Как смещали Сталина 3 страница

Далее авторы письма останавливались на вопросах руководства колхозами со стороны партийных работников, которые посещают исключительно лишь передовые хозяйства, а как живет основная масса людей, совершенно не интересуются, разводят демагогию, а вместе с тем «...из толкований районных уполномоченных, которые бывают в селах, представляется такая картина: это не советские люди, а какие-то заключенные по всей форме, рабочий скот и только, которому на деле отказано во всем — в свободе труда, отдыха и культурного быта. С утра до позднего вечера одно слышно. «Работа! План! Кампания!»[clxxii]. Эти строки письма обычных советских граждан можно квалифицировать как приговор той системе, которая взрастила культ личности Сталина и посредством его подавила человека безжалостным прессом культовой идеологии.

Осознание этого хорошо прослеживается в другом письме в журнал «Коммунист», автор которого Алексин адресовал его непосредственно работникам идеологического аппарата. Он писал: «Ваш конек — в Советском Союзе нет эксплуатации. А что это такое, если трудящийся годами не получает то, что заработал. Это и есть эксплуатация. Какие бы теории Вы не приводили. Что стоит расчеркнуться пером и сказать, что мы дошли до коммунизма, как сейчас расчеркнулись в социализме. А Вас, писак, заставят испачкать тонны бумаги и доказывать массам, что это подлинный коммунизм, извольте в это верить и перестроить свою идеологию. Все это миф! Прежде чем писать, присмотритесь к массам и посмотрите, что конкретно делается и называйте вещи своими именами...»[clxxiii] Нетрудно увидеть, насколько современны эти слова и теперь. Изменилось лишь то, что сегодня подобные мысли уже не сходят со страниц многих периодических изданий, тогда как в то время письма подобного содержания вместо публикации направлялись в органы госбезопасности для проведения соответствующей работы с их авторами.

Ее результаты не заставили себя ждать. Многие участники дискуссий пострадали за свою откровенность и свободомыслие. Так, Грозненский областной суд приговорил к 8 годам лишения свободы гражданина В. В. Ельцова за то, что он в мае 1956 г. направил «антисоветские письма» в газету «Правда» и «Грозненский рабочий». В двух первых письмах он «клеветал на материальные условия жизни людей, высказывал неодобрительные намерения в адрес руководителей партии», а в третьем письме под названием «Нота рабочих г. Грозного» выражал протест против политики ЦК КПСС в целом[clxxiv]. На 10 лет лишения свободы был осужден старший преподаватель кафедры марксизма-ленинизма Томского педагогического института Е. Г. Юдин. На партийном собрании института он выступил с резкой речью, где критиковал ЦК КПСС. Являясь преподавателем, он пропагандировал подобные настроения среди студентов. В письмах к брату Юдин указывал на преимущества капиталистической системы хозяйства перед социалистической и высказывал пожелания развития событий, подобных тем, которые имели место в Венгрии и Польше[clxxv].

Обобщая дела подобного рода, отдел административных органов Бюро ЦК КПСС по РСФСР подчеркивал, что по своему характеру они свидетельствовали об исключительно злобной антисоветской агитации, выражающейся в «клеветнических измышлениях» о советской действительности, которые сопровождались выпадами и угрозами по отношению к отдельным руководителям КПСС и правительства. Примечателен тот факт, что административный отдел партийного органа указывал на серьезные недостатки работы судов и прокуратуры по этой категории дел, связанные с излишней мягкостью к преступникам, в результате чего они отделывались нестрогими наказаниями[clxxvi]. Ответом этому могут служить слова из письма анонимного автора: «Но возврата к прошлому быть не может. Знайте это. Царство лжи, которое было воздвигнуто… трещит по всем швам и рушится. И оно рухнет… Так думают сейчас многие — и мыслить вы теперь не можете нам запретить. Раз процесс пробуждения начался, он не остановится. Это закон истории»[clxxvii].

