Рейс 10: Джорджия, Северная Каролина, Огайо, Мичиган, Техас.

Они, как обычно после долгого прогона, взяли три дня на отдых. Дженсен завез Джареда в Боерн, после чего загнал трак на стоянку в Остине и отправился домой. Дни выдались суматошные, надо было переоформлять страховку, продлевать лицензию, они с Джаредом даже не созванивались, хотя в последнее время и в выходные им находилось, что сказать друг другу.

Утром он заехал за Джеем, и они отправились в Хьюстон забирать оборудование для бумажного комбината в Джорджии. Потом Северная Каролина, Огайо, Мичиган – прогон на неделю. Дженсен наметил несколько мест, куда они могли бы заехать по пути – Джареду понравится.

Еще когда Падалеки залезал в кабину, Эклз заметил – что-то не так.

- Все в порядке? – оторвавшись от руля, он бросил взгляд на Джареда.

- Да, нормально.

Но ничего нормально не было. Дженсен в приподнятом настроении – от встречи, от предвкушения будущей поездки, от комфортного ощущения руля и педалей – оглядывался на Джареда, улыбался ему. Но Джаред выглядел болезненно бледным и напряженным. До складов Эклз еще надеялся, что это несерьезно, но при погрузке он толкнул Джареда и тот как-то странно шарахнулся: то ли отшатнулся, то ли ноги не держали. Работа продолжилась, ящики с оборудованием закрепили, тронулись в путь, но у Дженсена уже висела неоновая вывеска в голове: «Что-то случилось!». Он оглядывался на соседнее кресло и видел там уставшего, измученного парня, вздрагивающего на каждой кочке. Через четыре часа, как обычно, они поменялись. Джаред переполз на водительское сидение и, поджимая побелевшие губы, вцепился в руль. Было ясно, что ему хреново, но Падалеки, по какой-то одному ему известной причине, не хотел в этом признаваться.

Дженсен неожиданно для себя превратился в наседку: каждые пять минут спрашивал, что болит, чем помочь, дать воды, таблетку, сменить за рулем? Но Джаред упорно молчал и от всего отказывался. На трак-стопе с трудом выполз, добрел до туалета и не выходил оттуда полчаса. Дженсен успел заказать еду себе и ему. Он уже давно знал, что Джаред обычно заказывает в таких местах. Эклз съел свой бургер с картошкой, нервно прошелся до туалета и обратно, так и не решившись заглянуть... Джаред вышел – выглядел он получше – что-то съел, уже остывшее, и они вернулись в машину. Эклз отправил его спать, а сам сел за руль. Падалеки затих, и Дженсен отвлекся, гнал по трассе, слушал тихо радио и думал, что Джаред к утру поправится. После разгрузки, припарковавшись на ночь, посмотрел назад – Джей спал. Вот и хорошо. Эклз постелил себе наверху.

Утром проснулся от звуков в кабине. Джаред что-то доставал из сумки, копошился. Дженсену был приятен этот звук. Он столько лет ездил один, что привык к одиночеству, а если у него случался напарник, то он с трудом дожидался, когда поездка закончится. Его раздражал любой звук: шуршание постели, одежды, покашливание, храп. За храп вообще убить хотелось. Но все звуки, которые создавал Падалеки, казались правильными, успокаивающими, возбуждающими. Вот как сейчас – он хотел Джея, и даже вчерашняя болезненная беспомощность добавляла Джареду привлекательности. В утреннем полусне Дженсен с удовольствием представлял, как сладко было бы заняться неспешным сексом с сонным, больным, вздрагивающим от каждого прикосновения, чувствительным Джаредом.

Дженсен свесился с кровати, дождался, когда напарник выпрямится, и, придержав его за голову, потянул к себе для поцелуя. Джаред дернулся, вырвался из рук и испуганно шарахнулся в сторону. Блин. Это что было? Дженсен не понимал.

- Джей, что?.. Иди сюда, я соскучился, - он еще по-дурацки спросонья улыбался.

- Я не хочу.

