Перенесение

<...> Так как теперь мы приближаемся к концу наших бесед, то у вас возникает надежда, в которой вы не должны обмануться. Вы, вероят­но, думаете, что не для того я водил вас по дебрям психоаналитического материала, чтобы в конце концов отпустить, не сказав ни слова о тера­пии, на которой основана возможность вообще заниматься психоанали­зом. Да я и не могу не коснуться этой темы, потому что при этом вы наглядно познакомитесь с новым фактом, без знания которого понима­ние изученных нами болезней осталось бы самым ощутимым образом неполным.

Я знаю, что вы не ждете от меня руководства по технике проведе­ния анализа с терапевтической целью. Вы хотите лишь в самых общих чертах знать, каким образом воздействует психоаналитическая терапия и чего она примерно достигает. И узнать это вы имеете неоспоримое пра­во. Но я не хочу вам это сообщать, а настаиваю на том, чтобы вы до­гадались сами.

Подумайте! Вы познакомились с самыми существенными условия­ми заболевания, а также со всеми факторами, действующими на заболев­шего. Что же тут подлежит терапевтическому воздействию? Это, прежде всего, наследственная предрасположенность; нам не часто приходится о ней говорить, потому что она энергично отстаивается другими, и мы не можем сказать о ней ничего нового. Но не думайте, что мы ее недооце­ниваем; именно как терапевты мы довольно ясно ощущаем ее силу. Во всяком случае, мы ничего не можем в ней изменить, она и для нас оста­ется чем-то данным, что ставит пределы нашим усилиям. Затем — вли-

¹ Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции М.: Наука. 1989. С. 275-297.

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 327

яние ранних детских переживаний, которые мы привыкли выдвигать в анализе на первое место; они относятся к прошлому, мы не можем их уничтожить. Далее, все то, что мы объединили в понятие «реальный вы­нужденный отказ»: неудачно сложившаяся жизнь, следствием которой является недостаток любви, бедность, семейные раздоры, несчастливый брак, неблагоприятные социальные условия и строгость нравственных требований, под гнетом которых находится личность. Тут как будто до­статочно возможностей для очень действенной терапии, но это должна была бы быть терапия, которую проводил, по венскому народному преда­нию, император Иосиф, т.е. вмешательство могущественного благотвори­теля, перед волей которого склоняются люди и исчезают трудности. А кто такие мы, чтобы включить такую благотворительность как средство в нашу терапию? Сами бедные и беспомощные в общественном отноше­нии, вынужденные добывать средства к существованию своей врачебной деятельностью, мы даже не в состоянии отдавать свой труд таким же не­имущим, как это могут другие врачи, лечащие другими методами. Для этого наша терапия занимает слишком много времени и длится слиш­ком долго. Но, может быть, вы ухватитесь за один из перечисленных моментов и подумаете, что там найдете точку приложения для нашего воздействия. Если нравственное ограничение, требуемое обществом, при­нимает участие в испытываемом больным лишении, то ведь лечение может придать ему мужества или д*ать прямое указание преступить эти преграды и добиться удовлетворения и выздоровления, отказавшись от осуществления высокоценимого обществом, но столь часто оставляемого идеала. Таким образом, можно выздороветь, «дав волю» своей сексуаль­ности. Правда, при этом аналитическое лечение можно упрекнуть в том, что оно не служит общественной морали. То, что оно дает одному, отня­то у общества.

Но, уважаемые дамы и господа, кто вас так неправильно информи­ровал? Не может быть и речи о том, чтобы совет дать волю своей сексу­альности мог сыграть какую-то роль в аналитической терапии. Уже по­тому это не так, что мы сами объявили, что у больного имеется упорный конфликт между либидозным побуждением и сексуальным вытеснени­ем, между чувственной и аскетической направленностями. Этот конфликт не устраняется с помощью того, что одной из направленностей помогает одержать победу над противоположной. Мы видим, что у нервнобольного аскетизм одержал верх. Следствием этого является как раз то, что по­давленное сексуальное стремление находит себе выход в симптомах. Если бы мы теперь, наоборот, добились победы чувственности, то отодвинутое в сторону сексуальное вытеснение должно было бы найти себе замещение в симптомах. Ни одно из обоих решений не может уничтожить внутрен­ний конфликт, всякий раз какая-либо одна сторона оставалась бы неудов­летворенной. Только в некоторых случаях конфликт бывает так неустой­чив, что такой фактор, как сочувствие врача той или иной стороне, может

328 Тема 14. Развитие личности

иметь решающее значение, но эти случаи, собственно, и не нуждаются в аналитическом лечении. Лица, на которых врач может оказать такое влияние, нашли бы этот путь и без врача. Вы знаете, что если воздержан­ный молодой человек решится на внебрачную половую связь или неудов­летворенная женщина вознаграждает себя с другим мужчиной, то обыч­но они не ждут разрешения врача или даже аналитика.

