Раздел II. Общество и власть 7 страница

Этот оптимистический сценарий представляется мне, однако, неудовлетворительным. Конечно, не исключено, что (нео)корпоративизм включает в себя компонент, реагирующий на изменения в рамках цикла деловой активности, но наличия такого компонента недостаточно даже для того, чтобы объяснить сегодняшнюю жизнеспособность корпоративизма, не говоря уже о том, чтобы гарантировать его сохранение в развитых капиталистических демократиях в отдаленном будущем. Мне кажется сомнительным, что эвентуальный возврат к полной занятости (даже в том случае, если он будет сопровождаться возрождением политической значимости социал-демократии) автоматически откроет новую эру макрокорпоративизма. Одна из причин подобного скептицизма состоит в том, что под покровом происходящих примерно с 1973 г. количественных сдвигов в темпах роста, уровне занятости, ценах, международной торговле и т.п., похоже, произошли серьезные качественные структурные изменения в производственном процессе, отношения найма и направленности интересов граждан. Здесь не место подробно анализировать литературу, где рассматриваются названные тенденции, но на основе ряда высказываемых там соображений можно прийти к нескольким (умозрительным) заключениям, каждое из которых крайне неблагоприятно с точки зрения перспективы использования корпоративистских решений.

Во-первых, переговоры, направленные на введение стандартных общенациональных макроэкономических параметров, постепенно утрачивают свою релевантность, а иногда даже оказываются контрпродуктивными, прежде всего в тех случаях, когда требуется выработать политику, которая была бы в силах увеличить производительность и повысить конкурентоспособность на мировых рынках конкретных секторов экономики, особых отраслей производства и даже отдельных предприятий.

Во-вторых, и члены, и контрагенты посреднических институтов начали по-иному, чем раньше, оценивать роль такого рода структур (в особенности профсоюзов и предпринимательских объединений): как одни, так и другие ищут новые, более дифференцированные формы представительства интересов.

В-третьих, сущностное содержание конфликта интересов (а следовательно, и основное внимание субъектов политики) определяется уже не столько классовыми расколами, сколько широкой палитрой дискретных интересов, как-то: защита прав потребителя, качество жизни, экология, отношения между полами, этические и иные проблемы, причем каждый из этих интересов представляет особое движение.

Трудности, с которыми столкнулся макрокорпоративизм, первоначально казались не более чем следствием устойчивого падения темпов роста и вялых рынков труда, равно как и усиливающегося финансового кризиса государства. Просто не было излишка для того взаимного взноса сторон, который облегчал достижение классовых компромиссов в прошлом, и посредники с явной неохотой шли на то, чтобы делить ответственность за управление сокращающимися ресурсами. Постепенно, однако, возникли новые сложности, и их появление говорило о том, что изменение описанных выше обстоятельств не обязательно приведет к возврату к прежнему положению дел (status quo ante). Перемещение занятости из традиционного «ядра» производства в сферу услуг и, в некоторых случаях, в общественный сектор оказало серьезное воздействие на процесс рекрутирования членов профсоюзов. В тех странах, где уж сложилось относительно много корпоративистских структур, представительность профсоюзов не упала, однако начали происходить существенные изменения в ее «характере»: крупнейшими в национальных конфедерациях стали профсоюзы работников сферы обслуживания и государственных служащих. Деиндустриализация нанесла серьезный удар по крупным стандартизированным группам квалифицированных и полуквалифицированных рабочих (в частности, в металлургии), которые ранее играли ведущую роль в коллективных переговорах, а те, кто пришел им на смену (если они вообще вступают в профсоюзы), более рассредоточены территориально и выполняют более индивидуализированные задачи в рамках более неопределенных иерархий власти и вознаграждения. Иными словами, подверглись эрозии, а затем и вовсе рассеялись те самые социальные категории, которые ранее служили основой макроэкономических компромиссов. Сложились крайне неблагоприятные условия для централизованных переговоров относительно заработной платы, пособий и условий труда. В некоторых странах (например, в Швеции) корпоративистская система сохранилась только благодаря переходу на отраслевой уровень.