Джаред схватил полотенце и выскочил из кабины. Мыться. Ну да, конечно, как трахаться без мытья? По мере того как тот удалялся от машины, Дженсен просыпался, вспоминал все вчерашнее и сегодняшнее, и в его голове складывалась картина, которую он видеть не хотел. Он даже думать об этом не хотел, но все так пылало, что он в три секунды соскочил с кровати, оделся и рванул к душевым.

Там кроме Джареда никого не было, вода шумела только в одной кабинке.

- Джей, открой мне.

Движение за перегородкой затихло, но вода продолжала литься.

- Уходи.

- Открой мне, или я выломаю дверь, - Дженсен старался не орать, но уже точно знал, что будет дальше.

- Дженсен, уйди, я сейчас помоюсь и приду.

- Открой мне эту ёбаную дверь!

Молчание.

Эклз шарахнул по хлипкой перегородке ногой, и дверь отлетела к стене. В кабинке под струями воды боком стоял голый Джаред, на бедрах у него темнели характерные синяки, а на спине, как довершение картины – фиолетово-черный укус.

- Блядь! Блядь!

Дженсен, задыхаясь, пытался еще что-то сказать, но слова не шли. Он открыл-закрыл несколько раз рот, в голове стучало. Джаред стоял, опустив голову, вода стекала по волосам, плечам... Эклз выскочил на улицу. Рванул куда-то в сторону, побежал к дороге, вернулся обратно, подойдя к траку, со всего маху ударил кулаком в дверь кабины. Металл заскрипел. Дженсен взвыл – боль была охуеть какая. Кинулся в придорожный магазин, пронесся мимо продавца, открыл камеру с замороженными продуктами и сунул туда руку.

- Эй, закройте морозил…

- Пошел на хуй! – Эклз не дал ему договорить, и парень благоразумно заткнулся, нервно озираясь на дверь и ожидая невесть чего.

Когда пальцы онемели от холода, Дженсен отлепился от упаковок с мороженым, взял с полки полотенце и подошел к продавцу.

- Лёд есть?

- Д-да. Т-там в углу.

Дженсен зачерпнул в ледосборнике большую горсть льда, бросил три доллара на прилавок и вышел. Обмотав руку ледяной повязкой, он двинулся в сторону трака. Зверь стоял как вкопанный. На дверце была отчетливая вмятина, но Малыш молчал и не жаловался.

Эклз залез внутрь, сел за руль. И что теперь делать? Выгнать? Перед глазами стояли следы от пальцев на светлой коже. Вот уебок!

Время шло. Дженсен не справлялся с потоком мыслей в голове. Они набегали одна на другую, жгли, раздирали мозг на части. К моменту, когда Джаред появился в кабине, Эклз еще не в состоянии был с ним разговаривать.

- Я могу уйти, - Джаред мялся у двери, не решаясь подойти к креслу.

- Ты что тут – замуж сходил, а теперь передумал? Тут, блядь, работа, а не семейная драма, - Дженсен старался держать себя в руках, чтобы не перебить все в кабине. – Значит так, быстро сел назад, чтобы я тебя не видел. Сменимся у Монклер. Отработаешь заказ – свободен.

- Это же целая неделя!

- В следующий раз будешь лучше выбирать время потрахаться, а сейчас работа, не забыл? Пошел назад!

Джаред бесшумно исчез за спиной. Дженсен включил зажигание и тронулся с места.

Бесконечные мили исчезали под колесами Зверя. Дженсен мысленно с ним разговаривал: «Вот отработаем заказ, съездим в мастерскую, подлатаем тебе бок, все выровняем, зашпаклюем, покрасим, будешь как новенький». Крутил руль, переключение скоростей отдавалось в разбитой руке. У Монклер они сменились. В двух часах пути от этого места был заповедник Манчестер и огромное озеро Мэрион, куда Эклз хотел отвезти Джареда.

Дженсен ушел назад, лег на кровать, попытался играть, но каждые полминуты мерзкий голос сообщал: «игра окончена». Он никак не мог сосредоточиться на игре, и гнусавое «игра окончена», видимо, доконало не только его.

- Дженсен, пожалуйста, - Джаред полуобернулся.

- Смотри на дорогу!

