ГЛАВА IV. Право, мораль и свобода в трактовке современной западной юриспруденции 1 страница

В качестве примера во многом удачного и влиятельного по своим результатам опыта современной трактовки актуальных вопросов права и государства в свете проблематики свободы личности, характерной для классического типа либерализма, рассмотрим учение видного американского правоведа Джоэля Файнберга.

Дж. Файнберг — один из крупнейших современных американских правоведов, разработавшего в русле либеральной традиции оригинальную концепцию этической легитимности ²⁰⁶. Исходная задача в его концепции этической легитимности заключается в принятии и освоении учения Милля о свободе. Открытая приверженность Файнберга к либерализму ²⁰⁷ побуждает его сформулировать основную проблему своей теории в виде вопроса о «моральных границах индивидуальной свободы», где под «свободой» он подразумевает отсутствие принуждения со стороны закона ²⁰⁸.

Этот подход он применяет к учению о свободе, следуя классическим формулировкам Д. С. Милля ²⁰⁹. Милль, как уже указывалось, развивал идею свободы в качестве основного принципа своей концепции. Это принципиальное положение имеет место и у Файнберга. Отличие состоит в том, что он не придерживается никакой упорядоченной этической системы, по крайней мере в явно выраженной форме. Вследствие этого доктрина свободы, как ее понимал Милль, выступает у Файнберга в виде «презумпции свободы»: «Свобода должна быть правилом; принуждение, напротив, нуждается в правовом обосновании» ²¹⁰.

Для Файнберга достоверность этой презумпции свободы непосредственно исходит из того, что каждый лишаемый свободы ощущал бы ее отсутствие как «подлинную утрату»²¹¹. Этот аргумент при ближайшем рассмотрении представляется несколько тривиальным, но здесь он вполне убедительно служит в поддержку идеи презумпции свободы. По мысли Файнберга, принуждение может быть благом лишь в той степени, в какой оно служит какой-то полезной цели и никем не оспаривается. Проблема же может возникнуть там, где предстоит определить, какие цели могут считаться необходимыми основаниями для ограничения свободы. В своих работах Файнберг неоднократно обращается к вопросу о ценности индивидуальной свободы. При этом он подчеркивает вслед за Миллем ценность реальной возможности социального действия, направленного как на приобретение социальных благ, так и на практическое освоение реальных социальных возможностей²¹². В рамках дискуссии с патерналистскими концепциями Файнберг приводит также аргументы в пользу ценности свободы личности²¹³.

Джоэль Файнберг не пытается подвести абсолютную теоретическую базу под свое понятие презумпции свободы. Однако он приводит косвенные доказательства — как с позиции индивида, так и общества — в защиту идеи о том, что свобода имеет значимость сама по себе, если речь идет о допустимой мере вмешательства государства в жизнь отдельных граждан в порядке принудительного регулирования. При этом он прежде всего доказывает, что презумпция свободы имеет определенное обоснование в рамках дискуссии о легитимности наказания. Какой вес может иметь эта презумпция в каждом конкретном случае, он стремится выяснить при рассмотрении общих принципов ограничения свободы.

Файнберг указывает, что в отношении индивидуальной свободы личности нормы права действуют, по крайней мере, двояким образом: во-первых, посредством угрозы санкций они формируют механизм самоограничения свободы, а во-вторых, в случае исполнения наказания они ограничивают свободу уже в реальном измерении. Здесь для него имеется следующая теоретическая трудность: если взять презумпцию свободы за исходную точку аргументации в теории права, то само право и его нормы будут нуждаться в дополнительном обосновании.

Для решения этой проблемы Файнберг формулирует ряд принципов, значимость которых в отношении презумпции свободы состоит в том, что они направлены на этическую легитимизацию принуждения. Эти основные принципы Файнберг обозначает как «принципы ограничения свободы»²¹⁴. Принципы ограничения свободы основываются на положении о том, что определенное прагматическое соображение всегда является этически значимым основанием для государственной нормы²¹⁵. Однако эти принципы не составляют необходимых и достаточных условий наказания: они не являются необходимыми условиями, потому что каждый принцип может быть пригоден вне зависимости от всех прочих; а достаточными не являются потому, что в каждом частном случае могут приводиться веские встречные доводы против издания той или иной нормы права²¹⁶.