Более того, новые производственные технологии, основанные на микроэлектронике, перечеркивают традиционные формы разделения труда и привычные профессиональные квалификации, создавая возможность организации гибкого производства в рамках относительно небольших производственных единиц. В каком-то смысле все эти процессы усиливают потребность в «активном согласии» рабочих — и, соответственно, увеличивают заинтересованность предпринимателей в переговорах по качеству, а также количеству трудового вклада. Однако обстановка, в которой осуществляется трудовой процесс, настолько различна, что достигнутые соглашения нелегко свести к стандартному договору и контролировать через посредников. Вот почему профсоюзы и предпринимательские объединения все чаще исключаются из подобных переговоров.

Обострившаяся международная конкуренция и резко возросшая транснациональная мобильность капитала не только дали толчок развитию многих описанных выше процессов, но и играют в них самую непосредственную (и весьма опасную) роль. Неприкрытая угроза того, что производство будет перенесено в другое место или же полностью остановлено, оказывает сильное воздействие на рабочих и вынуждает их к уступкам на уровне предприятий, которые подрывают договоренности, достигнутые ранее на общенациональном или отраслевом уровне. Аналогичным образом жесткая конкуренция между фирмами затрудняет выработку предпринимательскими объединениями общей позиции и единых обязательств. Правительство и государственные органы, чутко реагирующие на эти тенденции в международной обстановке вследствие их влияния на платежные балансы, под давлением со стороны определенных групп интересов увеличивают субсидии и налоговые льготы некоторым отраслям, а иногда и отдельным фирмам.

Результатом развития названных тенденций, с точки зрения их влияния на корпоратизм, стало перемещение корпоративистских структур С макро— на мезоуровень. Основной вопрос заключается в том, остановится ли данный процесс на этом уровне или будет развиваться и дальше, пока «систематический диалог» между трудом и капиталом не будет перенесен полностью на уровень фирм или отдельных населенных пунктов. Вопреки ожиданиям как либералов, так и марксистов, капиталистическая экономика не движется неумолимо ко все более интегрированным национальным рынкам со сходными коэффициентами стоимости по отдельным отраслям производства и отдельным территориальным единицам. В ответ на международную конкуренцию и технические новшества разнообразные политические вмешательства из многочисленных источников «секторизируют» и «регионализируют» эту стоимость. Во имя чего бы такие вмешательства ни осуществлялись — будь то «промышленная политика» или «региональное развитие», — их следствием может оказаться значительная согласованность позиций различных групп интересов относительно финансовых и фискальных стимулов, не говоря уже о таких вопросах, как прямое обеспечение инфраструктуры, обучение и т.п. Неясно, правда, на каком уровне будет осуществляться торг: будет ли он направлен на выработку соглашений между фирмами в рамках целой отрасли производства или же он будет вестись в рамках промежуточных административных единиц, таких как регион или провинция. Профсоюзы и предпринимательские объединения (в особенности последние) уже начали приспосабливать свои внутренние структуры к новым реалиям, но когда уровень, на котором проходит взаимодействие, опускается ниже определенной черты, их посреднические навыки и способность добиваться общего согласия теряют свою релевантность. Межорганизационное корпоративистское согласие становится ненужным; его место занимают динамика межличностных отношений и переговоры между малыми группами.

Твердолобым макрокорпоративистам, убежденным, что корпорати-вистские структуры великолепно приспособлены для регулирования классовых, отраслевых и профессиональных конфликтов капиталистической экономики и демократической политии, будущее представляется весьма мрачным. Небольшая часть из них — и, прежде всего, Ж. Делор — видит новые и многообещающие возможности для развития корпоративизма в создании сети соответствующих механизмов ведения торга на уровне Европейского Сообщества/Союза. Однако пока что все попытки подобного рода кончились ничем, и система посредничества в выражении интересов, которая складывается вокруг ЕС, особенно после принятия Единого Европейского акта 1985? 86 гг., напоминает скорее некое подобие неуравновешенного плюрализма и политики давления, характерных для Соединенных Штатов, нежели более упорядоченные, монополистические и иерархические структуры, которые еще присущи большинству входящих в Союз государств.

Печатается по: Шмиттер Ф. Неокорпоративизм // Полис. 1997. №2. С. 14—22.