Синопсис

Священник и цыганка случайно встречаются на одной из улочек Парижа. Она идет куда-то, а он погружен в себя. Он болен ею, а может чем-то хуже, а она поражена страхом.

Чем закончится эта встреча?

- Джали, козочка, ты где? – цыганка медленно шла по улице, не думая ни о чем. Где-то совсем рядом слышалось цоканье копыт о брусчатку, но самой козочки не было видно.

- Джали! – девушка вновь позвала ее, но вдруг, где-то за спиной, она услышала шаги.

Цыганка ловко, словно кошка, скользящая в камыше, обернулась, но никого не увидела. Ей стало тревожно.

Клод Фролло медленно шел по улочкам, и, лишь завидев силуэт цыганки, он прибавил шагу. Священник тяжело вздохнул, тихо передвигаясь вслед за нею.

Она была как всегда прекрасна, огонь как всегда загорался в груди у него жарким комком.
Священник слышал ее голос. «Так любя и нежно никогда не позовет она меня…»

Она обернулась вновь, но опять никого не увидела. Всенарастающий страх охватил ее.

Внезапно, будто зарывшись в свои мысли, Фролло вырвался из тени домов. Она увидела его. В ужасе цыганка сделала несколько шагов назад.

Это было ее чудовище, ее ужас, ее страх, облаченный в черные одежды. Он шел на нее, все еще не поднимая глаз.

- Что вы здесь делаете? – с вызовом крикнула она, пробуждая кюре.

Клод поднял на нее свой взгляд. Суровый, строгий, усталый. Вокруг глаз его давно поселились темные круги - священник давно говорил слишком тихо. Он был бледен, щеки его впали, глаза лихорадочно блестели. Казалось, что он лис, пораженный чумой, который слабеет и чахнет на глазах всего отродья собак - безжалостных и диких, собак, что растерзают его, когда он перестанет сопротивляться.
- Я иду сквозь улицы, цыганка! - произнес он тихо. Голос его был лишен прежней громкости и напористости, интонации почти полностью скрылись в монотонности его речи.

Эсмеральда смотрела на Фролло несколько секунд, пока не отступила, сделав пару шагов назад.

- Что вам нужно? – тревога поглощала все здравые мысли и идеи, которые могли бы спасти ее.

- А ты не знаешь? - Клод навис над нею, будто каменное изваяние с Дворца Правосудия. Он был скорее обессилен, чем силен - его голос надорвался, священник умолк.

Девушка отрицательно помахала головой, отступая еще и еще. Она хотела превратиться в метеора и скрыться от глаз, от голоса, от силуэта этого мрачного, ужасного человека – ее преследователя, гонителя, ее мучителя.

Страх. Он оплетал ее руки и сковывал движения, он проникал в каждую единицу сознания, не давая опомниться, он захватывал все, как огонь, бывало, охватывал священника.

- Как же ты красива, когда пляшешь на площади! - в глазах кюре на миг вспыхнул огонек, но быстро потух. Он дрожал. - Как же ты недоступна для меня! Как цветок в запретном саду! Ты сводишь с ума! И ночи мои заняты огнем, а не молитвами... Я забыл сон, я забыл пищу, я забыл Бога - я живу твоим танцем, истощаясь с каждым днем, как ломоть масла на жаровне! Как ты не видишь этого! - его руки, в попытке скрыть дрожь, сжались в кулаки.

- Не подходи ко мне, священник! Не смей! Нет! – она настороженно сделала еще пару шагов назад, отрицательно махая головой.

- Почему? Ну почему? Спаси меня, я умираю! Я болен тобою! Исцели меня! Убей меня! Унизь меня! - Клод простирал к небу руки, в глазах мужчины блестели слезы. - Ужель тебе нравится доставлять мне боль, делая несчастным? Смилуйся! Цыганка! Я забыл счастье – ничто не приносит мне радости, и ты ранишь меня вновь и вновь! Я умоляю! Я прошу тебя!

- Феб, Феб… Спаси меня, мой прекрасный Феб! – тихо прошептала она. – Он любит меня, он будет со мною, мы будем счастливы! Он красив, а ты уродлив, поп! Я ненавижу тебя, а его я люблю! Убирайся! Феб… Феб… Ну где же ты?! – она взмолилась, ожидая спасенья.

