Своеобразие творчества Е.А. Баратынского

А.С.Пушкин, высоко ценивший поэтический талант Е.А. Баратынского, удивительно точно уловил суть его дарования. Пушкин писал: «Он шел своею дорогой один и независим», «Он у нас оригинален – ибо мыслит».

В ранней лирике Баратынского сильны эпикурейские мотивы: поэт воспевает земные радости, призывает наслаждаться каждой минутой своей жизни. Но с этими мотивами переплетаются серьезные размышления о сущности бытия, подлинном предназначении человека. Современники неслучайно называли Баратынского «задумчивым проказником».

Излюбленный жанр ранней лирики поэта - любовная элегия. В творчестве Баратынского жанр любовной элегии сущест­венно изменяется. В любовных элегиях Баратынского речь идет не о любви, а об ее отсутствии. Например, в элегии «Разуверение» (1821) возникает образ разочарованной души, более не способной любить:

Уж я не верю увереньям,

Уж я не верую в любовь

И не могу предаться вновь

Раз изменившим сновиденьям!

Лирический герой элегий Баратынского прекрасно осознает, что любовь есть высшее благо для человека, и поэтому душа, утратившая способность любить – больная душа:

Слепой тоски моей не множь,

Не заводи о прежнем слово

И, друг заботливый, больного

В его дремоте не тревожь!

Таким образом, любовь у Баратынского становится не просто чувством, а символом, знаком человеческой жизни вообще, только любовь позволяет осознать, насколько разительно не совпадают жизнь идеальная и жизнь реальная. Именно поэтому в лирике Баратынского нет и не может быть счастливой любви.

Герой любовных элегий - человек, утративший состояние гармонии с миром, с людьми и с самим собой, его поступки всегда расходятся с его чувствами. Так, в элегии «Оправдание» (1824, 1826) лирический герой, искренне преданный своей возлюбленной («тебя одну я в сердце обретал»), в шумной суете светской жизни слагает оды многим модным красавицам, дает им «страстные обеты». В элегии «Признание» (1823, 1832) звучит мысль о том, что реальная жизнь неизбежно разрушает идеалы молодости, человеку не суждено соединиться со своей «любовью первоначальной», «милый образ» неизбежно становится «неверной тенью», тревожащей воспоминания. Лирический герой с горечью признается себе:

Душевным прихотям мы воли не дадим,

Мы не сердца под брачными венцами,

Мы жребии свои соединим.

В элегиях Баратынский стремится не только осмыслить психологическое состояние человека, но и выйти на уровень философского постижения законов бытия. В элегии «Поцелуй» (1822) поэт предлагает глубокую философскую трактовку взаимозависимости любви и счастья. Человек склонен мечтать о любви, которая, по его мнению, является залогом счастья. Однако, в реальной жизни счастье недостижимо, поэтому любовные переживания, какими бы искренними и глубокими они ни были, приносят человеку лишь разочарования: «Обман исчез, нет счастья! и со мной / одна любовь, одно изнеможенье».

Таким образом, лирический герой Баратынского, исполненный мечтательных идеалов, сталкивается с отрезвляющей действительностью, законы которой подчинены холодному рационализму, что делает неизбежным крушение мечты и возникновение чувства разочарованности. Уйти от действительности оказывается невозможным, но погружение в нее позволяет постичь как сложность бытия в целом, так и неоднозначность отдельной человеческой личности.

Е.А. Баратынский, как и многие его современники поэты-романтики, отдал дань жанру поэмы. Романтические поэмы Баратынского «Эда», «Бал», «Цыганка» вызывали восторженные отклики и читателей, и собратьев по перу. Особенно восхищали почитателей таланта Баратынского женские образы в поэмах. Отличительными чертами поэм является стремление поэта создать образ современного человека, изобразив его характер в движении.

Последней книгой Баратынского стал сборник стихотворений «Сумерки» (1842). Этот сборник открывает стихотворение «Последний поэт» (1835), которое нередко называют творческим манифестом Баратынского. Центральным конфликтом этого стихотворения становится конфликт между поэтом и временем, в котором он живет. «Железному веку» не нужны поэты:

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

Особый трагизм этому конфликту придает тот факт, что на свете нет больше места, где бы отвергнутый поэт смог бы найти хоты бы уединение, укрыться от безжалостного, жестокого мира. При этом мир, отвергнувший поэта, и сам оказывается обреченным, его ожидает духовная гибель. Эта мысль проходит через все стихотворения цикла.

Сборник «Сумерки» завершается стихотворением «Рифма» (1840), в котором Баратынский вновь обращается к размышлениям об отношениях поэта с веком и приходит к выводу о том, что высшее назначение поэта – влиять на общественное мнение, быть властителем дум.

Важнейшей проблемой, к которой Баратынский обращался на протяжении всего своего творчества, была проблема судьбы человека, который обречен на неминуемую смерть. Смерть воспринималась романтиками как трагедия, поскольку воспринималась ими как крушение гармонии между телом и духом. Баратынский же трактует смерть как созидательную силу, которая сохраняет равновесие в мире: «Ты всех загадок разрешенье, / Ты разрешенье всех цепей» (стихотворение «Смерть», 1828). В стихотворении «Череп» (1824, 1826) Баратынский приходит к мудрому осознанию того, что смерть делает всех людей равными, поскольку все живое подчиняется общему закону. Но в этих стихотворениях поэт воспевает не смерть, а жизнь, уверяя читателя в том, что он должен научиться радоваться каждому мгновению столь скоротечного земного бытия: «Пусть радости живущим жизнь дарит, / А смерть сама их умереть научит».

Баратынский – один из самых ярких представителей русской философской лирики. Вместе с тем его философичность – это не отвлеченные умствования, не холодные сентенции. Один из современников поэта тонко заметил, что Баратынский «возвел личную грусть до об­щего философского значения…» Это придает его философской лирике гуманистический характер. Это еще раз подтверждается последним стихотворением Баратынского «Пироскаф», где важнейшей мыслью является мысль о необходимости стремиться к лучшему, мечтать о прекрасном. Самые страшные разочарования не страшны человеку, способному верить в возможность обретения гармонии: «Завтра увижу я башни Ливурны, / Завтра увижу Элизий земной!»