В этой ситуации обычно упускают из вида один существенный мо­мент, а именно тот, что патогенный конфликт невротиков нельзя смеши­вать с нормальной борьбой душевных движений, выросших на одной и той же психологической почве. Это столкновение сил, из которых одна дос­тигла ступени предсознательного и сознательного, а другая задержалась на ступени бессознательного. Поэтому конфликт не может быть разрешен; спорящие так же мало подходят друг другу, как белый медведь и кит в известном примере. Решение может быть принято только тогда, когда они встретятся на одной и той же почве. Я полагаю, что сделать это возмож­ным и является единственной задачей терапии.

А кроме того, уверяю вас, что вы неверно осведомлены, если предпо­лагаете, что советы и руководство в житейских делах являются состав­ной частью аналитического воздействия. Напротив, мы по возможности избегаем такой менторской роли и больше всего желаем, чтобы больной самостоятельно принимал свои решения. С этой целью мы даже требу­ем, чтобы все жизненно важные решения — о выборе профессии, хозяй­ственных предприятиях, заключении брака или разводе — он отложил на время лечения и привел в исполнение только после его окончания. Согласитесь, все обстоит иначе, чем вы себе представляли. Только с оп­ределенными очень молодыми или совершенно беспомощными и неурав­новешенными больными мы не можем осуществить это желательное ог­раничение. Для них мы должны совмещать деятельность врача и вос­питателя; тогда мы прекрасно сознаем свою ответственность и ведем себя с необходимой осторожностью.

Но из того рвения, с которым я защищаюсь против упрека, что нервнобольного во время аналитического лечения побуждают «дать себе волю», вам не следует делать вывод, что мы воздействуем на него в пользу общественной нравственности. Это нам по меньшей мере столь же чуждо. Хотя мы не реформаторы, а лишь наблюдатели, но мы не мо­жем не смотреть критическими глазами и сочли невозможным встать на сторону условной сексуальной морали и высоко оценить тот способ, каким общество пытается практически уладить проблемы сексуальной жизни. Мы можем прямо подсчитать, что то, что общество называет сво­ей нравственностью, стоит больших жертв, чем заслуживает, и что его методы не основаны на правдивости и не свидетельствуют об уме. Мы не мешаем нашим пациентам слушать эту критику, приучая их к сво­бодному от предрассудков обсуждению сексуальных вопросов, как и вся­ких других, и если они, став самостоятельными после завершения лече-

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 329

ния, решаются по собственному разумению занять какую-то среднюю позицию между полным наслаждением жизнью и обязательным аске­тизмом, мы не чувствуем угрызений совести ни за один из этих выхо­дов. Мы говорим себе, что тот, кто с успехом выработал истинное отно­шение к самому себе, навсегда защищен от опасности стать безнравст­венным, если даже его критерий нравственности каким-то образом и отличается от принятого в обществе. Впрочем, мы остерегаемся преуве­личить значение вопроса о воздержании в лечении неврозов. Лишь в небольшом числе случаев можно разрешить патологическую ситуацию вынужденного отказа с соответствующим застоем либидо легко дости­жимым способом половых сношений.

Таким образом, вы не можете объяснить терапевтическое воздей­ствие анализа разрешением сексуальных наслаждений. Поищите другое объяснение. Мне кажется, что, отклоняя это ваше предположение, я од­ним замечанием навел вас на правильный путь. Мы, должно быть, при­носим пользу тем, что заменяем бессознательное сознательным, перево­дя бессознательное в сознательное. Действительно, так оно и есть. При­ближая бессознательное к сознательному, мы уничтожаем вытеснение, устраняем условия для образования симптомов, превращаем патогенный конфликт в нормальный, который каким-то образом должен найти раз­решение. Мы вызываем у больного не что иное, как одно это психичес­кое изменение; насколько оно достигнуто, настолько оказана помощь. Там, где нельзя уничтожить вытеснение или аналогичный ему процесс, там нашей терапии делать нечего.