В современной теории права либерального типа выдвигается множество принципов легитимного ограничения свободы. Файнберг указывает на наиболее распространенные из них²¹⁷, а затем детально рассматривает важнейшие. Так, из интуитивно наиболее очевидных случаев наказания преступных деяний можно вывести так называемый «принцип ущерба»²¹⁸. В соответствии с ним всегда создается легитимное для всех основание применения государственной нормы, если она представляется пригодной для предотвращения ущерба другому лицу со стороны совершающего действие.

На втором месте приводится «принцип посягательства», согласно которому легитимное основание для применения нормы возникает в том случае, если она представляется необходимой для предотвращения серьезного вмешательства в сферу духовной жизни другого лица²¹⁹. Согласно основным положениям патернализма, легитимной целью наказания является также предотвращение случаев ущерба самому себе.

И наконец, в группу этических теорий Файнберг объединяет те из них, согласно которым легитимным является запрещение средств сдерживания, не вызывающих ни ущерба, ни посягательства со стороны других лиц, но при этом внутренне аморальных. Последующие принципы ограничения свободы — всего называется десять — повторяют первые четыре в различных сочетаниях и перестановках. Каждому из этих четырех принципов Файнберг посвящает подробный анализ в соответствующем томе своего труда.

Как нам представляется, выделенные американским правоведом типы ограничений не исчерпывают всех возможных случаев²²⁰. Но Файнберг и не стремится дать исчерпывающую систему возможных правовых оснований для ограничения свободы. Ему нужно, исходя из интуитивных оценок наказуемости разных способов человеческого поведения, получить схему, которая как можно меньше затрагивает свободу частного лица, но при этом гарантирует эффективную индивидуальную защиту. С этой целью он безоговорочно принимает принцип ущерба, а к прочим принципам ограничения свободы обращается лишь постольку, поскольку этого требует логика изложения материала²²¹.

Принципы ограничения свободы, которые выделяет Файнберг, фактически представляют собой основные структуры наиболее известных теорий обоснования наказания. Следуя им, он стремится адекватно описать современную либеральную позицию и отмежеваться от противоположных точек зрения. Не претендуя на систематическую полноту обсуждаемых принципов, Файнберг все же склоняется к тем точкам зрения, которые принимают презумпцию свободы, но при этом выдвигают новые принципы легитимизации наказания.

Однако при более внимательном анализе того ряда принципов ограничения свободы, который приводит Файнберг, за достаточно общим планом можно разглядеть скрытую систематику, позволяющую считать этот ряд исчерпывающим. Так, если речь идет о точке зрения, согласно которой наказуемы только способы поведения, в которых нарушения закона связаны с нарушением нравственности²²², то в принципе можно различить лишь ограниченное число вариантов подобного сочетания: они могут заключаться либо в результатах действия, либо в самом действии или в установке виновного на действие. Если нравственная недостойность действия состоит в его «негативном» результате, то возможны всего две группы случаев: результат действия касается либо другого лица, либо самого действующего. Если негативный результат не затрагивает никого, то действие может быть наказуемо только в том случае, если внутренняя недостойность кроется в нем самом.

Эти три группы возможных оснований наказуемости совпадают с четырьмя принципами ограничения свободы личности, выявленных Файнбергом: принцип ущерба и посягательства усматривает существенное основание наказания в негативном результате действия для другого лица, патернализм стремится предотвратить негативные последствия для самого действующего, а морализм нацелен на предотвращение способов поведения, нравственная недостойность которых состоит в самом деянии или в настрое действующего. Файнберг также включает в свой подход не только учения о реально действующих, но и о возможных основаниях наказания, хотя и лишь в том аспекте, в каком они могут формулироваться как принципы ограничения свободы.

Развивая свою концепцию отношения свободы и принципов права, Файнберг переходит к анализу вопроса об автономии личности, который является основным коррелятом концепта «свобода». Этот вопрос он ставит в сравнении принципов автономии и патернализма. В данном аспекте основополагающие принципы либерализма еще не были предметом анализа в нашей правовой науке, поэтому представляется целесообразным остановиться на них подробнее.

В предварительном обобщенном виде Файнберг определяет патернализм как подход, основанный на тезисе о том, что «позитивное основание для правового запрета всегда составляет то, что он предотвращает нанесение совершающим действием лица физического, психического или экономического ущерба себе самому»²²³.