- Цыганка! Ты не видела жизни! Ты не видела своего жеребца, проводящего ночи в борделях и трактирах, твой Феб обманывает тебя - он обвенчан с дворянкой! Твой Феб... - Клод понуро опустил голову.

- Нет, нет! Это ложь! Мой Феб любит лишь меня! И мы уедем далеко-далеко отсюда! - выкрикнула девушка. Она не верила во все это. Это не могло быть правдой. Нет, нет! Ее Феб любит лишь ее, ее одну! Девушка чуть улыбнулась своим мыслям.

- Почему, почему, цыганка, ты видишь красавца-капитана - его душа уродлива, и почему ты не видишь меня - я готов был бы бросить свою жизнь, свою душу к твоим ногам! Почему? - голос его был таким же надрывистым, он скакал, будто тот был подростком, голос которого еще не сломался. - Сжалься, полюби меня! - Клод был в опасной близости от нее, когда вдруг внезапно он упал пред нею на колени. - Помилуй меня, цыганка! Ласкай меня одной рукой, пытая другой! Дай мне искупить свою вину! Ты ведешь в Ад, но твои следы я готов целовать, тая на ледниках Ада!

- Нет… - она смотрела на священника, пытаясь понять, что он задумал.

- Пусть! Пусть ты будешь с Фебом, с этим отвратительным красавцем, с этим нарциссом… Но неужели я, умирающий у ног твоих, я недостоин хотя бы твоего ласкового слова? Или взгляда? Ужель душа моя, доселе преданная только Богу так уродлива? - падре на миг поднял свой взор на нее, ожидая ответа, а потом его голова вновь опустилась вниз, будто он собирался упасть, будто она была вылеплена из камня на его теле.

Но цыганка молчала. Она отступала снова и снова, пока не уперлась спиной в стену дома. Страх достиг пика, она ждала участи, онемев и окоченев в холоде слов священника, которые казались огнем для самого падре.

Подул легкий ветерок – монетки на ее юбке зашелестели.

Отреагировав на звук, Клод поднял взор. В глазах его сверкнула вспышка света - на секунду он перестал видеть мир. Но потом чувство вернулось к архидьякону.
Клод Фролло медленно поднялся с колен. Теперь его вид был и вовсе угнетенный. Он выглядел жалко, особенно бледное лицо полумертвеца-священника, которое в свете луны было белее мела, которым бессильными руками на стенах кельи он писал «Анаркиа».
- Цыганка... - падре пошатнулся, едва не завалившись на нее, но удержался на ногах. На секунду он замер.

В глазах девушки отразился мгновенно весь ее страх. Как пожар – он охватил ее юное сердце…

…Заметив всю безысходность ее положения, священник приблизился к ней. Она была так близко к нему - ей ничего не стоило оттолкнуть его и убежать - впервые Клод чувствовал, что слабость преодолевает желание. Она была так близко - он лишь прикоснулся кончиками пальцев к ее волосам, затем вдохнул ее запах - молодости, девственной молодости.
Священник, опершись рукой на стену, дабы не навалиться на цыганку, легонько прикоснулся к ее губам своими.
Его голова закружилась, он пытался бороться, но в глазах мелькали огни.

- Нет, прочь! Прочь! - тихо попыталась крикнуть она, но вышел какой-то сдавленный шепот. Она желала оттолкнуть его. Но силы ее покинули. Казалось, вот, два раненных зверя, только один - птица, а второй - волк. И раненной птицей, которая не могла улететь, не могла убежать была она. А волком, которого силы покидали так же, как и ее, был он.

- Нет, я не пущу тебя... - его обессиленный шепот пронесся где-то у самого уха девушки.
Клод вновь и вновь прикасался к губам, к ее щекам, к ее лбу своими губами. Казалось, вся его слабость вытеснила страсть и порывы жестокости - он становился излишне нежным, как умирающий лист.
Жаль, девушка не знала, что ей достаточно было бы просто протянуть руку, упершись в его грудь, и священник бы отступил, падая и изнемогая.
Они оба были на краю. Только один из них бы спасся, а второй бы остался лежать в темных изгибах бесконечного утроба Парижа. Только вот кто?..

