Как смещали Сталина 2 страница

Однако, как видно из сказанного, Хрущев руководствовался другими критериями. Приступая к реформам в промышленности, сельском хозяйстве, делая доклад на закрытом заседании ХХ съезда, он имел твердое убеждение относительно построенного социализма и необходимости развертывания в стране коммунистического строительства. Окончательное оформление эта идея получила в тезисах ЦК КПСС к 50-летию Октябрьской революции, где подчеркивалось: «…построение коммунистического общества в настоящее время уже не далекая, а непосредственная, практическая цель всей совместной деятельности советских людей и их руководящей силы — КПСС»[cxxx]. Спустя полтора года после окончания XX съезда Н. С. Хрущев говорил 48-летнему корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Дж. Рестону, что тот доживет до того времени, когда в СССР будет построено коммунистическое общество[cxxxi]. Выдвижение на первый план задачи построения коммунизма, нацеливание на пропаганду этой заманчивой идеи всего идеологического аппарата во многом предопределяло непоследовательность и противоречивость в отношении культа личности, выяснения причин его возникновения. Ведь постановка такой цели делала естественным и неизбежным признание уже построенного социализма, а следовательно, и признания огромного вклада в этом сталинского периода и, конечно, самого Сталина. Данное обстоятельство является, на наш взгляд, определяющим в понимании того, что происходило в начале разоблачения культа личности.

Именно этим фактором объясняется и то, что июньский (1957 г.) пленум ЦК КПСС, осудивший антипартийную группу ближайших сталинских сподвижников, вопреки логике, не стал новым этапом в углублении критики репрессивного режима. Более того, пленум можно охарактеризовать как существенный шаг назад в оценке «культа личности» Сталина по отношению к ХХ съезду партии. В ходе его работы предприняты последовательные попытки отделить фигуру Сталина от массовых репрессий 30 — начала 50-х годов. Показательно в этом плане выступление Г. К. Жукова — одно их первых на пленуме, задавшее тон всему последующему обсуждению. Приведя основательный фактический материал по репрессивным делам, Жуков заявил, что главными виновниками арестов и расстрелов партийных, советских и военных кадров были Маленков, Молотов, Каганович. В отношении же причастности самого Сталина к вопиющим преступлениям он давал следующие пояснения: «Тут Сталин ни при чем», «Это уже было без влияния Сталина», «Тут, товарищи, нельзя сослаться на Сталина или на какую-то тройку»[cxxxii]. Подобная тональность прослеживалась у многих выступавших на пленуме. Так, например, Малин (зав. отделом ЦК КПСС) говорил: «…все сейчас сваливается на Сталина. Нет, Каганович, Молотов — они повинны за это!» Ответственный сотрудник ЦК Киселев заявлял: «Вы (антипартийная группа. — А.П.) сваливали всю вину за расстрелы на Сталина»[cxxxiii]. Более того, Маленков и Молотов были прямо обвинены в убийствах Кирова, Вознесенского, Кузнецова, Попкова[cxxxiv].

Несомненно, такая позиция инициировалась самим Хрущевым, избавлявшимся от своих давних соперников. Ему же принадлежала выгодная для него идея олицетворения антипартийной группы с уже ранее осужденным Берией, апробированная еще на январском (1955 г.) пленуме ЦК. «Берия и Маленков. Вот преступники» — авторитетно заключал Хрущев[cxxxv]. Эта мысль присутствовала во многих выступлениях (Брежнева, Шверника, Косыгина и др.). Наиболее образно ее выразил посол СССР в Китае Юдин: «Берия и Маленков — это сиамские близнецы. Сиамские близнецы, сросшиеся вместе, прожили 71 год (они жили в Пекине). Несколько недель тому назад один из близнецов умер. Умирающего близнеца хирургически отделили от своего живого собрата, и этот живой продолжал жить. Так и Берия с Маленковым. Собрат Маленкова умер, а этот живет и продолжает дело своего брательника»[cxxxvi]. Тем самым круг замыкался. Все «нужные организаторы» массовых преступлений были названы и разоблачены. О Сталине участники пленума вспоминали все реже и реже. Это вызывало недоумение в обществе, на партийных собраниях многие задавались вопросом: «Кто больше виноват в репрессиях — Сталин или эта разоблаченная группа»[cxxxvii].