Патернализм отличается от всех прочих принципов легитимизации ограничения свободы тем, что обращен исключительно на самого совершающего действие: это «виновный», «потенциальный потерпевший» и «подлежащий наказанию» в одном лице. Соответственно приверженность ученого к этой теории неизбежно запечатлена в его представлении о человеке: мера возможного обоснования патерналистского вмешательства зависит от того, что он ожидает от частного вмешательства, какой вес придает индивидуальности или социальности и какую функцию в обществе предназначает «частному». Файнберг использует дискуссию с патернализмом при моделировании детальной концепции индивидуальной автономии (независимости), чтобы за счет достоверности этой концепции усилить аргументы в пользу патернализма.

Далее, после уточнения некоторых понятий, связанных с предметом обсуждения, дается общий критический анализ концепции автономии личности и в заключение представляются критерии, наличие которых позволяет конкретно решать вопрос об определении независимого индивида как лица, способного к добровольному следованию принципам права, а следовательно, заслуживающего уважения с либеральной точки зрения. Файнберг начинает с выделения различных исследуемых групп, из которых лишь одна относится к собственно патернализму. Теории, на первый взгляд представляющиеся патерналистскими, и предусмотренные ими установки²²⁴ в основном различаются по следующим признакам.

1. Фиксируется фактическая направленность на то, чтобы воспрепятствовать нанесению ущерба самому себе со стороны действующего лица — «благожелательный» патернализм в терминологии Файнберга (если он включает при этом скрытое преследование каких-либо иных целей, то характеризуется как «неблагожелательный» патернализм).

2. Фиксируется уважение или неуважение собственной воли действующего лица при защите его от нанесения ущерба самому себе — «мягкий» или «жесткий» патернализм;

3. Фиксируется направленность или на принципиально полноправных взрослых, или на детей и умственно неполноценных лиц²²⁵.

Эти группы исследования определяются исходя из общего видения природы патернализма. Более точное изучение показывает, что только благожелательный, жесткий патернализм может обозначаться как «патернализм» в собственном смысле слова, в то время как прочие теории в действительности опираются исключительно на либеральные или моралистские принципы.

Согласно трактовке Файнберга, понятие патернализма может относиться к цели принудительного воздействия (предотвращения ущерба самому себе) или к виду и способу действия на данное лицо. Если вмешательство в эти действия так или иначе предполагает неуважение к нему как к полноправному взрослому, такое воздействие является попечительским, а следовательно, патерналистским. За подобными попечительскими воздействиями могут стоять цели, не имеющие никакого отношения к благу данного лица, а следовательно, не «благожелательные». Принудительные установления дикторского режима, в частности (запрет на выезд за рубеж, принудительное переселение и пр.), могут служить целям сохранения власти или проведения определенной идеологии.

Такие законы создают видимость патернализма лишь в той степени, в какой они заставляют полноправных частных лиц изменять свой образ жизни по чужому образцу и решению²²⁶. Но, будучи направлены не на предотвращение ущерба данному лицу, а на содействие осуществлению воли третьей стороны (режима, преобладающих общенародных интересов и т. п.), они по своему материальному содержанию вообще не являются патерналистскими²²⁷ и соответствуют принципу ущерба с точки зрения либеральной доктрины или в рамках определенной формы морализма. С либеральной точки зрения они подлежат отрицанию по этой причине, а не потому, что являются патерналистскими.

Итак, подлежат обсуждению лишь теории, действительно имеющие в виду благо данного лица — разновидности «благожелательного» патернализма.

Таким образом, благожелательный патернализм есть «подлинный» патернализм в том смысле, что он нацелен на предотвращение ущерба самому себе данным лицом. При этом он проявляется в двух вариантах в зависимости от наличия или отсутствия уважения воли такого лица: либо предусматривая предотвращение ущерба самому себе вне зависимости от воли данного лица — жесткий патернализм; либо предотвращая ущерб только в соответствии с волей данного лица — мягкий патернализм²²⁸.

Принятие во внимание воли действующего лица сближает мягкий патернализм с принципом ущерба. Поскольку при последнем согласие полноправного потерпевшего от стороннего вредного воздействия приобретает моральную значимость (как правило, при отсутствии неправомерного ущерба), то добровольность ущерба самому себе препятствует осуществлению принудительного вмешательства в пользу потерпевшего. Поэтому мягкий патернализм ограничивается констатацией добровольности или недобровольности ущерба потерпевшего: если добровольность не поддается точному установлению, то морально легитимны лишь варианты принудительного вмешательства, помогающие установить действительную волю, т. е. отсутствие ошибки, заблуждения или принуждения. Принуждение в адрес действующего допускается только тогда, когда недобровольность доказана²²⁹.

