Раздел II. Общество и власть 4 страница

1. Наличие гражданского общества несомненно окажет благотворное влияние на функционирование жизнеспособной, состязательной партийной системы, но едва ли можно ожидать, что сама эта система в состоянии отразить весь спектр интересов и устремлений ГО, особенно в периоды (нередко долгие) между выборами. Партии попытаются проникнуть в стержневые институты гражданского общества, т.е. в ассоциации и движения, и даже подчинить их себе, однако есть основания думать, что ныне они уже в значительной мере утратили былую способность выражать в своих программах, платформах и идеологиях его интересы и устремления.

В прочно укоренившихся западных демократиях природа и роль партий претерпели за прошедшее время существенные изменения, и было бы анахронизмом думать, что партиям нынешних неодемократий предстоит повторить все стадии развития своих предшественниц, выполняя при этом все их функции. Даже в политиях, которые долго находились под властью авторитарных режимов и не имели в прошлом гражданского общества, граждане проявляют сегодня совсем иные организационные склонности: они менее охотно солидаризуются с узкопартийными символами и идеологией и отстаивают значительно более широкий набор интересов. К тому же новые режимы возникают в международном окружении, буквально напичканном всевозможными моделями эффективной организации коллективных действий. Все это не мешает партиям играть роль главного представителя гражданского общества, но вместе с тем предполагает, Что в лице социальных движений и ассоциаций интересов они столкнутся с конкурентами, куда более серьезными, чем те, которые были у их предшественниц, а нам, соответственно, придется пересмотреть свои представления о демократизации.

2. Современная демократия — это сложнейшая сеть институтов с многообразными каналами представительства и центрами властного принятия решений. Ее главнейшая составляющая — гражданство (citizenship) — не сводится лишь к периодическому голосованию на выборах. Гражданство может выражаться и во влиянии на подбор кандидатов, и в участии в ассоциациях или движениях, и в обращении к властям, и в «нешаблонных». («unconventional») акциях протеста и т.д. Точно так же и ответственность властей обеспечивается не только традиционными механизмами территориальных избирательных округов и законодательными процедурами. Она может реализовываться и в обход их, непосредственно фокусируясь — через функциональные каналы либо посредством процессов торга — на выборных или назначенных должностных лицах внутри государственного аппарата.

3. По этим причинам современную демократию следует рассматривать не как «режим», а как совокупность «частных (partial) режимов», каждый из которых институционализирован вокруг своего особого участка общества для представления той или иной социальной группы и разрешения свойственных ей конфликтов. В рамках такого рода частных режимов и происходит конкуренция и объединение партий, ассоциаций, движений, территорий и всевозможных клиентел в их борьбе за государственные посты и влияние на политический курс страны. Властные органы, отличающиеся друг от друга по своим функциям и уровням, взаимодействуют с их представителями и имеют законные основания заявлять о своей ответственности перед особыми группами интересов (и устремлений) граждан.

Конечно, конституции в каком-то смысле являются попыткой установить единую всеохватную систему «метаправил» («meta-rules»), которая связала бы эти частные режимы воедино, закрепив за каждым из них особые задачи и принудив их к определенной иерархии взаимоотношений, однако подобные формальные документы редко достигают желаемого результата в плане упорядочения всех этих отношений и контроля над ними. Хотя созыв конституционного собрания для разработки приемлемого проекта Основного закона и ратификация такого проекта путем парламентского голосования и/или плебисцита, несомненно, есть важный момент в процессе демократической консолидации, большинство частных режимов не получает при этом правового оформления. Ибо как раз по отношению к пограничным ситуациям, когда сталкиваются разные типы представительства внутри гражданского общества, конституционные нормы особенно расплывчаты и неконкретны. Попытайтесь, например, смоделировать — исходя из самой что ни на есть детализированной конституции (а они становятся все более детализированными), — как будут взаимодействовать партии, ассоциации и движения, чтобы повлиять на политический курс. Или же попробуйте распознать, как на основе подобных метаправил будет проходить торг между трудом и капиталом относительно долей доходов.

Если демократия представляет собой не режим, а совокупность режимов, наиболее подходящим методом изучения взаимосвязи демократической консолидации и гражданского общества будет, по всей вероятности, расщепление (disaggregation). Оно уместно и желательно не только в теоретическом плане — помимо прочего, оно сделает попытку анализа более выполнимой и в практическом отношении.