Важным этапом дискуссий, начавшихся в обществе после решений ХХ съезда партии, стало обсуждение итогов июньского (1957 г.) пленума ЦК КПСС, рассмотревшего вопрос «об антипартийной группе Молотова, Маленкова, Кагановича». По его итогам проводились закрытые партийные собрания, на которых только по РСФСР присутствовало 3 млн. 711, 5 тыс. человек, или 84, 6% к общему числу членов и кандидатов в члены КПСС республики. На собраниях выступило 713, 5 тыс. человек, или практически каждый пятый от числа присутствующих[clxxviii]. Формальная цель этих мероприятий была достигнута, участники антипартийной группы осуждены. «Их имена навсегда будут забыты народом. Колхозы, предприятия и стройки не пожелают носить их грязных имен» — такие пассажи произносились на партактивах повсеместно. Многие требовали исключения Молотова, Маленкова, Кагановича из партии: 32, 4% первичных организаций решили просить об этом ЦК КПСС, а 7% настаивали на более глубоком разбирательстве их участия в уничтожении руководящих кадров[clxxix]. В ответ на раскольническую деятельность антипартийной группы коллективы многих предприятий, колхозов брали на себя более повышенные обязательства в социалистическом соревновании за достойную встречу 40-й годовщины Октябрьской революции[clxxx].

Однако необходимо подчеркнуть, что полного единодушного осуждения антипартийной группы, как это следовало из материалов периодической печати, не получилось. В партийных организациях страны итоги пленума были восприняты как результат борьбы за власть на высшем уровне. Подтверждением могут служить вопросы, заданные коммунистами в ходе закрытых партийных собраний (перечень наиболее часто встречаемых направлялся в ЦК КПСС). Вот тексты некоторых записок: «Молотов, Каганович, Маленков несут ответственность за репрессии. Но ведь Хрущев тоже был членом Политбюро, близким к Сталину, занимал большие посты, на Украине тоже были факты массовых репрессий. Не есть ли это попытка снять с себя ответственность и взвалить ее на Маленкова, Молотова, Кагановича», «Кто же поверит, чтобы Молотов, Каганович, Маленков, Булганин, Шепилов, Сабуров, Первухин, Ворошилов — все были неправы, а Хрущев прав во всем, да еще Фурцева. Дело, видимо, не в этом. Они очевидно мешали Хрущеву творить вольности и он решил их убрать», «Создается впечатление, что все делает Хрущев, а остальные ничего, причем никогда не ошибается. Насколько это верно», «Как понимать, что Молотов выступал против ленинизма, если он сам вместе с Лениным создавал партию»[clxxxi].

Возмущение коммунистов вызвали испытанные временем методы закулисных интриг, с помощью которых велась борьба на Президиуме и пленуме ЦК КПСС. Ведь это никак не согласовывалось с демократическими принципами, провозглашенными ХХ съездом КПСС. К примеру, на собрании объединенной партийной организации Знаменской МТС и колхоза им. Хрущева Тамбовской области ряд коммунистов не согласились с решениями пленума; один из них, механик Тимофеев, в своем выступлении сказал: «У нас нет демократии. Я говорю об этом прямо. Пусть меня посадят, пленум ЦК нарушил демократию. Я не доверяю пленуму ЦК. Пусть Молотов, Маленков, Каганович выступят по радио и признают свои ошибки». После чего Тимофеев обратился с просьбой об исключении его из партии. Райком КПСС удовлетворил его просьбу[clxxxii].

Крупный инцидент произошел на заводе судостроительной промышленности № 182 г. Каспийска Дагестанской АССР. На собрании цехов часть выступивших выразила сомнения в правильности решений июньского пленума ЦК, мотивируя это тем, что им неизвестна точка зрения участников антипартийной группы по вопросам внутренней и внешней политики. Выдвигались требования о предоставлении Молотову, Маленкову, Кагановичу возможности выступить по радио или в печати. Учитывая подобные настроения, было решено провести общезаводское собрание с участием первого секретаря обкома Даниялова. К моменту открытия собрания в клубе завода, рассчитанном на 1 тыс. человек, собралось более 2 тысяч. Некоторые рабочие требовали перенести собрание из клуба на стадион, вокруг чего начались споры. Бурные обсуждения вызвали также предложения о численном составе президиума собрания. С информацией об июньском (1957 г.) пленуме ЦК КПСС выступил Даниялов. С самого начала его выступления в зале поднялся шум, никакие усилия оратора, директора завода и присутствовавшего председателя Центральной Ревизионной комиссии ЦК КПСС Москатова не давали положительных результатов. К президиуму стали подходить люди, атмосфера настолько накалилась, что продолжать собрание было невозможно. Однако собравшиеся долго не расходились, пытались спровоцировать скандал при выходе из клуба. Даниялов, Москатов были окружены плотным кольцом агрессивно настроенных людей, поведение которых говорило, что они способны на крайние меры. По итогам этих событий обкомом партии было предложено комитету госбезопасности провести розыск зачинщиков, пытавшихся дезорганизовать мероприятие[clxxxiii].