Файнберг пишет, что дела о действиях, направленных исключительно на самого себя, исчерпываются этими осторожными вмешательствами в отношении потерпевшего. Однако важную группу дел в этой области составляют двусторонние отношения, в которых действие одного лица производит собственный ущерб для другого именно по причине изъяна его согласия, полученного в результате ошибки или принуждения. При установлении этого изъяна стороннее действие также может предотвращаться принудительно. Здесь мягкий патернализм идентичен принципу ущерба, поскольку по принципу ущерба стороннее действие при отсутствии действительного согласия подлежит пресечению и наказанию как сторонний ущерб.

Особый случай в рамках мягкого патернализма касается трактовки неполноправных лиц: детей и умственно отсталых лиц. Англо-американская догматика уголовного права обращается здесь к так называемой доктрине parens patriae, по которой государство выполняет опекунскую (попечительскую) обязанность по отношению к гражданам, которые не могут защитить себя сами. Поскольку в отношении этих лиц (например, при неправомерном обращении родителей с детьми) государство зачастую составляет единственную инстанцию, способную оказать действенную помощь, эту доктрину можно не только принимать, но и приветствовать²³⁰.

В плане уважения свободного выбора индивида мягкий патернализм соответствует либеральной доктрине. Файнберг принимает его в дополнение к своему прежнему определению либерального права, где он должен учитываться наряду с принципом ущерба и нарушения²³¹. Правда, мягкий патернализм в его строгом определении вообще не является принципом ограничения свободы, ибо не допускает штрафных санкций, считая легитимными лишь определенные частные и публичные вмешательства в свободу данного лица, которые сами по себе /an sich/ (по принципу ущерба) наказуемы²³². Таким образом, он неизменно составляет обоснование в пределах принципа ущерба, допуская несправедливость в интересах свободы насильственного действия²³³.

В противоположность этому жесткий патернализм не согласуется с либеральным представлением о человеке как о свободно действующем индивиде. Он выступает за принудительную защиту и полноправного взрослого «от самого себя». Далее Файнберг ограничивается этой теорией: речь идет о патерналистской теории, не допускающей ссылок на либеральные цели²³⁴.

Между тем жесткий патернализм — это не придаток к правовой системе, который с либеральной точки зрения вполне можно было бы отбросить. Ведь многие действующие законы, которые единодушно одобряются в демократическом обществе, имеют так или иначе патерналистское обоснование (например, исключение добровольности самоубийства, запрет на двоеженство и т. д.)²³⁵; а кроме того, каждый ущерб, включая причиненный самому себе, есть зло, а предотвращение зла в целом является первым и самым общим социальным завоеванием — эта мысль лежит в основе первого вывода принципа ущерба²³⁶.

Как выясняется, многие установления, на первый взгляд представляющиеся патерналистскими, фактически опираются на иные мотивации (например, нормы неблагожелательного патернализма — на соображения власти; опекунское уложение — на доктрину parens patria и т. д.). И нормы, внешне узаконенные жестким патернализмом, также могут опираться на иные принципы. Так что для четкого деления по категориям необходимо предварительно провести основательный анализ нормативных целей.

Подобный анализ требует учета множества явлений, которые для этой цели систематизирует Файнберг.

1. Большинство рассматриваемых норм лишь частично опираются на патерналистские мотивы наряду с иными соображения и являются только «смешанными патерналистскими»²³⁷. Так, например, законодатель при введении нормы, запрещающей хранить или употреблять жесткие наркотики, желает защитить не только владельца от нанесения ущерба самому себе, но и сообщество, которому приходится нести последующие издержки по наркотической зависимости.

2. Поиск соразмерной квалификации нормы затрудняется тем, что в некоторых законах легитимизация недостаточно обоснована законодателем или сам закон (к лучшему или худшему) применяется на практике непредусмотренным законодателем образом²³⁸. Файнберг обозначает их как альтернативные патерналистские нормы, допускающие как патерналистскую, так и иную интерпретацию²³⁹.

