![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 6. Снова перемены.
Быть может, я не пошел бы к Татариновым, если бы Катя не пообещала мне показать книги и карты капитана. Я посмотрел маршрут, и оказалось, что это тот самый: знаменитый «северо–восточный проход», который искали лет триста. Наконец шведский путешественник Норденшельд прошел его в 1871 году. Без сомнения, это было не очень просто, потому что минуло еще двадцать пять лет, прежде чем другой путешественник – Велькицкий – повторил его путь, только в обратном направлении. Словом, все это было очень интересно, и я решил пойти… Ничего не переменилось в квартире Татариновых, только вещей стало заметно меньше. Исчезла, между прочим, картина Левитана, которая мне когда–то так понравилась, – прямая, просторная дорога в саду и сосны, освещенные солнцем. Я спросил у Кати, куда она делась. – Подарили, – коротко отвечала Катя. Я промолчал. – Николаю Антонычу, – вдруг язвительно добавила Катя, – он обожает Левитана. Должно быть, Николаю Антонычу подарили не только Левитана, потому что в столовой вообще стало как–то пустовато. Но морской компас по–прежнему стоял на своем месте, и стрелка по–прежнему показывала на север. Никого не было – ни Марьи Васильевны, ни старушки. Потом старушка пришла. Я слышал, как она раздевалась в передней и жаловалась Кате, что все опять стало дорого: капуста шестнадцать копеек, телятина тридцать копеек, поминанье сорок копеек, яйца рубль двадцать копеек. Я засмеялся и вышел в переднюю. – Нина Капитоновна, а лимон? Она обернулась с недоумением. – Лимон мальчишки не утащили? – Саня! – сказала Нина Капитоновна и всплеснула руками. Она потащила меня к окну, осмотрела со всех сторон и осталась недовольна. – Короток, – сказала она с огорчением. – Не растешь. Она побежала в кухню – поставить молоко на примус – и через несколько минут вернулась обратно. – Лимон вспомнил, – сказала она и засмеялась. – А что ж! И тащат! Она стала совсем старенькая, согнулась и похудела. Знакомая безрукавка зеленого бархата висела на ней, худые плечи торчали. Но у нее по–прежнему был бодрый, озабоченный вид, а сейчас еще и веселый. Она очень обрадовалась мне, гораздо больше, чем я думал. – Говорят, надо сырую гречу есть, – уверенно сказала она, – и вырастешь. У нас в Энске попик был. Вот какой! Все гречу ел. – И вырос? – серьезно спросила Катя. – Не вырос, а у него голос гуще стал. А прежде был писклявый–писклявый. Она засмеялась и вдруг вспомнила о молоке. – Ах! Убежало! И она сама убежала. Мы с Катей долго смотрели на книги и карты капитана. Здесь был Нансен – «В стране льда и ночи», потом «Лоции Карского моря» и другие. В общем, книг было немного, но все до одной интересные. Очень хотелось попросить что–нибудь почитать, но я, разумеется, прекрасно понимал, что это неудобно. Поэтому я удивился, когда Катя вдруг сказала: – Возьми что–нибудь, хочешь? – А можно? – Можно, – не глядя на меня, отвечала Катя. Я не стал особенно размышлять, почему именно мне оказано такое доверие, а принялся, не теряя времени, отбирать книги. Ужасно хотелось взять все, но это было невозможно, и я отобрал штук пять. Среди них была, между прочим, брошюра самого капитана. Она называлась: «Причины гибели экспедиции Грили». Я пришел к Татариновым нарочно с таким расчетом, чтобы не застать Николая Антоныча: в это время всегда происходило заседание педагогического совета. Но, должно быть, заседание отменили, потому что он вернулся домой. Мы с Катей так заболтались, что не слышали звонка, и вдруг в соседней комнате раздались шаги и солидный кашель. Катя нахмурилась и захлопнула