На партийных собраниях по обсуждению письма ЦК КПСС «Об антипартийной группе» коммунисты говорили о многом. Высказывались многочисленные просьбы ознакомиться с биографиями избранного Президиума ЦК, предлагалось сделать постоянными поездки с докладами членов руководства на заводы, фабрики, в колхозы. Большие нарекания вызывала работа Советов, порядок выборов в них. Отмечалось, что выборы — это фарс, и Советы никакой роли в жизни страны не играют и не являются народной организацией, многие депутаты в них вообще не работают, а Верховный Совет СССР ничем существенным не занимается, там нет никаких запросов. Коммунисты в своих пожеланиях говорили о необходимости выдвижения нескольких кандидатур, причем в обязательном порядке предлагалось выдвигать кандидатами в депутаты беспартийных[clxxxiv]. На судостроительном заводе № 169 г. Саратова в ходе обсуждения письма ЦК старший инспектор лаборатории Мазалов в своем выступлении отрицательно отзывался об органах госбезопасности, заявив, что они не нужны, что с их помощью в нашей стране проводится политика кнута и пряника, а жизненный уровень трудящихся ниже, чем в Африке. Мастер одного из цехов, Гертель, после собрания предпринял попытку создать в цехе «независимый профсоюз» и подготовил список нового состава цехового комитета без участия коммунистов[clxxxv]. Люди высказывали интересные предложения по развитию демократических начал в управлении. Так, гражданин Гончар (г. Ярославль) предлагал предоставить право рабочим и служащим на общем собрании избирать директора из среды наиболее способных людей и смещать его в случае потери доверия. Обязать директоров отчитываться перед собранием рабочих и служащих о своей работе хотя бы ежеквартально. Создать на предприятиях Советы рабочих и служащих, избираемых на общих собраниях, наделить их контрольными функциями за администрацией, правом «вето» и правом созыва общих собраний[clxxxvi].

Бурные дискуссии происходили и в высших учебных заведениях страны. Во многих вузах коммунисты высказывались за отмену обязательных экзаменов по марксизму-ленинизму. На собрании историко-филологического факультета Курского педагогического института студент И. Рыков дал оценку состоянию дел в комсомольской организации: «Комсомол — это скучная организация, и если бы мне пришлось вступать сейчас, я бы отказался от этого. В комсомоле скучно потому, что над всем довлеет Устав. От нас только требуют работы, учебы и никакой радости. Невнимание к молодежи может привести к таким событиям, какие были в Венгрии. Я требую свободы для молодежи»[clxxxvii]. На собрании физико-математического факультета Ленинградского университета студенты заявили: «Комсомол — это тело, разъедаемое язвами, надо снять лощеный пиджак и показать эти язвы, комсомол — это организация обывателей»[clxxxviii]. Распространение подобных настроений объяснялось малым процентом среди числа студентов рабочих, колхозников и их детей, преобладанием детей служащих, абсолютное большинство которых нигде не работало и не знало жизни. Среди причин, объясняющих такой настрой, называлось ведение многими студентами переписки с гражданами зарубежных стран, от которых поступали письма антисоветского содержания.

