Кирион и Эорл. Этот рассказ предваряется заметкой о Халифириене, самом западном из маяков Гондора, расположенных вдоль гряды гор Эред–Нимрайс.

Этот рассказ предваряется заметкой о Халифириене, самом западном из маяков Гондора, расположенных вдоль гряды гор Эред–Нимрайс.

Халифириен^[206] был самым высоким из маяков и, как и Эйленах, второй после него по высоте, одиноко возвышался над лесом; позади него находилась темная долина Фириен, глубокое ущелье, рассекавшее длинный северный отрог гор Эред–Нимрайс, высочайшей точкой которого являлся Халифириен. Халифириен вздымался над ущельем подобно отвесной стене, но прочие его склоны, в особенности северные, были длинными и пологими и почти до самой вершины поросли лесом. Ближе к подножию, особенно вдоль речки Меринг (бравшей начало в ущелье) и к северу, к равнине, по которой эта речка несла свои воды к Энтовой Купели, лес становился гуще. Большой Западный тракт шел через лес по длинной просеке, огибая заболоченные земли у его северной опушки; но дорогу эту проложили в давние времена^[207], и со времен ухода Исильдура никто не срубил в лесу Фириен ни единого дерева – никто, кроме смотрителей маяка, обязанностью которых было поддерживать в порядке большую дорогу и тропу, ведущую на вершину горы. Тропа эта ответвлялась от тракта неподалеку от того места, где он входил в Лес, и вилась наверх по склону. После того, как деревья заканчивались, тропа переходила в древнюю каменную лестницу, ведущую к самому сигнальному маяку – широкому кругу, выровненному теми, кто строил эту лестницу. Смотрители маяка были единственными обитателями Леса, если не считать диких зверей. Они жили в сторожках в лесу у самой вершины. Смотрители дежурили посменно и надолго там не задерживались, разве что смена запаздывала из–за непогоды. Большинство из них рады бывали вернуться домой. Не потому, что в Лесу им угрожали дикие звери или на нем лежала какая–либо злая тень, оставшаяся от древних дней. Но в Лесу стояла тишина, не нарушаемая ничем, кроме шума ветра, голосов птиц и зверей и, временами, стука копыт на дороге, и люди невольно начинали говорить шепотом, словно ожидая услышать эхо величественного голоса, звучащего сквозь даль и время.

Название «Халифириен» на языке рохиррим означало «Священная гора»^[208]. До их прихода она называлась на синдарине Амон–Анвар, «холм Благоговения», а почему – никто в Гондоре не знал, кроме (как выяснилось позже) короля или наместника. Тем немногим, кто отваживался свернуть с тракта и побродить под деревьями, казалось, что дело в самом лесе: на Всеобщем языке он назывался «Шепчущий лес». Во дни величия Гондора на горе не было маяка: до тех пор, пока палантиры поддерживали связь между Осгилиатом и тремя башнями королевства^[209], в гонцах и сигналах не было нужды. Позднее население Каленардона сократилось, и помощи с севера ждать уже не приходилось, да и туда войск не посылали: Минас–Тириту все труднее и труднее становилось поддерживать даже линию обороны вдоль Андуина и охранять свои южные побережья. В Анориэне тогда еще было довольно много жителей. В их обязанности входила охрана подступов к столице от непрошеных гостей с севера, что могли прийти из Каленардона или переправиться через Андуин у Каир–Андроса. Для связи с ними были построены и содержались в порядке три самых древних маяка (Амон–Дин, Эйленах и Мин–Риммон)^[210]; но хотя вдоль речки Меринг, от непроходимых болот около ее впадения в Энтову Купель до моста, где тракт пересекал Меринг на западной опушке леса Фириен, была возведена оборонительная линия, на Амон–Анваре ни укрепления, ни маяка устроить не разрешили.

Во дни наместника Кириона на Гондор напали балхот, которые в союзе с орками переправились через Андуин, вторглись в Уолд и принялись завоевывать Каленардон. От этой смертельной опасности, что могла бы погубить Гондор, королевство спас приход Эорла Юного и рохиррим.

