Начнем с бегинок

[293]

Точно определить истоки и эволюцию движения бегинок, датировать его и документально подтвердить, как историю других аналогичных организаций, не представляется возможным, но большинство исследователей сходятся на том, что оно зародилось в XII в. Бегинок (чье название, возможно, восходит к искаженному названию еретиков-альбигойцев, которых, как полагали некоторые представители официальной Церкви, поддерживали эти женщины) проще описать, чем дать им определение. Это были группы совместно проживавших женщин, живших в бедности, ведущих целомудренный образ жизни, объединявших имущество для создания духовных общин. Как правило, они селились вместе, хотя некоторые оставались дома со своими семьями. Они не признавали формального правления и не устанавливали связей с подобными им общинами. Работали они сообща, вместе поклонялись Господу, посвящая себя апостольскому служению другим людям. Иногда они принимали в свои общины мужчин.

Мы всегда стремимся называть имена основателей движений. Так, например, имя Пахомий связано с возникновением монашества. Что касается движения бегинок, в связи с ним чаще всего упоминаются имена Ламберта де Бегга и Марии из Уаньи, живших в Бельгии, где появились первые участницы этого движения. Ламберту обычно воздают должное за основание первого бегинажа в Льеже для женщин благородного происхождения, стремившихся вести целомудренный и аскетический образ жизни, а также заниматься благотворительностью.

Мария, о которой известно больше, чем о других бегинках раннего периода развития движения, родилась в 1176 г.[294]в семействе вполне обеспеченных родителей. Ее выдали замуж, когда девушке исполнилось четырнадцать лет. Однако позже они с мужем дали обет целомудрия и оба отправились в лепрозорий ухаживать за прокаженными. Через некоторое время Марией овладело беспокойство. Она стремилась к более строгой и аскетической духовной жизни. На каком-то этапе жизни она избавилась от своего состояния, ушла из лепрозория и примкнула к самостоятельному Августинскому ордену, куда принимали как женщин, так и мужчин. Этот первый бегинаж вполне устраивал Марию, и она оставалась там до конца жизни – до 1213 г.

Глубокое благочестие Марии выдвинуло ее в число самых святых женщин даже среди тех, кто не был связан с формальными монастырями и чье поведение, как и ее собственное, было ограничено в меньшей степени. Мария получила широкую известность за восторженные видения Господа, преклонение перед причастием и суровым аскетизмом, доходившим до того, что, усмиряя плоть, она отрубала кусочки собственного тела[295]. Ее приверженность целомудрию, наряду с отказом от супружеских отношений (хотя она состояла в браке), также оказывала огромное воздействие на других. Кроме того, стремление к апостольской бедности, личное смирение и ревностное служение прокаженным – отбросам общества, возвело ее на высшую ступень святости. Женщинам, привлеченным этими ее качествами, повезло, поскольку у Марии был прекрасный биограф, чье замечательное изложение исключительных событий ее жизни – включая приступы бесконтрольных рыданий – разнесло славу о ней далеко за пределами Бельгии.

Именно эта страна стала родиной движения апостольских сестер, распространившегося по торговым путям Северной Европы и получившего особенно сильное развитие в Кельне. В отличие от монахинь, обычно происходивших из добропорядочных семейств, в социальном отношении бегинки были более разнородны. Первоначально большинство среди них составляли женщины, принадлежавшие к высшим классам общества, но постепенно к движению примыкало все больше женщин из трудящихся сословий, и к концу XIII в. бегинажи пользовались репутацией приютов для женщин из бедных семей.

Бегинажи отличались от монастырей и других подобных организаций, члены которых давали официальные обеты соблюдения непорочности, бедности и послушания. Бегинки также с глубоким уважением относились к этим принципам, но предпочитали не клясться им в верности, а просто соблюдать. Как с одобрением заметил один бельгийский епископ, бегинки соблюдали целибат на протяжении всей жизни, а не клялись в его соблюдении. Они были покорны, но не клялись в покорности, и считали, что разумнее вести скромный образ жизни и из филантропических побуждений отказываться от собственных состояний, чем просто избавляться от всей своей собственности и имущества. На деле основными четырьмя принципами движения бегинок – в отличие от клятв – были целибат, бедность, смирение и милосердие, понимавшееся как неустанное служение обездоленным.