Приведенные материалы говорят об остроте обсуждений решений ХХ съезда КПСС. Развенчание культа личности, начавшееся «сверху», продолжилось и широко развернулось в различных слоях советского общества, коснулось осмысления многих сущностных проблем социализма и дальнейшего развития страны. Обсуждение этих вопросов шагнуло далеко за рамки, обозначенные в официальных докладах руководителей партии и государства. На фоне четко определенной позиции в обществе проявлялось понимание всей глубины и сложности проблемы. Вот что писал в журнал «Коммунист» адвокат из Минска М. Горячун: «Борьба против культа личности и преодоление его тяжелейших последствий — это не кратковременная кампания, а длительный и трудный процесс воспитания и самовоспитания людей для распознания ими с идеологической стороны правды от неправды, хорошего от плохого, разумного от дурного и обязательной, но жесткой борьбы с бюрократизмом. Ясно, что борьба эта будет продолжаться многие годы, ибо сила привычки прошлого, сила культа личности, сила бюрократизма и формализма, карьеризма и подхалимства, угодничества и т. д. еще у нас являются великой и опасной силой»[clxxxix]. Актуальность этой мысли неоспорима не только для того периода советской истории, когда существовали СССР и КПСС, но и для сегодняшних дней России, впереди у которой долгий путь реформирования и обретения самосознания.

Противоречивость критики культа личности в 1956—1964 годы, на наш взгляд, во многом определилась недостаточным научным осмыслением этой сложной проблемы. Общественные науки, включившись в эту работу, не смогли дать подлинно научное исследование фундаментальных процессов, проходивших в жизни советского общества. В рассматриваемый период было принижено значение обществоведческой мысли, что не могло не сказаться на оценке состояния общества, его политической системы, раскрытии механизма общественного развития. После ХХ съезда КПСС, создавшего непосредственные предпосылки духовного возрождения страны, начался сдвиг к позитивному изменению статуса обществоведческой науки, раскрепощению исследовательского труда. Специфическая обстановка, возникшая после смерти Сталина, обусловила развитие этого процесса под углом переоценки ценностей. В исторической, а также в экономической сферах науки эта переоценка осуществлялась преимущественно двумя путями: через попытку найти новые подходы к познанию общества, человека и через опыт самопознания.

Жизнь требовала освободить теоретическую мысль от груза фальсификаций, вульгаризаторства, иллюзорности, догматизма. Нарастая уже к середине 30-х годов, эти пороки неизбежно лишали обществоведение органических свойств живой науки — динамики поисков и энергии открытий, быстрого социального реагирования и предвосхищения перемен, способности самообновляться и стимулировать обновление общества. В то же время в различных областях знания обнаружилось множество разрывов преемственных цепочек, образовались своего рода духовные ниши, которые надо было заполнить таким образом, чтобы восстановить разорванную волевыми решениями и указаниями связь времен.

Интенсивность начавшегося процесса могла быть обеспечена при условии последовательной и полной десталинизации всех отраслей науки, от чего, в свою очередь, зависел демонтаж идеологии и психологии сталинизма в общественном сознании. Важно было принципиально дистанцироваться от тотально навязчивой пропаганды, безмерного возвеличения и поголовно-принудительного штудирования событий и фактов из жизни и деятельности «вождя». Размеры пропаганды впечатляют: по сведениям Всесоюзной книжной палаты за 1917—1954 годы в СССР было издано книг Сталина в 5 раз больше, чем работ Маркса и Энгельса, и в полтора раза больше, чем произведений Ленина. Только с 1946 по 1952 годы выпущено около 600 книг и брошюр, написанных по поводу отдельных статей и речей Сталина общим тиражом свыше 20 млн. экземпляров[cxc].

Потребность в принципиальном отмежевании политического и нравственного характера испытывали прежде всего сами граждане страны Советов. «Не могу не удержаться от вопроса: когда же, наконец, воздадут должный почет великому Ильичу и не будут ставить его на одну ступень с преступником, который не только уничтожил тех, кто делал революцию, но и убивал в людях честность, бескорыстие и веру в дело социализма», — писала Н. С. Хрущеву учительница М. Николаева[cxci]. Ее письмо, полученное 14 ноября 1956 года, по поручению первого секретаря ЦК КПСС было разослано членам и кандидатам в члены Президиума ЦК партии «для ознакомления». Деталь весьма характерная: Н. С. Хрущев, испытавший мощный нажим просталинистских сил, не упустил случая показать своему окружению, каковы же в действительности настроения и чаяния людей, олицетворяющих новое время.

