Примитивное общество как функционально недифференцированное

Функциональная взаимозависимость групп и организаций, присущих развитой социальной системе, практически полностью отсутствует в первобытном обществе. Его главные деления на семьи, кланы, экзогамные группы, тотемные группы делают его сегментарным или ячеистым (compartmental). В нем существует чрезвычайно сложная система церемониальных институтов (offices) и система родственных связей, более детальная, чем в цивилизованном обществе. Однако в первобытном обществе немного групп или категорий, в которые объединяются его члены для решения практических задач совместной жизни. Преобладающими являются группировки по принципу родства, которые всецело подчиняют себе членов общества. Сам факт принадлежности к роду автоматически влечет за собой то, что человек включается в круг общеобязательных прав и обязанностей, придерживается обычаев, следует ритуалам, нормам и разделяет верования целого. Это, разумеется, группировки «естественного» типа, в особенности те, которые основаны на признаках возраста и пола. Здесь могут возникать и престижные группы, не исключено и образование простейшей системы классов или каст, хотя эти последние не встречаются в наиболее примитивных условиях. Возможны некоторые зачатки различий по занятиям, однако разделение труда носит весьма узкий характер и обычно не выходит за «естественные» рамки, связанные с различиями между полами, старшими и младшими. Крупные ассоциации еще не существуют. Отсутствует самостоятельный институт религии, не говоря уже о конфессиях; нет школ, организованных культурных ассоциаций; специализация производства и обмена весьма низкая. Кроме групп, основанных на временном партнерстве по обмену и т.п., единственные чисто ассоциативные группы – это обычно «тайные общества», не обязательно функционального толка. Сам факт, что они «тайные», свидетельствует о том, что общество еще не нашло эффективного способа их инкорпорирования.

Нерасчлененный характер первобытного общества становится очевидным из преобладания примитивного коммунизма. Род – это большая семья, и в нем проявляются коммунистические свойства семьи. Племя создает систему участия в дележе охотничьей добычи и плодов земли. Личные или семейные права признаются только в части узуфрукта[53], а не в собственности на землю. Даже те права, которые у нас имеют наиболее личностный или интимный характер, были тогда правами кровного братства. Одалживание жен гостям племени, что является типичным для американских индейцев и многих племен в Африке, Полинезии и Азии, может рассматриваться как способ принятия гостя в круг племенных «свобод». Так, Джулиус Липперт (J. Lippert) полагает, что «гость получает все права членов племени, и особая святость (sanctity) данных отношений восстанавливает древние права гостя»[54]. Разрешение сексуальной свободы во время брачных празднеств; институт «дома невесты», сохранившийся у некоторых африканских племен, когда невеста была доступна для членов племени; проституция перед замужеством, как храмовый обряд в Вавилоне - могут быть истолкованы как пережитки полового коммунизма или, по крайней мере, как утверждение прав перед тем, как они будут отчуждены в браке, – тех прав, которые воспринимались в качестве органически присущих всему племени.

Такого рода коммунизм воплощает простую солидарность нерасчлененного сообщества. Дифференциация, которая в нем существует, основана на естественных различиях, подобно различиям между молодыми и старыми, мужчинами и женщинами, подобно различиям в склонностях, например, склонность к лидерству у одних и ее отсутствие у других, а также на некоторых социально приобретенных различиях, связанных, например, с наследованием церемониальной должности или магического знания. Бесчисленное множество линий дифференциации, характерных для цивилизованного общества, в первобытном обществе остается еще скрытым. Различные интересы, склонности, способности, которые могут проявляться в рудиментарной форме, не имеют возможности для развития в пределах ограниченного поля совместной жизни. Социальное наследие слишком негибко, чтобы избирательно стимулировать их развитие. Нравы, соответствующие этому наследию, скорее подавляют данные различия, поскольку они воспринимаются как угроза солидарности на почве единомыслия – единственному виду солидарности, на которую группа, как целое, тогда была способна.

Цивилизации прошлого и настоящего возникли из этого раннего этапа. Как они возникли, под действием каких слепых сил, направленных на завоевание, покорение и экспансию, создававших полюса богатства и бедности, классовые различия, путем какого воспитания в области искусств, в результате какого сочетания обычаев и верований, приведшего к известному освобождению сознания, путем какого приращения научных знаний и их практического приложения – вот главная тема человеческой истории. Для нас здесь достаточно обратить внимание на принципиальную разницу. Для нашей стадии развития характерно то, что у нас существует огромное множество организаций, причем принадлежность к одной никак не влияет на принадлежность к другим организациям. Наряду с этим любой вид интересов влечет за собой создание соответствующей ассоциации, практически каждый вид установок может найти некоторое социальное подкрепление, и, таким образом, большое социальное единство, к которому мы принадлежим, реализуется как множественное по формам, а не унифицированное. От участников «большого общества» требуется соответствующее интеллектуальное усилие, и многие из тех, кто на это не способны, принадлежат к этому обществу чисто формально, а не по духу.