Природа толерантности

Толерантность: иллюзия

Или средство спасения?

Природа толерантности

В общественном сознании распространены некоторые неопределенные понятия, истинность которых полагается очевидной. Например, понятие " свобода" все считают выражением истины бытия человека: никто не хочет быть рабом, все стремятся к независимости. Когда же это понятие конкретизируется, возникают вопросы и сомнения. Например, кто будет защищать свободу убийцы? Большинство, наверное, выступит против такой свободы.

" Толерантность" (терпимость) относится к числу понятий, сходных в своей сущности с понятием " свобода". На самом деле кто может смириться с нетерпимостью, проявляемой к его личным качествам, естественным и социальным свойствам? В этом смысле все - за толерантность: но как только ставится вопрос о толерантности в отношении специфики образа жизни, привычек, ментальности конкретных индивидов, возникает немало проблем.

Например, трудно проявлять толерантность в отношении сидящего в общественном транспорте бомжа, носителя педикулеза, инфекций или дебошира, нарушающего общественный порядок. Это очевидные явления. Но существует и такая несовместимость, которая порождает неоднозначную реакцию. Это относится к феноменам духовной, культурной, нравственной жизни.

Толерантность является важнейшим условием нахождения компромиссов, преодоления конфликтов. Нетерпимость ведет человечество к братской могиле, поэтому проблема толерантности сегодня обрела международный смысл. Не случайно Генеральная Ассамблея ООН в декабре 1992 года приняла резолюцию, приветствующую инициативу ЮНЕСКО провести год Организации Объединенных Наций, посвященный терпимости. Этот год был приурочен к пятидесятой годовщине образования ООН и ЮНЕСКО.

В контексте этой идеи был проведен ряд международных мероприятий, в том числе региональная научно-практическая конференция " Толерантность как способ выживания народов в условиях Севера" (Якутск, апрель 1994 г.), а также международная конференция " Толерантность как культурная универсалия" (Харьков, май 1996 г.).

Содержание этих конференций, обсуждение на них проблемы толерантности показывает, сколь широки интерпретации этого понятия - от медицинских и экологических до социально-политических и духовных. Все эти интерпретации имеют свои " достаточные основания".

В специфике российской ситуации на передний план выдвигается проблема терпимости как основы демократического процесса. И здесь встает немало сложных теоретических вопросов. Главный из них состоит в следующем: означает ли толерантность как выражение сущности демократической ментальности терпимость ко всему? Вопрос закономерный, так как терпимость ко всему может привести к разрушению самой демократии. Если же толерантность включает в себя лишь момент определенной нетерпимости, то не означает ли это, что она отрицает тем самым самое себя?

Как представляется, адекватное толкование толерантности возможно лишь в том случае, если принимается во внимание ее конкретное содержание. Одно дело - толерантность в структуре межрелигиозных отношений, другое - толерантность в идеологической сфере. Особая проблема толерантности в структуре научного мышления. Смешение различных видов ментальности может иметь поистине трагические последствия. Если религии и идеологии дают свои ответы на вопросы, которые не имеют однозначных решений, то в науке два взаимоисключающих ответа на один вопрос представляются несовместимыми.

Наличие различных типов ментальности и соответственно различных форм толерантности - это та проблема, адекватное решение которой создает предпосылки установления таких социальных и политических отношений в обществе, которые обеспечивают стабильность демократии.

Толерантность как тип индивидуального и общественного отношения к социальным и культурным различиям, как терпимость к чужим мнениям, верованиям и формам поведения можно рассматривать в качестве одного из фундаментальных признаков цивилизованности, уровня политической культуры.

Несмотря на видимость общего согласия в необходимости культивирования толерантности, в современном мире идут глубинные процессы, подрывающие международное сотрудничество, порождающие острые межэтнические и межцивилизационные конфликты. В чем причина усиления нетерпимости, и есть ли путь преодоления или смягчения межцивилизационных противоречий? Не давая ответ на эти вопросы, трудно рассчитывать на выработку адекватного стратегического мышления, позволяющего определять ориентиры долгосрочной государственной политики.

Этим объясняется необходимость нового осмысления проблемы толерантности и определения контуров ее решения применительно к современной исторической ситуации.

Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к природе толерантности. Исторически толерантность - духовное, а не физиологическое явление - осмысливается и получает свое определение как реакция на последствия мировоззренческого конфликта, становящегося предпосылкой религиозных войн. Религиозные войны провоцировались людьми, убежденными в том, что именно они владеют абсолютной истиной. Разве это не благородная и спасительная для человечества цель - утвердить абсолютную истину всюду, где это возможно?

Логика абсолютной истины обязывает быть последовательным. Это и нравственный императив. Нарушая его, человек проявляет слабоволие, недопустимые колебания, неуверенность в себе. Он становится жертвой общественного презрения.

Кто судит с абсолютных позиций, тот легализует право судить и себя аналогичным образом. Вера в абсолютную истину - это бритва, которая безжалостно режет по живому. Значит ли это, что во имя сохранения жизни людей следует отречься от истины? Такая постановка проблемы кажется неприемлемой. Истина придает жизни смысл. Истина присутствует в сознании человека даже тогда, когда он занимает скептические позиции. На признании общей истины держится упорядоченная общественная жизнь.

Однако доступна ли человеку абсолютная истина? Может ли он считать реальным претензию религиозного мировоззрения на абсолютную истину? Ведь человеку, ограниченному существу, противостоит бесконечность, которая в принципе не может быть познана до конца.

Оправданный и философски осмысленный скептицизм становится логической и нравственной основой толерантности, а затем и политики терпимости, отделения церкви от государства, однако государственная толерантность не легитимизирует терпимость ко всему, к любым социальным явлениям и формам практического поведения. Под понятие толерантности нельзя подводить и требование абсолютной свободы индивида. Абсолютная свобода человека и деспотизм - это две стороны одной медали.

Государственная легитимизация толерантности несет в себе возможность утверждения демократической формы правления. С этим связаны и новая интерпретация духовной эволюции человечества, и сомнение в адекватности идеи священной истории, основанной на откровении, одномоментном постижении истины бытия человека. Истина бытия осмысливается теперь как процесс: она естественным образом соединяется с толерантностью.

Наиболее убедительную попытку соединения абсолютной истины с признанием многообразия мировоззренческих позиций предпринял Гегель. Согласно Гегелю, абсолютная истина есть конечный результат движения идеи, которая последовательно проходит стадии, зафиксированные в исторически сформировавшихся философских системах. Все они несут в себе моменты истины и поэтому не могут отвергаться с порога: истина многогранна и прекрасна, как алмаз. Соединение абсолютной истины с толерантностью следует рассматривать как выражение философского разума, той мудрости, которая выше религиозной веры в силу своей универсальности.

С такой трактовкой философского разума связано важное умение находить общий критерий, благодаря которому воздается должное каждому народу. Диалектическая логика разума и есть универсальный критерий оценки исторической роли личностей и государств как носителей и средства реализации Абсолютной идеи.