Полностью отсутствовала тема «культа личности» на XXI съезде КПСС, сделавшем вывод о полной и окончательной победе социализма в СССР и непосредственном начале строительства коммунизма. Как показывают материалы съезда, ни в отчетном докладе Центрального Комитета, ни в выступлениях делегатов вопросы, связанные с культом личности, практически не присутствовали. Эта тема обойдена даже при негативных оценках деятельности антипартийной группы, даваемых почти каждым выступавшим. Более того, само упоминание термина «культ личности» встречается в стенограмме всего однажды — в выступлении первого секретаря Коммунистической партии Литвы А. Ю. Снечкуса.

В то же время в послесъездовский период формируется тенденция прямого восхваления первого секретаря ЦК КПСС. В результате, с одной стороны, уже давно утверждалось о полном преодолении «культа личности» и его последствий, а с другой — возрождались и воспроизводились многие из осужденных приемов и методов сталинского режима, такие, как кампания непомерного восхваления заслуг и вкладов нового руководителя.

Данная тенденция начинает формироваться с июньского (1957 г.) пленума ЦК КПСС. Уже там в выступлениях прослеживаются попытки подчеркнуть возрастающую роль и значение Хрущева в руководстве партии и страны. Интересен тот факт, что особенно это становится заметно в непроизнесенных текстах участников пленума, сданных по окончании его работы, когда борьба была завершена победой первого секретаря ЦК. Подобострастных слов о Хрущеве там гораздо больше, чем в прозвучавших в ходе дискуссий выступлениях[cxxxviii].

На XXI и особенно на XXII съездах КПСС буквально все выступающие выдерживали ритуал, в соответствии с которым имя первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета Министров СССР упоминалось в связи с различного рода заслугами, инициативами, цитировались его высказывания. «Близкий друг народов всей страны», «космический отец», «проводник правды, прогресса, жизни и счастья», «надежда человечества — Москва, Ленин, Хрущев» — вот лишь некоторые эпитеты, использовавшиеся выступавшими делегатами съездов. Конкретное представление о нарастающем уровне славословий в адрес Хрущева дают такие количественные характеристики: если на XXI съезде КПСС его имя в выступлениях делегатов упоминалось около 500 раз, то на XXII — почти 800[cxxxix]. Резкое увеличение масштабов восхваления, естественно, не могло оставаться незамеченным и наводило на прямые аналогии с недавно разоблаченным «культом личности» И. В. Сталина. В одном из писем, адресованном в редакцию журнала «Коммунист», говорилось: «После ХХ съезда партии, осудившего «культ личности» Сталина и поставившего вопрос о том, чтобы в дальнейшем ни в какой форме он не возрождался, то сейчас мы видим, что ни в какой другой форме, а совершенно в тех же формах не в меньших размерах возрожден культ личности Хрущева Н. С. Не без его лично помощи, не без помощи ЦК и его президиума и не без помощи печати, радио, телевидения и кино, кстати находящихся целиком и полностью в руках его, Никиты Сергеевича, и ЦК»[cxl].

Именно в силу этого возникала настоятельная необходимость выделить нового руководителя, подчеркнуть его заслуженный «авторитет», приверженность новому курсу. Поэтому на фоне других вопросов тема «культа личности» остро прозвучала на XXII съезде КПСС. В отчетном докладе Центрального Комитета был выделен специальный раздел «Преодоление последствий культа личности. Развитие ленинских норм партийной жизни и принципов руководства. Повышение дееспособности партии». Изучение положений этого раздела показывает, что всего пятая часть его содержания непосредственно связана с «культом личности» Сталина, а основное внимание уделено антипартийной группе, состав которой к съезду заметно расширился. Среди ее участников назывались В. М. Молотов, Л. М. Каганович, Г. М. Маленков, К. Е. Ворошилов, Н. А. Булганин, М. Г. Первухин, М. З. Сабуров, Д. Т. Шепилов и Г. К. Жуков. То же самое можно сказать и о резолюции съезда, где об антипартийной группе говорилось почти в четыре раза больше, чем о самом культе личности[cxli]. Направленность критики на съезде прежде всего на антипартийную группу подтверждает количество и характер фактического материала, приведенного в докладах Хрущева, в выступлениях делегатов. Так, в адрес В. М. Молотова было высказано 20 конкретных фактов, раскрывающих его «антипартийную, антиленинскую, предательскую деятельность», Л. М. Кагановича — 10, Г. М. Маленкова — 9, в адрес И. В. Сталина — только 8, причем все они уже приводились в докладе Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда, а следовательно, ничего нового в плане критики культа личности не прибавляли[cxlii]. В последние годы пребывания Н. С. Хрущева у власти тема культа личности по сути превратилась в орудие, с помощью которого первый секретарь ЦК КПСС добивался принятия нужных ему решений, обосновывая самые невероятные зигзаги своей политической линии. Наиболее показателен в этом отношении ноябрьский (1962 г.) пленум ЦК КПСС. Как известно, на пленуме была утверждена новая структура партийных органов, основанная на производственном принципе. Решение о разделении партийных организаций на промышленные и сельские преподносилось как один из шагов в общем контексте преодоления в партии культа личности, ликвидации его негативных последствий. Эти же аргументы преобладали и при обосновании организации новых органов партийно-государственного контроля, созданных по постановлению пленума.