4. В связи с теми возможностями (и опасностями), которые несет с собой демократизация, отдельным ассоциациям, как правило, приходится серьезным образом менять свою внутреннюю структуру и повседневную практику. Некоторые ассоциации будут изо всех сил стремиться сохранить те организационные преимущества, которыми обладали прежде в условиях автократии; другие воспользуются появившимся шансом, чтобы установить новые отношения со своими членами и включиться в качестве самостоятельных единиц в политический процесс. Ирония, однако, состоит в том, что именно тем группам ГО, которые более всего нуждаются в коллективных действиях и которые потенциально должны были бы вобрать в себя многочисленную категорию разобщенных и относительно обнищавших индивидов, похоже, сложнее всего вербовать членов на принципах рациональности и добровольности. У маленьких, сплоченных и привилегированных групп в условиях демократии будет гораздо меньше трудностей с привлечением ресурсов. Во-первых, такие группы не столь остро нуждаются в оных (так как их члены чаще всего имеют достаточно средств, чтобы действовать самостоятельно), а во-вторых, они обычно были привилегированными партнерами и бенефициариями прежнего автократического режима. Если предоставить событиям развиваться естественным образом, то вновь появившиеся «либеральные» возможности создания ассоциаций могут обернуться систематической гипертрофией представительства наиболее влиятельных классовых, секторальных и профессиональных интересов. Конечно, обретая возможность выбора между соперничающими партиями, менее значительные группы получают новое средство борьбы за достижение своих самых общих интересов, однако, когда приходит время отстаивать какие-то более специфические интересы, для того чтобы эффективно участвовать в демократической игре, им приходится полагаться на одобрение, санкционирование и финансовую поддержку со стороны государства, типичные для прежнего режима. Иными слонами, практические соблазны неокорпоративизма могут перевесить идеологическую привлекательностью плюрализма.

5. Обратимся прежде всего к некоторым особенностям (тем, которые в состоянии измениться с приходом демократии) организаций с индивидуальным прямым членством, представляющих интересы бизнеса, труда и сельского хозяйства.

а) Численность. Теоретически, при достижении двух свобод — ассоциаций и петиций, она должна быть неограниченной. Известная плюралистическая формула Джеймса Мэдисона была нацелена на увеличение потенциального числа организаций посредством умножения властных уровней, вокруг которых они могли бы формироваться, не создавая вместе с тем преград для их бесконечного дробления. Все же существует несколько факторов, способных сделать порог образования ассоциаций для тех или иных социальных групп более высоким или же ограничить доступ к сферам, где осуществляется процесс торга, тем, кому уже удалось организоваться. Решающую роль здесь, по всей видимости, будет играть политический курс государства, унаследованный от прежнего режима или сформировавшийся при новом, демократическом. Одновременно может иметь значение и то, являются ли рассматриваемые ассоциации действительно новыми или же это простая перелицовка ране существовавших; возникли они спонтанно или же были спонсированы (и если да, то кем); на каком этапе переходного процесса они стали образовываться.

б) Плотность членства (member density). Согласно либерально-демократической теории, соотношение тех, кто потенциально готов присоединиться [к организациям с индивидуальным прямым членством] и участвовать в коллективных действиях, и тех, кто действительно это делает, зависит исключительно от рационального и независимого расчета отдельных индивидов. На практике же обычные социальные и экономические «фильтры» часто дополняются продуманными государственными и внегосударственными акциями. Здесь мы вступаем в темную сферу внешнего спонсирования со стороны политических партий, узаконенного косвенного принуждения со стороны государственных органов (вспомним хотя бы систему палат для промышленников и аграриев или закрытые магазины и профсоюзные ставки для рабочих), а также утонченных форм налоговой дискриминации, предоставления лицензий и экспортных сертификатов, кредитных услуг и прямого насилия — т.е. всего того, что способно привязать различные социальные и экономические категории к соответствующим организациям, причем такими средствами, которые не выбираются ими свободно, но считаются совместимыми с демократической практиков.

в) Сфера представительства (representational domain). Согласно устоявшиеся канонам демократии, ассоциации интересов (старые или новые) должны иметь возможность самостоятельно определять, кого именно они хотели бы представлять. Они очерчивают круг лиц, среди которых рекрутируют своих членов, и обозначают предметы, о которых намерены вести речь. На деле, однако, такое случается редко. В условиях госкорпоратистского покровительства — обычного наследия авторитарного правления — подобные вопросы определялись законом или административным регулированием. Интересам надлежало организовываться по секторам экономики или профессиям, принимать заданные территориальные сочетания, ограничиваться определенным уровнем взаимодействия и выполнять предписанный набор задач. И напротив, некоторые сферы и виды деятельности находились под запретов, как, скажем, были запрещены определенные типы политических, идеологических и культурных объединений. Это стало своего рода организационной «привычкой», которая изживается крайне медленно даже после отмены прежних ограничений.

