![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Лечебная процедура или научный эксперимент?
Сейчас, как я уже сказал, много пишут об этой операции. Справедливо говорится, что это выдающееся научное достижение. Но, как почти всегда, когда в области медицины делается какой-то крупный шаг, отчетливо вырисовываются некоторые этические проблемы. Я обратил внимание на такую интересную деталь. Сообщается, что первые два пациента будут оперированы бесплатно, хотя операция стоит больших денег. Одна только установка сердца — свыше тридцати тысяч долларов. Из этого сообщения читатель может сделать вывод, что данная операция больше нужна хирургам, чем больному, то есть это скорее научный эксперимент, чем лечебная процедура. Л. БОКЕРИЯ. Ни один больной не согласится на операцию, если не получит каких-то гарантий. Эксперимент ли это? Конечно, в некоторой степени эксперимент. Но можно ли на него смотреть с такой, я бы сказал, оскорбительной для врачей точки зрения, что они занимаются этим ради собственного удовольствия? Я думаю, что это делается в первую очередь для прогресса всей медицины в целом. Не надо забывать, что первый человек, которому пересадили сердце, прожил 18 дней, а сейчас есть больные, которые живут с пересаженным сердцем более 10 лет. Это все люди, которые были прикованы к постели и должны были умереть. Значит, операция, которой был подвергнут первый пациент – Ваканский, сейчас представляется оправданной. О. МОРОЗ. Мне кажется, в этом деле есть две стороны: так сказать, интересы всего человечества (им служит прогресс науки) и интересы одного человека, которого оперируют. Вот мне и хотелось бы знать, как тут соотносятся те и другие. Л. БОКЕРИЯ. Что такое эксперимент в хирургии? В нашем институте мы делаем операции, которые фактически являются экспериментом. Допустим, мы сейчас начали оперировать проводящую систему сердца. Мы подошли к этому постепенно, опираясь на опыт института во всех остальных областях. В результате с самого начало можно было рассчитывать на успех. Но мы говорим сегодня об операциях, к которым приходят не путем медленного накопления знаний и опыта, а о таких, которые означают новое направление в хирургии. К ним как раз и относится искусственное сердце… Я боюсь, чтобы тут не вышло недопонимания… Словом «эксперимент», как его понимаю я, хирург, который провел всю жизнь у постели больного и за операционным столом, - это одно. А как его может понять неискушенный и неосведомленный читатель – совсем другое. Такой читатель, едва услышав это слово, может сказать: «А-а-а, экспериментируете на человеке!» Это оскорбляет врача. Л. ЖУХОВИЦКИЙ. Я вас прекрасно понимаю. Но я лично не боюсь этого слова, я убежден, что специалист имеет право на эксперимент, без этого нельзя двигаться вперед. В сущности, мы все экспериментируем. Скажем, строим десятки городов. Иногда строим неудачно. Каждый город — это эксперимент. Один, два, десять неудачных экспериментальных городов, и только одиннадцатый — удачный, как итог эксперимента и вывод из него. Каждая наша статья — это эксперимент на умах и душах миллионов читателей. И не всегда удачный эксперимент. К нам обращаются люди за советом по поводу своих личных дел, а когда мы даем такие советы — это всегда С. ДЯЧЕНКО. Скажите, пожалуйста, сколько проживет Барни Кларк, по вашему мнению? Л. БОКЕРИЯ. Не знаю. Они сами не знают. Но следующий больной может прожить гораздо дольше. В. ПЕКЕЛИС. Медицинская наука в лице этих экспериментаторов не побоялась шагнуть на много лет вперед. Сделан довольно примитивный протез, созданы примитивные условия для жизни, и вероятность успеха мизерная, но ведь никто не требовал, чтобы первый моторный самолет, продержавшийся в воздухе всего 59 секунд, сразу сделал мертвую петлю. И перелеты вокруг земного шара. Надо с чего-то начинать… М. ЧЕРНОЛУССКИЙ. Надо учитывать, что у Б. Кларка не было выбора: или смерть, или эта операция. И врачи поступили гуманно, предложив ему эту операцию. О. МОРОЗ. Я хочу все-таки поставить два вопроса «ребром». Используется ли этот человек, Барни Кларк, как своего рода лабораторная модель? И допустимо ли использовать человека в таком качестве? Л. ЖУХОВИЦКИЙ. Я думаю, что в какой-то мере он так используется. Это делается во имя человечества. Пациент, естественно, понимал, на что идет. Я считаю, что он поступил в высшей степени гуманно и благородно, дав согласие на эту операцию. Аналогичные случаи встречаются довольно часто... Взятьхотя бы О. МОРОЗ. Вы считаете, он пошел на это не ради жизни, а ради науки? Л. ЖУХОВИЦКИЙ. В конце концов, когда Ален Бомбар плыл через океан, разве это не был эксперимент на человеке? А когда люди лезут на Эверест? В. ПЕКЕЛИС. Неважно, ради чего он пошел на эту операцию — ради сохранения жизни или ради науки. В любом случае он поступил гуманно, благородно. Точно так же можно оценить и действия врачей. О. МОРОЗ. Яслышал, что обычная