Изменилось отношение к проблеме культа личности, основным в нем стал акцент на решенность этого вопроса, что, по существу, означало снятие его с повестки дня. Вот одно из высказываний Хрущева о Сталине: «Говорят, что вот и Хрущев Сталина осуждал за то, что он чинил расправы. А я хвалю Сталина за то, что он был не сгибаем, за то, что не страшился пустить меч на врагов. Беда Сталина, что он не всегда разбирался, кто прав, кто виноват»[cxliii].

После ХХII съезда Хрущев вспоминал о Сталине главным образом в связи с характеристиками его личных качеств. Например, «не знал, не разбирался в сельском хозяйстве, не любил людей»[cxliv]. При этом никоим образом не ставилась под сомнение порочность самой общественной системы. Демонстрируя неподдельную веру в дело коммунизма, первый секретарь ЦК однажды заметил: «Откровенно говоря, какие мы только глупости не делаем, но в результате нашей могучей политики, в результате устоев, на которых построено наше государство, наша ленинская политика все глупости выносит, и мы имеем успехи»[cxlv]. И после отставки в своих воспоминаниях Хрущев также акцентировал внимание на негативных чертах сталинского характера, объясняя этим причины существовавших извращений и преступлений. В этой связи Хрущев вспоминал известное ленинское завещание о Сталине и добавлял, что Сталин, «если исключить его болезненную подозрительность, жестокость и вероломство, оценивал ситуацию правильно и трезво»[cxlvi].

Приведенные материалы свидетельствуют о постановке и генезисе вопроса о культе личности, инициируемом «сверху». Однако без преувеличения можно сказать, что эта тема всколыхнула все советское общество, отозвавшись в умах десятков миллионов людей, в течение более чем тридцати лет живших под руководством «великого кормчего». Местные органы с тревогой констатировали, что дискуссии и слухи, связанные с докладом о культе личности, практически заслонили другие решения ХХ съезда КПСС[cxlvii]. Начатый на нем разговор послужил отправной точкой для переосмысления обществом не только отношения к Сталину, но и ко всему развитию советского государства. Очевидно, что эти вопросы должны были вызвать острые, бурные дискуссии и не могли иметь быстрых однозначных ответов. В этой связи нельзя не сказать об единогласно-молчаливом одобрении доклада Хрущева ХХ съездом, что, учитывая сложность и значимость вопроса, выглядело крайне неправдоподобно. Первыми на это обратили внимание западные средства массовой информации. Через день после окончания работы съезда газета «Нью-Йорк таймс» (27 февраля 1956 г.) поместила статью «Изменилась ли политика Москвы?». В заметке давался отрицательный ответ, мотивированный следующим образом: «Мы можем немедленно отмести утверждения Хрущева, что исправление сталинских извращений... знаменует собою возвращение к ленинизму. Сам факт единодушия, которое было характерно для съезда, разоблачает это утверждение, так как для ленинской эпохи была характерна свобода дебатов, проводившихся публично среди вождей и фракций»[cxlviii].