- Феб, Феб, где же ты?.. – думая, что кюре не заметит, шептала девушка.

- Это бесполезно... - спускаясь все ниже и ниже, он терял опору в образе стены дома.
Вдруг, кюре почувствовал, как что-то острое, как осиное жало, впилось в его виски. Он вскрикнул и медленно, пытаясь удержаться за одежды цыганки, упал на колени, а потом и вовсе распластался на холодной брусчатке улицы, оставляя цыганке дорогу к бегству.
Его губы шевелились, но девушка не могла понять, о чем бредит архидьякон.
Руки Фролло то сжимались в кулаки, то расслабленно открывались, как бутоны, взгляд его был обращен на цыганку, но, в то же время, сквозь нее.

Девушка испуганно смотрела на этого человека, не в силах двинуться с места, хотя вот, свобода, которую она так жаждала еще секунду назад, да нет, даже сейчас она ее желала, была перед ней, она могла сбежать! Но ноги, которые стали ватными, но, в то же время, наливались свинцом при малейшей попытке сделать шаг, не позволяли ей вернуть себе свободу.

Фролло чувствовал кончиками сознания боль, но скорее чувство амфотерности наполняло его. Он был и тут и еще где-то, ему было хорошо и плохо, больно и прекрасно.
Священник падал. Вглубь своего сознания он погружался стремительно. Его веки перестали шевелиться, рука разжалась, он замер, едва дыша.

Цыганка смотрела на него. Темный волос – волос жесткий. Его виски, его лицо блестело в свете луны – капли пота заливали его глаза, тонкие красные губы. Грудь священника судорожно поднималась и опускалась. Она улыбнулась.

Эсмеральда не могла оторвать глаз – вот он – такой привычно суровый и жестокий лежит пред нею на земле. Обессиленный, больной, слабый. Что ей стоит добить его – никто не узнает…

И уголка рта Клода покатилась капелька не то крови, не то слюны. Он хватал воздух ртом, кашляя, и, кажется, задыхаясь.

Он что-то бормотал, что-то шептал. Может быть, просил о помощи.

Но Эсмеральда лишь смотрела на него безучастно.

- Какой же ты ужасный! Какой же ты жалкий! – прошептала она. – Как же ты жутко выглядишь! Может, это мой шанс?..

Эсмеральда не понимала, что делает. Когда в руке ее появился кинжал, она вдруг увидела, что замерший на несколько секунд священник пошевелили рукой и приоткрыл глаза.

Он смотрел на нее. Устало, измученно, несчастно. Ему было больно, он был слаб. Весь его жалкий вид просил лишь о сострадании и помощи.

Она опустилась рядом с ним на колени.

Провела по его холодному лбу рукой, запустила пальцы в шевелюру. Улыбнулась. Клод непрерывно смотрел на нее, пока глаза его вновь не закрылись.

Из уголков его темных очей скатилась слеза.

- Ты так жалок, священник… - сделав последнее решение, цыганка вознесла клинок над его грудью.

В свете луны мелькнула яркая дорожка света – быстрая, как молния, она взметнулась и исчезла.

Клод Фролло закричал, когда его грудь приняла в себя остроту металла.

Алая кровь заливала его одежду, проливаясь на брусчатку, мазала платье цыганки.

Священник смотрел на нее, наверное, запоминая черты лица девушки – впервые такой жестокой и непреклонной.

Несколько секунд и, закашлявшись кровью, священник замолк. Его глаза остались широко открыты – застекленелые зрачки уставились на луну.

Цыганка прикрыла рот рукой и бросилась прочь.

* * *

Несколько Солдатов несли тело архидьякона к Собору, продвигаясь сквозь толпу. Много народу было там. И цыганка тоже. Она безмолвно глядела на свои старания. Весь залитый кровью, ничтожный, больной, разбитый Фролло лежал на носилках. Кто-то заботливо закрыл его глаза.

Все шептались. «Ты посмотри – он бы и так умер!», «Да он же болен!», «Это все Сатана – он накликал на себя испуг и умер от разрыва сердца…»

Одна лишь девчушка Эсмеральда стояла в толпе, не разделяя ее идей: «Какой же ты жалкий, священник…»