Семипудовая купчиха.

Муни состоял из широкого костяка, обтянутого кожей. Но он мешковато одевался, тяжело ступал, впалые щеки прикрывал большой боро­дой. У него были непомерно длинные руки, и он ими загребал, как горилла или борец.

-- Видишь ли, -- говорил он, -- меня в сущности нет, как ты знаешь. Но нельзя, чтобы это знали другие, а то сам понимаешь, какие пойдут неприятности.

И кончал по обыкновению цитатой:

-- Моя мечта, это воплотиться, но чтобы уж окончательно, безвозвратно, в какую-нибудь тол­стую семипудовую купчиху.

В одном из его рассказов главный герой, Большаков, человек незадачной жизни, мучимый разными страстями и неприятностями, решает " довоплотиться" в спокойного и благополучного Перееславцева. Сперва это ему удается, но потом он начинает бунтовать, и, наконец, Перееславцев убивает его.

После одной тяжелой любовной истории, в начале 1908 года, Муни сам вздумал довопло­титься в особого человека, Александра Алексан­дровича Беклемишева (рассказ о Большакове был написан позже, именно на основании опыта с Беклемишевым). Месяца три Муни не был похож на себя, иначе ходил, говорил, одевался, изменил голос и самые мысли. Существованис Беклемишева скрывалось, но про себя Муни знал, что, наоборот -- больше нет Муни, а есть Беклемишев, принужденный лишь носить имя Муни " по причинам полицейского, паспортного порядка".

Александр Беклемишев был человек, отказавшийся от всего, что было связано с памятью о Муни, и в этом отказе обретающий возможность жить дальше. Чтобы уплотнить реаль­ность своего существования, Беклемишев писал стихи и рассказы; под строгой тайной посылал их в журналы. Но редакторы, только что печатавшие Муни, неведомому Беклемишеву возвращали рукописи, не читая. Только Ю. И. Айхенвальд, редактировавший тогда литературный отдел " Рус­ской Мысли", взял несколько стихотворений незнакомого автора.

Двойное существование, конечно, не облегчало жизнь Муни, а усложняло ее в геометрической прогрессии. Создалось множество каких то совсем уж невероятных положений. Наши " смыслы" становились уже не двойными, а четвер­ными, восьмерными и т. д. Мы не могли никого видеть и ничего делать. Отсюда возникали бездействие и безденежье. Случалось, что за день, за два, а однажды и за три дня мы вдвоем выпи­вали бутылку молока и съели один калач. В довершение всего, Муни бунтовал против Бекле­мишева (" лез из кожи", как мы назвали), и дело могло кончиться так, как впоследствии кончилось у Большакова с Переяславцевым. И вот однажды я оборвал все это -- довольно грубо. Уехав на дачу, я написал и напечатал в одной газете стихи за подписью -- Елисавета Макшеева. (Такая девица в восемнадцатом столетии существовала, жила в Тамбове; она заме­чательна только тем, что однажды участвовала в представлении какой то Державинской пьесы). Стихи посвящались Александру Беклемишеву и содержали довольно прозрачное и насмешливое разоблачение Беклемишевской тайны. Впоследствии они вошли в мою книгу " Счастливый Домик" под заглавием " Поэту". Прочтя их в газете, Муни не тотчас угадал автора. Я его застал в Москве, на бульварной скамейке, подавленным и растерянным. Между нами произошло объяснение. Как бы то ни было, разоблаченному и став­шему шуткою Беклемишеву оставалось одно -- исчезнуть. Тем дело тогда и кончилось. Муни вернулся " в себя", хоть не сразу. К несчастию, " беклемишевская история" и попытки " воплотиться в семипудовую купчиху" повлекли за собой другие, более житейския события, о которых сейчас рассказывать не время. Однако, мы жили в такой внутренней близости, и в ошибках Муни было столько участия моего, что я не могу не винить и себя в этой смерти.

6.