Отсутствие открытых дискуссий в руководстве страны по вопросу о «культе личности» в полной мере компенсировалось обществом. Итоги ХХ съезда породили палитру различных мнений, суждений, мыслей. Наиболее простой и четкой была позиция почитателей Сталина, ни под каким предлогом не признававших обвинений в адрес своего кумира. Вполне понятно, что многие люди относились к новому курсу с недоверием, с озлобленностью, не понимая и не принимая такого политического поворота, подводившего их к крушению собственных жизненных идеалов. Подобные настроения сжато выражены в письме гражданина Победоносцева (г. Ереван): «Читая постановление ЦК КПСС " О культе личности" я неоднократно возмущался. Это постановление написано Хрущевым, чтобы принизить Сталина, но Сталин вечно будет жить в истории, в сердцах прогрессивного человечества»[cxlix].

Отстаивая свои позиции, сторонники бывшего «вождя» высказывали некоторые здравые мысли. Так, например, они напрямую связывали свержение Сталина с политического пьедестала с желанием новых лидеров, и прежде всего Хрущева, добыть необходимый политический капитал. Простые люди откровенно говорили: «Хрущеву нужно было опорочить Сталина для того, чтобы создать себе авторитет», «Не хотят ли наши деятели затмить славу Сталина и подготовить почву для своей?»[cl]. Как нам представляется, в этих рассуждениях присутствует значительная доля истины. Интересно и еще одно замечание, сделанное в анонимном письме, направленном в «Правду». Его автор, 36-летний рабочий, размышлял: если партия осудила практику «культа личности» вообще и Сталина в частности, то почему продолжают культивировать и поощрять преклонение перед Лениным[cli]. Данный момент обходился стороной официальной пропагандой, так как очевидно, что из руководства страны никто бы не осмелился высказываться по подобным вопросам.

Наиболее негативная реакция на решения ХХ съезда последовала в Грузинской ССР. Окончание партийного форума от даты смерти Сталина отделяла всего неделя. Поэтому траурные мероприятия очередной годовщины смерти «вождя», широко проводимые в республике, превратились в яростную атаку против только что провозглашенного курса на десталинизацию. С 5 по 10 марта в крупных городах Грузии — Тбилиси, Кутаиси, Сухуми — прошли стихийные митинги населения, спровоцировавшие массовые беспорядки. Люди выражали возмущение решениями ЦК КПСС, которые, по их мнению, нарушали дружбу народов, сеяли раздор, поворачивали историю назад. В Тбилиси один из выступавших ораторов заявлял: «Тому, кто решит запятнать светлую память Сталина, грузинский народ не простит. Не допустим критики Сталина — нашего вождя. Ревизия Сталина есть ревизия марксизма, они поплатятся кровью за Сталина». Другие заверяли: «Нас поддерживают в Москве. Сейчас митинги проходят не только в Грузии, но и в Сталинграде, Ленинграде и других городах. Будем бороться за дело Сталина, клянемся!» 9 марта обстановка предельно накалилась: остановился ряд промышленных предприятий, прекратились занятия в высших учебных заведениях и школах, движение транспорта в центральной части города. Толпа ворвалась в редакции республиканских изданий «Коммунист», «Заря Востока» с требованием сделать траурные выпуски газет о Сталине. Поздно вечером того же дня была предпринята попытка захвата Дома связи, расположенного рядом со зданием ЦК КП Грузии. В результате столкновений появились жертвы. Толпу удалось рассеять с помощью войск с применением танков, которые очистили проспект Руставели. Часть людей, укрывшихся ночью в центральном парке, разгонялась войсками уже утром. С 23 часов 9 марта в Тбилиси вводилось военное патрулирование[clii]. Эти события имели большой общественный резонанс и стали предметом самого пристального внимания со стороны руководства[cliii].