Цель наших усилий мы можем сформулировать по-разному: осозна­ние бессознательного, уничтожение вытеснений, восполнение амнестичес-ких пробелов, — все это одно и то же. Но, возможно, вас не удовлетворит это признание. Вы совсем иначе представляли себе выздоровление нервно­больного, а именно так, что он становится другим человеком после того, как подвергся утомительной работе психоанализа, а тут весь результат состоит лишь в том, что у него оказывается немного меньше бессознательного и немного больше сознательного, чем раньше. Но вы, вероятно, недооценива­ете значение такого внутреннего изменения. Вылеченный нервнобольной действительно стал другим человеком, но, по существу, он, разумеется, ос­тался тем же самым, т.е. он стал таким, каким мог бы стать в лучшем слу­чае при самых благоприятных условиях. А это очень много. Если вы затем узнаете, сколько всего нужно сделать и какие необходимы усилия, чтобы осуществить это кажущееся незначительным изменение в его душевной жизни, то вам покажется весьма правдоподобным значимость такого раз­личия в психическом уровне.

Я отклонюсь на минуту от темы, чтобы спросить, знаете ли вы, что называется каузальной терапией? Так называется прием, направленный не на болезненные явления, а на устранение причин болезни. Является ли наша психоаналитическая терапия каузальной или нет? Ответ не

330 Гел-га 14. Развитие личности

прост, но, может быть, он даст повод убедиться в малой значимости та­кой постановки вопроса. Поскольку аналитическая терапия не ставит своей ближайшей задачей устранение симптомов, она действует как кау­зальная. В другой связи вы можете сказать, что она не каузальная. Мы уже давно проследили причинную цепь от вытеснений до врожденных влечений, их относительную интенсивность в конституции и отклонения в процессе их развития. Предположите теперь, что мы могли бы хими­ческим путем вмешаться в этот механизм, повышая или снижая коли­чество имеющегося либидо или усиливая одно влечение за счет другого, тогда это была бы каузальная терапия в подлинном смысле, для кото­рой наш анализ проделывал бы необходимую предварительную разведы­вательную работу. О таком воздействии на процессы либидо в настоя­щее время, как вы знаете, не может быть речи; наша психотерапия ока­зывает свое действие на другое звено цепи, не прямо на известные нам истоки явлений, но все же на достаточно далекое от симптомов звено, ставшее нам доступным благодаря замечательным обстоятельствам.

Итак, что мы должны делать, чтобы заменить бессознательное у на­шего пациента сознательным? Когда-то мы полагали, что это очень про­сто, нам нужно только угадать это бессознательное и подсказать его боль­ному. Но теперь мы знаем, что это было недальновидным заблуждением. Наше знание о бессознательном неравноценно знанию о нем больного; если мы сообщим ему наше знание, то он будет обладать им не вместо своего бессознательного, а наряду с ним, и это очень мало что меняет. Мы должны представить себе это бессознательное скорее топически, найти его в воспоминании больного там, где оно возникло благодаря вытеснению. Это вытеснение нужно устранить, и тогда легко может произойти заме­щение бессознательного сознательным. Как же устраняется такое вытес­нение? Здесь наша задача переходит во вторую стадию решения. Сначала поиски вытеснения, затем — устранение сопротивления, поддерживающе­го это вытеснение.

Как устранить сопротивление? Точно таким же образом: узнав его, разъяснить пациенту. Ведь сопротивление тоже происходит из вытесне­ния — либо из того, которое мы хотим уничтожить, либо из имевшего место в прошлом. Оно создается противодействием, возникшим для вы­теснения неприличного побуждения. Теперь мы делаем то же самое, что хотели сделать уже с самого начала, угадываем, находим толкование и сообщаем его; но теперь мы делаем это своевременно. Противодействие, или сопротивление, принадлежит уже не бессознательному, а Я, которое является нашим сотрудником, и это происходит даже тогда, когда оно неосознанно. Мы знаем, что здесь речь идет о двойном смысле слова «бессознательный»: с одной стороны, как феномена, с другой, — как сис­темы. Это кажется очень трудным и темным; но ведь это только повто­рение, не правда ли? Мы к этому давно подготовлены. Мы ожидаем, что

