Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Социально-экономическое и политическое положение Рима i-ii ВВ. Н. Э. 3 страница






1. То-есть в легионах, стоявших в Паннонии, которая была римской провинцией с 10 г. до н. э.
2. Он был консулом в 10 г. н. э.
3. Приостановление судебных и всех других государственных дел происходило в республике во время военной опасности, а в империи - после смерти императора.
4. Вследствие вступления во власть нового государя.
5. Здесь речь идет именно о ветеранах, т. е. об особом корпусе, в который, выслужив установленный срок службы (20 лет), поступали ветераны, причем, они получали больше жалованья и несли уже не столь тяжелую службу, как прежде. Они назывались поэтому vexillarii. Но этих вексиллариев не нужно смешивать с часто упоминаемыми у Тацита отдельными отрядами. Солдаты их, так как им давалось особое знамя, также назывались вексиллариями, совсем не будучи ветеранами.
6. Красноречивое описание положения солдат и злоупотреблений центурионов своею властью Тацит дает в «Историях», I, 46.
7. Прежде денарий равнялся 10 ассам, и солдаты получали одну треть его; теперь они получали десять ассов, но сам денарий состоял уже из 16 ассов.
8. Вместо земельных участков.
9. Крупный город в Верхней Паннонии на реке того же имени, которая теперь называется Любляницей.
10. В 27 главе упоминается один из знатных членов этой свиты Друза Г. Лентул.
11. Это войны с паннонцами и далматами, 12-9 гг. до н. э. и 6 г. до н. э.
12. Их было восемь легионов, а паннонских три.
13. В легионе было 60 центурионов; чтобы отомстить своим мучителям, солдаты придумали приставить к каждому из попавшихся им в руки центурионов 60 человек для наказания.
14. К стоящей на Верхнем Рейне в Майнцском лагере, где главнокомандующим был Г. Силий.
15. Куда при Клавдии (50 г. н. э.) была выведена колония ветеранов.

Перев. и прим. В. И. Модестова.

 

№ 72. ВОССТАНИЕ ТАКФАРИНАТА В НУМИДИИ
(Тацит, Анналы, II, 52; III, 20—21)

В этом же году началась война в Африке под предводительством Такфарината. Он был родом из Нумидии, служил во вспомогательном войске в римском лагере, откуда затем бежал. Он стал набирать бродяг и людей, привыкших к разбою сначала для добычи и грабежа; потом составил из них по военному образцу отряды пехоты и взводы конницы; наконец, сделался предводителем уже не отдельной шайки, а целого народа мусаламийцев. Этот храбрый народ, близкий к африканским пустыням, не знавший еще в то время городской жизни, взялся за оружие и вовлек в войну соседних мавров, предводителем которых был Мазиппа. Войско они разделили таким образом, что Такфаринат взял себе отборных людей и, вооружив по-римски, держал их в лагере, чтоб приучить к дисциплине и команде; Мазиппа же с легкими отрядами распространял кругом пожары, убийства и сеял ужас. Они уже подговорили к тому же и кинифян, народ не маленький, когда Фурий Камилл, проконсул Африки (1), стянув вместе легион (2) и союзников, сколько их было под знаменами, повел их на врага; это была ничтожная сила, если взять во внимание количество нумидян и мавров; но он ничего так не боялся, как того, чтобы неприятели из страха не уклонялись от битвы... Когда Камилл поставил легион в середину, а по бокам две легких когорты и два отряда конницы, Такфаринат не отказался от боя. Нумидяне были разбиты, и для имени Фуриев была, после многих лет, приобретена военная слава...
В этом же году Такфаринат, о котором я говорил, что он разбит был в прошлом году Камиллом, возобновляет войну в Африке. Сначала он производил разные набеги с необыкновенной быстротой, которые по этой причине оставались безнаказанными, потом стал разрушать деревни, захватывать много добычи; наконец неподалеку от реки Пагиды (3) он осадил римскую когорту. Укреплением командовал Декрий, человек не ленивый сражаться, опытный в военном деле и считавший за бесчестие для себя такую осаду. Убедив солдат дать битву в открытом поле, он выставил войско перед лагерем. Когда же когорта при первом нападении на нее была опрокинута, он отважно бросился, не обращая внимания на стрелы, навстречу бегущим и укорял знаменосцев за то, что римские солдаты побежали от нестройных шаек или дезертиров. В то же время он был ранен, но, несмотря на проколотый глаз, повернул лицо прямо к неприятелю, пока не упал, покинутый своими.
Когда об этом узнал Л. Апроний, [он был преемником Камилла], то, тревожась не столько успехом неприятеля, сколько бесчестием своих, засек каждого десятого из позорной когорты по жребию, что было редким в то время делом и относилось к старым обычаям. И этой строгостью он произвел то, что отряд ветеранов, числом не больше как в пятьсот человек, разбил то же самое войско Такфарината, когда оно напало на укрепление, носящее название Фала (4). В этом сражении рядовой солдат Гельвий Руф получил отличие за спасение гражданина и был награжден Апронием ожерельем и копьем. Цезарь прибавил к этому гражданский венок и больше высказал сожаление, чем досаду, относительно того, что Апроний сам не дал его по праву проконсула. Но Такфаринат, так как нумидийцы испугались и не хотели заниматься осадой крепостей, рассыпал свои войска, уступая там, где встречал упорное сопротивление, и снова возвращался.
Пока варвары следовали этому плану, они безнаказанно издевались над испытывающими неудачи и усталость римлянами. Когда же они повернули к приморским местам и, обремененные добычей, были привязаны к постоянному лагерю, то Апроний Цезиан, отправленный своим отцом с конницей и вспомогательными когортами, к которым он прибавил самых проворных солдат из легионов, дал нумидийцам удачную битву и прогнал их в пустыню.