Вместе с тем выделяется общая субстанция всемирной истории, закладываются предпосылки глубинного преодоления ксенофобии, разного рода предубеждений и предрассудков.

Эмоционально декларируемый принцип толерантности сегодня нередко сводится лишь к возбуждению сочувствия к людям иной этнической, религиозной принадлежности либо к выявлению несоответствия тех или иных общепризнанных прав человека реальной политике в конкретном государстве. Такой эмпирический подход ведет к смешению нетолерантности с различными видами дискриминации. Толерантность требует видения общественной жизни как позитивного целого. Понимание этого целого и есть объективное основание подлинной толерантности. Толерантность - это не беспринципность, не социальный эклектицизм; это глубинное понимание необходимости иного, различий и особенностей как моментов целого. Нетолерантность - это игнорирование истины социальной жизни.

В отличие от толерантности дискриминация - это искусственное культивирование особенностей, оправдывающих ограничение прав, возможностей экономической, социальной, политической и духовной активности, вытеснение, подавление иного субъекта. Дискриминация основана на субъективной воле, устанавливающей такую иерархию ценностей, которая ставит в привилегированное положение определенного субъекта.

Толерантность имеет свой механизм самореализации. Член общества как гражданский субъект удостоверяет свое достоинство через признание достоинства иного и находит в этом подтверждение своей собственной политической культуры. Политическая культура обретает характер общего разума, сужающего сферу действия дискриминации по мере того как все большее число граждан усваивают универсальные принципы и признают их своими, что удостоверяется конкретными формами их конструктивного взаимодействия.

В обществе социальной дискриминации складывается атмосфера равнодушия к универсальным критериям оценки достоинств человека. Если даже они признаются на словах, индивиды продолжают стремиться использовать возможности своего положения для получения привилегий за счет других. Если в таком обществе нет черных негров, то обязательно возникают " белые негры".

В атмосфере социальной дискриминации индивиды не знают критериев своего достоинства. Существует и нравственный аспект этой проблемы: социальному достоинству не учат в семье, оно не формируется и в системе образования. В итоге граждане видят в качестве реалий лишь свои естественные и социальные различия. Люди, являющиеся друг для друга " продуктами природы", никогда не увидят своей универсальной сущности. Соответственно перед ними не встает и проблема толерантности.

Проблема толерантности возникает лишь тогда, когда члены общества начинают " видеть" свою универсальную сущность. В зависимости от доминирующего в государстве общественного сознания складываются и различные типы толерантности.

Типы толерантности

Любое общество, не имеющее этнической, социальной и культурной однородности для обеспечения своей стабильности, нуждается в толерантности.

Эффективность толерантности зависит от того, насколько ее форма соответствует характеру доминирующего - мифологического, религиозного, секулярного или научно-общественного сознания.

Толерантность в структуре мифологического сознания. В структуре мифологического сознания возникают предпосылки абсолютной истины. Парадоксальным образом ее признание находит свое выражение в реакции на движение философской мысли, которая дает разумное истолкование мифа. Процесс такого истолкования - это форма логического или фактического доказательства. Неопровержимое обоснование мифологического представления и есть путь к абсолютной истине.

На первых порах мифологическое сознание и философия легко уживаются друг с другом. Это состояние можно назвать скрытой толерантностью. Толерантность здесь еще не осмыслена концептуально. Общество терпимо относится к специфике философского мышления, поскольку оно еще не ведет к разрушению образов мифологического сознания. В итоге, однако, возникает тенденция подавления философии.

Распад античной толерантности тесно связан с попытками предотвратить эрозию духовного и социального единства полиса, общины, в структуре которых она возникает, устранить причины, которые становятся ферментом социального хаоса. Но эрозия мифологического сознания уже не могла быть предотвращена путем подавления философии. Для социальной консолидации стал необходим новый тип сознания, формирование которого как раз и требовало толерантности. Нетерпимость и гонения инакомыслящих лишь углубили кризис античного общества. На почве разлагающегося мифологического сознания с его политеизмом вырастает христианская монотеистическая религия.

Монотеизм и толерантность. Утверждение монотеистического сознания связано с историческим парадоксом: испытав на себе жестокие гонения язычников и нуждаясь в общественной толерантности, христиане, завоевав господствующие позиции в общественном сознании, добиваются двух фундаментальных результатов в духовной жизни: во-первых, они утверждают понятие Абсолюта, высшего и совершенного Бытия как Демиурга всего существующего, его начала и конца; во-вторых, они превращают философию в служанку религии, ограничивая движение мысли рамками основной догмы.

Утверждение полученной через откровение единственной абсолютной истины делает толерантность логически и нравственно невозможной. В структуре абсолютной веры толерантность невозможна в принципе, поскольку она разрушает абсолютность.

Утверждение абсолютной истины оказывается предпосылкой преодоления социального хаоса, создания социально-психологического климата для восприятия общего закона, сковывающего обручем субъективную волю и представителя низов, и тирана. Утверждение абсолютной веры стало путем к социальному миру. Вместе с тем очевидно, что встреча абсолютных верований чревата опасным и непримиримым конфликтом.

Постоянное очищение веры от потенциальных носителей внутреннего конфликта с течением времени оказывалось все более трудной задачей. Ферментом разрастания внутреннего конфликта оказывался конфликт внешний, где противостояли друг другу взаимоисключающие доктрины, в равной мере претендующие на абсолютность.

Религиозные войны и подготовили легитимизацию толерантности. Но, естественно, толерантность несла бы на себе неизбежную печать беспринципности, если бы не философская критика метафизики. Именно эта критика позволила придать толерантности легитимность и вполне осмысленный характер. Критика метафизики - это отрицание претензий любой веры на окончательную и абсолютную, единственную истину, а вместе с тем и ключевой этап в установлении духовно зрелого общества. Отношения с религией, которые позволяют сохранять ее нравственные функции и вместе с тем достаточно определенно очерчивают границы ее компетенции, превращают толерантность в постоянную черту жизни общества. Толерантность, однако, укрепилась не везде. Она оказалась поставленной под удар критики, но теперь уже не с позиций религиозной догматики, а с позиций идеологии, не допускающей компромисса принципов.

Секулярное сознание и толерантность. В структуре секулярного сознания эрозия толерантности происходит в силу абсолютизации социальной роли определенного исторического субъекта, которому приписываются черты совершенства, исторического превосходства и универсальности.

Определенность исторического субъекта - этноса, нации, класса, цивилизации - это эмпирический факт. Однако утверждение универсальной мессианской роли субъекта и соответственно определение его особых качеств - это идеологический постулат.

Идеологический продукт секулярного сознания и порождает нетерпимость. Догматические постулаты в секулярном сознании не требуют эмпирического подтверждения и логических доказательств. Они обладают свойством самоподтверждения, поскольку совпадают со скрытым массовым устремлением. Любые выводы и суждения, противоречащие принятой догме, автоматически попадают в категории " клеветнических", " очернительских", " подрывных" представлений. Соответственно они служат основанием для того, чтобы общественные организации и государственные органы выполняли особые очистительные функции, определяли систему мер для предотвращения распространения враждебных влияний.