Какая же сила побуждала женщин становиться бегинками? Несомненно, это была комбинация причин, приводившая к страстному желанию выражать их беззаветную преданность Господу, следуя апостольскому пути целомудрия и бедности. Очевидно, что соблюдение целибата было одним из важных условий мотивации знатных и родовитых дам материально поддерживать бегинажи[296]. Но как и апостолы, бегинки не скрывались в монастырях. Они бесстрашно и благочестиво жили в миру вместе с теми, кому служили: с бедняками, больными, сиротами и несчастными горемыками. Движение было настолько разноплановым, что одни бегинки продолжали жить с родителями, а другие переселялись в общее жилье или в общины. Некоторые зарабатывали на жизнь, занимаясь ремеслами, другие просили милостыню, немногие жили на вполне приличный доход, получаемый от их личных состояний.

Бегинок нельзя отнести ни к монахиням, ни к белому духовенству, хотя по уровню благочестия и набожности они не уступали монахиням в женских монастырях. Их обеты целомудрия и покорности носили временный характер, и они постоянно их повторяли. Такой образ жизни они вели добровольно, без принуждения, определяемого монастырскими уставами. Они всегда могли вернуться в светское общество, и это облегчало возможные угрызения совести бегинки в том случае, если она решала изменить образ жизни. Она обладала свободой выбора, у нее не возникало ощущения того, что она попала в ловушку и должна продолжать жить по тем правилам, которые ее больше не устраивали.

Жизнь бегинки была апостольски незамысловата. Женщины начинали ее с неформального приятия целомудренной жизни, одевались в одежды, присущие той или иной группе, работали, либо оказывая услуги другим, либо занимались торговлей, и по мере сил стремились жить, подражая образу жизни Христа. Несмотря на периодические обвинения в ереси и – гораздо реже – в сексуальном непотребстве, бегинки пользовались уважением и вызывали восхищение. В 1520 г. немецкий художник Альбрехт Дюрер вспоминал о том, что в Антверпене наблюдал за процессией, возможно напоминавшей процессию бегинок, поскольку он описал ее как парад вдов, с головы до пят одетых в белые холщовые одежды, зарабатывавших себе на пропитание рукоделием и живших по собственным правилам.

Бельгийские бегинки носили простые одежды невзрачных расцветок без украшений, за исключением пояса покаяния из серо-коричневой некрашеной шерсти. Они были бедны от рождения или по собственному выбору и стремились жить с бедняками, которым служили. В отличие от верующих в монастырях, они жили в миру, их не принуждали рвать эмоциональные связи с семьями.

Глубокое влияние на движение бегинок оказали четыре фактора: демография, целибат, природа брака и церковная политика. В тот период Средневековья войны и крестовые походы вели к переменам в соотношении численности мужчин и женщин, в результате чего количество женщин настолько превосходило число мужчин, что многие их них даже не надеялись выйти замуж. Помимо этого, добровольный и принудительный целибат еще больше уменьшал число пригодных к браку мужчин. Апостольский пример целомудрия и духовная непорочность влекли некоторых из них в монастыри. Суровые цеховые законы, запрещавшие жениться ученикам и подмастерьям, вынуждали значительное число работавших мужчин к соблюдению нежеланного целибата. Таким образом, демография обрекала огромное число женщин на одиночество.

В некоторых районах Франции и Испании это обстоятельство стремились использовать альбигойцы, играя на ненависти к браку и святости целибата, чтобы привлечь к своему движению женщин. Это отчасти объясняет, почему бегинок – добровольно не выходящих замуж женщин – первоначально подозревали в альбигойской ереси. Альбигойцы учили, что брак и половой акт препятствуют спасению и что родители, по определению уже согрешившие, тем самым сгубили свои души. Альбигойство оказало влияние, по крайней мере, на некоторых женщин, решивших устроить свою жизнь к собственному удовлетворению так, чтобы обходиться без брака.

На деле многих женщин не надо было убеждать в воздержании от брака. Большое их количество жило в ужасной тесноте вместе со своими семьями, им негде было уединиться, они воочию наблюдали за браком своих родителей и прекрасно понимали, что им готовит будущее. За несколько веков до этого Амвросий отбивал у женщин охоту лишаться состояния девственности кратким напоминанием о том, что принесет им брак: «беременность, орущих младенцев, мучения, вызванные соперницей, домашние хлопоты»[297]. Женщины, выходившие замуж, часто с глубокой печалью оплакивали утраченную девственность и становились рьяными поборницами целибата, который мог бы хоть в небольшой степени восстановить душевное равновесие и контроль над их несчастной жизнью[298].

