Я весьма веселого нрава

Государь мой!

Я весьма веселого нрава и много смеюсь, часто и по пустому, насмешником же никогда не бывал. Был я в беседе, где нашел человека, который возмечтал, что свет не так стоит, люди все не так делают, его не чтут, как ему хочется, он бы все делать мог, но его не так определяют, как он бы желал. Везде он видел пороки, где другие насилу приглядеть могли слабости, и слабости весьма обыкновенные человечеству. Ибо все разумные люди признавать должны, что один Бог только совершенен, люди же (совершенными) никогда не были и не будут. Но ворчливое самолюбие сего человека изливало желчь на все то, что его окружало. Один молодец, долго слушая поношения смертных, сказал ему: «Государь мой, вы весьма ненавидите ближнего своего. Тиран Калигула во своем сумасбродстве говаривал, что ему жаль, что весь род людской не имеет одной головы, дабы ее отрубить разом. Не того ли и вы мнения?»

Наш (герой) вскочил со стула, покраснел, потом пальцы грыз, бегая по комнате, напоследок выбежал и уехал, знатно от угрызения совести. А мы весь вечер смеялись людской слабости (и) расстались, обещав друг другу: 1) Никогда не называть слабости пороком. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, что людей совершенных найти можно было, и для того 4) Просить Бога, чтоб нам дал дух кротости и снисхождения.

Ваш покорный слуга Афиноген Перочинов

P.S. Я хочу завтра предложить пятое правило, чтоб впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит, и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить.

«Всякая всячина»

ПРИЛОЖЕННАЯ РОСПИСЬ…

Господин издатель.

Приложенная роспись содержит мои жалобы, прошу из них сделать употребление в пользу ближнего.

Многие молодые девушки чулков не вытягивают, а когда сядут, тогда ногу на ногу кладут, из-за этого поднимают юбку так высоко, что я сие приметить мог, а иногда и более сего.

Многие женщины, знатно в угодность их родственникам, которые крепки на ухо, так повадились громко говорить, что слышащим уши дерут своими тонкими голосами.

Я бы хотел иногда звать к себе людей, но я приметил, что когда где беседа, то нельзя никому чего-нибудь спросить, чтобы вся компания не закричала: и мне, и мне, и мне. Еще приметил я, что почти у всех неутолимая жажда: все пьют, особливо же в прошедшую осень в маскарадах. Я знаю, что число пьяниц весьма убавилось с тех пор, как я нахожусь в свете, тому же с небольшим шестьдесят лет, но число пивунов не убавилось, а только пьют другие пития (по) двенадцать и более чашек чаю или кофе, кислых щей, лимонада, оршада, иногда спрашивают без молока. Сие многие болезни причинить может, по крайней мере, брюхо будет как барабан. Что в моих глазах не есть прибавление красоты, наипаче женскому полу. Учитель детей моих не дозволяет им пить и есть окроме за столом. Я его хвалю за то.

Еще я вам жалуюсь на обычай наших жен. Они все на свете говорят при молодых детях обоего пола, и о болезнях, и о родинах своих. Сию неосторожность почитаю я за весьма вредную для молодых девиц, и со всем не соответствующую той невинности, в коей они должны быть содержаны, если родители хотят, чтоб они были благополучны.

«Всякая всячина»