Глава 13. Гроза началась в пять часов утра, и мы проснулись под стук капель по крыльям.

ГРОЗА НАЧАЛАСЬ В ПЯТЬ часов утра, и мы проснулись под стук капель по крыльям.

– Кажется, мы собираемся намокнуть, – спокойно заметил Стью.

– Да, сэр, похоже на то. Мы можем либо оставаться под крылом, либо набраться смелости и перебежать в сарай, где стоят трактора.

Мы решили набраться смелости, подхватили свои спальные мешки и, подгоняемые ударами тяжелых капель, устремились к сараю. Я устроился в сарае недалеко от дверного проема. Отсюда я мог наблюдать одновременно и за грозой, и за флюгером. Дождь не беспокоил меня, но было бы неплохо узнать, пойдет или не пойдет град. Ведь он может быть большим, резким и к тому же падать отвесно вниз. В этом случае он повредит аэроплан. Однако меня немного успокаивала мысль о том, что он мог бы повредить также кукурузу и овес и что, насколько я знаю, кукуруза и овес редко страдают от града в этих местах.

Через некоторое время я убедился, что биплан совсем не обеспокоен грозой, и поэтому перенес свой спальный мешок в стальной ковш сноповязалки «Кейз-300». Острые стальные рубцы, находящиеся на дне ковша, покрытые сложенным вдвое спальным мешком, оказались довольно комфортабельной кроватью.

Единственным неудобством была наша близость к несколько суетливым свиньям, которые то и дело хрюкали и лязгали металлическими крышками своих корыт. Если бы я был производителем корыт, – думал я, – я бы оснастил эти крышки резиновыми амортизаторами, чтобы звук не был таким резким. А то каждые 20 секунд… брязь! Ума не приложу, как Скитер это выносит.

Через час дождь закончился, и Стью вышел, чтобы понаблюдать, как животные едят. Несколькими минутами позже он вернулся и начал собирать свои вещи.

– Теперь я понял, откуда взялось высказывание «назойливая свинья», – сказал он.

Мы позавтракали в другом кафе и принялись изучать нашу карту Восточных Штатов.

– Я уже устал от всего, что на севере, – сказал я. – Давай перемахнем куда-нибудь в южный Иллинойс, Айову или Миссури. Нет, не в Иллинойс. Я устал от Иллинойса тоже.

– Куда хочешь, – сказал Стью. – Мы можем еще попробовать здесь прыжок с парашютом и посмотреть, что будет тогда. Ведь вчера был неплохой денек, а мы еще не пускали в ход этот наш коронный номер.

Позже в этот день Стью грузно стоял на крыле, держался за распорку и смотрел вниз. Он должен был приземлиться в центре поля, но на высоте дул сильный ветер, и поэтому было решено пролететь еще полмили на восток от предполагаемого места приземления. Я подумал даже, что можно было отказаться от прыжка, но он упрямо стоял на крыле и показывал мне жестами, куда лететь. Первый заход над полем оказался не таким, как он хотел, к тому же ситуация усложнилась тем, что небольшое облачко скрыло от нас взлетную полосу. Мы зашли еще на один круг, чтобы попытаться вновь.

Когда Стью стоит на крыле, поток воздуха вокруг самолета становится совершенно не правильным… стабилизатор дрожит и подпрыгивает, а ручка управления вырывается из рук во время резких порывов ветра. Полет с ним на крыле всегда представляет собой испытание, но сегодня особенно, потому что нужно было описать круг под сильным ветром, когда рули едва поворачиваются от перегрузки, вызванной несимметричным воздушным потоком.

Облако медленно отползло, и поле снова открылось для обзора. Теперь Стью хорошо видел место своего будущего приземления. Он кивнул, чтобы я летел на два градуса правее, еще на два градуса правее, а затем раскрыл пакет с сигнальным порошком «Кингс Рэнсом». Порошок рассыпался в воздухе длинным белым шлейфом, который проходил рядом с нашим инверсионным следом на высоте 4000 футов. Затем он прыгнул, продолжая высыпать порошок.

Я сбросил газ и сделал крутой вираж вправо, чтобы наблюдать за ним. Никогда не смогу смотреть спокойно, как он падает вниз. Я всегда хочу, чтобы он поторопился и раскрыл парашют.

Стью был похож на ракету, запущенную в обратную сторону. Вначале он стоял и ждал на крыле, затем полетел вниз и сейчас преодолевал свои звуковые барьеры и входил в зону повышенного давления.