И хотя исследователи не располагают достаточными сведениями относительно объема и тематического содержания почты, поступавшей в ЦК КПСС, распределения ее по возрасту и социально-профессиональному статусу корреспондентов, можно утверждать, что линия XX съезда была горячо поддержана интеллигенцией. Ее настойчивые призывы «вернуть народу истинный образ Ленина», рассказать о действительных заслугах основателя большевистской партии, приписанных лженаукой Сталину, убедительно говорили о настроениях масс.

Здесь, разумеется, трудно преуменьшить значение первого (на официальном уровне) побудительного толчка к фронтальной переоценке ценностей, который «генетически» связан с докладом Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС. Хотя доклад и не обнажил социально-экономических, идейно-политических и психологических корней формирования культа личности, не предложил механизма противодействия возможности его реставрации, он все же подточил гранитное здание монопольного владычества сталинских взглядов в науке, разрушил миф о великом ученом-энциклопедисте, историке, философе, экономисте, лингвисте.

На ХХ съезде КПСС практически только А. И. Микоян высказал критические замечания по работам Сталина. Он отметил, что в «Экономических проблемах социализма в СССР» дается неверная трактовка того, что после распада мирового рынка будет сокращаться объем производства, что надо пересмотреть и некоторые другие понятия с позиций марксизма-ленинизма[cxcii]. А. И. Микоян бросил упрек и в адрес «Краткого курса истории ВКП (б)»: «Если бы наши историки по-настоящему глубоко стали изучать факты и события нашей партии за советский период, да и те, которые освещены в «Кратком курсе», если бы они порылись хорошенько в архивах, исторических документах, а не только в комплектах газет, то они смогли бы теперь лучше, с позиций ленинизма, осветить многие факты и события, изложенные в «Кратком курсе». А. И. Микоян поставил вопрос — нормально ли, что мы не имеем «ни краткого, ни полного марксистско-ленинского учебника по истории Октябрьской революции и Советского государства, где бы без лакировки была показана не только фасадная сторона, но вся многогранная история советской Отчизны»[cxciii].

Было естественным ожидать, что за эмоционально ошеломляющей акцией десталинизации — докладом Н. С. Хрущева — последует вторая, в концептуальном и политическом плане более глубокая и решительная. Но принятое 30 июня 1956 года постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» представляло собой некую модель неуверенного движения по принципу вперед и вспять, одновременно выступая и стимулятором, и тормозом в развитии теории.

Стимулятором, ибо оно продолжало линию съезда на идейно-нравственное развенчание культа личности, ликвидацию его метастаз в общественной жизни и призывало «последовательно соблюдать во всей нашей работе важнейшие положения учения марксизма-ленинизма о народе как творце истории, создателе всех материальных и духовных богатств человечества»[cxciv].

Тормозом — поскольку масштаб социального урона, нанесенного существовавшим режимом, не был осознан в верхнем эшелоне власти как глобальный. Вскрытые XX съездом отступления от демократической модели развития общества в то время не квалифицировались как сущностные деформации строительства социализма. Категорично утверждая, что «отдельная личность, даже такая крупная, как Сталин», не в состоянии изменить «наш общественно-политический строй», постановление напрочь исключало вариантность суждений: думать иначе означало войти «в глубокое противоречие с фактами, с марксизмом, с историей, впасть в идеализм»[cxcv]. Стало быть, избежать обвинений в отрыве от жизни, прожектерстве, измене марксизму наука могла лишь под сенью руководящих доктрин и установок. Это вынуждало осторожничать, с опаской сходить с наезженной колеи, обрекало в конечном итоге на ненаучность.

В то же время нельзя не отметить, что постановление ЦК «О преодолении культа личности и его последствий» являлось в известной степени гласным эквивалентом спрятанного от широких народных масс доклада Хрущева, проясняло для них смысл принятого на XX съезде предельно лаконичного — в десять строк — эпохального решения. К тому же, если поручалось обеспечение «антикультовых» мер сугубо Центральному Комитету КПСС, то постановление от 30 июня 1956 года делало главным субъектом очистительного процесса непосредственно партийные организации. И все-таки его половинчатость, а значит, ограниченная эффективность, очевидны. Партийная директива оставляла вне сферы важнейшей гуманистической деятельности главное действующее лицо истории — народ, чье исконное право творить было снова продекларировано и проигнорировано.