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 331

больной откажется от этого сопротивления, оставит противодействие, если мы разъясним его Я при помощи толкования. Какие движущие силы содействуют нам в этом случае? Во-первых, стремление пациента к выздоровлению, побудившее его подчиниться нашей с ним совместной работе, и, во-вторых, его интеллект, которому мы помогаем нашим тол­кованием. Нет никакого сомнения в том, что интеллекту больного легче распознать сопротивление и найти соответствующий перевод вытеснен­ному, если мы дали ему подходящие для этого предположительные пред­ставления. Если я вам скажу: посмотрите на небо, там можно увидеть воздушный шар, то вы его скорее найдете, чем если я попрошу вас толь­ко посмотреть наверх, не обнаружите ли вы там чего-нибудь. Так и сту­денту, который в первый раз смотрит в микроскоп, преподаватель сооб­щает, что он должен увидеть, в противном случае он вообще не видит этого, хотя все это там есть и его можно увидеть.

А теперь факт. В целом ряде форм нервного заболевания, при исте­риях, состояниях страха, неврозах навязчивых состояний наше предполо­жение оправдывается. Благодаря таким поискам вытеснения, раскрытию сопротивлений, толкованию вытесненного действительно удается решить задачу, т.е. преодолеть сопротивления, уничтожить вытеснение и превра­тить бессознательное в сознательное. При этом у нас складывается совер­шенно ясное представление о том, как в душе пациента разыгрывается ожесточенная борьба за преодоление каждого сопротивления, нормальная душевная борьба на одной и той же психологической почве между моти­вами, желающими сохранить противодействие, и противоположными, го­товыми от него отказаться. Первые — это старые мотивы, осуществившие в свое время вытеснение, среди последних находятся вновь появившиеся, которые, будем надеяться, разрешат конфликт в желательном для нас смысле. Нам удалось вновь оживить старый конфликт вытеснения, под­вергнув пересмотру завершившийся тогда процесс. В качестве нового ма­териала мы прибавляем, во-первых, предупреждение, что прежнее реше­ние привело к болезни и обещание, что другое решение откроет путь к выздоровлению, во-вторых, грандиозное изменение всех обстоятельств со времени того первого вытеснения. Тогда Я было слабым, инфантильным и, может быть, имело основание запретить требование либидо как опас­ное. Теперь оно окрепло и приобрело опыт, а кроме того, имеет помощни­ка в лице врача. Так что мы можем надеяться, что приведем обновлен­ный конфликт к лучшему исходу, чем к вытеснению, и, как сказано, при истериях, неврозах страха и навязчивых состояниях успех принципиаль­но оправдывает нас.

Однако есть другие формы заболеваний, при которых, несмотря на сходство условий, наши терапевтические меры никогда не приносят ус­пеха. И в них дело было в первоначальном конфликте между Я и либи­до, который привел к вытеснению, хотя топически его можно характери­зовать иначе, и здесь можно отыскать участки, где в жизни больного про-

332 Тема 14. Развитие личности

изошли вытеснения, [и здесь] мы применяем те же методы, готовы дать те же обещания, оказываем ту же помощь, сообщая ожидаемые представ­ления, и вновь разница во времени между настоящим и прошлыми вы­теснениями способствует иному исходу конфликта. И все-таки нам не удается уничтожить сопротивление и устранить вытеснение. Эти паци­енты — параноики, меланхолики, страдающие Dementia praecox — оста­ются в общем не затронутыми психоаналитической терапией и невос­приимчивыми к ней. Почему так получается? Не от недостатка интел­лекта; известная степень интеллектуальной работоспособности, конечно, требуется от наших пациентов, но в ней определенно нет недостатка, на­пример, у параноиков, способных на весьма остроумные комбинации. Имеются и другие силы, способствующие выздоровлению: меланхолики, например, в очень высокой степени осознают, что больны и поэтому так тяжело страдают, что отсутствует у параноиков, но от этого они не ста­новятся доступнее. Мы имеем здесь непонятный факт, вызывающий у нас поэтому сомнение в том, понимаем ли мы в действительности все ус­ловия достижения успеха при других неврозах.