Когда война кончилась, люди гадали, чем наместник намеревается вознаградить Эорла. Все ожидали, что в Минас–Тирите будет устроен великий пир, на котором все и выяснится. Но Кирион был человеком себе на уме. Когда поредевшая армия Гондора двинулась на юг, к нему присоединились Эорл и эоред^[211] Всадников Севера. Когда они приблизились к речке Меринг, Кирион обратился к Эорлу и, ко всеобщему изумлению, сказал:

– Теперь прощай, Эорл сын Леода. Я вернусь к себе домой, где мне многое нужно привести в порядок. Каленардон на это время я поручаю тебе, если ты не торопишься вернуться в свои земли. Через три месяца мы снова увидимся с тобой на этом же месте и станем держать совет.

– Я приду, – ответил Эорл.

И на этом они расстались.

Как только Кирион приехал в Минас–Тирит, он призвал нескольких наиболее доверенных слуг.

– Поезжайте в Шепчущий лес, – велел он. – Вы должны восстановить древнюю тропу к Амон–Анвару. Она давно заросла; но прежнее начало ее отмечено камнем, который по–прежнему стоит у тракта, в том месте, где тракт входит в Лес в северной его части. Тропа петляет, но на каждом по вороте стоит камень. Следуя по ней от камня к камню, вы в конце концов придете к месту, где деревья кончаются. Там вы увидите каменную лестницу, ведущую наверх. Туда я вам повелеваю не ходить. Сделайте эту работу как можно быстрее и возвращайтесь. Деревьев не валите – только расчистите тропку, по которой могли бы пройти пешком несколько человек. Вход на тропу оставьте нерасчищенным, чтобы никто, проезжая по тракту, не поддался искушению свернуть на тропу, пока я сам туда не приду. Никому не говорите, куда вы идете или что вы делали. Если спросят, скажите, что господин наместник желает подготовить место для встречи с вождем Всадников.

В назначенное время Кирион отправился в путь со своим сыном Халласом, владыкой Дол–Амрота и еще двумя членами совета; и он встретился с Эорлом у переправы через речку Меринг. С Эорлом были трое из его военачальников.

– Отправимся ныне в то место, что я приготовил, – сказал Кирион.

И они оставили у моста стражу из Всадников, повернули назад на тракт, проходящий под сенью леса, и доехали до стоячего камня. Там они оставили лошадей и еще один большой отряд стражи из воинов Гондора; и Кирион, встав у камня, обратился к своим спутникам и сказал так:

– Я отправляюсь на холм Благоговения. Идите за мной, если хотите. Со мной пойдет оруженосец, и еще один – с Эорлом, они понесут наше оружие; остальные пойдут безоружными, как свидетели всего, что мы скажем и сделаем на вершине. Тропа подготовлена, хотя по ней никто не ходил с тех пор, как я был здесь со своим отцом.

Затем Кирион повел Эорла в лес, и прочие последовали за ними в должном порядке. И когда они миновали первый из камней, расположенных дальше по тропе, все невольно умолкли и шли осторожно, словно бы не желая нарушать тишину. Так добрались они наконец до верхних склонов горы, миновали кольцо белых берез и увидели каменную лестницу, ведущую на вершину. После сумрака Леса солнце слепило и припекало, ибо шел месяц уриме; однако вершина горы была зеленой, словно все еще стоял лотессе.

У подножия лестницы располагалась небольшая площадка или просто уступ, вырубленный в склоне горы, с низкими дерновыми скамьями. Там все они немного посидели, а потом Кирион поднялся и взял у своего оруженосца белый жезл – знак должности – и белую мантию наместников Гондора. Взойдя на первую ступень лестницы, он нарушил молчание, произнеся негромко, но отчетливо:

– Ныне я объявляю, какую награду я решил предложить, по праву королевского наместника, Эорлу сыну Леода, вождю народа эотеод, в признательность за доблесть его народа и за помощь превыше всех надежд, которую оказал он Гондору в час крайней нужды. Я отдам Эорлу, как свободный дар, все земли Каленардона от Андуина до Изена. И будет он, если того пожелает, королем той земли, и его потомки после него, и его народ будут свободно жить там, пока продолжается правление наместников и пока не вернется великий король^[212]. Не будет на них наложено никаких обязательств помимо их собственных законов и воли, кроме одного: они будут жить в вечной дружбе с Гондором, и враги его будут их врагами, пока стоят оба государства. Но такое же обязательство будет наложено и на народ Гондора.