планируемая схема подобных экспериментов такова: на какое-то время вживляется искусственное сердце, потом, при подходящем доноре, делается трансплантация «живого» сердца. Насколько известно, эта группа не получила разрешения на последующую пересадку. Значит, опять таки возникает мысль, что это эксперимент с уклоном в науку, а не лечение. В. ПЕКЕЛИС. Правильно, это чисто научный эксперимент. Л. ЖУХОВИЦКИЙ. Но ведь он же был обречен... Я. ГОЛОВАНОВ. Пекелис сказал совершенно точно: надо к этому относиться, как к полету братьев Райт. Техника довольно несовершенная... Когда аппарат разобьется, неизвестно... Но надо, чтобы кто-то полетел первым. Так и здесь: надо, чтобы кто-то хотя бы один день, хотя бы один час прожил с этим искусственным сердцем! О. МОРОЗ. Братья Райт принимали решение в отношении себя, а здесь принимаются решения в отношении другого человека... В. ПЕКЕЛИС. Ничего подобного, он дал согласие, подписал контракт... О. МОРОЗ. Мы не знаем точно условий этого контракта. Следовательно, мы не знаем, что именно побудило его к этому. С. ДЯЧЕНКО. Б. Кларк — несомненно, лабораторная модель. Но дело в том, что многим людям в разное время приходится играть эту роль. Как, например, вводится в употребление новое лекарство или какой-то лечебный метод? В. ПЕКЕЛИС. Ну почему? Ведь проводятся эксперименты на животных... С. ДЯЧЕНКО. Не все болезни можно моделировать на В. ПЕКЕЛИС. Все равно существует целая система апробации — до того момента, как средство или метод будут использованы для лечения людей. О. МОРОЗ. Мне кажется, что здесь все-таки не решена основная этическая проблема: у хирургов нет четких критериев, при каких условиях они могут делать первую операцию на человеке. Должна быть какая-то методика расчета успешности операции, определение, что такое успешность, и должен быть контроль со стороны общества, а не только неких административных органов и специалистов. Сейчас же совершенно не ясно, на основании каких соображений эта операция была сделана именно в декабре 1982 года, а не раньше и не позже. Ни в одной из публикаций об этом не говорится вразумительно. Все сказанное относится не только к такой уникальной, революционной операции, как пересадка искусственного сердца, но, видимо, к любой новой операции. Л. ЖУХОВИЦКИЙ. Я думаю, что никогда не будет достаточно точной методики по определению вероятности успеха. Кто, кроме самого хирурга, может сказать, сколько шансов, что он успешно проведет эту операцию? В. ПЕКЕЛИС. Практически любой процесс моделируется, хотя бы приблизительно, отдаленно, но моделируется. Можно смоделировать и операцию с искусственным сердцем. И вычислить вероятность успеха. В киевском Институте кибернетики, например, создана автоматизированная система диагностики и выбора метода лечения. В долговременную компьютерную память закладывается множество историй болезни и с помощью определенной методики устанавливается: такая-то группа операций будет успешна, такая-то менее успешна... О. МОРОЗ. Я хочу сказать только о том, что надо относиться осторожно к экспериментам на людях, даже если они делаются ради прогресса науки. В. ШУМАКОВ. Та операция, о которой мы говорим, - не первая в истории медицины, хотя в большинстве органов печати дело преподносится именно так. В действительности первые две операции пересадки искусственного сердца человеку несколько лет назад осуществил известный американский хирург Дентон Кули. Каждую из них он рассматривал как первый этап двухэтапной операции: сначала - подсадка искусственного сердца, потом, когда будет найден подходящий донор, то есть человек, погибший в какой-то катастрофе, - пересадка «живого» сердца, взятого у этого донора. Промежуток между первым и вторым этапом составлял два – три дня. К сожалению, оба больных погибли через короткое время после трансплантации «живого» сердца. Что касается той группы, которая осуществила сейчас операцию подсадки искусственного сердца, она, насколько я знаю, действительно не предполагает осуществлять пересадку этому больному сердца донора. Это означает, что у него нет перспективы на длительную жизнь. В лучшем случае он проживет, по-видимому, несколько месяцев. О. МОРОЗ. На чем основан такой прогноз? В. ШУМАКОВ. На результатах опытов с животными. Сейчас просто нет искусственного сердца, которое работало бы годы. О. МОРОЗ. Какой подход вы считаете более правильным — Кули или Де Вриса? В. ШУМАКОВ. Мы в нашем институте сторонники двухэтапной схемы. Понимаете, в чем дело: окончательного решения проблемы искусственного сердца можно ожидать через 15—20 лет. Я имею в виду, что примерно через такой срок, надо полагать, будет создано полностью вживляемое искусственное сердце, способное работать годы. Пока же его нет, пока в целом более надежным представляется «живое» сердце донора, следует на конечном этапе операции использовать именно его. Этого требуют интересы больного.
|