Наконец он прекратил вращаться и кувыркаться в воздухе, потянул за кольцо, и вот над ним раскрылся купол. Удачный ход! Он, выровняв свой полет на ветру, прицелился в свою травяную мишень и упал прямо в ее центр. После приземления он сразу же вскочил на ноги, чтобы парашют выпустил воздух и распластался по земле.

К тому времени, когда я приземлился, он был уже готов запрыгнуть в кабину, чтобы немного прокатиться.

– Великолепный прыжок, Стью!

– Наверное, самый удачный. Получилось как раз так, как я задумал.

Нас ждала толпа, и я настроился на длинный рабочий день. Но не тут-то было. Только пятеро были не прочь полетать, хотя один мужик вручил Стью десятидолларовую бумажку со словами: «Покатаете меня на все деньги?» Мы провели с ним 20 минут в небе, и он все не уставал смотреть вниз.

Один из местных фермеров был последним, с кем мы летали в это утро. С высоты его дом и поля были ярко-зелеными после дождя, но он не смотрел на них, а думал – я мог прочесть эти мысли по его лицу: «Это моя земля, это то место, где я прожил столько лет. Поблизости, конечно, есть пятьдесят других похожих мест, но из них только это мое, и каждая его пядь дорога мне».

Мы сделали обеденный перерыв, когда пассажиров больше не осталось, и подъехали к городу вместе с молодым человеком, который летал с нами, а затем задержался еще на некоторое время, чтобы посмотреть, как летают другие.

– Да, я завидую вам, ребята, – сказал он, когда мы свернули на шоссе. – Вы летаете везде и, наверное, повидали много девушек.

– А как же, немало повидали, – ответил я.

– Слушай, я хочу полетать вместе с вами. Но моя работа связывает меня.

– Так ты бросай работу, – сказал я, испытывая его. – Приходи и летай!

– Этого я сделать не могу. Я не могу бросить работу…

Он не выдержал испытания. Даже девушки не могли оторвать его от работы, которая его связывала.

Когда мы вернулись после обеда, я заметил, что биплан немного запачкался. Я выбрал тряпку и начал вытирать серебристый обтекатель.

– Почему бы тебе не сделать то же самое с ветровыми стеклами, Стью? На них налипло столько грязи, что наши пассажиры едва могут видеть дневной свет.

– Хорошо.

Во время работы мы поговорили и решили остаться в Пекатонике до конца дня, а улететь завтра утром.

Попятившись назад, я осмотрел аэроплан и остался доволен. Теперь он выглядел намного привлекательнее. Но вдруг я заметил, что в тряпке, которой пользовался Стью, было что-то знакомое…

– Стью! Эта тряпка – ЭТО МОЯ ФУТБОЛКА! ТЫ ВЫТИРАЕШЬ МОЕЙ ФУТБОЛКОЙ!

От неожиданности он открыл рот и замер.

– Она была среди всех других тряпок, – подавлено сказал он. – Она выглядела такой ветхой.

Он развернул и беспомощно показал ее мне. Это была больше не ткань, а клейкая масса маслянистой грязи.

– Прости, я не хотел, – сказал он.

– Ну и черт с ней. Продолжай, три дальше. Это была моя единственная футболка.

Поколебавшись какое-то мгновение, он еще раз взглянул на футболку и продолжил вытирать грязь.

– Вначале я подумал, что это даже забавно, – сказал он. – Тряпка, и такая чистая.

Метод «А» продолжал давать нам пассажиров и после обеда в этот день. Первыми пришли те двое – фермер и его жена – которые жили возле взлетной полосы.

– Все это время мы наблюдали за вами и убедились, что с вами летать довольно безопасно. Вот мы и решили тоже рискнуть.

Полет им понравился. Мы как раз кружили над их домом перед посадкой, когда к дому подъехала машина, из которой вышел человек и постучал к ним в дверь.

Женщина улыбнулась и указала на него своему мужу. Их гость терпеливо ждал у двери, что ему ответят. Ему и в голову не могло прийти посмотреть вверх, чтобы увидеть своих друзей в небе на высоте в тысячу футов.

Когда мы приземлились, женщина, смеясь, побежала к нему, чтобы не дать ему уехать от пустого дома.

Затем наш бизнес перестал работать, хотя несколько человек и стояли поблизости, чтобы полюбоваться бипланом. Один пожилой мужчина подошел к нам и заглянул в кабину после того, как я заглушил мотор.

– Вы слышали когда-нибудь о Берте Снайдере? – спросил он.

– Скорее всего, нет… а кто такой – Берт Снайдер?