Тогда поднялся Эорл, но заговорил он не сразу. Ибо был он изумлен великой щедростью дара и благородством условий, на которых этот дар был предложен; и он видел, сколь мудро поступает Кирион – и как правитель Гондора, желающий защитить то, что осталось от его государства, и как друг народа эотеод, о нуждах которого он осведомлен. Ибо народ эотеод стал теперь слишком многочислен, и ему сделалось тесно в его землях на севере. Они стремились вернуться на юг, в свой прежний дом, но их удерживал страх перед Дол–Гулдуром. В Каленардоне же они обретали куда больше места, чем им мечталось, и к тому же этот край лежал далеко от теней Лихолесья.

Но превыше мудрости и политических соображений Кирионом и Эорлом двигала тогда великая дружба, что связала их народы, и любовь, что возникла между этими достойными мужами. Со стороны Кириона то была любовь мудрого отца, состарившегося среди мирских тревог, к сыну, полному сил и надежд юности; Эорл же видел в Кирионе высочайшего и благороднейшего в мире человека, мудрейшего из тех, кого Эорл знал, и на нем пребывало величие королей людей давних времен.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Эорла, и наконец он заговорил, сказав так:

– Наместник великого короля, я принимаю дар, предложенный тобой, для себя и для своего народа. Он превосходит любую награду, какую мы могли заслужить своими делами – но и сами эти дела были свободным даром дружбы. Теперь же я скреплю эту дружбу клятвой, что не будет забыта никогда.

– Тогда поднимемся же на вершину, – сказал Кирион, – и при свидетелях принесем те клятвы, какие сочтем подобающими.

Кирион с Эорлом поднялись по лестнице, и остальные последовали за ними; и на вершине они увидели широкую и ровную овальную площадку, поросшую травой. Она была не огорожена, но с восточной ее стороны поднимался невысокий холмик, на котором росли белые цветы алфирина^[213], и клонящееся к западу солнце тронуло их золотом. Тогда владыка Дол–Амрота, знатнейший среди спутников Кириона, подошел ближе и увидел черный камень, что лежал в траве перед холмиком, и все же не зарос сорняками и не был источен непогодой; и на камне были выбиты три знака. И спросил владыка у Кириона:

– Так это могила? Но кто из великих людей древности покоится здесь?

– Разве не прочел ты знаков? – спросил в ответ Кирион.

– Прочел, – сказал князь^[214], – потому и удивлен; ибо знаки эти – ламбе, андо, ламбе, – но не может же эта могила быть могилой Элендиля, а ведь с тех времен ни один человек не осмеливался носить это имя^[215].

– И все же это его могила, – сказал Кирион, – и отсюда исходит тот благоговейный страх, который царит на этой горе и в лесах у ее подножия. Волею Исильдура все короли, начиная от Менельдиля, занявшего его место, а также и все наместники, включая меня, хранили в тайне это место. Ибо сказал Исильдур: «Здесь – центр Южного королевства^[216], и здесь пребудет гробница Элендиля Верного, хранимая валар, пока стоит Королевство. Эта гора будет святыней, и пусть ни один человек не нарушает ее покоя и тишины, кроме наследников Элендиля». Я привел вас сюда, чтобы клятвы, произнесенные здесь, были нерушимейшими для нас и всех наших потомков.

Все присутствующие немного постояли в молчании, склонив головы. Наконец Кирион сказал Эорлу:

– Если ты готов, принеси теперь такую клятву, какая кажется тебе подобающей, в согласии с обычаями твоего народа.