Серьезная трудность в понимании секулярной нетерпимости заключается в характере открытия, на которое опирается идеологическая доктрина. Это не открытие нового явления и не обоснованный логически вывод, а открытие истинного будущего. Поэтому в принципе ни одна идеологическая доктрина не может быть окончательно опрокинута эмпирическими и логическими доводами.

Другой важный момент состоит в том, что идеологическая сублимация этнической или социальной самооценки определяется относительностью возвышения: унижение своего визави автоматически ведет к самовозвышению. Этот аспект идеологического самосознания обычно остается в тени: принимаются во внимание лишь экономические, социальные, политические выгоды самовозвышения. При этом оказывается необъяснимым факт экономических и иных уступок ради сохранения видимости превосходства.

Сила влияния этнического и социального эгоцентризма может быть столь велика, что возможны огромные материальные и даже человеческие жертвы ради самоутверждения. Самоутверждение может стать фактором ренессанса традиционных религиозных, культурных, духовных ориентаций.

Самоутверждение формирует черно-белую действительность. Все свое предстает в одеяниях святого. Все чужое - в облике сатаны. И это наглядно обнаруживает тот факт, что такое самосознание не отражает реальность, а формирует ее определенным образом.

В секулярном обществе толерантность становится реальностью в результате признания как истинных универсальных нравственных принципов. На основе всеобщих принципов возможно уважение к иному, принятие этнических и национальных особенностей, различий в социальных воззрениях, которые порождаются особенностями условий жизни, профессиональной деятельности, культурных традиций.

Толерантность здесь - следствие высокой духовной и нравственной культуры. Для традиционного общества, однако, выявляется и проблема способности человека подчинять свои чувства и интересы таким всеобщим принципам.

Ф. М. Достоевский поставил эту фундаментальную проблему так: могут ли все или большинство следовать принципам, если им нечего есть или негде жить? Не будут ли индивиды следовать инстинкту выживания, пренебрегая принципами и священными заповедями? Жизнь традиционного общества ставит ценность трансцендентального принципа под сомнение.

Сфера принципа - это сфера свободы, результат выбора. Если свободному выбору следуют единицы, то люди принципа чувствуют себя принадлежащими к особому клану. Если масса людей живет постоянными компромиссами: грешат и каются, каются и грешат вновь, то терпимость складывается как способность прощать. Человек, не способный прощать, не может быть в нормальных отношениях с людьми.

Научная ментальность и толерантность. Становление научной ментальности как общественного сознания имеет своим следствием критическое восприятие идеологии, критику всех ее форм как " извращенного сознания", затеняющего действительные механизмы социального действия. Научная ментальность полагается средством освобождения сознания от идеологического субъективизма. Такое освобождение должно " снимать" и идеологическую нетерпимость, и связанные с ней конфликты.

Научная ментальность предполагает анализ реальных причин и следствий так, как они понимаются в естественных науках: имеется причина как установленный материальный феномен, факт и порождаемые им определенные следствия. Все, что находится вне этой реальной материальной связи, есть фантом, продукт воображения.

Сущностные аспекты самосознания в такой ментальности утрачивают свою легитимность. Ведь порожденные самосознанием фантомы как раз и становятся действующей причиной определенного практического поведения. Терпимость в сфере самосознания - это терпимость к фантомам в зависимости от их практических последствий. Научная ментальность не может быть в принципе терпима к фантомам: она подчиняется принудительной силе материальной объективности.

Другим аспектом проблемы толерантности становится определение подлинных механизмов поведения человека. Наука должна вскрывать глубинный " второй план", скрытый иллюзиями сознания.

" Освобождение" от абстрактных идеалов рассматривается как путь к пониманию подлинных причин поведения, в том числе и психических отклонений.

В итоге происходят глубокие сдвиги в общественной психологии, которые находят свое выражение в сексуальной, нравственной и иных революциях.

Традиционная культура опиралась на представление о том, что нравственные ценности и нормы определяются наличием в созданной Верховным Существом иерархии бытия - низших и высших его форм.

Культура модерна (нового времени) полагала объективной иерархию созданных человеком вещей, составляющих искусственный мир, и установленную социальную иерархию.

Культура постмодерна считает исходным основанием ценностных представлений выбор индивида в данной конкретной ситуации.

Эти исходные основания различных типов культуры и определяют понимание толерантности.

Постмодернистская духовная реальность

и толерантность

Происходящие сдвиги в социальной психологии коренным образом видоизменяют иерархию традиционных и модернистских ценностей, которые определяли сущность жизни.

Подлинная действительность бытия человека кажется совпадающей с потоком сознания. Критерии высокой и низкой морали, истины и заблуждения перестают действовать либо оцениваются как субъективные, как результат предпочтения в зависимости от личных устремлений. В бытии как потоке сознания возникает терпимость ко всему вообще. Традиционные духовные и социальные ценности входят в систему информации наряду со всякой иной информацией. Элементы информации могут либо представлять интерес для индивида, служить стимулом определенных форм жизни и поведения либо нет. Индивидуальный выбор в системах ценностных ориентаций делает мозаичной систему общественной жизни.

Проблема толерантности встает в иной плоскости. Традиционно толерантность означала терпимость к чужому, готовность сосуществовать с ним. И это прежде всего относилось к различиям религиозным, к различиям в обычаях, образах жизни, привычках, культурных, эстетических ориентациях. Теперь ситуация меняется радикально. Все различия переносятся в страну и исходную ячейку общества - в семью. Эрозия общих критериев нравственности в самосознании человека порождает деструктивные следствия для личности. Человек с неустойчивым социальным сознанием, лишенным общих критериев, обретает полную свободу. Однако парадоксальным образом эта свобода ведет к его саморазрушению. Выражением этой ситуации можно считать признание Генри Миллера: " Я во всем мгновенно распознавал противоположности и противоречия, иронию и парадокс реального и нереального. Я был самым страшным врагом самому себе".1

Возникновение неструктурированного потока сознания направляет активность человека против себя самого.

Восстановление позитивного отношения к себе и к своему социальному окружению теперь требует идеализации.

Идеализация невозможна, если человек воспринимает себя и других людей лишь в качестве " продуктов природы". Но оправданна ли идеализация с точки зрения научной ментальности? Не является ли она производством фантомов?

Можно, однако, возразить, что даже такая точная наука, как математика, создает фантомы и оперирует ими. Пример - мнимые числа, играющие важную роль в вычислениях.

В сфере самосознания идеальные образы играют принципиальную роль как ориентиры правильной жизни. В зависимости от того, с каким идеальным образом отождествляет себя субъект, определяется направленность стратегии жизни.

Другим важным аспектом этой проблемы является способность индивидов видеть друг друга в некоем " идеальном свете". Только в этом случае между ними устанавливаются те высокие отношения, к которым и применяется понятие " человеческие". Здесь идеализация оказывается не только терпимой, но и необходимой.

