Природа политики

Человек всегда жил в группах. Самая малая человеческая группа – семья – с очевидностью необходима для продолжения человеческого рода. Но, насколько известно, с самых примитивных времен люди формировали постоянные группы, более крупные, чем отдельная семья, и одной из функций такой группы было регулирование отношений между ее членами. Политика имеет дело с поведением людей в таких организованных постоянных или полупостоянных группах. Все попытки выводить природу общества из предполагаемого поведения человека, находящегося в изоляции, – чистая теория, поскольку нет причин предполагать, что человек жил когда-либо именно так. Аристотель заложил основу всех обоснованных размышлений относительно политики, когда заявил, что человек по своей природе – политическое животное. Человек в обществе реагирует на другого индивида одним из двух противоположных способов: либо он проявляет эгоизм или желание утвердить себя за счет других; либо он проявляет общительность или желание сотрудничать с другими индивидами, вступать во взаимные отношения доброжелательности и дружбы и даже подчиняться другим индивидам... Ни одно общество не сможет существовать, если значительная доля его членов не проявляет желания сотрудничать и взаимной доброжелательности. Но чтобы в обществе возникла и поддерживалась необходимая солидарность, требуется некоторая санкция, которая применяется управляющей группой или индивидом, действующим от имени общества. В большинстве примитивных обществ членство добровольное, и санкция может применяться только для изгнания индивида из группы.

Особенность политического общества, которое в современном мире имеет форму государства, состоит в том, что членство в нем обязательно. Государство, подобно другим обществам, основано на наличии [c.64] общих интересов и обязательств своих членов. Для достижения лояльности и повиновения управляющая группа регулярно осуществляет принуждение, которое неизбежно означает, что она управляет подчиненными и “эксплуатирует” их в собственных целях. Отсюда следует двойственный характер политического общества. Так, профессор Ласки утверждает, что “каждое государство построено на совести людей”. С другой стороны, антропология, так же как современная история, учит, что “война представляется главной силой в создании государства”, да и сам профессор Ласки в другом месте заявляет, что “наша цивилизация скрепляется скорее страхом, чем доброй волей”. Но между этими противоположными взглядами нет противоречия, как и между теми, когда Том Пейн в “Правах человека” требует противопоставить Берка и дилемму, по которой “правительства возникают или из круга людей, или над людьми”. Суть в том, что необходимы оба процесса. Принуждение и сознание, вражда и доброжелательность, защита своих прав и подчинение присутствуют в каждом политическом обществе. Государство создано из этих двух противоречивых аспектов человеческой природы. Утопия и действительность, идеал и институты, этика и власть неразрывны.

В создании Соединенных Штатов, как писал современный американский автор, “Гамильтон стоял за силу, богатство и власть, Джефферсон – за американскую мечту”; и тем не менее, одновременно власть и мечта были необходимыми компонентами. Если это справедливо, мы можем сделать важное заключение. Утопист, мечтающий о том, что в политике можно обойтись без отстаивания своих прав и основывать политическую систему, на этических нормах, так же неправ, как и реалист, который полагает, что альтруизм – иллюзия и любое политическое действие основано на своекорыстии. Обе эти ошибки оставили свой след на популярной терминологии. Термин “политика с позиции силы” часто используется в отрицательном смысле, как будто элемент власти или защиты своих прав в политике есть что-то неправильное и этот элемент должен был быть устранен из здоровой политической жизни. Наоборот, отдельные авторы, которые являются, строго говоря, реалистами, предлагают считать политику наукой о власти и защите своих прав и исключать из нее действия, вдохновленные моралью и нравственностью. Профессор Катлин представляет Homo Politicus как того, кто “стремится приводить волю других в соответствие со своей собственной волей таким образом, чтобы он мог лучше достичь своих собственных, целей”. Такая терминологическая непоследовательность вводит в заблуждение. Политика не может быть отделена от власти. Но Homo Politicus, который преследует только цели власти, – такой же нереальный миф, [c.65] как Homo Economicus, преследующий только выгоду. Политическое действие должно быть основано на координации этики и власти.

Эта истина имеет как практическое, так и теоретическое значение. В политике фатально игнорировать и власть, и этику. Судьба Китая в XIX столетии – иллюстрация того, что случается со страной, которая верит в моральное превосходство собственной цивилизации и презирает методы власти. Либеральное правительство Великобритании плохо кончило весной 1914 г., потому что стремилось проводить ирландскую политику, основываясь только на моральном авторитете власти, без эффективной поддержки военной власти (скорее, прямо отвергая ее). В Германии классическим примером бессилия идей, отделенных от власти, стала Франкфуртская ассамблея 1848 г., а Веймарская республика разрушилась по той причине, что многие из политических целей, которые она преследовала (фактически почти все из них, кроме противостояния коммунистам), не были подкреплены эффективной военной властью или активно противопоставлялись ей. Утописты, которые полагают, что демократия не основана на силе, отказываются признавать эти неприятные факты.