Тогда Эорл шагнул вперед, и, взяв у своего оруженосца копье, воткнул его в землю стоймя. Затем, обнажив свой меч, он подбросил его, и клинок сверкнул на солнце. И, поймав его, Эорл шагнул вперед и положил клинок на курган, не отпустив, однако, рукояти. Затем он во всеуслышание произнес Клятву Эорла. Изрек он ее на языке эотеод, а в переводе на Всеобщий язык она звучит так^[217]:

Услышьте ныне, все народы, что не склонились пред Тенью с Востока: мы примем дар владыки Мундбурга и придем жить в земле, которую он называет Каленардон. И потому я клянусь от своего собственного имени и от имени народа эотеод с Севера, что между нами и Великим Народом Запада будет дружба навеки. Их враги будут нашими врагами, их нужды будут нашими нуждами, и какое бы зло, или опасность, или нападение ни грозило им, мы явимся им на помощь и будем с ними, пока наши силы не иссякнут. Клятва эта перейдет к моим потомкам, ко всем, кто произойдет от меня на наших новых землях. И пусть они хранят ее в верности нерушимой, иначе падет на них Тень и будут они прокляты.

Затем Эорл вложил меч в ножны, поклонился и вернулся к своим спутникам.

Тогда Кирион произнес ответную клятву. Выпрямившись во весь рост, он положил левую ладонь на камень, а правой рукой воздел белый жезл наместников, и произнес слова, услышав которые, все преисполнились благоговения. Ибо, когда встал он, пламенное солнце спускалось к Западу, и казалось, будто белые одежды наместника охвачены огнем; и, поклявшись в том, что Гондор отныне будет связан подобными же обязательствами дружбы и помощи во всех делах, он возвысил голос и сказал на квенье:

Ванда сина термарува Эленна–норео алкар эньялиэн ар Элен–диль Ворондо воронве. Най тирувантес и харар махалмассен ми Нумен ар и Эру и ор илье махалмар эа теннойо ^[218].

И повторил – на Всеобщем языке:

Клятва сия нерушимою пребудет в память величья Земли–под–Звездою и верности Элендиля Верного. Да хранят ее те, что восседают на тронах Запада, и Единый, кто превыше всех тронов во веки веков.

Такой клятвы не слыхали в Средиземье с тех пор, как сам Элендиль заключал союз с Гиль–галадом, королем эльдар^[219].

Когда все было завершено и уже сгущались вечерние сумерки, Кирион и Эорл со своими спутниками спустились с горы, в молчании прошли через темнеющий лес и вернулись на стоянку у речки Меринг, где для них были приготовлены шатры. После вечерней трапезы Кирион и Эорл с князем Дол–Амрота и Эомундом, главным военачальником войска эотеод, собрались вместе и определили границы владений короля эотеод и наместника Гондора.

Границами королевства Эорла должны были стать: на западе река Ангрен от места слияния с Адорном, и оттуда на север до внешних укреплений Ангреноста, и к северо–западу вдоль границ Фангорна до реки Светлимки; эта река сделалась его северной границей, ибо на земли за ней Гондор никогда не претендовал^[220]. На востоке границами служили Андуин и западные склоны Эмин–Муиля до болот около устья Онодло, а за той рекой – речка Гланхир, которая бежала через лес Анвар к Онодло; а на юге его границами были горы Эред–Нимрайс до конца северного отрога, но все те долины и ущелья, что открывались на север, отходили к эотеод, а также земли к югу от Хитаэглира, лежащие меж рек Ангрен и Адорн^[221].

Из всех этих земель под властью Гондора оставалась только крепость Ангреност, внутри которой находилась третья Башня Гондора, неприступный Ортанк, где хранился четвертый палантир южного королевства. Во дни Кириона в Ангреносте все еще стоял гондорский гарнизон, но к тому времени он превратился в небольшую обособленную группу постоянных поселенцев под командованием начальника, чья должность передавалась по наследству, а ключи от Ортанка хранились у наместника Гондора. «Внешние укрепления», упомянутые в описании границ государства Эорла, представляли собой стену со рвом, проходящую примерно в двух милях к югу от ворот Ангреноста, между холмами, которыми заканчивались Мглистые горы; за ней находились пахотные земли людей, живших в крепости.

Также было договорено, что Большой тракт, некогда проходивший через Анориэн и Каленардон к Атрад–Ангрену (Бродам Изена)^[222], и оттуда на север к Арнору, в мирное время должен быть открыт для всех путешественников обоих народов без изъятия, и заботы о его содержании, от речки Меринг до Бродов Изена, передавались народу эотеод.