3. И наконец, не следует забывать и случаи ущерба для себя, не оказывающие непосредственного воздействия на других лиц, но непосредственно обременяющие общество, а потому могущие нанести ему ущерб (например, издержки в связи с употреблением или поиском наркотиков)²⁴⁰. Опосредованный ущерб для третьей стороны практически всегда является в преступном деянии следствием саморазрушительного поведения. Таким образом, исследование феномена патернализма показывает, что не бывает случаев ущерба для себя, воздействие которых на третью сторону не достигает значимого масштаба по принципу ущерба.²⁴¹

Между тем возможность квалификации (действующей или предлагаемой) нормы при всей сложности анализа обеспечивает ряд показателей: против патерналистских мотивов свидетельствует, в частности, суровая угроза наказания: если она не имеет никакого отношения к ущербу, причиняемому виновным самому себе посредством действия, то законодатель не может ссылаться на попечительские мотивы при введении такой нормы²⁴². Другой признак раскрывается в нормах, направленных на защиту устремлений подавляющего большинства в обществе. Тогда и фактической нормативной целью может быть защита интересов этого большинства, а не опека незначительного противоправного меньшинства²⁴³. Патерналистский эффект такой нормы выступает как «побочный продукт» защиты интересов сообщества.

Жесткий патернализм противоречит либеральной догматике в том отношении, что в его рамках для достижения своей цели предполагается возможным использовать и попечительское принуждение, направленное против лиц, обладающих свободой решения. С другой стороны, основное патерналистское устремление — предотвращение ущерба — обязательно согласуется с либеральным принципом ущерба в самом общем виде²⁴⁴. На этом фоне патернализм не может отвергаться безоговорочно.

В этой связи Файнберг применяет ступенчатую схему: сначала развивает концепцию личной свободы как принципиальный и радикальный противовес для патерналистских аргументов о сокращении ущерба; затем проводит рациональное исследование внешне патерналистских норм наказания на предмет возможного их нерационального, т. е. не соразмерного или не патерналистского характера²⁴⁵.

Файнберг подчеркивает, что личная свобода представляет собой понятие, которое может быть представлено под разными углами зрения: с одной стороны, как жизненный идеал (в этом качестве она предстает как объект этического учения о добродетели); а с другой, с учетом практико-нормативных составляющих, как критерий признания прав или действий лица. Файнберг намечает многочисленные аспекты свободы как осуществленной или желаемой добродетели, а затем переходит к нормативным импликациям либеральной концепции свободы личности.

В центре концепции свободы, разрабатываемой Файнбергом, находится представление о состоянии фактической автономии личности (автономия de-facto). Среди ее элементов как условий жизнедеятельности самостоятельного субъекта Файнберг указывает, в частности, на индивидуальность (самоидентичность), на аутентичность как способность к рациональной самопроверке мнений и предпочтений, на моральную независимость и на цельность в смысле принципиальности, самодисциплины, веры в себя, инициативности и ответственности за себя²⁴⁶. При этом он признает, что, несмотря на достаточную полноправность, состояние фактической автономии не может быть достигнуто при внешних стеснениях, таких как принуждение, тяжелая болезнь или бедность. Для обретения самостоятельной жизни нужны три момента: психическое здоровье, «удача» в виде отсутствия внешних стеснений, а также по возможности полная реализация своих способностей²⁴⁷.

При этом Файнберг признает, что обозначенное таким образом «состояние» свободы составляет этически открытую схему постольку, поскольку каждый, имеющий соответствующие качества и реализующий их на практике, то есть действующий абсолютно автономно индивид, может все же обнаруживать значительные моральные изъяны: автономия прекрасно совмещается с эгоизмом, бесцеремонностью, бесчувственностью и прочими нравственными недостатками²⁴⁸.

Поэтому этический идеал свободной личности следует представлять с учетом того факта, что каждый человек вовлечен в социальную среду и социализирован в достаточной мере. Идеал свободного человека у Файнберга составляет «достоверный индивид, самоопределение которого настолько полно согласно фактам, что он, естественно, является членом человеческого общества»²⁴⁹. Этим объясняется также относительно скромное представление идеала свободы у Файнберга в сравнении с теми высокими меркам, которые он применяет к понятию автономии de facto.

В этой связи образ свободы как добродетели является несколько неопределенным²⁵⁰. Но это не удивительно, поскольку Файнберг не разрабатывает индивидуально-этическую схему самоопределения, а конструирует практико-нормативную модель свободного человека.

В либеральной традиции свобода индивида всегда рассматривалась, прежде всего, как возможность занять моральную позицию по отношению к другим людям и государству. В концепции Файнберга этот элемент свободы также играет заметную роль. При этом изначально ставится вопрос о том, кто может считаться обладателем этой позиции свободы и какой моральный статус связан с этим обладанием. Затем Файнбергом дается характеристика содержания и границ этого статуса.