Так, например, если в структуре семейных отношений взаимодействующие партнеры видят в себе лишь " продукты природы" и ничего более, то они отвергают любые формы идеализации. В итоге ноша семейной жизни превращается в тяжкое и скучное бремя. С этим и связана так называемая сексуальная революция. Ее суть - в установлении такой системы сексуальных отношений, при которой индивиды извлекают для себя наслаждение, основанное на свободе смены и разнообразия партнеров. Так возникает терпимость к явлениям, которые в традиционных структурах культуры считались совершенно нетерпимыми.

В условиях, когда натуралистическая ментальность в различных ее формах становится доминирующей, в общественном сознании происходит " смешение" различных критериев толерантности, возникают несоответствия, непоследовательности в структурах поведения.

Этот процесс уже сейчас затрагивает различные сферы общественной жизни, ведет к глубоким изменениям социальной психологии.

Социальные эксперименты и толерантность

Освобождение от диктата традиции открывает возможность выбора любого духовного ориентира. Индивид делает самого себя полигоном для апробирования различных типов образа жизни. Как следует относиться к этому? Возможно, это симптом цивилизации будущего, состоящей из духовно независимых индивидов. А быть может, это массовое проявление обычных отклонений от нормы, пробы и ошибки маргиналов, которые всегда останутся таковыми?

Нельзя вместе с тем не видеть, что все более массовый характер маргиналов требует своих объяснений. Одно из них - в кризисе общих социальных и нравственных ценностей. Каждый индивид теперь ведет с обществом " свою игру". Индивиды " как бы" соблюдают общие нормы.

Можно ли легализовать в общественном сознании то, что находится за поверхностью жизни? Суть проблемы не в преодолении самого явления, а в возможности или невозможности его открытой демонстрации. Общество должно находить компромиссы в решении таких проблем. Эти компромиссы и трактуются как толерантность в ее современном выражении. Толерантность теперь - это двойная ментальность человека.

Ценностные знаки в структурах этой ментальности имеют противоположный смысл.

Противоположность внутренних ориентаций получает осмысление в традиционных терминах. Современный человек стоит перед дилеммой: быть ему Богом или сатаной? Если он воспринимает себя как норму, как критерий, то неизбежно становится судьей всех. Но поскольку его судейская миссия определяется лишь его субъективной убежденностью, а последняя все время меняется, то, становясь сатаной, он терпимо относится к носителям зла. Становясь Богом, он стоит за тех, кто приобщается к святому делу. Вместе с тем он периодически оказывается и в оппозиции к самому себе.

Когда фиксируют быстрый рост самоубийств в современном обществе, то обычно ищут его причины в возникающих для существования человека тупиковых ситуациях, связанных с внешними, материальными трудностями. Однако сегодня начинают набирать силу иные факторы, связанные с раздвоением духовных принципов человека, не позволяющих ему найти примирение с самим собой.

Сегодня отчетливо выражена тенденция к массовизации этого состояния.

Человеку всегда казалось привлекательным найти достойное определение самому себе и последовательно формировать себя в соответствии с ним. Самосознание - это привлекательная и в то же время крайне опасная зона духовной жизни.

Как найти в себе исходное основание, духовный центр тяжести, позволяющий избежать бессмысленной суеты и начать целенаправленное движение?

Гегель определил его как " ничто", совпадающее с " нечто". Нечто - предпосылка его позитивной определенности. Диалектическое движение подлинного бытия человека совпадает в своей сущности с мышлением, поскольку через мышление человек находит свое позитивное практическое самоопределение.

В такой интерпретации противоположные самоопределения человека могут быть преодолены; вместе с тем он может найти примирение с собой, если противоположности сделает моментами целостности истинного бытия.

Такое примирение с собой многим кажется решением проблемы лишь в сфере философского сознания. Расколотость человека является истоком духовного разрыва, который влечет за собой тяжелую болезнь личности. Не случайно пытаются снять эту проблему вообще, представить духовный мир индивида как мир его знания об объективности. Считается, что человек будет духовно расти, обретать свое величие вместе с ростом объема знаний. Эта истина кажется особенно актуальной в условиях информационного общества.

В информационную эру осуществляется соединение знаний, заключенных в различных базах данных. Это соединение и есть процесс формирования мирового разума, универсального в своей сущности и не содержащего внутренних противоречий. В силу своей универсальности по содержанию и по форме мировой разум является основанием разделения людей лишь на знающих и незнающих.

Незнающие обретают истину тогда, когда превращаются в знающих. Ни один нормальный человек не может отбросить знание под тем предлогом, что оно не соответствует установкам его ментальности. Если некто демонстрирует воинствующее отвержение знания, он ставит себя тем самым вне рамок современной нормы. Именно в условиях формирования глобального разума нации те, кто игнорирует факторы развития своего интеллектуального потенциала, неизбежно выпадают из основного ритма цивилизационного развития.

В области универсального научного знания терпимость к различию в оценках определяется рамками диалектики объективности. Никакая догма не может оправдать своего несоответствия объективности, и, поскольку объективность изменчива, изменяется и ее определение.

Быстрое расширение научно-технических знаний становится все более значимым фактором в позитивном развитии общества, меняет его качество. Оно переводит проблему толерантности в плоскость признания таких цивилизационных и иных различий, которые имеют эстетический, психологический, нравственный интерес. Все эти различия как бы обогащают палитру жизни человечества, без которой она стала бы серой, монотонной, но теперь уже не затрагивают ее сущности.

Вместе с тем кажется парадоксальным, что столь эффективное решение проблемы толерантности сопровождается новым взрывом противоречий даже после того, как был устранен основной социально-идеологический конфликт ХХ века.

Можно, конечно, высказать банальное предположение, что угроза общего цивилизационного катаклизма является следствием невежества, неспособности внимательно изучать исторические и социальные явления, взвешивать все " за" и " против" тех или иных решений и находить единственно верные разумные компромиссы, быть терпимыми к интересам всех. Однако такое суждение, на первый взгляд верное, проходит мимо важной особенности современного социального самосознания.

Научная ментальность объединяет всех, кто признает приоритет объективного знания. Здесь толерантность естественно вытекает из доказательности. Однако в сфере социального самосознания общая логика доказательности перестает действовать: приоритет здесь имеет иерархия ценностей.

Так, основой дружбы считается верность. Нет верности - нет и подлинной дружбы. Даже тогда, когда проявляют терпимость по отношению к измене, поскольку она как бы нехарактерна для духа данного человека, а значит, случайна, то это не означает терпимости по отношению к измене как таковой.

Можно ли считать измену адекватной нормой подлинных дружеских отношений? Очевидно, что нельзя.

Аналогичным образом существуют и другие формы человеческих отношений, которые определяются постоянными принципами, играющими роль критериев. Совокупность критериев, признаваемых обществом, формирует его качество.

Толерантность в историческом контексте ХХ века

Смена критериев социальных и нравственных ценностей, изменение качества обществ формируют духовную сущность всемирной истории. Эта сущность оформляется как в острейших столкновениях, так и в процессе взаимной адаптации, заимствований, сложных синтезов различных культур.