Но и тогда, и десятилетия спустя — вплоть до «горбачевской» перестройки — как доклад Н. С. Хрущева на съезде, так и решение ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» считались несомненно радикальными и путеводными. Прогрессивная научная общественность страны встретила их с воодушевлением. Появились небеспочвенные надежды, что эпоха обезличенного коллективного труда, который был низведен до подобострастного комментаторства, откровенной апологетики и обреченности плестись в арьергарде «выдающихся теоретических открытий» одного сверхчеловека, останется в прошлом. Возрождалась деятельность научных школ, восстанавливался творческий облик исследовательских центров, начали выходить из печати труды, отмеченные авторской индивидуальностью. После XX съезда партии развернулась работа над изданиями, призванными привлечь внимание общественности к проблемам философского, экономического, исторического знания.

В связи с постановлением ЦК КПСС «О подготовке популярного пособия «Основы марксизма-ленинизма» (август 1956 г.) был сформирован и приступил к работе авторский коллектив во главе с О. В. Куусиненом, заместителем председателя Президиума Верховного Совета СССР, с 1957 г. секретаря ЦК КПСС. В 1957 г. вышли в свет первый и второй тома многотомной «Истории философии». Качественный сдвиг обозначился в исследованиях, посвященных генезису марксизма, что ознаменовалось созданием работ, в которых прослеживался процесс формирования философских и идейных позиций основоположников научного социализма. Были опубликованы труды, отразившие духовные искания К. Маркса и Ф. Энгельса, раскрывшие историю их борьбы за революционную партию пролетариата. Активизации исследований, связанных с ленинским теоретическим наследием, с анализом вклада В. И. Ленина в развитие марксизма, способствовало издание в 1958—1965 годах полного собрания сочинений В. И. Ленина.

В течение 1957—1959 годов вышел в свет пятитомник избранных философских произведений Г. В. Плеханова. Однако обществоведческая наука не сумела в полную силу воспользоваться трудами первого русского марксиста в качестве одного из теоретических и методологических источников обновления общественной науки, что неизбежно обеднило ее.

В феврале 1957 года в докладе Главного ученого секретаря президиума АН СССР академика А. В. Топчиева на годичном собрании Академии наук был остро поставлен вопрос о необходимости такого союза философов и естествоиспытателей. В нем содержалось предложение о созыве научного собрания по философским проблемам естествознания. Эта идея нашла поддержку в широких кругах научной общественности. В октябре 1959 года в Москве состоялось первое Всесоюзное совещание по философским вопросам естествознания, сыгравшее важную роль в определении перспектив работы по совершенствованию научно-технического поиска в условиях НТР. Около 100 ученых — участников совещания — открыто отвергли авторитарные оценки, касавшиеся современных направлений и проблем биологии, физики, кибернетики, выработали основные позиции, по которым должна развиваться борьба идей в области естествознания[cxcvi].

Первые шаги, направленные на углубление содержания, приближение научных задач к требованиям жизни, делала экономическая отрасль обществознания. Появились работы по методологии планирования, проблемам расширенного воспроизводства, ценообразования, оценкам эффективности капиталовложений, организации и оплате труда в сельском хозяйстве, методике расчета себестоимости колхозной продукции. В мае 1958 года ЦК КПСС принял решение о создании популярного учебника политической экономии.

Немаловажным подспорьем для научного анализа служили статистические материалы, помещаемые в ежегодных общих и отраслевых сборниках. С 1956 года возобновились издания: «Народное хозяйство СССР», «Промышленность СССР», «Советская торговля», «Культурное строительство CCСP» и др.