Однако развенчание культа личности Сталина вызвало в обществе и волну совсем иных суждений и действий, связанных с критическим отношением к бывшему «вождю». В дискуссиях, развернувшихся на партийных собраниях страны, рядовые коммунисты поднимали различные вопросы, задумывались над судьбами общества, степенью его деформированности. Критика культа личности, прозвучавшая в ходе знакомства с докладом Хрущева, шагнула далеко за официально обозначенные рамки. Участники партийных собраний были более решительны в оценке личности Сталина и его роли в социалистическом строительстве. В этом отношении характерен пример партийного актива Василеостровского района Ленинграда, где научный сотрудник Института русской литературы Академии наук А. А. Алексеев в своем выступлении отметил: «…исторические факты единовластия в течение длительного времени — это подлинная трагедия для нас… Мало сказать, что трагедией Сталина является внутренняя убежденность в том, что он действовал на благо народа. Возьмите любого тирана в русской и мировой истории. Разве он действовал против убеждения? Нет, он один убежден, что действует или как помазанник божий или как священный инквизитор. У нас принято считать, что величайшим позором истории народов явилась инквизиция, но испанская инквизиция меркнет перед тем, что было у нас. Какие же у нас были масштабы? У нас масштабы гораздо больше. И как же мы можем спокойно сказать, что этот человек заслуживает снисхождения за то, что он был идейным коммунистом»[cliv]. На собрании парторганизации МВД СССР коммунист Снегов подчеркивал: «О какой нормальной партийной жизни могла идти речь! Ведь вопиющим, неслыханным в истории фактом является такое событие, как физическое уничтожение делегатов самого съезда партии! Слишком беден язык, чтобы полностью охарактеризовать происходившие события… Разве гражданская или даже Отечественная война нанесли такой количественный урон в составе руководящих партийных кадров? Ведь никакой Гитлер и мечтать не мог, чтобы суметь реально добиться нанесения нам такого физического урона…»[clv] Как можно увидеть, в этих словах, уже четко прослеживаются различия с официальной оценкой личности Сталина, данной ХХ съездом КПСС. Они связаны прежде всего с тем, что репрессивная сторона культа в отличие от доклада Хрущева рассматривалась здесь не в отрыве, а в прямой зависимости от самой сущности сталинской диктатуры. В конечном счете это имело важное значение, так как подводило к пониманию деформированности всей системы, создавшей условия для возникновения подобных явлений.

Большие нарекания у людей вызвала избранная форма разоблачения культа личности Сталина — закрытое заседание, и главное — решение не публиковать доклад Хрущева, а ознакомить с его содержанием только членов КПСС, то есть лишь часть общества. Такая ситуация воспринималась как нежелание партии говорить правду собственному народу, а следовательно, и как выражение недоверия к нему. Положение усугублялось еще тем, что содержание доклада стало известно за рубежом, где эпохальный поворот советской политики широко и беспрепятственно обсуждался всеми желающими. Все это не укрепляло в обществе авторитета КПСС, о чем усиленно говорила послесъездовская пропаганда. Так, в письме в «Правду» гражданин Крылов (г. Москва) писал: «Да, что это такая за партия? Да еще называет себя " коммунистической"? Это не партия коммунистов, а скопище ханжей и трусов! О какой там еще " кровной связи" с народом приходится толковать такой партии?! О какой " связи", если она боится остаться непонятой народом и из-за этого страха сказать правду, лицемерит, лицемерит и еще раз лицемерит»[clvi].

На партийных собраниях в контексте критики культа личности активно поднимались вопросы об ответственности ближайших сталинских сподвижников. В докладе на ХХ съезде КПСС помимо самого вождя виновными в массовых репрессиях назывались лишь Берия, Ягода, Ежов, тогда как рядовыми коммунистами в ходе обсуждения были предъявлены серьезные обвинения в адрес практически всех членов Президиума ЦК, избранного на ХХ съезде[clvii]. На партсобрании Института востоковедения несколько выступавших сопоставили тексты речей Микояна и Маленкова на XIX и ХХ съездах КПСС, после чего обвинили их в неискренности и выразили сомнение в возможности оказывать им доверие, заявив, что ради своего благополучия они были готовы на все[clviii]. Полковник в отставке Чурсин подчеркивал: «Где же был сам Хрущев, почему он тогда молчал, а сейчас, когда умер Сталин, начал на него лить всю грязь»[clix]. Многие люди задавались вопросом: «Почему члены Политбюро бездействовали раньше? В царское время они же боролись, не боялись смерти, каторги, не боялись трудностей, а сейчас они испугались одного человека»[clx]. Такие выступления вызывали негативную реакцию в ЦК КПСС и расценивались как злобные преступные нападки на партийное руководство, за подобные высказывания накладывались партийные взыскания, вплоть до исключения из рядов КПСС. Намного честнее и самокритичнее на этом фоне выглядели слова рядовых коммунистов, как, например, мысль начальника штаба авиаполка Севостьянова: «Мы все коммунисты повинны в создании этого культа, сами же всюду провозглашали " Великий Сталин", а теперь, когда его нет, считаем, что виноват во всем только он. Это неправильно»[clxi].