Игра действительно не клеилась, и он бросил планшет в сторону, достал плеер, воткнул наушники, включил «Мановар» и чуть не оглох. Но эти воинственные призывы вырвали его из реальности и погрузили в хаос рока, такой необходимый сейчас. Оглушенный орущими голосами он провел так все время, пока Джаред ехал до пункта назначения. Выгрузили, загрузили, двинулись дальше. Они ехали без остановок, спали по очереди по четыре часа, вместо предполагаемой недели уложились в пять дней. Дженсен от недосыпа и мутной ярости в голове действовал как зомби, как гребанный робот-автомат: встал, сел за руль, доехал до места, разгрузился, тут же – на следующую точку, загрузился, сменился, что-то сухое и безвкусное пожевал и уснул, встал… и так четыре дня. По пути они почти не разговаривали. Как выглядел Джаред, что ел, куда ходил – Дженсен не помнил. В Остине Падалеки вышел около автобусной станции, а Эклз поехал к себе.

Дома Дженсен бросил сумку на пол, налил себе скотч, выпил, потом – еще. Алкоголь ударил в голову, надо было чем-то себя занять, и он вытащил метательные ножи – два полных комплекта лежали на полке в упаковке. Между кухней и комнатой была подходящая картонная стена, в нее и полетели стальные лезвия. Сначала восемь маленьких, затем пять больших, потом в ход пошли все остальные. Со свистом рассекая воздух, ножи вколачивались в стену раз за разом. Удар, удар, удар. Эклз отправлял ножи один за другим, рывком выдергивая ящики, вытаскивая все подряд. Грохот стоял невообразимый. Ножи прорубали картон со смачным хрустом и тонко звенели вибрирующими лезвиями.

Метательные ножи легко входили в цель, а когда полетели другие, с тяжелыми деревянными, металлическими, пластиковыми ручками, с разными кривыми, ребристыми и дырявыми лезвиями, количество точных попаданий уменьшилось в разы. Ножи, заваливаясь под тяжестью в полете, плашмя ударялись о стену, с грохотом падали на тумбочку у стены, а затем на пол. И так почти каждый второй – стена, тумбочка, пол – стена, тумбочка, пол – друг за другом, бум, бум, бум. Кода лезвие с хрустом пропарывало стену, Дженсену казалось, что оно отрубало одну из тысяч струн, стягивающих вот уже в течение пяти дней его внутренности, из-за которых он не мог ни есть, ни пить, ни нормально дышать. Измученная, издерганная, измочаленная перерезанная струна не исчезала, а вялым хвостиком повисала где-то там внутри, царапала, но становилось немного легче. А когда нож не попадал, этот тройной звук удара – стена, тумбочка, пол – безжалостно дергал: бум, бум, бум, терзая оголенные нервы. Эклз собирал все упавшие ножи и кидал их снова и снова, до тех пор, пока они не прорезали картон, отрубая струны – облегчая боль. В промежутках между пробросами он останавливался, прихлебывал виски из бутылки и удовлетворенно смотрел на торчащие разномастные рукояти. Это яростное истязание себя и стены длилось до тех пор, пока не пришла соседка с нижнего этажа и не пригрозилась вызвать полицию. Дженсен сдался. Допил виски и уснул в комнате на диване, не раздеваясь.

Неделю он просидел дома. Стена, утыканная ножами, была воплощением его боли и борьбы. Действительно, так его коллекция выглядела куда лучше.

Эклз лежал на диване с очередной бутылкой и неспешно размышлял: «Любая коллекция, спрятанная по коробочкам, упакованная в чехлы – зачем она нужна? Кто ее увидит? Все эти заботливо отполированные и до блеска начищенные штучки…». Вот так, ощетинившись разномастными рукоятями, они смотрелись замечательно. Дженсен воткнул в стену все ножи, что у него были. Иногда некоторые падали, вываливались из картона под тяжестью ручки, но он кидал их снова и снова, пока те не впивались обратно.

Через неделю сделал несколько рейсов Даллас-Хьюстон. Дальше – не было сил ехать. Одни и те же мысли, как заезженная пластинка, съедали мозг.

Что произошло, почему? Что ему не хватало? Секс у них был – и часто, и нравилось ему вроде. Расстались на три дня. Что, так загорелось? Позвонил бы, приехал. Или тот, другой, оказался как-то несказанно лучше. В чем? Больше, толще, трахал дольше? Отодрал так, что Джаред сидеть не мог. Может ему жестокости, боли не хватало?

