громадная куча всякой всячины. Дело в том, что, в силу поверья наших поселян, каждый прохожий или проезжий непременно должен на могилу такого несчастного бросить что-нибудь: камень, полено, сучок и т. п.; иначе умерший будет за ними долго гнаться» (сообщение И. о-ва Карского).

В Слуцком уезде, Минской губернии, на могилу висельника при дороге «накидали лому, бо хто йдзе тут, та што кольвек кине на капёц: кажуць, што тагды висельник не будзе пужацъ».

«В Серниках Овручского уезда Волынской губернии на могилы удавленников и утопленников, сделанные при перекрестках дорог, проезжающие бросают со своих возов пучки соломы».

Кроме этих безыменных могил самоубийц и иных за-ложных покойников нам известно несколько исторических могил, на которые издавна ведется обычай бросать таким же образом ветки, солому, сено и некоторые другие вещи.

а) Около губернии Вологды такого рода жертвы приносятся на могиле заложного покойника, носящего христианское имя Аника. По местной народной легенде, Аника был разбойником и жил в лесу в избушке. Жестокость и дерзость его были безмерны. Много невинных душ загубил он на своем веку. Но пришел и ему конец. Раз он встретил в лесу убогого богомольца-старика; не пожалел, ограбил и его, но нашел в стариковой котомке только узелок со святыми вещами. В ярости Аника разбросал святыню по земле. Странник пригрозил ему судом Божиим. Аника выхватил нож и хотел было убить старика, но тот невидимо исчез. Вместе с ним не стало и Аникиевой избушки. Оставшись без приюта, Аника сел на коня и поехал по лесу. На пути встретилась ему смерть. И над ней надругался дерзкий разбойник, хвастаясь своей силой; потом попросил было у смерти пощады, но было уже поздно: смерть поразила его на месте. В лесу, в 10 верстах от Вологды по Кирилловскому тракту, за деревнями Бориловым и Семен -ковым, и теперь показывают могилу этого Аники, на которую, по местному обычаю каждый проходящий кидает древесную ветку, иногда с приговором: «Аничка, Аничка, на тебе вичку! (вариант: вот тебе вичка!)» Накопившийся за год ворох ветвей сжигается в один летний день собравшимся народом, причем на этом сходбище едят блины и гуляют (; ср.:). Обрядовое кушанье блины не оставляют сомнения в том, что это — поминки по покойном Анике.

б) В Сосницком уезде Черниговской губернии в двух верстах от местечка Александровки есть большое (10 десятин) болото Гале, замечательное тем, что скот не ест на нем траву, тогда как на других соседних болотах всю траву выедает скот. Около этого болота «есть возвышенность, похожая на могилу, которая называется Батуркой. Предание' гласит, что тут погребен батуринский житель, стяжатель излишней земли; но говорят об этом различно. Одни утверждают, что житель этот договорился с другим человеком обежать в очень короткое время болото Гале, с тем чтобы оно ему досталось, и не добежав до дороги, упал и умер на месте, прозванном Батуркой; оттого Гале считают местом заклятым и для скота негодным. Другие же, 60-летние грамотные люди, по преданию отцов, рассказывают иначе, но неправдоподобно: будто бы в самом местечке Батурине во время гетманщины один батуринский житель просил себе земли у князя Гетмана, проживавшего там же в Батурине. Этому просителю определено будто было дать земли столько, сколько он без отдыха пробежит. Проситель был так силен, что пробежал без отдыха от Батурина за деревню Верхоле-сье (более 10 верст); там, близ Военной дороги, около Галаго, упал и, падая, еще протягивал вдаль правую руку и, кладя ее на землю, говорил: " И се ще (ище) мое", но с этим словом умер, ничего не получивши. После этого над ним сделана высокая насыпь, называемая Батуркой. Ныне каждый мимоидущий или едущий обязан бросить что-нибудь на эту могилу, как бы в утоление алчности покойного. Эта могила теперь уже значительно обрушилась, но все еще весьма заметна и известна не только старому и малому из здешних жителей, но даже и чужесельцам, потому что, идя мимо, нельзя не заметить на ней всякого рода накиди, как-то: сена, соломы, щепок, старых лаптей, одежды и тому подобного, что только можно бросить. Отсюда и вошло в народе в обычай, когда кто бросит что-нибудь на другого, говорить: " шо ты на мене кидаешь? наче (как будто) на Батурку! "».

в) В Яхновском приходе Холмского уезда Псковской губернии, близ дер. Изгар, при устье впадающего в р. Оку безыменного ручья, при дороге, ведущей из дер. Канищева к речке Кунье, находится возвышенное место (сопка богатыря), мимо коего не пройдет ни один крестьянин этого околотка без того, чтобы, перекрестясь, не бросить на возвышение клочка сена, а проезжий верхом сходит с лошади, срывает травку и кладет на то же возвышение. Старожилы передают, что этот обычай исполняется с незапамятных времен, в честь погребенного на том месте могучего богатыря с верным его конем. Простолюдины верят, что ежели кто, проходя мимо могилы, не положит на нее обычной жертвы, то богатырь, особенно ночью, является всадником на коне необычайного роста и заслоняет путнику дорогу. К весне на возвышении накопляется весьма много сена, но никто не отваживается собрать его для домашнего обихода.

г) В Великолуцком уезде Псковской губернии, близ границ Торопецкого уезда, под одним курганом «лежит храбрый витязь, богатырь славный, павший в честном бою за веру христианскую. В память витязя служили встарь панихиды, ныне же чтут его следующим обычаем (образом — Д. 3.): каждый проезжий и прохожий ломает ветку и бросает на могилу... Куча древесных ветвей растет, поднимается в течение двух лет. На третий год в осеннюю ночь кто-то сжигает ее и на пепелище кладет сосновый крест. Снова проезжие и прохожие бросают сучки на курган...»

Об этой же самой могиле псковского витязя другой автор сообщает следующее: в Торопецком уезде часть дороги к Смоленску, между реками Торопою и Двиною, пролегает песчаным бором, где не в дальнем расстоянии от погоста Бенец видно несколько высоких, поросших уже лесом «сопок» (курганов), указывающих, по преданию, место битвы Руси с Литвою. По другим слухам, эти курганы — могильные памятники многолюдной шайке разбойников, истребленной царским воинством. Возле самой дороги, вблизи курганов, есть место, не означенное никаким возвышением, но памятное: здесь, говорят, подвизался могучий витязь и пал жертвою своей необычайной храбрости; в старину служили за него панихиды, теперь же поминовение заменено следующим обрядом: каждый из окрестных жителей, минуя это место, считает непременною обязанностью отломить сучок дерева и бросить его на могилу удалого витязя. Куча сучьев увеличивается в продолжение двух лет, а на третий год она непременно сгорает от неизвестной причины, и вслед за тем начинают набрасывать новую кучу, основанием коей служат всегда два сука, положенные крестообразно.

д) В Галиции, в предгорьях Карпатских гор, в двух верстах от местечка Сколе Стрыйского округа, находится так называемая «долина Святослава» и в ней «могила Святослава». Но собственно могилы тут нет, есть только место, на которое каждый прохожий бросает древесную ветку, взятую с окружающих «могилу» деревьев. По поверью, если ' путник не бросит ветки, то с ним случится несчастье в дороге. К личности похороненного тут Святослава все относятся с уважением. Есть