Если мы остановимся на наших занятиях с истеричными и больны­ми неврозом навязчивых состояний, то вскоре перед нами встает второй факт, к которому мы совершенно не подготовлены. Через некоторое вре­мя мы замечаем, что эти больные ведут себя весьма своеобразно по отно­шению к нам. Мы полагали, что учли все силы, которые приходится при­нимать во внимание при лечении, полностью продумали ситуацию меж­ду нами и пациентом, так что в ней все предстало как в арифметической задаче, а затем оказывается, что в нее вкралось что-то не входившее в расчет. Это неожиданное новое само по себе многообразно, сначала я опи­шу более частые и понятные формы его проявления.

Итак, мы замечаем, что пациент, которому следовало бы искать вы­хода из своих болезненных конфликтов, проявляет особый интерес к лич­ности врача. Все, что связано с этой личностью, кажется ему значитель­нее, чем его собственные дела, и отвлекает его от болезни. Общение с ним становится на какое-то время очень приятным; он особенно пред­упредителен, старается, где можно, проявить благодарность, обнаруживает утонченность и положительные качества своего существа, которые мы, может быть, и не стремились найти у него. Врач тоже составляет себе благоприятное мнение о пациенте и благодарит случай, давший ему воз­можность оказать помощь особо значимой личности. Если врачу пред­ставился случай побеседовать с родственниками пациента, то он с удо­вольствием слышит, что эта симпатия взаимна. Дома пациент без устали расхваливает врача, превознося в нем все новые положительные каче­ства. «Он грезит вами, слепо доверяет вам; все, что вы говорите, для него откровение», — рассказывают родственники. Иногда кто-нибудь из это­го хора выражается резче: «Просто надоело, он беспрестанно говорит только о вас».

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 333

Хотим надеяться, что врач достаточно скромен, чтобы объяснять эту оценку своей личности пациентом надеждами, которые он ему может по­дать, и расширением его интеллектуального горизонта благодаря пора­зительным и раскрепощающим открытиям, которые несет с собой [его] лечение. При таких условиях анализ характеризуется замечательными успехами, пациент понимает намеки, углубляется в поставленные лечени­ем задачи, у него в изобилии всплывает материал воспоминаний и мыслей, он поражает врача уверенностью и меткостью своих толкований, и тот толь­ко с удовлетворением констатирует, с какой готовностью больной воспри­нимает все те психологические новшества, которые обыкновенно вызыва­ют самое ожесточенное сопротивление у здоровых. Хорошему взаимопони­манию во время аналитической работы соответствует и объективное, всеми признаваемое улучшение состояния больного.

Но не все время стоит такая ясная погода. Однажды небосклон заво­лакивается тучами. В лечении обнаруживаются затруднения; пациент ут­верждает, что ему ничего не приходит в голову. Возникает совершенно яс­ное впечатление, что он больше не интересуется работой и что он с легким сердцем отказался от данного ему предписания говорить все, что придет ему в голову, не поддаваясь никаким критическим соображениям. Он на­ходится как бы вне лечения, как будто у него с врачом не было никакого уговора; он явно чем-то увлечен, что хочет сохранить для себя. Это опасная для лечения ситуация. Несомненно, что здесь имеет место сильное сопро­тивление. Но что же произошло?

Если ты в состоянии снова выяснить ситуацию, то открываешь при­чину помехи в том, что пациент перенес на врача интенсивные нежные чувства, не оправданные ни поведением врача, ни сложившимися во вре­мя лечения отношениями. В какой форме выражается эта нежность и какие цели она преследует, конечно, зависит от личных отношений обо­их участников. Если дело касается молодой девушки и молодого челове­ка, то у нас создается впечатление нормальной влюбленности, мы найдем вполне понятным, что девушка влюбляется в мужчину, с которым она может подолгу оставаться наедине и обсуждать интимные дела и кото­рый занимает по отношению к ней выгодную позицию превосходящего ее помощника, но тогда мы, вероятно, упустим из виду то, что у невроти­ческой девушки скорее можно было бы ожидать нарушение способности любить. Чем меньше личные отношения врача и пациента будут похо­дить на этот предполагаемый вариант, тем более странным покажется нам, что, несмотря на это, мы постоянно будем находить то же самое от­ношение в области чувств. Можно еще допустить, если молодая несчаст­ная в браке женщина кажется охваченной серьезной страстью к своему пока еще свободному врачу, если она готова добиться развода, чтобы при­надлежать ему, или в случае социальных препятствий не останавливает­ся перед тем, чтобы вступить с ним в тайную любовную связь. Подобное случается и вне психоанализа. Но при этих условиях с удивлением слы-

334 Тема 14. Развитие личности

шишь высказывания со стороны женщин и девушек, указывающие на вполне определенное отношение к терапевтической проблеме: они, мол, всегда знали, что их может вылечить только любовь, и с самого начала лечения ожидали, что благодаря этим отношениям им, наконец, будет подарено то, чего жизнь лишала их до сих пор. Только из-за этой надеж­ды они отдавали так много сил лечению и преодолевали затруднения при разговорах о себе. Мы со своей стороны прибавим: и так легко по­нимали все, чему обыкновенно трудно поверить. Но такое признание по­ражает нас; оно опрокидывает все наши расчеты. Неужели мы упусти­ли самое важное?