Дженсен не понимал. С другой стороны, что он так взбесился? Они же вроде клятв друг другу не давали. У Джареда всегда же был пунктик о презервативах: вроде как предполагал, что может с кем-то еще, и Дженсен – где-то с кем-то. Получается, он всегда думал, что Дженсен трахается на стороне? Так и было… всегда, раньше... до Джея. Но не теперь. Проклятье, он так увяз в этом парне, совсем свихнулся, даже забыл, как это бывает. Может, Джаред так и думает, и для него это нормально. Вроде они в пути – друг с другом, но и в свободное время ни в чем себе не отказывают. Может, это был и не первый случай, может, у него кто есть, может, он себе на каждые выходные находит? И где? Если бы был такой смелый, не шарахался бы от клубов. Нет, что-то не вяжется.

Он заводил эту шарманку снова и снова. И не находил ответа. Бесился. Хотел поехать в Боерн, встряхнуть Джареда, узнать: почему, зачем, давно, сколько раз? Набить рожу этому неведомому, кто был с Джеем, сказать: мое, не трогай, и чтобы тому стало хотя бы несколько минут так же хуево, как Дженсену у душевой кабины. Эти пятна на теле, которое он так любил целовать, гладить, прижимать, все еще стояли перед глазами, и это было больно. Он хотел выкинуть все последние месяцы из головы и не мог. Мечтал, чтобы все опять вернулось назад, как раньше, но уже ничего не вернешь. Чё-о-орт! Нужно забыть, вычеркнуть, стереть, но он хотел Джареда, хотел его видеть, хотел, чтобы тот был рядом в кабине, в постели. Вот так все обрубить? Сможет ли он? А сможет жить, зная, что тот с кем-то еще? Оглядываясь: вот уехал домой и там кого-то сразу нашел или поехал в супермаркет и там кого-то затащил его в кабинку туалета. Но представить Джареда в кабинке туалета с первым встречным тоже невозможно. Его Джаред, чистюля, еще месяц-два назад такой робкий, неумелый, только недавно решившийся засунуть в него свои восхитительно длинные пальцы и потрогать, пошевелить ими. Блядь! И вот он кому-то подставляется еще!

А ведь так и было. Будь все проклято, так и было в их самый первый раз на празднике тракеров. Но они столько времени уже вместе, столько миль намотали, и он был такой… такой... счастливый, что ли? Нет, все не так, не то, не сходится.

За эти дни Дженсен понял одно: он хочет знать, что произошло и почему. Не по телефону. Ему надо было видеть глаза Джареда, его всего: как он пожимает плечами, как сворачивается, как опускает голову, возит ногой по асфальту. Или, может быть, он будет вести себя совсем по-другому, и это тоже Эклз хотел увидеть. То, что он еще не видел, не знал. Если там теперь другой Джаред, то он хотел узнать – какой.

Был вариант поехать в Боерн, встретиться с Падалеки недалеко от дома, но при одном упоминании этого места у Дженсена закипала кровь. Он бы с удовольствием проехался по сонному городку, сминая всеми восемнадцатью колесами Зверя аккуратно стриженые газоны, маленькие оградки, клумбы и прочую хрень, среди которой жил Джаред, где нашел охуенное приключение на свою жопу. «Надеюсь, тебе понравилось, Джей, в противном случае я просто не понимаю, зачем ты это сделал».

И Дженсен не успокоится, пока не узнает. Он должен узнать.

Эклз видел один выход: взять опять Джареда в рейс, и там они будут вынуждены общаться, и он сможет все выяснить. Это был не лучший план. Дженсен ненавидел Падалеки, его трясло от одной только мысли о бывшем напарнике. И хотел его. Несмотря ни на что, Джаред все равно был самый, блядь, желанный. Но к прежнему желанию добавилась и ярость. Дженсен представлял, что если они опять окажутся вместе, то он будет трахать Джея, пока тот не взмолится, не запросит пощады, пока не начнет рыдать от боли, от кайфа, от бессильного понимания, что только Эклз может дать ему все, что нужно.