Сложным и противоречивым было высвобождение исторической науки из тисков застоя и догматизма. Едва вступив на путь ликвидации искажений, избавления от «белых пятен» и «фигур умолчания», еще не реализовав первоочередных задач этапа эмпирического описания, историческая наука усиленно занялась наращиванием объемов печатной продукции и популярного, и фундаментального характера. Наряду с подготовкой учебного пособия для вузов «История СССР. Эпоха социализма (1917—1957 гг.)», учебника по истории КПСС (руководитель авторского коллектива секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев), развернулась публикация многотомных трудов: «Всемирная история», «История СССР», «Очерки исторической науки в СССР», «Очерки истории Ленинграда», «История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941—1945 гг.», «Советская историческая энциклопедия». Продолжилось издание «Истории гражданской войны в СССР», «Истории Москвы», работ по истории заводов и фабрик. О внимании историков к ранее неразработанным проблемам и активизации исследовательского поиска свидетельствуют такие данные: за период 1956—1960 годов преподавателями общественных наук вузов было выпущено около 900 сборников научных трудов, защищено 722 кандидатские диссертации, из них 583 по проблематике советского периода. По вопросам индустриализации с 1956 года опубликовано свыше трех десятков крупных работ, что в пять раз больше, чем за все предшествующие 25 лет[cxcvii].

Столь громадные объемы научной продукции, подготовленной к изданию в короткий отрезок времени, были несовместимы с углубленной исследовательской работой. Между тем потребность в ней ощущалась все настоятельнее и острее по мере того, как историческая наука выходила из кризиса, одной из качественных характеристик которого было перманентное состояние источникового «голода». Исторический факт действительно становился «воздухом» ученого благодаря недолгой, типичной именно для второй половины 50-х годов открытости архивных учреждений. Если в 1947 году в читальных залах системы Государственного архивного управления получили доступ к документам немногим более 4 тысяч человек, то в 1957 — свыше 23 тысяч[cxcviii].

Существенно расширяла источниковую базу исторической науки публикаторская деятельность Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, которая особенно активизировалась к 40-летию Октябpя. Было предпринято новое издание «Протоколов Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 — февраль 1918»; впервые увидели свет протоколы Русского бюро ЦК РСДРП(б), материалы Мартовского совещания большевиков в 1917 г.; начался выпуск многотомной переписки Секретариата ЦК РСДРП(б) с местными партийными организациями. Исследователи получили в свое распоряжение подготовленные ИМЛ труды Ф. Э. Дзержинского, М. И. Калинина, С. М. Кирова. Г. К. Орджоникидзе, Я. М. Свердлова, С. Г. Шаумяна, сборники воспоминаний активных участников революции.

Безусловно значимой акцией для историко-партийной науки стало создание в мае 1957 года журнала «Вопросы истории КПСС». Хотя он и не был в ту пору полигоном новаторской мысли, не отличался быстрой реакцией на события научной жизни, тем не менее значителен его вклад в освещение проблем истории партии, международного коммунистического и рабочего движения. Журнал помог возвратить в летопись Отечества имена многих партийных, государственных деятелей, ученых, военачальников, мастеров литературы и искусства.

Показательно в этом смысле осознание многими обществоведами приоритета темы человека. Она фактически заново осваивала творческое пространство на философском поле исследований. Человек уже не воспринимался безликой «статистической единицей» в составе народа, «винтиком» как это было для Сталина[cxcix].

В новом ракурсе научной разработки вырисовывалась прежде всего проблема диалектического соотношения понятий и реалий «коллектив и личность», «микросреда и человек». В отличие от прежних (долго казавшихся бесспорными) подходов в ряде работ, обязанных своим замыслом и рождением XX съезду партии, упор делался на интересы личности. Все увереннее пробивало себе дорогу представление о том, что «чем больше коллектив проявляет заботу о различных сторонах жизни человека, чем больше коллектив держит в поле своего внимания материальные и духовные запросы каждого своего члена, тем в большей степени вырабатывается дух коллективизма, тем меньше почва для рецидивов индивидуализма»[cc].

Постепенно преодолевался взгляд на человека как на одушевленное орудие производства, обладавшее суммой необходимых профессионально-технологических навыков для выполнения тех или иных операции. В таком контексте не мог не подвергнуться сомнению тезис о творческом характере всякого труда в процессе коммунистического строительства. Подлинная возможность творить виделась теперь в сочетании, по меньшей мере, двух стимулирующих предпосылок: роста культурно-технического уровня людей и главное — улучшения условий их труда, быта и отдыха[cci].