6. Очевидно, что независимо от наследия и инерции, модели разграничения сфер интересов, принятые в той или иной стране, весьма отличаются друг от друга. Для будущего демократии особенно важными представляются два параметра:

— степень специализации в функциональной (например, отрасль производства, сектор, класс) и территориальной (например, местный, региональный или национальный уровни) сферах, а также в области задач (например, объединения наемных работников vs. объединений нанимателей; союзы, ориентированные на борьбу, vs. союзов, ориентированных на предоставление услуг);

? степень дискриминации в зависимости от таких характеристик отдельных членов, как размер фирмы, уровень мастерства, государственный или частный статус, конфессиональная, национальная, партийная принадлежность и т.п.

При сведении воедино «букета» характеристик, касающихся отдельных ассоциаций, выявляются два качества (их можно назвать «стратегической компетентностью» [strategic capacity] и «емкостью» [encompassingness?), которые могут решающим образом сказаться на процессе демократизации. Какой именно тип демократии сложится в ходе консолидации, будет во многом зависеть от того, насколько ассоциации ГО обладают данными качествами:

— достаточно ли вновь образованные или недавно перестроенные организации изобретательны и автономны, чтобы наметить и длительное время проводить курс, который не был бы связан лишь с сиюминутными предпочтениями их членов и при этом был бы независим от политики внешних по отношению к этим организациям партий и учреждений;

— и если да, то сколь широкий круг выраженных интересов может быть охвачен каждой конкретной организацией или же скоординирован головными в рамках существующей иерархии ассоциациями.

В политиях, где классовые, секторальные или профессиональные ассоциации стратегически компетентны и обладают достаточной емкостью, такого рода единицы ГО играют в консолидационных процессах более заметную роль, чем в политиях со множеством узкоспециализированных и дублирующих друг друга организаций, в значительной мере зависимых от своих членов и (или) партнеров. Иначе говоря, плюралистские ассоциации ослабляют значение посредничества в выражении интересов, кор-поративистские — усиливают. Оттого, какой тип ассоциаций сложился, зависит также вероятность появления устойчивых частных режимов, а следовательно — и тип демократии. Например, возможность создания жизнеспособных концертативных, или согласованных, режимов (concertation regimes), связывающих ассоциации непосредственно друг с другом и/или с государственными структурами, по-видимому, определяется уровнем стратегической компетентности и емкости. И наоборот, начавшееся согласование (концентрация) обычно усиливает стремление «ассоциаций-участников» к еще большей автономии от своих собственных членов и партийных партнеров и к расширению сферы охвата с тем, чтобы поставить под свой контроль все более широкие категории интересов. При развитии ситуации до ее логического предела, неодемократия может оказаться полем деятельности для череды правительств, отстаивающих «частные интересы» во всех чувствительных политических сферах, что будет иметь далеко идущие последствия для политических партий, местных клиентел, законодательного процесса, а также скажется на общей управляемости государства.

7. Второй ряд выявленных свойств имеет отношение к тому, что для краткости может быть обозначено как. система посредничества в выражении интересов. Воздействие организованных интересов ГО на тип демократии нельзя изменить путем простого суммирования ассоциаций и движений, существующих в данной политии; необходимо учитывать еще и те свойства, которые возникают в результате конкуренции и сотрудничества данных ассоциаций и движений. Чтобы не терять из виду главного, сосредоточимся вновь на трех наиболее важных параметрах:

