Глава XIX, в конце которой неожиданно появляется Лом и поет про себя

Вот, собственно, и все, что я узнал из газет. Но, знаете, и этого достаточно, чтобы расстроиться. И так не сладко. Шутка ли! Судно потерял, а тут еще товарищ и помощник попал в такую историю. Была бы яхта, плюнул бы на Кусаки, пошел бы выручать Лома. А теперь жди, пока придем в порт назначения. И оттуда надо как-то выбираться, и в кассе у нас с Фуксом не густо, и пароход идет медленно.
Я - к капитану.
- Нельзя ли, - говорю, - прибавить ходу?
- Рад бы, - отвечает тот, - да у меня кочегаров мало, не справляются, еле пар держат.
Ну, знаете, я подумал, с Фуксом посоветовался, отдохнул еще денек, и нанялись кочегарами. Жалованье, конечно, небольшое, но, во-первых, на стол не тратиться, а во-вторых, за работой все-таки не так скучно, да и пароход скорее пойдет...
Ну, встали на вахту.
Спецовки там не дают, а у нас только и осталось, что на себе. Ну, разделись, в целях экономии остались в одних трусах. Это, впрочем, и лучше: жара там в кочегарке. А вот с обувью плохо. Под ногами уголь, горячий шлак, разуться - жарко, а обуться - жалко, последние ботинки погубишь.
Но мы, знаете, не растерялись: взяли четыре ведра, налили воды, и так-то славно получилось! Стоишь в них, в ведрах-то, как в калошах, а если уголек какой упадет, только " пшик" - и все тут.
Я в кочегарке справлялся легко, мне не впервой, а Фукс, вижу, сдает. Набил полную топку, уголь спекся корой, он его ковыряет лопатой.
- Эх, - говорю, - разве здесь лопатой что сделаешь? Здесь подломать надо. Где лом?
И вот, поверите ли, слышу - за спиной кто-то глухо так:
- Есть Лом к вашим услугам!
Обернулся, смотрю - из кучи угля вылезает мой старший помощник Лом: тощий, черный, небритый, но все же Лом собственной персоной. Я, знаете, так и сел от неожиданности!..
Ну, понятно, облобызались. Фукс даже слезу проронил. Дочистили втроем топки, уселись, и Лом рассказал о своих злоключениях.
В газете о нем все верно писали, кроме налета и злого умысла. Какой там налет - просто ветром занесло. Да. Ну, а когда колебания почвы прекратились, он спустился в город. Идет, боится, оглядывается по сторонам. И куда ни посмотри - полицейские, куда ни повернись - шпик...
Может, знаете, если бы он сохранил спокойствие, удалось бы проскользнуть незаметно, но тут столько нервных потрясений, ну и сдрейфил парень, стал прибавлять шагу и сам не заметил, как пустился бегом.
Бежит, оглядывается. А за ним бегут шпики, жандармы, полицейские, мальчишки, собаки, рикши, автомобили... Крик, гам, топот...
Ну, и куда тут податься? Он, знаете, вниз, к морю. Забрался в угольную гавань, закопался в уголь и сидит. А тут как раз этот пароход встал под погрузку. Грузят там по канатной дороге, цепляют прямо ковшом, сколько захватят, а над пароходом ковш опрокидывается.
Вот, знаете, и захватило Лома. Только он очнулся, хотел выскочить из ковша, думал, знаете, опять его ловят, а ковш уже поехал, потом перевернулся, а Лом даже ахнуть не успел и - хлоп в бункер!
Пощупал руки, ноги - все цело; уйти некуда, дышать есть чем... Ну и решил использовать вынужденное бездействие - выспаться хорошенько.
Закопался в уголь и заснул. Так и спал, пока не услышал моей команды.
Да. В общем, все к лучшему получилось. Экипаж " Беды" опять соединился, и мы стали строить планы возвращения. Тут и вахта подошла к концу, и вот я поразмыслил: мы-то с Фуксом попали на пароход законным порядком, как потерпевшие бедствие, а Лом - во-первых, " заяц", а во-вторых, вроде беглого преступника. Кто его знает, этого капитана? Пока по-хорошему - и он хорош, а узнает об этой истории, выдаст Лома властям, а потом выручай его. Словом, я посоветовал.
- Сидите, - говорю, - тут. Вы теперь привыкши. Покушать мы вам принесем, а вахту вместе будем стоять. Оно и нам полегче - все-таки тридцать три процента экономии сил. Да так и безопаснее будет.
Ну, Лом согласился без споров.
- Только, - говорит, - скучновато будет. Там темно, а я теперь выспался. Не знаю, чем заняться.
- Ну, - возражаю я, - это можно придумать. Стихи хорошо в темноте сочинять, или вот попробуйте до миллиона считать - это очень помогает от бессонницы...
- А можно петь, Христофор Бонифатьевич? - спрашивает он.
- Да как вам сказать? - говорю. - Особенно я не рекомендовал бы, но если нравится - пойте, только про себя.
Да. Ну, достояли вахту. Сменились. Лом назад в бункер полез, мы с Фуксом - на палубу. Вдруг, смотрю, вылезают кочегары как ошпаренные.
Я спрашиваю.
- Что случилось?
- Да там, - отвечают они, - в бункере, какая-то нечисть завелась. Воет, как сирена, а что воет - непонятно.
Ну, я понял сразу.
- Постойте, - говорю, - я спущусь, выясню, в чем там дело.
Спускаюсь, слышу - действительно, звуки ужасные: мелодия несколько неопределенная, и слова не очень складные, но голос, голос... Не знаю, как вам и передать. Я раз на Цейлоне слышал, как слоны трубят, так то было райское пение.
Да. Прислушался я и понял, что это Лом поет.
Ну, полез в бункер, хотел отчитать его за несоблюдение осторожности. И пока лез, догадался, что сам виноват: опять, знаете, неточно отдал распоряжение. Всегда у меня с Ломом на этой почве недоразумения.
Лезу и слышу: Я старший помощник С корвета " Беда". Его поглотила Морская вода. И вот я теперь На чужом корабле, Сижу, как преступник, На жестком угле...
И ничего, знаете, не скажешь: действительно про себя поет, все верно... Вот только насчет корвета он, конечно, несколько преувеличил. Какой там корвет!.. А впрочем, это своего рода украшение речи. В песне это допускается. В рапорте, в рейсовом донесении, в грузовом акте, конечно, такая неточность неуместна, а в песне - почему же? Хоть дредноутом назови, только солиднее звучать будет.
Я все-таки Лома остановил.
- Вы, - говорю, - не так меня поняли, дорогой. Вы лучше про нас пойте, только чтобы никто не слышал. А то как бы неприятностей не вышло.
Ну, замолчал он, согласился.
- Верно, - говорит, - вы разрешили, а я не подумал. Не стану я больше петь, я уж лучше посчитаю...
Вылез я, успокоил кочегаров. ОБЪЯСНИЛ, что мол, это в топке огонь гудел. Это и механик подтвердил.
- Бывает, - говорит, - такое явление.