Тема сталинских преступлений объективно подводила к вопросу о причинах и условиях формирования «культа личности», о способствовавших этому процессу факторах и не только на высших этажах политической власти. По этому поводу высказывалось немало различных по своей глубине и реалистичности мнений. Так, гражданин Соловьев (г. Москва) ошибки Сталина объяснял весьма оригинальным способом, объявляя его троцкистом, пленником троцкистской идеологии. Он писал: «Изучение политики Сталина, которую он навязал партии путем государственного нажима и путем обмана полуграмотных членов ЦК и Политбюро убеждает в том, что эта политика Сталина, начиная с 1929 года, является троцкистской… На базе антимарксистской троцкистской теории Сталин построил теорию построения социализма в одной стране». Присвоение идей Троцкого, по мнению автора, выразилось прежде всего в раскулачивании крестьянства, проведении сверхиндустриализации[clxii]. Другую версию относительно причин сталинских преступлений выдвигал профессор А. Жебрак. По его убеждению, она была связана с сугубо медицинской стороной дела: «Причина несчастий нашей партии и народа в том, что Сталин был типичным параноиком. Паранойя — это форма психического расстройства, при которой больной впадает в состояние бреда. Бредообразование параноика идет в двух направлениях: величие и бред преследования. Поведение параноика, согласно описанию специалистов, часто естественное, он может исполнять свои обычные обязанности. Параноик не может терпеть людей, которые выше его по уму и развитию, их ждет преследование. Что и делалось у нас»[clxiii].

Однако следует подчеркнуть, что наряду с такими неординарными мнениями существовало и реальное осознание причин возникновения и развития культа личности. Многие люди указывали на наличие в обществе тех сил, которые были кровно заинтересованы в политической структуре, созданной Сталиным. Такой силой являлся партийно-государственный аппарат. Как отмечалось в справке отдела парторганов ЦК КПСС, на собраниях коммунисты остро критикуют многих партийных, советских, профсоюзных и хозяйственных работников за нарушения ленинских норм поведения, зазнайство, высокомерие, отрыв от трудящихся масс и неправильное отношение к критике[clxiv]. Именно они, по мнению людей, способствовали формированию «культа личности». К примеру, гражданин Князев (г. Казань) замечал: «Что касается великих заслуг Сталина перед народом и его громадного авторитета перед ним, так это ему создали не рядовые рабочие или крестьяне, а партийные работники, за что он щедро их жаловал»[clxv]. Эту мысль хорошо изложил литературовед А. Бялик, выступая на партсобрании Института мировой литературы им. Горького: «Мне кажется, что вследствие исторических причин имелась в партийном и государственном аппарате прослойка людей, которым был выгоден культ личности, которые ехали на этом. Теперь они произносят высокие слова и думают о том, как бы в этой ситуации удержаться...». Интересна мысль ученого и о перспективах преодоления последствий культа в условиях, когда борьбу с ним повели те, кто создавал его: «Если все эти люди останутся на своих местах, если ничего с ними не произойдет, если им будет доверено проведение решений ХХ съезда, то это будет самообман с нашей стороны. Я не призываю к тому, чтобы применять репрессии в отношении к этим людям, которые сами применяли репрессии, хотя может быть в отдельных случаях в отношении к отдельным преступникам это необходимо»[clxvi]. На партсобрании школы № 36 г. Ташкента директор этого учебного заведения Водрлазова заявила: «Если говорить о культе личности, то кто же его создавал вокруг Сталина, как не те, кто работали с ним… Вот и сейчас заметна новая тенденция в этом. Часть членов КПСС в настоящее время начинает создавать культ личности т. Хрущеву, мнение которого очень высоко ценится». В связи с этим она поставила вопрос об ограничении сроков работы партийных и государственных деятелей на руководящих должностях: «Почему бы для Председателя Президиума Верховного Совета СССР и секретаря ЦК КПСС не установить пятилетний срок пребывания на своих постах, а также изменить систему выборов в органы советской власти. Необходимо как можно больше развивать демократию. Наши советские люди за время советской власти уже достаточно научились разбираться в этих вопросах сами, без рекомендации райкома…»[clxvii].