дверь. Почти в ту же минуту дверь открылась, и Николай Антоныч появился на пороге. – Я тысячу раз просил тебя, Катюша, не хлопать так громко дверьми, – сказал он. – Тебе пора отвыкать от этих привычек… Конечно, он сразу увидел меня, но ничего не сказал, только немного прищурил глаза и кивнул. Я тоже кивнул. – Мы живем в человеческом обществе, – мягко продолжал Николай Антоныч. – И одной из движущих сил этого общества является чувство уважения друг к другу, Ведь ты же знаешь, Катюша, что я не выношу громкого хлопанья дверьми. Остается подумать, что ты сделала это нарочно. Но я не хочу этого думать, да, не хочу… И так далее, и так далее. Я сразу понял, что он мелет эту галиматью, просто чтобы позлить Катю. Но прежде, помнится, он не осмеливался так разговаривать с ней. Он ушел наконец, но нам уже расхотелось смотреть книги капитана. Кроме того, все время, пока Николай Антоныч говорил, Катя стояла спиной к столу, на котором лежали книги. Он ничего не заметил. Но я–то понял, в чем дело: он не должен знать, что она позволила мне взять эти книги. Словом, настроение было испорчено, и я стал собираться домой. Жаль, что я не ушел в ту же минуту! Я замешкался, прощаясь с Катей, и Николай Антоныч вернулся. – Возможно, что ты обиделась, Катюша, – начал он снова. – Напрасно! Ты, без сомнения, отлично знаешь, что я желаю тебе добра и как человек, и как педагог. Он, мельком взглянул на меня, сморщился и неприятно потянул носом воздух. – Другое дело, если бы ты была для меня совершенно чужим человеком! Но ты – дочь моего покойного любимого брата. Ты дочь человека, которому я пожертвовал всем – не только всем своим достоянием, но, можно сказать, и самой жизнью. Я подумал, что Николай Антоныч с каждым годом жертвует покойному брату все больше и больше. Прежде речь шла только о поддержке, «как нравственной, так и материальной». Теперь, оказывается, он отдал ему всю жизнь. – Вот почему, – продолжал Николай Антоныч, – я готов тысячу раз повторять тебе одно и то же, Катюша! Я устал после трудового дня, я имею право на отдых, а вот, видишь же, говорю, с тобой, стараюсь внушить тебе то, что ты давно должна была усвоить сама как по возрасту, так и по развитию. Катя молчала. Я видел, как ей это трудно! Но у нее была сильная воля. Я не мог уйти, прежде чем он кончит. Кроме того, пришлось бы уйти без книг. Поэтому я сел. Я вовсе не думал его обидеть, а просто устал стоять. Но он обозлился. – Я напомню тебе, Катюша, – ровным, мягким голосом продолжал он, – одну известную римскую поговорку: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Если ты считаешь возможным водить дружбу с человеком, которому не приходит в голову, что, прежде чем сесть, он должен предложить стул своему педагогу, тогда… И Николай Антоныч беспомощно раскинул руки. Я немного смутился – именно потому, что сделал это, вовсе не думая его обидеть. Но тут не выдержала Катя. – Этомое дело, с кем я дружу! – быстро ответила она и покраснела. Надо прлагать, что Нина Капитоновна была где–нибудь поблизости, может быть, даже за дверью, потому что, как только Катя сказала это, она сейчас же вошла и захлопотала, захлопотала. Молоко вскипело, не хочет ли Николай Антоныч кофе? А то она только что с базара пришла и до обеда далеко… Похоже было, что ей не в первый раз приходится прекращать эти – ссоры! Катя слушала ее, упрямо опустивголову, Николай Антоныч – вежливо, но снисходительно… Я дождался, пока они ушли, и простился с Катей. Я вернулся домой с тяжелым чувством. Мне было жаль их – Марью Васильевну, старушку и Катю, Перемены в Доме Татариновых ужасно не понравились мне.
|