Что определяет несовместимость культур и что позволяет осуществлять их органический синтез? На такие вопросы нет однозначных ответов. Опыт истории, однако, показывает, что качели духовного противостояния могут раскачаться так, что человечество будет катапультировано в историческое небытие.

ХХ век создал предпосылки постоянной угрозы цивилизационных конфликтов, принимающих форму мировых войн.

Роль " закваски" этих конфликтов играют классовые, расовые идеи, идеи цивилизационной несовместимости. Они имеют научную форму, что придает им универсальный смысл и создает видимость того, что нетерпимость естественно возникает на современной научной почве.

Отождествление толерантности с недопустимым оппортунизмом, ее отвержение диктуются новым пониманием исторической перспективы, величием идей создания всемирных цивилизационных образований.

Не являются ли принципы универсальной толерантности иллюзиями, которые хороши как строительный материал для создания спекулятивного идеального мира, но не годны для решения цивилизационных проблем?

Универсальное равенство и толерантность. Хотя постановка такого вопроса представляется правомерной, однако однозначный утвердительный ответ на него был бы, видимо, опрометчивым. При рассмотрении этого вопроса нельзя не принимать во внимание драматического опыта двадцатого столетия. Утверждение на исторической арене нацистских движений, как известно, было неразрывно связано с отвержением универсальных принципов равенства, человечности и толерантности.

Эта память сегодня вытесняется из общественного сознания. Однако непосредственно после окончания второй мировой войны она диктовала тип политики, мышления и практического поведения.

Организация Объединенных Наций и ее различные ответвления положили трансцендентальные универсалии в основание своей деятельности. Это позволило начать осуществление шагов в направлении международной юридической защиты прав человека. Доминирующим настроением в мире становится не просто терпимость, а создание системы защиты прав маргинальных, социальных групп и отдельных людей от силового давления государства.

Некоторые симптомы этой ментальности имели место и раньше. Так, Женевская конвенция 1894 года требовала хотя бы минимального уважения к солдату как личности даже во время войны и признания нейтральности медицинского персонала. Идея получила свое развитие в определении правил обращения с военнопленными, создании международного Комитета Красного Креста.

В деятельности Лиги наций также проявлялась озабоченность уровнем благосостояния меньшинств, населения колоний. В 1926 году Лига наций приняла конвенцию, объявляющую рабство вне закона. Международные правовые акты сыграли немаловажную роль в консолидации международных демократических сил. Этот процесс выявил реальную силу всеобщих принципов в мировой политике. Казавшиеся спекулятивными универсальные открытия философов стали находить свое все более убедительное практическое применение. Здравомыслящие правительства оказались вынужденными так или иначе считаться с новыми реалиями - с рождением мирового сообщества и растущим влиянием всеобщих принципов.

Вполне понятно, что ООН " оседлала" эту волну. На основе принятой в 1945 году этой организацией Хартии Объединенных Наций стало осуществляться юридическое закрепление международно признаваемых прав человека. Статья 55 Хартии ООН признавала принцип равенства прав и самоопределения народов. Она нацеливала все международное сообщество на создание условий для повышения жизненного уровня, решение фундаментальных экономических, социальных проблем, проблем здравоохранения. Она поощряла международное сотрудничество в сфере культуры и образования. Попытки прикрыться национальным суверенитетом для того, чтобы сохранить и возможности нарушения признанных прав человека, и свой международный престиж, оказываются все менее эффективными.

В 1948 году была принята универсальная Декларация ООН, в соответствии с которой готовились соглашения о гражданских, политических, а также экономических, социальных и культурных правах, поддержанные большинством государств. Политическое соглашение допускает обращение отдельных людей, критикующих свое правительство, в международные организации.

ООН и ее ответвления потенциально становились инстанцией, которая формировала критерии государственного поведения в отношении конкретного человека. Она формировала ту универсальную правовую среду, которая должна стать общей легитимной основой синхронизации поведения суверенных государств. Все авторитарные режимы в той или иной степени испытывают на себе воздействие новой ситуации. Реальная власть находится в их руках, и это делает трудно воспринимаемой саму идею верховенства прав гражданина над реальной властью. В этом контексте проблема толерантности обретает новый смысл: те государства, которые не проявляют терпимости к различиям во взглядах и формах поведения, соответствующих принципам международных актов, определяющих права человека, рискуют оказаться в состоянии духовного остракизма. Это дало толчок для поиска всеобщей спасительной формулы толерантности.

Всеобщая толерантность. Так возникает " новое мышление".

" Новое мышление" - это не религиозный догмат и не научный вывод. Это процесс размышления над особым состоянием современного мира, в котором идейные, духовные, социальные, политические различия теряют свой фатально деструктивный характер. Тем самым " новое мышление" превращалось в общечеловеческую надежду.

" Новое мышление" могло обрести видимость реализма лишь в том случае, если оно получало опору в реальной власти. Как казалось, политическая власть позволяла превратить в реальность утопическую идею, тем более что эта идея сама казалась совпадающей с эмпирической реальностью, поскольку отражала общие настроения людей.

Как известно, " новое мышление" было предложено всему миру в качестве стратегической ориентации М. С. Горбачевым. Парадигму " нового мышления" можно представить как попытку подчинить эмпирические данные о наличии глобальных угроз задаче формирования всеобщего братства народов мира.

Горбачев был совершенно уверен в том, что перестройка старого сознания и утверждение " нового мышления" позволят решать ключевые глобальные проблемы " в духе сотрудничества, а не враждебности" 2. Мир, таким образом, должен был вступить в качественно новую эру - эру всеобщей толерантности.

Однако на чем основывалась гипотеза о наступлении новой эры?

Горбачев утверждал, что концепция перестройки - это не звонкая фраза, а тщательно подготовленная программа3.

Но если это так, то вставал вопрос: где она, эта программа, каковы этапы и механизмы ее реализации, какова ее конечная цель? Эти вопросы постоянно преследовали Горбачева, и он так и не смог дать на них четкого ответа.

Весьма симптоматично, что Горбачев был вынужден придать идее перестройки содержание многофункциональной панацеи. Перестройка была призвана сыграть роль волшебной силы, позволяющей обеспечить решительное преодоление застойных процессов, опору на живое творчество масс, всестороннюю интенсификацию экономики, решительный поворот к науке, соединение плановой экономики с достижениями научно-технической революции, приоритетное развитие социальной сферы, последовательное проведение в жизнь принципов социальной справедливости4. Соответственно и " новое мышление" рассматривалось как универсально действующий рычаг оздоровления всей международной обстановки. Исходя из специфической логики " нового мышления", Горбачев утверждал, что образ мысли и образ действия, основанные на применении силы в мировой политике, " утратили всякое разумное основание" 5.

Фильтр " нового мышления" подтверждал лишь те истины, которые формировались в его структурах. Среди них можно отметить вывод, согласно которому " безопасность неделима. Она может быть только равной для всех, или же ее не будет вовсе" 6. Горький опыт, однако, показал, что при распаде Варшавского Договора, вызванного перестройкой, безопасность США, стран НАТО значительно окрепла, тогда как безопасность России существенно ослабла.