– В 1923 году был такой Цирк Берта Снайдера. Он приезжал в этот город давать представления. А вместе с ним прилетали аэропланы, великое множество аэропланов. Мне тогда завидовали все другие дети. Я летал на одном из аэропланов и разбрасывал повсюду маленькие рекламные приглашения. Ну и цирк же был тогда. Почти все жители города собирались на представления, от которых у зрителей захватывало дух… это был старый Берт Снайдер.

– Да, это было, наверное, здорово.

– Конечно… здорово было тогда. Вы ведь знаете, что эти мальчишки, которых вы катаете, будут помнить о дне своего первого полета в течение всей своей жизни. Да, они будут летать на реактивных самолетах по всему миру и говорить своим деткам: «Помнится, когда я впервые поднимался в воздух летом 66-го на старом биплане с открытой кабиной…»

Конечно, он был прав; он был прав наверняка. В конце концов, мы здесь не просто зарабатываем деньги. В скольких альбомах для записей и дневниках обрели бессмертие эти «Великие Американцы»? В скольких мыслях и воспоминаниях спят сейчас наши образы? Внезапно я почувствовал вес истории, вечности, покоящейся на нас всех.

В этот момент подъехала еще одна машина. Это был наш друг-танкист. Он привез свою жену, чтобы она тоже полетала в аэроплане, но как только она вышла из машины, она начала заливаться смехом.

– Это тот… аэроплан… на котором ты хочешь, чтобы я полетела?

Я не мог понять, что в этом всем такого смешного, но она смеялась так заразительно, что я невольно тоже улыбнулся. Может быть, кому-то этот самолет действительно кажется смешным.

Женщина ничего не могла с собой поделать. Она смеялась до тех пор, пока у нее на глазах не выступили слезы. Она прислонилась к фюзеляжу, закрыла лицо руками и хохотала. Скоро все мы начали смеяться – ее настроение захватило всех.

– Я восхищена вашей смелостью, – сказала она, с трудом выговаривая слова.

Через некоторое время она успокоилась и даже сказала, что готова к полету.

Мы пролетели над городом, развернулись и приземлились в том же месте, но она по-прежнему улыбалась, вылезая из кабины. Могу лишь надеяться, что смысл ее улыбки немного изменился.

Закатное солнце сияло нежным золотом над горизонтом. Легкая дымка в долине окрасилась этим цветом и придала всему золотистый оттенок. Вокруг нас собралась толпа из двадцати человек, но все либо уже летали, либо не желали летать.

Они не имели ни малейшего представления о том, что теряли, ведь этот закат с высоты будет выглядеть просто неописуемо.

– Давайте, друзья, не стесняйтесь, – начал я. – Сегодня вечером здесь продается закат! Великий Американский Цирк в Воздухе гарантирует вам как минимум два заката в течение одного вечера, но только в том случае, если вы примете наши условия незамедлительно! Вы уже видели, как солнце заходит здесь, на земле, а теперь вы можете наблюдать закат еще раз, в небе! Подобного зрелища вы не увидите больше никогда в своей жизни! Ведь сегодня самый красивый закат за все лето! Этот вечер с его медным отливом нашел отголосок в сердце Бетховена! Кто готов к тому, чтобы сделать шаг в воздух вместе со мной?

Одна леди, которая сидела в машине недалеко от меня, подумала, что я говорил это все лично для нее. Ее слова прозвучали в воздухе отчетливо, даже несколько громче, чем она сама ожидала.

– Я не летаю тогда, когда не хочу.

Меня охватила грусть и досада. Эти несчастные люди не имеют ни малейшего представления, о чем идет речь. Думая о своей безопасности, они проходят мимо врат рая! Но что ты им скажешь сейчас? Я еще раз задал свой обычный вопрос и, не получив ответа, завел мотор и полетел один просто для того, чтобы полетать и посмотреть на землю с высоты.

Закат был даже более великолепен, чем я обещал. Дымка заканчивалась где-то на высоте в тысячу футов, а с высоты 2000 футов земля казалась одним большим безмолвным морем золота, над поверхностью которого в кристально чистом воздухе возвышалось лишь несколько изумрудных холмов. Вся земля напоминала сказочную страну, в которой существует только доброе и прекрасное, и она простиралась под нами подобно легенде о Марко Поло, тогда как небо над нами было темно-фиолетовым, почти черным. Эта Земля была совсем другой планетой, которую еще не видел глаз человека, и мы с бипланом были единственными свидетелями неповторимой красоты.

Мы кружились и вращались в миле над землей. Мой биплан еще долго взмывал, нырял и пел своими расчалками в воздухе до тех пор, пока земля внизу не потемнела, дымка не рассеялась и позолота не растворилась в небе.