И в самом деле, чем больше у нас опыта, тем меньше мы в состоя­нии сопротивляться внесению этого исправления, позорящего нашу уче­ность. В первый раз можно было подумать, что аналитическое лечение наткнулось на помеху вследствие случайного события, т.е. не входившего в его планы и не им вызванного. Но если такая нежная привязанность пациента к врачу повторяется закономерно в каждом новом случае, если она проявляется при самых неблагоприятных условиях, с прямо-таки гротескными недоразумениями и даже у престарелых женщин, даже по отношению к седому мужчине, даже там, где, по нашему мнению, нет ни­какого соблазна, то мы должны отказаться от мысли о случайной поме­хе и признать, что дело идет о феномене, теснейшим образом связанном с сущностью болезни.

Новый факт, который мы, таким образом, нехотя признаем, мы назы­ваем перенесением (Ubertragung). Мы имеем в виду перенесение чувств на личность врача, потому что не считаем, что ситуация лечения могла оправдать возникновение таких чувств. Скорее мы предположим, что вся готовность испытывать чувства происходит из чего-то другого, назрела в больной и при аналитическом лечении переносится на личность врача. Перенесение может проявиться в бурном требовании любви или в более умеренных формах; вместо желания быть возлюбленной у молодой де­вушки может возникнуть желание стать любимой дочерью старого муж­чины, либидозное стремление может смягчиться до предложения нераз­рывной, но идеальной, нечувственной дружбы. Некоторые женщины уме­ют сублимировать перенесение и изменять его, пока оно не приобретет определенную жизнеспособность; другие вынуждены проявлять его в гру­бом, первичном, по большей части невозможном виде. Но, в сущности, это всегда одно и то же, причем никогда нельзя ошибиться в его происхож­дении из того же самого источника.

Прежде чем задаваться вопросом, куда нам отнести новый факт пе­ренесения, дополним его описание. Как обстоит дело с пациентами-муж­чинами? Уж тут-то можно было бы надеяться избежать докучливого вме­шательства различия полов и взаимного их влечения. Однако ответ гласит: не намного иначе, чем у пациентов-женщин. Та же привязанность к врачу, та же переоценка его качеств, та же поглощенность его интересами, та же

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 335

ревность по отношению ко всем, близким ему в жизни. Сублимированные формы перенесения между мужчиной и мужчиной встречаются постольку чаще, а непосредственное сексуальное требование постольку реже, посколь­ку открытая гомосексуальность отступает перед другими способами ис­пользования этих компонентов влечения. У своих пациентов-мужчин врач также чаще, чем у женщин, наблюдает форму перенесения, которая на пер­вый взгляд, кажется, противоречит всему вышеописанному, — враждебное или негативное перенесение.

Уясним себе прежде всего, что перенесение имеется у больного с са­мого начала лечения и некоторое время представляет собой самую мощ­ную способствующую работе силу. Его совершенно не чувствуешь, и о нем нечего и беспокоиться, пока оно благоприятно воздействует на сов­местно проводимый анализ. Но когда оно превращается в сопротивление, на него следует обратить внимание и признать, что оно изменило отно­шение к лечению при двух различных и противоположных условиях: во-первых, если оно в виде нежной склонности настолько усилилось, на­столько ясно выдает признаки своего происхождения из сексуальной по­требности, что вызвало против себя внутреннее сопротивление, и, во-вто­рых, если оно состоит из враждебных, а не из нежных побуждений. Как правило, враждебные чувства проявляются позже, чем нежные, и после них; их одновременное существование хорошо отражает амбивалентность чувств, господствующую в большинстве наших интимных отношений к другим людям. Враждебные чувства, так же как и нежные, означают чувственную привязанность, подобно тому как упрямство означает ту же зависимость, что и послушание, хотя и с противоположным знаком. Для нас не может быть сомнения в том, что враждебные чувства к врачу зас­луживают названия «перенесения», потому что ситуация лечения пред­ставляет собой совершенно недостаточный повод для их возникновения; необходимое понимание негативного перенесения убеждает нас, таким образом, что мы не ошиблись в суждении о положительном или нежном перенесении.