Укрепилась ли в итоге международная безопасность, исчезла ли угроза нового цивилизационного конфликта? Такой вывод было бы делать преждевременно.

В тот исторический момент, когда универсальные принципы прав человека, казалось бы, достигли апогея своего влияния, стал происходить не всегда заметный на поверхности глубинный сдвиг в тенденциях социальной психологии и исторического движения.

Нельзя не видеть, что одной из фундаментальных причин этого сдвига явилось абстрактное понимание того основания, на котором базировалось признание прав человека. Априори предполагалось, что каждый индивид от рождения наделен равными правами, что все индивиды тождественны как человеческие существа. Имелось в виду не их физическое тождество, определенное еще античной философией (человек - существо двуногое и без перьев), а тождество внутреннее, их духовное и социальное достоинство. Однако определения реальных рамок этого достоинства не существовало. В этой связи и вставало немало практических вопросов. Если требование гуманного отношения, уважения достоинства личности, взглядов является универсальным, то как быть с теми, кто вполне свободно выбирает путь зла, - с насильниками, убийцами, террористами? Не следует ли выработать четкие критерии, отличающие человека в социальном и духовном смысле от того, кто порывает с позитивными человеческими качествами? Человек должен нести в себе человеческое достоинство. Если он его отбрасывает, то тогда он не может и претендовать на соблюдение по отношению к себе прав человека. Это представление подспудно влияло на изменение общественного отношения к абстрактным принципам, которые как бы уравнивали всех людей, независимо от типа их социального поведения.

Аналогичным образом и контроль за соблюдением прав человека должна была взять на себя независимая организация. Нельзя допускать, чтобы какое-либо одно государство или группа государств выступали в роли морального судьи. В этом случае оказывается неизбежным двойной моральный стандарт.

Терпимость к явным нарушениям прав человека в отношении " своих" и демагогический ригоризм в отношении " чужих" подрывают авторитет тех универсальных принципов, которые были истоком нравственного воодушевления сил демократии.

Действие принципа дифференциации. Кризис принципа универсального равенства придает огромную силу принципу дифференциации. В соответствии с принципом дифференциации, признающим необходимость и законность социальных, культурных и экономических различий, в общественном сознании начинается процесс внутренней реабилитации сословных, социальных и культурных различий, этнического и национального неравенства.

Фундаментальное изменение в отношении трансцендентальных принципов имело огромные социальные последствия.

Универсальный принцип толерантности как терпимости к специфическим особенностям капитализма и социализма, провозглашенный пророком " нового мышления", " умер" незаметно для всех. За духовным сдвигом не мог не последовать и сдвиг в структурах человеческих отношений: провозглашаются требования " люстрации", " этнической чистоты" вновь возникающих государств; то в одном, то в другом регионе возникают " горячие точки", для которых характерны массовое применение вооруженных сил, открытые нарушения прав человека, депортации. Толерантность становится похожей на некое заклинание, обращение из детской сказки: " Ребята, давайте жить дружно! "

В этой связи правомерно поставить принципиальный вопрос: разве крушение тоталитаризма не создает условий для повсеместного утверждения свободы, а вместе с ней и толерантности?

На этот вопрос неизбежно должен был появиться положительный ответ. И он появился.

Этот ответ по своей сути выступает как замещение " нового мышления", как заполнение образовавшегося вакуума.

Но теперь той панацеей, которая призвана разрешить мировые конфликты и утвердить эру толерантности, оказывается либеральная демократия.

Либеральная демократия долго ждала своей очереди быть универсальной панацеей. Теперь эта очередь наступила. Как кажется, начинается триумфальное шествие либеральной демократии по всему миру.

Расширение ареала либеральной демократии, казалось бы, создает качественно новую ситуацию в мировой истории. Те качества либеральной демократии, которые она демонстрировала в своем противостоянии коммунизму, должны теперь распространиться на весь мир - таково логическое следствие формирующегося консенсуса в понимании стратегических социальных ориентаций. Этот вывод и был сделан Фрэнсисом Фукуямой, известным американским социальным теоретиком, провозгласившим " конец истории".

" Конец" истории в интерпретации Фукуямы выглядит как антипод всемирному утверждению бесклассового общества, коммунизма. Но, как это ни парадоксально, он воспроизводит ту самую форму, в которой коммунизм легитимизировал себя в качестве общечеловеческой перспективы. Фукуяма полагает, что утверждение во всем мире свободного рынка и либеральной демократии " не за горами". Формируется общечеловеческий консенсус по этому вопросу. Всеобщее состояние консенсуса напоминает известную общечеловеческую перспективу бесклассового общества - реальной основы отсутствия социального антагонизма.

Но если принято утверждение о всеобщем торжестве свободного рынка и либеральной демократии, то тогда следует расстаться с идеей свободы. Ведь свободный индивид может выбирать любое общественное устройство. Это известный парадокс принципа свободы.

Как от него уйти? Это возможно лишь в том случае, если свобода существует в связке с не-свободой, но тогда следует допустить существование антипода либеральной демократии.

Столкнувшись с противоречиями, Фукуяма признал пророческим суждение своего друга, политического теоретика, который сказал: " Вы будете неправильно поняты" 7.

Для того чтобы уйти от противоречий, Фукуяма предпринимает методологический ход, который обычно используется теоретиками, концепции которых вступают в противоречие с реальностью.

В отношении эмпирической части концепций Фукуямы выдвигался тот критический аргумент, что история отнюдь не закончилась, а продолжается или даже только сейчас начинается. Обычно такие утверждения делаются наиболее честолюбивыми государственными деятелями, которые видят себя в роли капитанов, прокладывающих новые маршруты в океане мировой истории.

Противоречащими концепции Фукуямы представляются новые конфликты, межплеменные и межобщинные столкновения, разгорание этнических страстей, рост национализма. Как будто бы все свидетельствует о том, что будущее будет хуже прошлого. А это не соответствует оптимизму концепции " конца истории".

Фукуяма находит разрешение этого очевидного противоречия путем разъяснения, что " конец истории" не является простым эмпирическим описанием состояния мира. Это суждение о должном, так сказать, о лучшем из возможных состояний, а не о действительности: либеральная демократия и свободный рынок составляют наилучший режим, или, более точно, лучший из доступных альтернативных путей организации человеческих обществ8.

Но если состояние " конца истории" есть некое должное состояние, то тогда в чем его принципиальное отличие от иных должных, абстрактно мыслимых идеальных устройств? И ради чего велась длительная " холодная война"? Только ради того, чтобы новая утопия сменила старую?

Фукуяма, однако, считает, что на его стороне не только идея долженствования, но и правда истории. По мысли Фукуямы, когда Джозеф Шумпетер утверждал, что нет причин, по которым социалистическая экономическая организация не может быть столь же эффективной, как капитализм, он не мог учесть эмпирической очевидности различий в экономическом развитии Советского Союза и стран Западной Европы и США в 70-е и 80-е годы.