а) Первый из них — охват. Какие социальные группы организуются в более широкую сеть коллективного действия, какие действуют исключительно сами по себе, а какие полностью остаются вне организационных рамок? Предпочтение обычно отдается классовым, секторальным и профессиональным группам, что связано с предвзятым мнением, будто среди всего разнообразия групп интересов внутри ГО именно такого рода группы в наибольшей мере способны принимать важнейшие решения, влияющие на консолидацию частных режимов и в конечном счете — на тип демократии. Если подходить к проблеме в ее узком понимании, то вопрос в том, действительно ли идентифицируемые сегменты и фракции подобных групп интересов (или, говоря языком плюралистов, — «потенциальные группы») не могут организоваться, — или же они прилагают в этом направлении явно меньше усилий, чем, по всей видимости, могли бы. Следствие ли это продолжительных репрессивных мер (например, запрета создавать профсоюзы государственных служащих или низовые организации рабочего представительства) либо стратегического расчета, основанного на предположении, что для достижения/защиты своих интересов лучше использовать иные формы коллективного действия (например, политические партии, закулисные соглашения, неформальные связи), либо же структурной неспособности действовать в новых условиях добровольности и конкуренции? Конечно, не имея фактических данных, трудно распознать наличие в обществе таких категорий интересов, которые «существуют, но не действуют», равно как и реконструировать логику, которой руководствуются сознательные и активные группы, отдавая предпочтение тому, а не иному способу представительства, однако взвешенная оценка сферы действия складывающихся систем интересов требует предпринять в этом направлении, по крайней мере, некоторые усилия, — хотя бы ввиду выдвижения гипотезы, предполагающей, что демократии, устраняющие (или попросту игнорирующие) потенциально активные социальные группы, могут столкнуться с серьезными проблемами легитимности и управляемости.

Проблема приобретает еще большую остроту, едва ее фокус перемежается с узкоклассового и секторального аспекта к значительно более широкому вопросу об охвате других категорий интересов (не говоря уже об устремлениях) — интересов бедных; престарелых; больных; безработных; неграмотных; обитателей трущоб; иностранцев, оказавшихся в положении людей второго сорта, или коренных жителей — жертв этнической, языковой или сексуальной дискриминации; людей, обеспокоенных ухудшением окружающей среды, озабоченных проблемой сохранения мира на Земле или правами животных и т.п. Здесь изначально не может быть никакой уверенности, что коллективные действия непременно примут форму ограниченной и специализированной ассоциативности. Гораздо вероятнее, что названные категории граждан будут адресовать свои требования политическим партиям (если они обладают правом голоса), религиозным организациям (если они верующие), местным властям (если они проживают компактной массой) или государственным органам (если они находятся на социальном обеспечении). Они могут также сформировать свои собственные социальные движения, чьи программы и способы действий, вероятно, будут несовместимы с куда более жестко ограниченными целями и методами организаций по интересам.

б) Второй выявленный параметр — монополизация. Приход демократии должен подхлестнуть борьбу между группами ГО за членов, за ресурсы, за признание властью, равно как и за доступ к ней. Впрочем, это вовсе не императив или неизбежность. Принято считать, что прежний авторитарный режим если не подавлял полностью ассоциативную активность определенных групп, то, во всяком случае, принуждал их действовать в рамках какой-то одной монополистской организации, существующей с одобрения государства и чаще всего им же контролируемой. Сохранится ли такая ситуация после того, как авторитарный режим пал, зависит, видимо, от тех политических факторов, которые вступают в действие во время переходного периода и влияние которых может ощущаться довольно долго. Больше всего бросается в глаза (особенно когда речь идет о тред-юнионах) значение изменившейся специфики конкурентной борьбы среди политических партий. Соперничество идеологических «лагерей»: коммунистов, социалистов, а порой и христианских демократов за влияние на рабочих часто предшествует краху авторитарного правления, но лишь только после того, как возобновятся реальные выборы, оно может стать столь явным, чтобы расколоть более или менее единое рабочее движение. Предпринимательские ассоциации, равно как и объединения лиц свободных профессий, всегда были организационно меньше подвержены расколам по идейным соображениям (даже если их члены отдавали свои голоса противоборствующим партиям), хотя порой они дробились из-за языковых или религиозных различий. Куда более сильным фактором раскола оказывается для них столкновение интересов мелких, средних и крупных предприятий — преодолеть такого рода разногласия столь же трудно, как удержать «белые и синие воротнички» в рамках единой рабочей ассоциации или выработать «пакт о ненападении» между союзами рабочих разного уровня квалификации. Толчком к борьбе — причем нередко отнюдь не «гражданскими» методами — за членов или за доступ к власти могут также дать регионализм и «микронационализм».

