Почему же новокрещеные ходили с этой духовной печатью на теле именно восемь дней? Почему же именно на восьмой день после Крещения омывалось святое миро?

Как мы знаем, в Церкви Христовой очень важна символика чисел. Одно из таких символических чисел – семь. Семь – это число времени бытия нашего тварного мира: вы, конечно же, помните такое выражение – семь дней творения. За шесть дней Господь созидает мир, на седьмой же день Бог почил от Своих творческих дел, не оставляя при этом Своего Промысла о судьбах мироздания. Как же понимать этот период – семь дней творения: буквально (как семь суточных циклов) или символически (как некие условные периоды времени)? У Святых Отцов в их истолковании библейского рассказа о сотворении мира на этот счет есть две взаимоисключающие точки зрения. Первые считают, что мир действительно сотворен в семь суточных циклов (по 24 часа каждый) – так думал преподобный Ефрем Сирин[47]. Другие (например, священномученик Мефодий Патарский) утверждают, что семь дней – это семь неведомых нам по своей продолжительности периодов, циклов[48]: ведь у Бога тысяча лет как один день, и один день как тысяча лет (ср. 2 Петр. 3, 8).

Как бы то ни было, те Святые Отцы, которые понимают под днями творения периоды времени, не идентичные суточному циклу, воспринимают седьмой день, день, в который Господь почил от всех дел Своих, как период, длящийся от завершения мироздания и до пришествия в мир Христа. При этом следует иметь в виду, что седьмой день, как день, в котором мироздание пребывает в своем падшем состоянии, отчасти длится и поныне – в наш с вами век. Правда, продолжается он не для всех, и это зависит от нас с вами. Почему? Дело в том, что приходящий на смену седьмому дню день восьмой в символическом восприятии Церкви – это время наступления Царствия Божия; день восьмой – символ пришествия Христа во славе. И от каждого из нас зависит, живем ли мы хотя бы отчасти уже в восьмом дне или все еще обитаем лишь в дне седьмом. Если мы пребываем в рабстве греха, значит, хотя Христос и явился для Спасения всего мира, в том числе и ради нас с вами, Он, увы, к нам еще не пришел, мы Его – дарующего Свою славу и благодать – в нашу жизнь попросту не впустили; мы по-прежнему живем безбожно, а значит, все еще пребываем в седьмом дне. Но если Христос действительно в нашей жизни присутствует, если мы Христом животворимся, Им движемся и существуем, то мы отчасти уже принадлежим восьмому дню. Мы причастны тому грядущему дню, который в своей полноте еще только должен наступить – как день воскресения из мертвых, как нескончаемый день, у которого уже не будет захода солнца, который будет длиться вечно. Таким образом, этот день восьмой имеет как бы два «измерения», две степени своей реализации. Его исток и основание уже явлены нам ныне – как плоды Воплощения и Воскресения Христовых. Второе же – совершенное – явление восьмого дня осуществится лишь в грядущем – когда Господь придет во славе судить мир, когда возникнут новое небо и новая земля: то есть в апокалиптической, эсхатологической перспективе.

Для христиан эта символика восьмого дня издревле была очень важна. Поэтому и Евхаристические собрания проходили именно в первый день недели, в день Господень, который воспринимался одновременно еще и как день, выходящий за пределы только что завершившегося недельного цикла, – а значит, как день восьмой. У нас сегодня в гражданском календаре счет недели начинается с понедельника. А вот в древности, да и в церковном календаре, и в некоторых современных, в частности, в англо-американской, традициях счет недели начинается со дня солнца, с воскресенья, с «недели». Кстати говоря, слово «неделя» в церковнославянском языке обозначает не семь дней, а именно воскресный день. Неделя такая-то по Пасхе, скажем неделя шестая по Пасхе, о слепом, – это воскресный день новой седмицы, нового седмичного, семидневного цикла. И вот получается, что первый день недели в нашем церковном понимании – это день воскресный: он одновременно оказывается и днем первым, и днем восьмым.

Обряды восьмого дня, которые мы находим в нашем современном Требнике, как раз и символизируют: с одной стороны, вхождение новокрещеных людей в день Господень, а с другой – их возвращение в мир, вступление в обычный цикл бытия, в первый день седмицы – благословение на повседневные труды, на подвиг крестоношения.

Сначала происходит омытие святого мира. В древности оно предварялось возложением рук епископа на главу крещеного. Символический смысл этого возложения рук – посланничество в мир на войну с бесами и грехом, своеобразная духовная «мобилизация». И читаемые здесь молитвы, которые мы находим в Требнике, – это в том числе и прошение о защите, о даровании смелости, верности, терпения. И вот, в знак готовности нести такое воинское служение, христианин преклоняет свою главу. Здесь следуют несколько молитв (три молитвы): «Избавление грехов святым Крещением рабу Твоему даровавый…», «Владыко Господи Боже наш, купелию небесное осияние крещаемым подаваяй….» и «Одеявыйся в Тя Христа и Бога нашего…». При этом с новокрещеного снимали шапочку – в знак его готовности к повседневному труду. Затем происходит само омытие мира со словами: «Крестился еси. Просветился еси. Миропомазался еси. Освятился еси. Омылся еси. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь». Важно отметить, что среди этих слов присутствует выражение «освятился еси». Для древней Церкви это означало, что христианин уже подлинно освятился, то есть причастился Святых Христовых Таин, потому что в течение семи дней, до наступления восьмого дня по Крещении, человек многократно приобщался Евхаристии. А у нас сегодня сложилось так, что эти слова произносятся еще до тех пор, как человек приступил к Евхаристическому Чуду. Но мы с вами ныне можем отнести это выражение и к дару благодати Святого Духа, освящающей нас в Таинствах Крещения и Миропомазания.

Затем следует молитва на пострижение волос «Владыко Господи Боже наш, иже образом Твоим почтивый человека…» и собственно само пострижение волос с молитвой «Господи Боже наш, от исполнения купельнаго Твоею благостию освятивый в Тя верующыя…» и с произнесением слов: «Постригается раб Божий (такой-то), во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». В древности этот чин не был связан с чинопоследованием Крещения и Миропомазания; он совершался над достигшими отрочества детьми. Это пострижение означает отсечение нашей греховной воли и принятие воли Божией, готовность послужить Богу. Затем произносится сугубая ектенья и творится отпуст.