Откуда берется перенесение, какие трудности доставляет нам, как мы его преодолеваем и какую пользу из него в конце концов извлека­ем, — все это подробно обсуждается в техническом руководстве по ана­лизу, и сегодня может быть лишь слегка затронуто мною. Исключено, чтобы мы подчинились исходящим из перенесения требованиям пациен­та, нелепо было бы недружелюбно или же возмущенно отклонять их; мы преодолеваем перенесение, указывая больному, что его чувства исходят не из настоящей ситуации и относятся не к личности врача, а повторяют то, что с ним уже происходило раньше. Таким образом мы вынуждаем его превратить повторение в воспоминание. Тогда перенесение, безраз­лично нежное или враждебное, которое казалось в любом случае самой сильной угрозой лечению, становится лучшим его орудием, с помощью которого открываются самые сокровенные тайники душевной жизни. Но

336 Тема 14. Развитие личности

я хотел бы сказать вам несколько слов, чтобы рассеять недоумения по поводу возникновения этого неожиданного феномена. Нам не следует забывать, что болезнь пациента, анализ которого мы берем на себя, не является чем-то законченным, застывшим, а продолжает расти и разви­ваться, как живое существо. Начало лечения не прекращает этого раз­вития, но как только лечение завладело больным, оказывается, что вся новая деятельность болезни направляется на одно, и именно на отноше­ние к врачу. Перенесение можно сравнить, таким образом, со слоем камбия между древесиной и корой дерева, из которого возникают но­вообразования ткани и рост ствола в толщину. Как только перенесение приобретает это значение, работа над воспоминаниями больного отсту­пает на задний план. Правильно было бы сказать, что имеешь дело не с прежней болезнью пациента, а с заново созданным и переделанным не­врозом, заменившим первый. За этим новым вариантом старой болез­ни следишь с самого начала, видишь его возникновение и развитие и особенно хорошо в нем разбираешься, потому что сам находишься в его центре как объект. Все симптомы больного лишились своего пер­воначального значения и приспособились к новому смыслу, имеющему отношение к перенесению. Или остались только такие симптомы, ко­торым удалась подобная переработка. Но преодоление этого нового искусственного невроза означает и освобождение от болезни, которую мы начали лечить, решение нашей терапевтической задачи. Человек, ставший нормальным по отношению к врачу и освободившийся от дей­ствия вытесненных влечений, остается таким и в частной жизни, когда врач опять отстранил себя.

Такое исключительное, центральное значение перенесение имеет при истериях, истериях страха и неврозах навязчивых состояний, объеди­няемых поэтому по праву под названием неврозов перенесения. Кто по­лучил полное впечатление о факте перенесения из аналитической ра­боты, тот больше не может сомневаться в том, какого характера были по­давленные побуждения, которые нашли выражение в симптомах этих неврозов, и не потребует более веского доказательства их либидозной природы. Мы можем сказать, что наше убеждение о значении симпто­мов как заместителей либидозного удовлетворения окончательно укре­пилось лишь благодаря введению перенесения.

Теперь у нас есть все основания исправить наше прежнее динами­ческое понимание процесса выздоровления и согласовать его с нашими новыми взглядами. Когда больной должен преодолеть нормальный конф­ликт с сопротивлениями, которые мы ему открыли при анализе, он нуж­дается в мощном стимуле, ведущем к выздоровлению. В противном слу­чае могло бы случиться, что он вновь решился бы на прежний исход и опять вытеснил бы то, что поднялось в сознание. Решающее значение в этой борьбе имеет тогда не его интеллектуальное понимание — для та­кого действия оно недостаточно глубоко и свободно, — а единственно его

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 337

отношение к врачу. Поскольку его перенесение носит положительный ха­рактер, оно наделяет врача авторитетом, воплощается в вере его сообще­ниям и мнениям. Без такого перенесения или если оно отрицательно, он бы и слушать не стал врача и его аргументы. Вера при этом повторяет историю своего возникновения: она является производной любви и сна­чала не нуждалась в аргументах. Лишь позднее он уделяет аргументам столько места, что подвергает их проверке, даже если они приводятся его любимым лицом. Аргументы без такой поддержки ничего не значили и никогда ничего не значат в жизни большинства людей. В общем, человек и с интеллектуальной стороны доступен воздействию лишь постольку, по­скольку он способен на либидозную привязанность к объекту, и у нас есть полное основание видеть в степени его нарциссизма предел для возмож­ности влияния на него даже при помощи самой лучшей аналитической техники и опасаться этого ограничения.