Церковная политика чуть не погубила движение бегинок стремлением его регулировать. Клерикальные власти выражали недовольство тем обстоятельством, что по всей Северной Европе в городских центрах возникали неуправляемые женские общины. Эти женщины работали, учили, во всеуслышание выражали свое мнение, читали Священное Писание и выбирали собственных духовных предводительниц, причем делали все это, даже не советуясь с церковными руководителями мужчинами. Что же они о себе возомнили, эти монашки без монастыря?

Церковь с общего согласия проявила строгость по отношению к таким женщинам, добровольно соблюдавшим целибат, и в 1312 г. им было велено уйти в монастыри. В чем заключалась причина такого распоряжения? С точки зрения богословской догматики она была очень проста, хотя в качестве указания и приведенных доводов звучала убедительно: церковные чиновники не могли поверить, что такие свободно соблюдающие целибат люди, как бегинки, умудрялись целомудренно выживать в порочном мире, и потому их следовало от мира обособить в монастырях. Более того, индивидуальные или неофициальные обеты соблюдения сексуальной непорочности, дававшиеся раньше, теперь были запрещены – с этого времени можно было давать лишь официальные клятвы в соблюдении целомудрия. Потом официально давших обет соблюдения целибата женщин следовало заключить в монастыри, чтобы там они избегали соблазнов, не ослабли духом и не отказались от данного обета.

Сначала у Церкви были определенные трудности с контролем за всеми бегинками, которые сознательно были разрознены, децентрализованы и вообще никак не объединены. Но неспособные противостоять натиску Церкви бегинажи один за другим капитулировали, отгораживались стенами, заключали официальные договоры и покорялись церковным властям.

К XIV в. церковный контроль усилился и радикально изменил природу бегинажей. Все было жестко расписано – начиная от требований к вступлению до обрядов и ежедневного распорядка. Это полностью противоречило самой природе движения бегинок, в основе которого лежали принцип добровольности, отсутствие бюрократии, семейные связи и жизнь среди бедняков. Сиделки, наставницы и помощницы убогих и обездоленных были изгнаны с улиц, от тех, с кем они работали и кому помогали, и тем самым лишены raison d'ê tre [299]. Они уже не могли обучать взрослых, им разрешалось это делать только с детьми и лишь в стенах монастыря, им запрещалось производить продукты на продажу. Одна за другой их общины исчезали или до неузнаваемости менялись, их стремление к апостольской жизни разбивалось о требования жестокой, честолюбивой и властной церковной иерархии. В традиции ранних отцов Церкви, писавших: «Грех возник из-за женщины, а спасение – от непорочной девы», эти мужчины почитали девственниц, но ненавидели женщин[300].

Унификация и контроль движения бегинок, созданного женщинами, обошлись им очень дорого. Оно давало выход взрыву благочестивых чувств, которые воплощались у бегинок в страстном стремлении подражать жизни Христа, жить целомудренно, как и он, среди бедных, разделяя с ними страдания и голод, в постоянном служении страждущим. Бегинки хотели преодолеть препоны общественного неравенства и богатства, чтобы обездоленные и обеспеченные жили и работали вместе. Многие были вполне довольны отношениями с родными и жили в родительском доме.

Когда Церковь покончила с ними, это спонтанное, добровольное, неформальное движение, распространившееся по всей Северной Европе, обрело совершенно иной характер, подобный царившему в женских монастырях. Бегинки утратили имманентно присущую им независимость, поскольку отцы Церкви решили, что, в отличие от апостолов, морально они были слишком слабы, чтобы оградить свое целомудрие от давления общества. Поэтому Церковь взяла в свои руки защиту тел женщин и – для их же собственного блага – ограничила их свободу церемониями, ритуалами, правилами и предписаниями, оградив от мира, к которому они принадлежали и за который ревностно молились. В итоге Церковь уничтожила то, что могло стать самым значительным движением, когда-либо возникавшим в женском сообществе, побуждавшим вести деятельную, милосердную, независимую и безбрачную жизнь. Но на протяжении более ста лет соблюдавшие целибат бегинки помогали многочисленным соотечественникам, в этом очень нуждавшимся. Бегинкам удавалось выживать в суровых условиях улицы, они были верны данным обетам безбрачия, но не смогли устоять перед гневом и ревностью деспотической Церкви, во имя святой непорочности отрывавшей этих апостольских сестер милосердия от нуждавшихся в их помощи и поддержке людей и скрывавшей за монастырскими стенами.