Мы прошептали колесами по траве и свернули с полосы на место стоянки. Я выключил мотор, и вокруг воцарилась теплая пульсирующая тишина. Добрую минуту я просидел неподвижно, не желая разговаривать с людьми, слышать их и видеть. Я знал, что никогда уже не забуду этот полет, и что сейчас мне нужно несколько мгновений для того, чтобы бережно уложить его в свою память, потому что я буду возвращаться к нему еще много раз в грядущие годы.

Кто-то в толпе тихо заметил:

– У него смелость десяти мужчин, если он может летать в этой колымаге.

Мне показалось, что я сейчас заплачу. Они не понимают… и я… не могу… заставить… их… понять.

Постепенно машины разъехались, и на землю низошла настоящая темень. Холмы на горизонте были непроглядно темными на фоне неба, тускло подсвеченного последними лучами солнца. Вместе со своими деревьями, мельницами и бескрайними полями они стояли, как четко очерченный силуэт, как линия горизонта в планетарии, а выше на небосводе постепенно разгорались звезды. Казалось, прозрачная темнота делает их еще более отчетливыми.

Последним уезжал один из наших пассажиров. Залезая в машину, он спросил:

– Парень, во сколько ты бы оценил свой самолет, приблизительно?

– Друг, если бы Генри Форд пришел сюда и захотел купить эту машину, я бы сказал ему: «Земляк, у тебя не хватит денег, чтобы заплатить за нее».

– Я верю, что ты бы так и сказал, – отозвался он, – честное слово, верю.

После завтрака мы сосчитали свои наличные. Мы прокатили двадцать восемь пассажиров и кое-что заработали.

– Знаешь, Стью, если по всей стране есть такие небольшие взлетные полосы, наш с тобой промысел может быть намного более прибыльным, чем в былые времена.

– Начинаешь себя чувствовать как бы всюду дома, правда? – ответил он.

Мы в последний раз прошли через Пекатонику и вышли на окраину, где возле будки нас всегда поджидала собака. Все предыдущие дни она лаяла на нас.

– Сколько раз пролает собака в этот раз, Стью?

– Два раза.

– А я говорю, что она пролает четыре раза. Не меньше четырех.

Мы прошли мимо нее, но она не издала ни звука. Она просто сидела и следила за каждым нашим движением.

– А знаешь, Стью, мне кажется, что собака уже считает нас своими! – воскликнул я, остановившись на дороге и посмотрев ей в глаза. – Теперь она – наш друг!

Услышав мои слова, собака залилась лаем, и к тому времени, когда мы проходили по мосту, мы поняли, что она быстро пролаяла не меньше двадцати раз.

На обочине дороги Стью подобрал обрывок комикса. В нем рекламировались джинсы «Wrangler» и шла речь о приключениях знаменитого гонщика Текса Маршалла. Стью читал вслух, пока мы шли, разыгрывая на разные голоса роли всех действующих лиц, включая и роль молодого Текса, который начал свою карьеру мальчиком на побегушках на гоночном треке. Основной темой рассказа было: «Дети, не убегайте с уроков», в качестве доказательства правильности которой выступало незыблемое решение Текса закончить колледж, прежде чем посвятить себя полностью родео и заработать кучу денег.

Мы удивлялись, как свидетельство об окончании колледжа могло помочь Тексу за шесть секунд связывать по четырем ногам херфордских бычков, но, должно быть, у читающей публики не возникает подобных вопросов. Если ты получаешь это свидетельство, ты сможешь зарабатывать больше денег на любой работе.

Я снова начал уговаривать Стью не продолжать учебу до тех пор, пока он не решит, что собирается делать в этом мире. Я сказал ему, что он просто откладывает начало своей жизни до тех пор, пока не решит этого вопроса, и что он обречет себя на вечные муки, если, будучи в душе первооткрывателем, станет зубным врачом. Но для него все это звучало не слишком убедительно.

Мы попрощались со Скитером, сказав ему, что он – прекрасная лошадь и что мы будем помнить о нем. Затем мы загрузили в аэроплан свои вещи. Мотор разгонялся навстречу новым приключениям, пять раз в секунду обдавая дымом пышную траву. Казалось, мы видим фильм времен начала нашего века, на котором сверкающий трескучий биплан начинает разбег по высокой траве.

В десять часов мы начали наш дальний перелет в направлении против ветра, волоча за собой по земле тень биплана, которая, как гигантский лосось, упиралась и плескалась на конце бечевы длиной в тысячу футов. Мы не приземлились ни разу, чтобы полюбоваться пейзажем Америки Среднего Запада до тех пор, пока наши колеса не коснулись травы вблизи городка Кахока, штат Миссури.