С другой стороны, реалисты, которые верят, что если они заботятся о власти, то моральные идеи будут заботиться о себе сами, также ошибаются. Самая современная форма этой доктрины реализована в широко известном высказывании: “Сила должна дать моральным идеям время, чтобы они пустили корни”. На международной арене этот аргумент использовали в 1919 г., т.е., кто, будучи неспособными защищать Версальский договор на моральных основаниях, утверждали, что начальный акт власти проложит путь к последующему моральному успокоению. История сделала немного, чтобы подтвердить эту удобную уверенность. Та же ошибка сейчас неявно выражена в часто высказываемом пожелании, что целью нашей политики должно стать восстановление Лиги Наций, которая будет способна сдерживать политического агрессора военными средствами, а впоследствии будет работать над тем, чтобы уменьшить справедливые и реальные обиды. В реальности, как только враг сокрушен или “агрессор” сдержан силой, “впоследствии” не происходит. Иллюзия, что можно отдать приоритет власти, а за этим последует этика, столь же опасна, как и иллюзия, что приоритет можно отдать морали, а за ней непосредственно последует власть.

Прежде чем приступить к рассмотрению соответствующих ролей власти и этики в политике, проанализируем взгляды тех, кто хотя и далек от реалистов, отождествляет политику с властью и полагает, что моральные концепции должны быть в целом исключены из политики. Согласно этим взглядам, существует антиномия между политикой и этикой, поэтому моральный человек не будет иметь никакого [c.66] отношения к политике. Этот тезис достаточно привлекателен и появляется в различные периоды истории и в различных контекстах. Он принимает по крайней мере три основные формы.

I. Наиболее простой его формой является доктрина непротивления. Моральный человек признает существование политической власти как зла, но расценивает использование власти к сопротивлению как еще большее зло. Это основа таких доктрин непротивления, как доктрины Иисуса, Ганди, современного пацифизма. Их суть – бойкот политики.

II. Вторая форма антитезы политики и этики – анархизм. Государство как основной орган политической власти является “наиболее ужасным, наиболее циничным и наиболее полным отрицанием гуманности”. Анархист будет использовать власть для свержения государства. Но революционную власть он не рассматривает как политическую власть, трактует ее как непосредственное восстание оскорбленной индивидуальной совести. Эта власть не стремится создать новое политическое общество, чтобы занять место старого, а пытается создать моральное общество, в котором власть и, следовательно, политика полностью устранены. Реализация принципов Нагорной проповеди, как недавно отметил английский богослов, означала бы “неожиданную смерть цивилизованного общества”. Анархист намеревается уничтожить “цивилизованное общество” от имени Нагорной проповеди.

III. Третья школа мысли начинает с той же предпосылки – антитезы между этикой и политикой, но приходит к абсолютно противоположному заключению. Предписание Иисуса “Кесарю кесарево, а Богу Богово” подразумевает сосуществование двух отдельных сфер: политической и моральной. Но моральный человек обязан помочь политику или во всяком случае не мешать ему в решении его неморальных функций. “Позвольте каждой душе отдаться более высоким полномочиям, а власть имущих предоставить богу”. Таким образом, политика признается необходимой, но отличной от морали. Эту мысль, которая осталась без внимания в Средневековье, когда церковная и светская власти были теоретически едины, восстановил Лютер, чтобы достичь компромисса между преобразованной церковью и государством. Лютер “в гневе обратился к крестьянам, когда они попытались превратить духовное царство в земное, предполагая, что принципы Евангелия имеют социальное значение”. Разделение функций между кесарем и Богом подразумевается в самой концепции “основания” церкви. Эта традиция была более постоянна и более эффективна в лютеранской Германии, чем где-нибудь еще. “Мы не консультируемся с Иисусом, – писал немецкий либеральный пастор XIX в., – когда мы обеспокоены вещами, которые относятся к области строительства государственной и политической экономии”. Бернарди заявил, что “христианская этика является индивидуальной [c.67] и социальной по своей природе и не может быть политической”. Такое отношение выражает современный богослов Карл Барт (Karl Barth), который настаивает, что политическое и социальное зло – необходимый продукт греховной природы человека и поэтому человеческие усилия по их искоренению бесполезны. Доктрина, согласно которой христианская этика не имеет отношения к политике, энергично поддержана нацистским режимом. Это представление в своей основе отличается от представлений реалистов, которые полагают, что этика может выступать в качестве одной из функций политики...

Теория разделения сфер политики и этики привлекательна для тех, кто хочет обойти неразрешимую проблему поиска морального оправдания использования силы. Но в конечном счете это мало кого может удовлетворить.

Непротивление и анархизм – решения отчаяния, которые, кажется, находят благоприятную почву только там, где люди лишены надежды достичь какие-либо цели политическим действием; и попытка отделить Бога от кесаря противоречит глубоко укоренившемуся желанию человека свести представления о мире к некоторому моральному порядку. Мы, если учитывать долгосрочную перспективу, не удовлетворены верой в то, что хорошее в политическом отношении плохо в нравственном, но мы не можем ни сделать власть моральной, ни отделить власть от политики, т.е. перед нами дилемма, которая не может быть полностью решена. Пути утопии и действительности никогда не совпадают. Идеал не может быть институциализован, а институт идеализирован. “Политика к концу истории, – пишет доктор Нибур, – будет областью, где встречаются совесть и власть, где этические и принудительные факторы человеческой жизни проникнут друг в друга и приведут к предварительным и нелегким компромиссам”. Компромиссы, подобно решениям других человеческих проблем, останутся нелегкими и предварительными. Но необходимая часть любого компромисса – это та, что оба фактора должны быть приняты во внимание... [c.68]