Этот аргумент кажется неотразимым. Однако возникает вопрос: разве капитализм сразу выявил свою эффективность? Почему ему потребовался для этого ряд столетий? Почему Советский Союз фактически один выдерживал гонку вооружений в годы " холодной войны", бремя которой делили между собой США и страны Западной Европы? Без ответа на эти вопросы эмпирическая верификация идеи " конца истории" не представляется достаточно доказательной.

Ф. Фукуяма в качестве определяющего использует и нормативный аргумент: он отмечает, что принципы, которые лежали в основе Французской и Американской революций, остались незыблемыми. А разве это не означает, что и в перспективе их не вытеснят альтернативные принципы?

Такая постановка вопроса оправданна. Нормативное утверждение не зависит от данного момента времени. Оно должно быть истинным всегда. Историческая тенденция лишь иллюстрирует эту истинность. А она такова: в 1807 году было всего три действующие демократии; в 1939-м - тринадцать, а в 1989-м - более шестидесяти. Отдельные эмпирические факты, противоречащие основной тенденции, не могут изменить главного вывода. Эта логика кажется убедительной.

Однако, если эта тенденция вдруг изменится, если в XXI веке в большинстве стран откажутся от принципов либеральной демократии, будет ли это означать, что эти принципы неистинны?

Если да, то нормативный аргумент теряет значение; если нет, то тогда нормативная истина оказывается независимой от реальности и теряет практический смысл.

Видимо, здесь более чем уместен вопрос о применимости универсального критерия к различным цивилизациям.

Фукуяма эту проблему модифицирует в проблему реальности универсальной истории. Он определяет " историю" как взаимозависимую и направленную трансформацию человеческих обществ, которая оказывает воздействие на все или почти все человечество9. Различия между цивилизациями стали исчезать с развитием научных методов, формированием индустриальных технологий, определяющих организацию жизни людей. Вместе с тем возникли и общие социальные стремления к максимизации полезности и использования природных ресурсов в интересах человека. Это стержень универсальной истории.

Фукуяма видит строгую корреляцию между индустриальным развитием и стабильностью демократии, модернизацией и идеей равенства. Однако если мы понимаем универсальную историю как всеобщий процесс модернизации, то тогда возникает невольная мысль о ее конце совсем в другом смысле. Исчерпание энергетических и сырьевых ресурсов, загрязнение среды, продовольственная проблема, проблема народонаселения вызывают сомнение в правильности эксплуататорского отношения к природе. Взор невольно обращается к иным, отличным от западной цивилизации парадигмам. Вместе с тем возникает вопрос о правомерности абсолютизации принципов западной цивилизации, которая вносит самый " большой вклад" в загрязнение планеты и истощение энергетических и сырьевых ресурсов.

Фукуяма видит основную проблему времени в неопределенности выбора на почве самого победившего либерализма. Либерализм обладал достаточной определенностью в качестве антипода тоталитаризму. С падением тоталитаризма либеральная демократия в сознании человека утрачивает свою определенность как легитимная основа экспансии, расширения источников роста богатства и самосохранения. Здесь лежит основание силового оформления либерализма, постоянного сохранения его военного превосходства. Но здесь лежит и граница толерантности либеральной демократии.

Перспективы толерантности

Очевидно, что толерантность не может быть вечным идеальным состоянием человечества, вырастающим на прекрасной почве общего разума или нравственного благородства. Мы не знаем такого социального состояния, при котором вся масса индивидов или по крайней мере большинство соревнуются в стремлении следовать общим интересам, проявить большую широту своей души, готовность к самопожертвованию ради общего блага и согласия.

Для того чтобы не стать жертвой очередного самообмана, не оказаться в ситуации, при которой ошибка станет очевидной, а сделать что-либо окажется уже невозможно, необходимо усвоить некоторые простые истины.

Первая истина состоит в том, что не такие, как мать Тереза, делают современную мировую политику. Как и раньше, государственные интересы стран в разделенном мире взаимодействуют по принципу сообщающихся сосудов: то, что прибавляется в одном, уходит из другого.

Вторая истина возникает из разрушения иллюзии, будто в ходе мировой истории может появиться универсальный субъект (мессия, высший разум, уникальный общественный класс, высшая цивилизация), который своей собственной сущностью призван снять все фундаментальные противоречия общественного развития и установить вечное состояние, соответствующее " подлинной сущности" " подлинного человека".

Третья истина состоит в осознании того кардинального исторического факта, что установление силовой монополии ввиду критической ситуации с энергетическими и сырьевыми ресурсами в современном мире создает предпосылки для политики выживания " высшей" цивилизации за счет поглощения ресурсов " низших" цивилизаций.

Соответственно в новом свете встает проблема толерантности. Толерантность оказывается объективно связанной с утверждением права всех народов на выживание. Но поскольку условия выживания для различных цивилизаций оказываются различными, то сохранение толерантности в системе международных отношений представляется весьма сомнительным без изменения парадигмы цивилизационного развития. Для того чтобы биполярная идеологическая структура не была заменена " универсальной" идеологией или антиидеологией, которая будет утверждать в качестве всеобщей истины ценности, играющие фундаментальную роль в сохранении какой-то одной цивилизации, необходимо сохранение аутентичного толкования толерантности как терпимости к иному. В противном случае нетерпимость получит свое логическое оправдание.

Сохранение толерантности в ее аутентичном понимании окажется возможным лишь в том случае, если мировое сообщество сумеет найти пути нейтрализации монополии силы. Необходимо новое равновесие в качестве реального основания толерантности в XXI веке. Лишь в условиях нового равновесия станет возможным свободное духовное формирование и отдельной личности, и народа.

Как свободная личность человек делает выбор принципа жизни и тем самым обретает внутреннюю определенность. Внешняя определенность человека дана ему и находится при нем. Внутреннюю определенность человек формирует, опираясь на свою волю и в выборе, и в практическом следовании определенному принципу.

Народ также следует тем принципам, которые в иерархии ценностей он ставит на первое место. Нет такой нации, которую можно было бы считать носительницей вечных ценностей, хотя многие нации претендуют на это.

Универсальная толерантность кажется возможной лишь в том случае, если международное сообщество решит проблему несоответствия различных типов этнической и национальной идентичности.

Для этого необходимы два фундаментальных условия: первое - человечество должно состоять в основном из совокупности разумно мыслящих индивидов, стремящихся к самосохранению; второе - человечеству должна быть дана неограниченная возможность постоянного улучшения своего образа жизни.

При наличии этих условий всеобщая интенция к толерантности кажется реальной: в самосознании народов она может получить статус высшей и вечной ценности. Однако очевидно, что в этом рассуждении соотносятся абстракции, а не реалии жизни. На самом деле материальные предпосылки жизни ограничены и постоянно сужаются; конкретные индивиды исходят не из универсальных принципов разума, а, как правило, мыслят ситуационно, под давлением традиций и обстоятельств. Поэтому проблема взаимной адаптации цивилизационных ориентаций оказывается чрезвычайно сложной.