Как бы то ни было, в формирующейся поставторитарной системе всегда будет присутствовать та или иная степень «монополизации» представительства интересов, и это окажет решающее воздействие на формирование частных режимов. Весьма часто, однако, оценить уровень такой монополизации бывает крайне сложно, — по той простой причине, что ассоциации могут формально разграничить сферы своего охвата, так что создается видимость конкуренции между ними, тогда как на практике существуют скрытые договоренности, согласно которым ассоциации обязуются не переманивать друг у друга членов, делиться важнейшими ресурсами и даже лидерами, а также принимать участие в труднораспознаваемом «разделении труда» между потенциальными партнерами. Так, например, предприниматели стран Северной и Центральной Европы организованы в особые иерархии отраслевых и предпринимательских союзов, которые, на первый взгляд, конкурируют между собой за доступ к политической власти и лояльность членов. При ближайшем же рассмотрении (и несмотря на былые конфликты между отдельными организациями) эта конкуренция оказывается вполне устойчивым «разделением труда», обеспечивающим данному классу значительную гибкость и «дополнительные возможности» в защите своих интересов.

в) Третий системный параметр — координация. Зона действия отдельных ассоциаций обычно ограничена, ограничена и их способность выражать существующее многообразие интересов. Рабочие так и не смогли осуществить свою давнюю мечту и создать «один большой союз», хотя предпринимателям и фермерам несколько раз удавалось приблизиться к достижению подобной цели. Как правило, для того, чтобы представлять более широкий круг интересов, чем может охватить единичная ассоциация, образуются «ассоциации ассоциаций». Такие надорганизации (Spitzenverbande — это дословно не переводимое немецкое выражение обозначает «головное предприятие») могут пытаться координировать поведение субъектов в рамках единого сектора (например, всей химической промышленности), целой отрасли производства (например, всей тяжелой промышленности) или класса в целом (всех предпринимателей, рабочих или фермеров независимо от отрасли или сектора). Они способны действовать в масштабах какой-то определенной местности, провинции, региона, страны или даже наднационального объединения, подобного Европейскому сообществу. Неодинакова и их эффективность в плане объединения всех причастных групп и привлечения их к совместным действиям — это могут быть как весьма несовершенные свободные конфедерации, члены которых сохраняют финансовую и политическую автономию и включаются в коллективные акции лишь после уговоров или благодаря личному авторитету лидеров, так и сверхцентрализованные и иерархически структурированные образования, располагающие огромными ресурсами, а то и способностью приструнить любые классовые или секторальные интересы, отказывающиеся следовать согласованной политической линии.

Столь высокий уровень координации возникает не без борьбы или, как минимум, не без наличия серьезной угрозы тем интересам, которые предстоит координировать. Разумеется, достичь его легче тогда, когда речь идёт о сугубо локальных масштабах и о сравнительно узком секторе общества, ибо здесь одновременно проявляются преимущества небольшой численности и тесного социального взаимодействия. Чтобы добиться чего-то подобного в масштабах страны или класса, требуется куда больше усилий. Как правило, до этого доходит дело лишь после формирования первичных блоков, т.е. когда уже созданы местные и секторальные ассоциации с прямым членством, однако данное обстоятельство чаще всего осложняет задачу последующего подчинения ассоциаций. В некоторых случаях облегчить ее решение может централизаторский опыт, унаследованный от прежнего госкорпоративизма.

8. Если стратегическая компетентность и емкость представляют собой два наиболее существенных из выявленных свойств единичных ассоциаций ГО, то природу межорганизационных систем посредничества в выражении интересов лучше всего определяют такие свойства, как классоуправление (class governance) и конгруэнтность (congruence).

а) Классоуправление — это способность подвигнуть некую широкую социальную категорию в целом (например, всех собственников средств производства, рабочих всех отраслей, всех работающих не по найму во всех сферах хозяйства) на действия в рамках единого долгосрочного курса и добиться, чтобы те, кого затрагивает такая политика, действительно следовали ей. Теоретически взять на себя решение этой задачи могли бы политические партии, однако логика продолжительной электоральной борьбы, как правило, лишает их возможности выполнять подобную функцию по отношению к работникам физического труда, — а по отношению к предпринимателям они в сущности никогда ее и не выполняли. Если классоуправлению суждено стать свойством гражданского общества и политического строя, то в современных условиях взять на себя практическую его реализацию придется сети ассоциаций интересов (или даже единой надассоциации).

б) Конгруэнтность показывает, в какой мере охват, степень монополизации и координаторские способности одного класса, сектора или профессии ГО схожи с названными свойствами других его классов, секторов и профессий. Здесь можно постулировать, что общей тенденцией в развитии ассоциаций — особенно кластеров ассоциаций, представляющих противостоящие интересы, — является усиление конгруэнтности. Тем не менее, если посмотреть на проблему в историческом разрезе, некоторые ассоциации могут выступать инициаторами использования новых форм самоорганизации (иногда заимствованных из-за рубежа), которые впоследствии перенимаются их соперниками и подражателями. Учитывая, что для переходного периода в принципе характерна крайняя неопределенность, нормальным для него состоянием будет, по-видимому, неконгруэнтность, и вопрос в том, будет ли она сокращаться в ходе демократической консолидации.