1. Провинция, составлявшая область прежнего Карфагена.
2. В сенатских провинциях обыкновенно не расквартировывались легионы, но так как это была провинция пограничная и находилась далеко от расположения других войск, то в распоряжение проконсула при Августе и Тиберии давался легион (см. «Истории», IV, 18).
3. Неизвестно, о какой реке идет тут речь.
4. Местоположение этого нумидийского города в точности не определено. Возможно, что он находился в восточной Нумидии.

Перев. и прим. В. И. Модестова.

№ 73. ВОССТАНИЕ БОУДИККИ В БРИТАНИИ
(Тацит, Анналы, XIV, 34—39)

У Светония был в распоряжении четырнадцатый легион, отряд двадцатого легиона и вспомогательные войска из близлежащих мест, всего почти десять тысяч воинов, когда он, наконец, решился вступить в бой. Для этого он избрал в тылу местность с узким ущельем, заросшую лесом, зная хорошо, что неприятель находился у него только с фронта, что равнина открыта и потому нет никакой нужды бояться засады. Солдаты легионов становятся плотными рядами; кругом их легковооруженные, на конце флангов столпилась конница. Войска же британцев летали туда и сюда пешими и конными отрядами в таком количестве, какого у них еще не бывало, и самонадеянно взяли с собой даже жен в качестве свидетелей своей победы, посадив их на повозки, которые поставили на крайней окружности равнины.
Боудикка, везя на колеснице впереди себя дочерей, по мере приближения к тому или другому племени, заявляла, что «британцам, конечно, привычно воевать под предводительством женщин, но что теперь она идет мстить не как происходящая от знатных предков за царство и богатство (которые у нее отняты), а как одна из народа за потерянную свободу, за иссеченное розгами тело, за оскорбленное целомудрие дочерей... Но боги стоят за справедливое мщение: пал легион, отважившийся на сражение, остальные скрываются в лагерях или думают о бегстве. Они не вынесут даже шума и крика стольких тысяч [воинов], не говоря уже о натиске рукопашного боя. Если британцы взвесят причины войны и свою вооруженную силу, то им будет нужно или победить в этом бою, или пасть. Так решено женщиной! Вы, мужчины, можете жить и оставаться в рабстве».
И Светоний не молчал в таком решительном положении, и хотя он полагался на храбрость, но все-таки обращался к солдатам в одно и то же время с увещеваниями и просьбами не придавать значения крикам варваров и пустым угрозам. «У них, видно, больше женщин, чем молодежи. Люди не воинственные, безоружные, они тотчас сдадутся, как только почувствуют, столько уже раз разбитые, меч и храбрость людей, привыкших к победе. Даже и при участии в битве многих легионов незначительное число людей решает исход сражения; поэтому нам будет еще больше славы от того, что наше небольшое войско получит славу целой армии. Только идите плотными рядами, бросайте дротики и затем продолжайте валить горбами щитов и рубить мечами, не думая о добыче: когда выиграна победа, все достанется вам».
После этих слов полководца последовало такое воодушевление, и старые солдаты, видавшие много сражений, приготовились с таким видом пустить свои дротики, что Светоний был уверен в успехе и дал сигнал к битве.
Прежде всего легион, не двигаясь с места и опираясь на теснину, как на укрепление, выпустил свои стрелы верным прицелом на подошедшего ближе неприятеля и затем бросился на него как бы клином. Такой же быстрый натиск сделали и вспомогательные войска; в свою очередь, всадники своими длинными копьями сломили сопротивление наиболее стойко державшихся. Побежденным убегать было трудно, так как расставленные кругом повозки запирали выходы. Воины убивали без пощады даже женщин; пронзенные стрелами вьючные животные увеличили груды трупов. Громкая слава, приобретенная в этот день, равнялась со славой древних побед: ибо некоторые передают, что пало немногим менее 80 тысяч британцев, тогда как [римских] солдат было убито около четырехсот и немногим более ранено. Боудикка умерла, приняв яд. Пений Постум, префект лагеря второго легиона, узнавши об успехе четырнадцатого и двенадцатого легионов, пронзил сам себя мечом за то, что лишил свой легион такой же славы и, воспротивившись уставу военной службы, не исполнил приказания полководца.
После этого вся армия содержалась в походном строе до полного окончания военных действий. Войска эти император увеличил, послав две тысячи легионеров, восемь когорт вспомогательных войск и тысячу всадников. С прибытием подкрепления был пополнен девятый легион, когорты и конные корпуса были размещены на новых зимних квартирах, и все племена, недостаточно верные или враждебные, были опустошены огнем и мечом. Но ничто так не удручало неприятелей, как голод, так как они не позаботились о посевах, и люди всех возрастов бросились воевать, думая захватить наши подвозы съестных припасов. Воинственные народы потому еще слишком медленно склонялись к миру, что присланный преемником Кату Юлий Классициан был в ссоре с Светонием и из личной вражды противодействовал общественному благу, распуская между прочим слух, что следует ждать нового наместника, который бы, будучи чужд раздражения, свойственного врагу и надменности победителя, был способен милостиво обходиться с изъявившим покорность населением. В то же время он дал знать в Рим, что нельзя ждать конца битвам, если не будет прислан преемник Светонию, неудачи которого он относил за счет плохого ведения дел, а успехи приписывал счастью.
Поэтому для проверки состояния Британии был послан вольноотпущенник Поликлет, причем Нерон очень надеялся, что назначение последнего не только породит согласие между наместником и прокуратором, но и успокоит миром непокорные сердца варваров. Поликлет не преминул отправиться в путь с огромной свитой, обременяя Италию и Галлию, а переехав океан, устрашить даже наших солдат. Но у врагов он возбуждал смех: им при существовании в то время еще пламенной любви к свободе пока незнакомо были могущество вольноотпущенников и они дивились тому, что полководец и армия, окончившие такую войну, покорствуют рабам. Императору было донесено обо всем в смягченном виде. Светоний сначала продолжал заведовать делами, но немного спустя, когда он потерял несколько кораблей у берега вместе с экипажем, ему приказано было, как будто бы война еще продолжалась, передать армию Петронию Турпилиану, который уже окончил консульство. Петроний, не раздражая неприятеля, и сам не тревожимый им, пребывал в беспечной праздности, которую называл миром.