Способность распространять либидозную привязанность к объектам также и на лиц должна быть признана у всех нормальных людей. Склон­ность к перенесению у вышеназванных невротиков является лишь чрез­мерным преувеличением этого присущего всем качества. Но было бы очень странно, если бы такая распространенная и значительная черта ха­рактера людей никогда не была бы замечена и использована. И это дей­ствительно произошло. Вернгейм с необыкновенной проницательностью обосновал учение о гипнотических явлениях положением, что всем лю­дям каким-то образом свойственна способность к внушению, «внушае­мость». Его внушаемость не что иное, как склонность к перенесению. Но Бернгейм никогда не мог сказать, что такое собственно внушение и как оно осуществляется. Оно было для него основополагающим фактом, про­исхождение которого он не мог доказать. Он не обнаружил зависимости suggestibilite¹ от сексуальности, от проявления либидо. И мы должны за­метить, что в нашей технике мы отказались от гипноза только для того, чтобы снова открыть внушение в виде перенесения.

Теперь я умолкаю и предоставляю слово вам. Я замечаю, что у вас так сильно напрашивается одно возражение, что оно лишило бы вас спо­собности слушать, если вам не дать возможности его высказать: «Итак, вы наконец признались, что работаете с помощью внушения, как гипно­тизер. Мы давно это предполагали. Но зачем же тогда был нужен обход­ной путь через воспоминания прошлого, открытие бессознательного, тол­кование и обратный перевод искажений, огромная затрата труда, времени и денег, если единственно действенным является лишь внушение? Поче­му вы прямо не внушаете борьбу с симптомами, как это делают другие, честные гипнотизеры? И далее, если вы хотите оправдаться тем, что на пройденном обходном пути вы сделали много значительных психоло­гических открытий, скрытых при использовании непосредственного вну-

¹ Внушаемости (франц.) {Примечание редактора перевода.) 22 Зак. 1664

338 Тема 14. Развитие личности

тения, кто теперь поручится за верность ваших открытий? Не являются ли и они тоже результатом внушения и причем непреднамеренного, не можете ли вы навязать больному и в этой области все, что хотите и что кажется вам правильным?»

Все, что вы мне тут возражаете, невероятно интересно и не должно остаться без ответа. Но сегодня я его дать не могу за недостатком вре­мени. Так что до следующего раза. Вы увидите, я дам объяснения. А се­годня я должен закончить то, что начал. Я обещал при помощи факта перенесения объяснить вам, почему наши терапевтические усилия не име­ют успеха при нарцисстических неврозах.

Я могу это сделать в нескольких словах, и вы увидите, как просто решается загадка и как хорошо все согласуется. Наблюдение показывает, что заболевшие нарцисстическим неврозом не имеют способности к пере­несению или обладают лишь ее недостаточными остатками. Они отказы­ваются от врача не из враждебности, а из равнодушия. Поэтому они и не поддаются его влиянию, то, что он говорит, не трогает их, не производит на них никакого впечатления, поэтому у них не может возникнуть тот меха­низм выздоровления, который мы создаем при других неврозах, — обнов­ления патогенного конфликта и преодоления сопротивления вытеснения. Они остаются тем, что они есть. Они уже не раз предпринимали самостоя­тельные попытки вылечиться, приведшие к патологическим результатам, тут мы не в силах ничего изменить.

На основании наших клинических впечатлений от наблюдения за этими больными мы утверждали, что у них должна отсутствовать при­вязанность к объектам, и объект-либидо должно превратиться в Я~-либидо. Вследствие этого характерного признака мы отделили их от первой груп­пы невротиков (истерия, невроз страха и навязчивых состояний). Их по­ведение при терапевтических попытках подтверждает наше предположе­ние. Они не проявляют перенесения и поэтому недоступны нашему воз­действию, не могут быть вылечены нами.