Анализ этих высказываний позволяет утверждать о наличии уже в середине 50-х годов понимания, что именно бюрократизм как выражение тоталитарности административно-командной системы явился основой развития культа личности Сталина и воспроизведения этого явления в новых условиях. Характерно и то, что в выступлениях проводится четкий водораздел между партийными массами и партийным аппаратом, и, что особенно важно, четко определялась роль последнего в возникновении различных деформаций. Все это — наглядное свидетельство более глубокого подхода к анализу проблемы культа личности по сравнению с официальной точкой зрения, сводящей причины возникновения культа к личным качествам Сталина и пагубной роли Берии, Ежова и др.

Обсуждение закрытого доклада Хрущева на съезде партии проходило в целом в сложной, неоднозначной обстановке, зачастую характеризующейся крайне резкими выпадами, направленными не только против сталинского наследия, но и против КПСС, марксистско-ленинского учения в целом. К примеру, Тувинский обком партии информировал ЦК КПСС, что в период изучения решений ХХ съезда начали поднимать голову антисоветские элементы, активизировались враждебные вылазки. В начале апреля в почтовых ящиках домов были найдены анонимные листовки с клеветническими высказываниями в адрес членов Президиума Центрального Комитета и областных партийных работников. Одна из листовок заканчивалась такими словами: «Все труды ученых-классиков, начиная с Маркса, будут сожжены. Народ жаждет власти Советов». В ночь на 26 марта на областной доске почета неизвестными были изрезаны портреты Ленина и Сталина[clxviii]. Аналогичные сообщения поступили из Плесецкого района Архангельской области, где член ВЛКСМ Генерозов изготовил на пишущей машинке и распространил среди рабочих листовки, содержащие критику советского правительства и призывы к упразднению КПСС и преданию суду членов Центрального Комитета. Органами государственной безопасности Генерозов был арестован, у него были обнаружены, изъяты еще нераспространенные листовки, а также письмо следующего содержания: «Никита Сергеевич! Мы, рабочие Верховского медпункта, благодарны Вам за то, что Вы нашли в себе смелость сказать всему народу правду и сообщить факты, которые дают основание не доверять Вам и правительству... Если Ваши заявления и доброжелательство к Ленину не лицемерны, то Вы пришлите нам свои правительственные гарантии, что наших делегатов и агитаторов не тронут работники милиции и госбезопасности. В противном случае могут возникнуть инциденты, а может даже и ненужные противоречия, за что ответственность будете нести Вы. Мы считаем, что ответ нам дадите без лишней волокиты»[clxix].

Сообщения о подобных фактах поступали в ЦК КПСС из многих регионов. На наш взгляд, их следует рассматривать как естественные по той причине, что разговор относительно культа Сталина, его последствий, неизбежно подводил к общим проблемам оценки социализма, его принципов и сущностных черт. Именно эти проблемы занимали важное место в послесъездовских дискуссиях. Люди затрагивали серьезные вопросы состояния социалистического общества 50-х годов, высказывая весьма глубокие мысли и суждения. В одной записке, переданной в ЦК КПСС ученым, главным редактором журнала «Вопросы истории» А. Панкратовой, говорилось: «В чем материальная основа культа личности? Может быть в монопольном положении промышленности и сельского хозяйства, не испытывающих никакой конкуренции и поэтому не имеющих внешних стимулов для совершенствования? Отсюда — любое состояние может быть признано наилучшим»[clxx]. Несомненно, что перед нами понимание проблем советского общества неизмеримо более глубокое и реальное в отличие от официальной идеологии. Такие высказывания не являлись единичными. Об этом красноречиво свидетельствуют письма трудящихся в редакции центральных партийных журналов. Так, в одном из писем, направленного в научно-теоретический орган ЦК КПСС журнал «Коммунист», Я. Соколов и И. Билык задавались вопросом: можно ли утверждать, что наша социалистическая действительность, ведущая к коммунизму, уже избавилась от принудительного характера труда? И сами давали отрицательный ответ. Аргументируя свою позицию, авторы писали: «...трудно поверить, что крестьянам предоставлена свобода трудиться, отдыхать. Если посмотреть на их бытовые условия жизни, которые к нашему съезду отвратительны, то становится сразу ясным, что в колхозах для крестьян-тружеников нет свободного дыхания жизни»[clxxi]. Заметим, что эти слова написаны спустя всего несколько лет после сентябрьского (1953 г.) пленума ЦК КПСС, который был широко рекламирован как исторический в деле возрождения сельского хозяйства страны.