Встает и другой вопрос: если мы утверждаем в качестве социальной истины лишь одно идеологическое представление, то тогда следует подвергнуть ревизии классическое понимание толерантности, сформулированное Джоном Локком - основоположником либерализма. " Но попробуем согласиться с фанатиками, - писал Джон Локк, - осуждающими все чуждое их вере, в том, что при таких обстоятельствах возникают различные и в различных направлениях ведущие пути. Чего же в конце концов мы достигнем? Ведь в действительности только один-единственный из них ведет к спасению. Но среди тысяч путей, на которые вступают люди, трудно выбрать истинный, ни власть над государством, ни право издавать законы не открывают правителю более надежный путь, ведущий на небо, чем обыкновенному человеку - его убеждения" 10.

Джон Локк считал, что принцип толерантности имеет реальный смысл лишь в отношениях между представителями различных религиозных конфессий, если они не подрывают самих оснований общественной жизни. Если бы Локк следовал логике современного универсального либерализма, то он должен был бы либо предложить католицизму " отмереть" во имя утверждения исключительной истины протестантизма, либо следовать признанию особой духовной сущности католицизма как philosophia perennis (вечной философии), определяющей конец истории в то время.

Идея толерантности в структуре " нового мышления" обрела видимость универсальной истины лишь потому, что она оказалась духовной равнодействующей силового равновесия на мировой арене. Как только М. С. Горбачев начал строить политику в соответствии с этой видимостью, разрушая силовое равновесие, он привел в действие тенденции, вызвавшие деструкцию Советского Союза как государства.

Мир, видимо, станет свидетелем эрозии и другой иллюзии, возникшей на почве универсализации принципов либеральной демократии. Такая универсализация оказывается логической и нравственной предпосылкой, в соответствии с которой должны отмереть, исчезнуть или быть отодвинутыми в изолированные экономически и политически резервации все сопротивляющиеся новому порядку " не-либеральные" цивилизации.

Оптимальность и прагматичная толерантность. Глубинная причина происходящего сдвига в общественных настроениях лежит в скрытой, вытесняемой в подсознание догадке об историческом тупике современного цивилизационного развития. Наиболее полное развитие данного типа цивилизации, совпадающее с созданием наиболее комфортной для человека искусственной среды, как кажется, обнаруживает свое совпадение с исчезновением возможностей естественной эволюции. А это ставит под вопрос продолжение жизни человеческого рода. Этот парадокс прогресса и создает качественно новую ситуацию. Испаряется вера в идею прогресса, которая была стержнем как коммунистической, так и капиталистической концепции развития. Обе концепции исходили из недоказанной предпосылки о неограниченности ресурсов, необходимых для восходящего развития и удовлетворения растущих потребностей. Но ведь это и была реальная база веры в возможность утверждения всеобщей толерантности. Поскольку фундамент веры в прогресс подвергается эрозии, происходит видоизменение всей структуры социальной ментальности.

Сегодня кажется более правомерным вести речь не об универсальности принципов толерантности, а об определении критериев оптимальности реализации прав народов и человека. Такой подход, как кажется, соответствует стремлению избежать катастрофического противоборства в борьбе за ресурсы. Однако ожидать всеобщего братания в этий ситуации не приходится.

Это затрагивает и подход организаций ООН к практической реализации принятых документов. Так, например, признание ООН прав человека на медицинское обслуживание сталкивается с проблемой наличия реальных ресурсов здравоохранения. Развитие высоких технологий в медицине требует компенсации больших затрат. Многие страны просто не имеют возможностей обеспечить все население соответствующей медицинской помощью.

ООН выступает против дискриминации - расовой, по признаку пола, в системе образования и т. д. Однако дискриминация возникает de facto как следствие различия в экономическом и социальном положении людей.

В этой связи кажется естественной постановка проблемы различения нормальных и чрезмерных требований. Имеется в виду, что недопустимо терпимое отношение к чрезмерным требованиям.

На что может претендовать каждый? Что относится к области универсальных прав? Вот вопросы, которые обретают практическое значение в этом контексте. " Как отличить потребность, которая может обоснованно рассматриваться как часть общественно финансируемой и четко опеределенной системы здравоохранения, от желания получить специальное обслуживание, которое общество не обязано обеспечивать? " 11. Такая конкретизация общего вопроса может затрагивать многие сферы жизни. Трудность заключается в следующем: то, что вчера считалось элементом специального обслуживания, сегодня становится общей потребностью. И как вообще можно относить к узкой сфере специального обслуживания то, от чего может зависеть жизнь человека?

Количество сфер жизни, в которых наблюдается разрыв между ожиданиями людей и их осуществлением, вряд ли будет сокращаться под воздействием новых технологий. А ведь вера в такое сокращение стала движущей силой принятия целой системы международных актов, провозглашающих необходимость реализации прав человека.

Провозглашение всеобщих прав и неспособность практически обеспечить их осуществление ставят политиков, повторяющих вчерашние истины, в двусмысленное положение.

Селективный подход и оживление нетерпимости. Углубляющийся разрыв между принципами и реалиями жизни порождает своеобразную атмосферу толерантности, которая совпадает с умением обходить острые углы. С одной стороны, существует непонимание происходящего, а с другой - отсутствует достаточно обоснованное теоретически решение ключевой проблемы современной цивилизации - ее перспективы. Вместе с тем возникает интуитивное видение того, что объективно возникающий цивилизационный тупик заставит огромные массы людей менять сложившийся образ жизни и свои привычки. Желание удержать вчерашний образ жизни во что бы то ни стало и любыми доступными средствами ведет к тому, что тенденция к дифференциации может перерасти в практически реализуемый в глобальном масштабе селективный подход.

Селективный подход характеризуется прежде всего внутренним разрывом с принципами равенства и универсальности, оправданием различных форм нетерпимости. В международном плане он находит свою реализацию в создании клубов избранных стран, новых союзов, формируемых исходя из принципа отбора " своих". Многих здесь ожидает глубокое разочарование: они заранее зачисляют себя в ряды " своих", но это вовсе не значит, что они попадут туда обязательно. Другим важным моментом этого потенциального процесса станет драматическое изменение смысла принципов, на основе которого функционирует ООН.

Культура транса. Одновременно происходит процесс стихийной массовой адаптации к драматически изменяющимся условиям. Углубляющийся разрыв между универсальными принципами социального самосознания и реальными условиями общественной жизни находит свое выражение в культуре транса, которая трансформируется из явления маргинального в центральное явление жизни.

Фундаментальная особенность такой культуры состоит в способности и умении создавать субъективно комфортную ситуацию, социально-психологические механизмы концентрации внимания на отдельных внутренних явлениях и их переживании. Культуру транса можно рассматривать как специфическую форму адаптации человека к критической ситуации.

В более узких масштабах культура транса существовала и раньше. Однако ее не совсем верно рассматривали лишь как проявление социально-психологического атавизма, возникших в древности и на периферии цивилизационного развития местных культов. Сегодня назревает потребность в переоценке социальных функций культуры транса.

При этом следует иметь в виду, что превращение культуры транса в центральное явление изменит коренным образом отношение к нрав