Статус свободного индивида может признаваться лишь за лицами, которые способны к автономии. Эта способность есть «пороговая схема природной полноправности»: она включает в себя необходимые и достаточные предпосылки для принятия рациональных решений. Файнберг подразделяет всех людей по их духовным способностям на «талантливых, способных, средних, несколько отстающих и серьезно отстающих». Граница полноправности пролегает между умственно «среднеодаренными» и «несколько отстающими»: всякий хотя бы среднеодаренный человек обладает способностью к автономии (=полноправию) вне зависимости от достижения фактической автономии²⁵¹. Все лица, согласно вышеприведенному разграничению способные к самостоятельным решениям, могут быть обладать моральной позицией «автономного индивида». Этот статус составляет ключевую схему каждой либеральной теории. Из него проистекают негативные и позитивные притязания к другим лицам и государству. Поэтому Файнберг вводит его в употребление как моральное право. Представляется странным, что обоснование этого правового статуса у Файнберга не опирается сколько-нибудь систематически на критерии защиты интересов личности, направляясь исключительно на интуитивное принятие с применением, как он сам на это указывает, argumentum ad hominem, т. е. аргумента, апеллирующего к личным свойствам того, о ком идет речь.

По аналогии Файнберг прибегает к основам международного права с его понятиями суверенитета государств и автономии регионов. Суверенитет и автономия различаются в смысле международного права по меньшей мере в двояком отношении: с одной стороны, суверенитет неделим, а автономия ограничена, а с другой — суверенитет есть право государства, в то время как при автономии речь идет исключительно об отменяемой привилегии одного региона²⁵². Поскольку «автономия» индивида должна быть представлена как неделимое право, Файнберг с учетом указанных различий заменяет ее понятием «личного суверенитета». Однако попытка перевести суверенитет из терминологии международного права на личное право нам представляется неудачной по меньшей мере в двояком отношении.

Прежде всего, параллели между признанными государствами и признанными свободными индивидами слишком поверхностны, в частности, потому что взаимодействие государств происходит намного более ограниченным образом, чем взаимодействие индивидов: суверенное право государства, во всяком случае в историческом аспекте, имеет преимущественно негативное содержание, связанное прежде всего с задачами обороны своей независимости, в то время как между индивидами в обществе существует целый комплекс взаимосвязей, притязаний и зависимостей. По этой причине трудно представить себе абсолютно «суверенного» индивида в современном социальном пространстве²⁵³.

Понятие суверенитета в немалой степени связано с характеристиками фактических возможностей государства, по преимуществу военного характера: возможный характер суверенных претензий по международному праву исторически определялся, и отчасти определяется сегодня, возможностями преодоления неправомерных притязаний других государств. Перенос данных характеристик на взаимоотношения отдельных лиц означает зависимость права личности на автономию от ее индивидуальной силы, что возвращает нас к тому состоянию, которое Гоббс характеризовал как «войну всех против всех», т. е. к доправовому состоянию. С этой точки зрения заимствование понятия суверенитета из международного права представляется по меньшей мере сомнительным.

Достоверность либеральной доктрины свободы личности зависит от убедительности определения содержания и границ сферы, в которой индивид может осуществлять право на автономию. В этой связи Файнберг ставит перед собой задачу включить схему имманентной индивидуальной автономии в социальную реальность общества.

Файнберг определяет содержание пространства автономии личности включением четырех сфер: 1) сфера «собственного тела», в отношении которого частное лицо должно не только иметь защиту от нежелательных сторонних посягательств (право на физическую неприкосновенность), но и собственное позитивное свободное пространство принятия решений; 2) частная сфера, понимаемая как пространство вокруг собственного тела. Однако эта сфера, обеспечиваемая англо-американским правом на частную жизнь, изменяется в соответствии с внешними обстоятельствами, так что каждый вступающий в пространство социума должен принимать господствующие там в это время отношения (шум, конкуренцию, любопытство и т. д.); 3) область приватного владения и имущества, составляющая необходимое дополнение к частной сфере, поскольку нематериальная частная сфера лишилась бы реальных оснований без обеспечения пространственно-предметной защитной области; Право принятия собственных решений как ядро схемы автономии; в центре этого права находится выбор собственного образа жизни, то есть свобода принимать жизненно важные решения по собственному усмотрению²⁵⁴

Последняя из указанных областей личной автономии предполагает особенно важный вопрос для размежевания с патерналистской позицией, суть которого состоит в том, насколько далеко может и должна распространяться территория собственного, неограниченного полномочия по принятию решений: должна ли она охватывать только принципиально важные жизненные решения или также и бесчисленные повседневные вопросы более узкого значения? ²⁵⁵