![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Границы контрпереноса и их сдвиг
Как только бывший пациент занимает кресло1, он начинает ощущать в себе разнообразные противоречия, отчасти симметричные тем, в которые он погружался, будучи пациентом. В рамках объектной составляющей ситуации переноса/контрпереноса он встречает в качестве объекта инвестирования собственного пациента, и последний одновременно является объектом запрещенным, в результате аналитик не может и не должен организовывать свою работу иначе, чем через инвестирование собственной функции аналитика. Однако пациент вовсе не собирался вести себя как анти-объект и ищет возможность усилить прямое инвестирование со стороны аналитика. Последний в таком случае сталкивается с некой обязанностью торможения конечной цели, своего рода сублимацией по обязанности, вполне сравнимой с родительской позицией по отношению к детям, которая создает атмосферу нежности. В деятельности аналитика есть некий психоаналитический эквивалент нежности, внимательности к нарциссизму пациента. «Замечания по поводу такта в технике психоанализа», — так озаглавлена одна из статей Р. М. Лёвенштайна (1930). Необходимый аналитику такт является единственным возможным проявлением этой нежности. Для аналитика, так же как и для родителя, речь идет о том, чтобы совершать преобразование предлагаемого пациентом либидного отношения в нарциссическое взаимодействие. Аналитик обязан производить торможение цели, опираясь на нарциссическое инвестирование собственного функционирования на сеансе и нарциссическое инвестирование всех сторон своей деятельности как аналитика; и, с этой точки зрения, разве не мог бы один аналитик быть аналитиком одного-единственного пациента. Наследник запрета на инцест, запрет в отношении пациента открывает аналитику доступ к трансферентному преобразованию. Именно воссоздавая пациента как анти-объект, аналитик чувствует, что приходит к переживанию по отношению к нему чего-то от прежнего своего переноса: движение контрпереноса. Контрперенос — это, прежде всего, перенос переноса, и его определение должно было бы включать эту ссылку на опыт предшествующего переноса аналитика. Парадоксальным образом установки, которые мы обычно называем реакциями контрпереноса, предполагают одномоментное или более длительное инвестирование аналитиком пациента как объекта. В таком случае существует нечто, что мы могли бы назвать сопротивлением контрпереноса (или менее удачно, «через» контрперенос, по аналогии с неудачным выражением, «сопротивление через перенос»), то есть это сопротивление аналитика внутреннему развитию и переработке, некое проживание переноса вновь. Наверное, было бы преувеличением говорить о возможности «невроза контрпереноса» у аналитика, который организуется избирательно по отношению к пациенту, но у него, вероятно, существует глобальный «невроз контрпереноса», своего рода результирующая отношений со всеми пациентами в совокупности, несущий в себе возможность драматического развития в каждом 1 Здесь имеется в виду момент окончания личного анализа и получение разрешения на проведение анализа двух пациентов на кушетке с одновременной супервизией своей работы. — Примеч. А. В. Россохина. отдельном случае. В моменты остановки переработки контрпереноса в отношении с таким пациентом аналитик теряет способность предвосхищать и интерпретировать, утрачивая, таким образом, функцию нарциссического преобразователя, и пациент также останавливается в своем движении. В другом потоке, на анти-объектном полюсе аналитической функции, искушение заключается уже не в том, чтобы избрать пациента в качестве объекта, а в том, чтобы создать с пациентом ситуацию чистого анализа, анализа идеального. Внутренние процессы, которые могут привести аналитика к этой позиции, по всей вероятности, не единообразны, но если мы ищем возможность соотнесения с единственным предшествующим переносом аналитика, то можем думать, что подобный план будет результатом слишком долгого сохранения у него идеализирующего переноса или особенностей его постаналитической психической работы. Пустота, оставшаяся в результате разделения с его собственным аналитиком, никак не наполняясь в процессе обычной интроекции и идентификации, в ходе развития, сравнимого с переживанием скорби, должна все же быть заполнена созданием некоего идеального аналитического объекта, возвеличенной тени объекта-аналитика, призванной исцелить раны от его потери. Неизбежная нарциссическая рана, переживание незавершенного анализа с несовершенным аналитиком, была бы в таком случае более глубокой, и приводила бы не к реалистическому плану быть лучшим психоаналитиком, чем он, а к установке быть более психоаналитиком, чем он. Речь шла бы тогда о создании с таким пациентом ситуации, соответствующей идеалу аналитической чистоты. Чистое золото анализа и ничего более. Аналитик в таком случае стремится быть только анти-объектом. Пациент, каков ом есть, особенности его деятельности, его «отличия» могут дезинвестироваться аналитиком, и он попытается увлечь пациента к некоему химерическому горизонту соединения двух психических функционирований, далекому и едва ли достижимому. Подобное предприятие может стать для пациента своего рода нарциссическим соблазнением, «неким усилием сделать другого психоаналитиком», по выражению Ракамьё. Или, перефразируя Серль (1959), тем, что приводит пациента, в конечном счете, к запрету быть пациентом и развивать собственный процесс. Это то, что относят к «болезням идентичности» (Chasseguet-Smirgel, 1973) в анализе. Конечно, усилия сделать другого психоаналитиком свойственны любому аналитику и составляют часть «желания толкователя» (Мишель Фэн). Именно трактовку этого желания необходимо рассматривать. Все происходит по-разному в зависимости от того, имеет ли аналитик фантазию сделать в каком-то случае психоаналитика из собственного пациента по завершении общей работы или он ищет возможность сделать из него здесь и теперь собственный психоаналитический двойник. Будучи воскрешением «в последействии» переноса, движение контрпереноса также располагается в рамках противоречия объект/анти-объект, но в нем необходимый для развития полюс анти-объекта менее обеспечен, поскольку опирается только лишь на нарциссическое инвестирование психоаналитиком его аналитического функционирования. Это инвестирование является наследником прошлого переноса точно так же, как Сверх-Я является наследником Эдипова комплекса. Судьбы переноса и судьбы Эдипова комплекса в конечном счете могут быть сопоставимы, они черпают силу из собственного угасания.
И только расставшись с большей частью своего иллюзорного содержания, перенос может стать в своей перезаписи контрпереноса организатором функционирования аналитика в его единстве.
• Жан Лапланш и Жан-Бертран Понталис Первофантазм. Фантазм первоначал. Первоначало фантазма • Франсис Паш. Щит Персея, • Рене Руссийон. Символизирующая • Жильбер Дяткин. Хорватский галстук. Ален Жибо
|