IV. Наличие гражданского общества способствует консолидации демократии следующим образом:

1. Оно стабилизирует ожидания внутри социальных групп, вследствие чего власть получает более обобщенную, достоверную и пригодную для практического применения, информацию, на которую может опереться в процессе управления.

2. Оно прививает гражданские представления об интересе и гражданские нормы поведения, т.е. те, в которых учитывается существование общества в целом и признается демократический процесс.

3. Оно обеспечивает такие каналы самовыражения и идентификации, которые наиболее близки людям и фирмам и которые, в данной связи, легче всего использовать при выдвижении требований, особенно требований, адресованных далеким чиновникам центральных государственных органов.

4. Оно регулирует поведение своих членов применительно к сфере коллективных обязательств, облегчая тем самым бремя правления как для властей, так и для частных производителей.

5. Оно представляет собой важный, хотя и не единственный, источник потенциального сопротивления произволу и тирании правителей — будь то незаконные узурпаторы или фанатичное большинство.

Тем не менее ГО не является для демократии абсолютным благом. Его воздействие на консолидацию демократической системы и ее последующее функционирование может оказаться негативным по целому ряду параметров:

1. Оно может сделать процесс формирования большинства более долгим, трудным и случайным, тем самым снижая степень легитимности демократических правительств.

2. Оно (особенно в тех случаях, когда основано на строго либеральных принципах, т.е. на принципах индивидуализма и добровольности) способно породить постоянные перекосы в распределении влияний в политическом процессе. (Как сформулировал эту проблему один из американских аналитиков Е.Е. Шаттшнейдер: «Беда хора групп интересов в Соединенных Штатах состоит в том, что он поет на диалекте высших классов».)

3. Зачастую оно внедряет в политическую жизнь столь сложную и впутанную систему компромиссов, что в результате может быть принят такой политический курс, которого никто не желал изначально и с которым никто не может в дальнейшем солидаризоваться.

4. Оно может усилить тенденцию к разрешению всех проблем из «общественного котла», когда каждая ассоциация и каждое движение удовлетворяют свои интересы/устремления за счет общества в целом, что в конечном итоге приводит к неэффективной, инфляционной экономике.

5. Самое же опасное, — если «оно» оказывается не одним, а несколькими гражданскими обществами, которые охватывают одну и ту же территорию и одну и ту же политию, но организуют интересы и устремления в виде различных, а порой и полностью несовместимых, этнических или культурных сообщностей. (В свое время в Западной Европе решением проблемы вертикальной расщепленности («пиллеризации») гражданского общества стала консоциативность или Proporz-de-mokratie (распределенная демократия), однако для большинства неодемократий такой вариант решения, скорее всего, не подойдет, и им, по-видимому, придется столкнуться с весьма болезненной перспективой сецессии.)

Каждое конкретное гражданское общество будет оказывать на демократию смешанное воздействие. Нет никаких гарантий что позитивное возобладает над негативным, хотя в Европе на протяжении относительно долгого времени это было именно так. К сожалению в современных неодемократиях акторы явно больше озабочены сиюминутной выгодой и потому не расположены делать ставку на возможные преимущества, которые вытекают из наличия действующего и жизнеспособного ГО.

Если предложенное понимание проблемы хоть в какой-то мере обоснованно, вероятный результат [воздействия ГО на демократию] можно просчитать на основе оценки степени проявленности в нем основополагающих свойств, возникающих в процессе смены режима- стратегической компетентности, емкости, классоуправления и конгруэнтности. Последние, в свою очередь, зависят от более дискретных характеристик, приобретаемых тогда же единичными ассоциациями и движениями, т.е. от численности таких ассоциаций и движений плотности членства и сфер представительства, а также от макрохарактеристик формирующейся медиаторной системы: охвата ею интересов/устремлений, степени монополизации и уровня координации.

V. Гражданское общество отнюдь не является непроизвольным или бездумным порождением капитализма, следствием урбанизации, грамотности, социальной мобильности и эмпатии словом — прогресса, хотя все названное и способствует его у к решению. Напротив, для его появления требуется артикулированная политика со стороны государственной власти и определенные привычные нормы жизнедеятельности частные (вос) производителей.