По этому соглашению только небольшая часть леса Анвар, к западу от речки Меринг, принадлежала королевству Эорла; но Кирион объявил, что гора Анвар теперь является святыней для обоих народов, и что отныне и эорлинги, и наместники должны разделять труды по ее содержанию и охране. Однако в поздние дни, когда силы и численность рохиррим росли, в то время как Гондор приходил в упадок и постоянно подвергался нападениям с востока и с моря, смотрителями горы Анвар назначались исключительно люди Истфолда, и Лес по обычаю стал частью королевских владений Марки. Гору рохиррим называли Халифириен, а Лес – Фириенхолт^[223].

В позднейшие времена день принятия клятвы стал считаться первым днем существования нового королевства и днем, когда Эорл принял титул короля Марки Всадников. Но на самом деле рохиррим заселили эту землю далеко не сразу, и при жизни Эорл носил титулы владыки эотеод и короля Каленардона. Слово «Марка» означало «порубежье», пограничные земли, особенно те, которые служат защитой внутренним землям королевства. Синдарские названия «Рохан» для Марки и «рохиррим» для ее народа придумал Халлас, сын и наследник Кириона, но их часто употребляли не только жители Гондора, но и сами эотеод^[224].

На следующий день после принесения клятвы Кирион и Эорл обнялись и с неохотой расстались. Ибо Эорл сказал:

– Меня ждет немало спешных дел, господин наместник. Эта земля теперь свободна от врагов; но они не разгромлены окончательно, и мы не знаем, какие еще опасности таятся за Андуином и под сенью Лихолесья. Вчера на закате я послал на север трех вестников, опытных и отважных всадников, надеясь, что хотя бы один достигнет моего дома раньше меня. Ибо ныне сам я должен вернуться, и вернуться с войсками: в моих землях остались немногие, те, кто слишком молод или слишком стар; там остались наши женщины и дети, наше имущество; на долгом пути сюда их нужно будет охранять, и последуют они только за самим вождем эотеод. Я оставлю здесь все войска, какие смогу – почти половину тех сил, что находятся в Каленардоне сейчас. Среди них – несколько отрядов конных лучников, которые быстро придут на помощь, если в этих землях обнаружатся еще какие–нибудь вражеские отряды; но главные силы останутся на северо–востоке – охранять то место, где балхот, выйдя с Бурых равнин, переправились через Андуин; ибо главная опасность по–прежнему угрожает оттуда, и именно там я, если вернусь, надеюсь провести мой народ в его новые земли с наименьшими тяготами и потерями. Если вернусь, сказал я – но будь уверен, что я сдержу свою клятву и вернусь, если только злой рок не постигнет нас, и я не сгину в долгом пути вместе с моим народом. Ибо путь наш лежит по восточному берегу Андуина, все время под угрозой, исходящей из Лихолесья, а в конце проходит через долину, омраченную тенью холма, который вы называете Дол–Гулдур. На западном же берегу не найти дороги ни для конницы, ни для больших отрядов, ни для повозок – даже если бы горы не кишели орками; а через Двимордене, где живет Белая Владычица, плетущая сети, которые не преодолеть ни одному смертному, не пройти никому, ни большим числом, ни малым^[225]. Я пойду восточной дорогой, которой пришел к Келебранту; и да хранят нас те, кого мы призвали в свидетели наших клятв. Расстанемся теперь с надеждой! Отпустишь ли ты меня?

– Да, я отпущу тебя, – ответил Кирион, – ибо теперь вижу, что по–иному быть не может. Я понимаю, что в нашей беде я слишком мало думал об опасностях, с которыми ты столкнулся, и о том, каким чудом был твой приход после долгого пути с Севера, приход, на который мы и не надеялись. Награда, которую я предложил тебе от всего сердца, полного радостью избавления, кажется теперь малой. Но я верю, что слова моей клятвы, о которых не думал я до того, как произнес их, не вотще были вложены мне в уста. Так простимся же, храня надежду.

Если учитывать манеру хронистов, можно предположить, что многие из тех речей, что якобы были произнесены Эорлом и Кирионом при расставании, на самом деле были сказаны и обсуждены накануне вечером, на совете; но что касается прощальных слов Кириона относительно вдохновения, посетившего его во время произнесения клятвы, то этому верить можно, потому что он был человек негордый, отважный и великодушный – благороднейший из наместников Гондора.