Перев. и прим. В. И. Модестова.

№ 74. ТРАКТАТ О СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ
(Люций Юний Модерат Колумелла)

Люций Юний Модерат Колумелла — автор трактата о сельском хозяйстве, жил в середине I в. н. э. Он родился в испанском городе Гадесе, но затем переехал в Италию. Его произведение — трактат «О сельском хозяйстве» в 12 книгах — посвящено в первую очередь италийской экономике.
Большое внимание уделяет он земледелию и разведению плодовых деревьев. Колумелла дает совет лучше удобрять почву — он сторонник так называемой интенсивной системы в сельском хозяйстве.
Колумелла, в противоположность Катону, говорит о бережном отношении к рабам, что было вызвано общим кризисом рабовладельческого хозяйства в Риме, начиная с I в. н. э., и сокращением притока рабов. Этот трактат свидетельствует о начинающемся уже упадке сельского хозяйства Италии в I в. н. э.

Владелец имения должен прилагать тщательную заботу ко всем прочим статьям имения, в особенности же к находящимся в нем людям. Эти последние распадаются на два разряда: на колонов и рабов — незакованных и закованных. К колонам он должен относиться снисходительно и стараться итти навстречу в их нуждах; он должен быть более требовательным к их работе, нежели к платежам; такое отношение для колонов менее обидно, хозяину же вообще более выгодно. Ибо прилежная обработка поля в большинстве случаев приносит пользу и никогда не приносит вреда (разве только ущерб будет причинен непогодой или грабежом), а потому и колон не посмеет просить льгот в исполнении работы. Но господин не должен слишком настаивать на своем праве в обязательствах, наложенных на колона, как, например, на точном: соблюдении сроков платежей, доставке дров и прочих мелких обязанностях колона, выполнение которых больше докучает земледельцам, чем приносит им ущерба. Не следует вообще быть слишком взыскательным в том, что следует нам по праву. Недаром строжайшее право считалось у древних величайшим изучением. С другой стороны, не следует допускать и чрезмерных льгот, ибо, как правильно сказал ростовщик Альфий, самые верные долговые статьи становятся лишенными всякой ценности, если мы отказываемся от взысканий по ним. Также и Люций Волузий, бывший консул, человек чрезвычайно богатый, еще на моей памяти утверждал, что то поместье находится в самых счастливых условиях, при котором имеются колоны, издавна живущие в этой местности, как бы по наследству перешедшие к владельцу и связанные с ним близкими отношениями с самого рождения. Мое мнение таково, что частая смена арендаторов есть дело невыгодное; однако хуже прибегать к услугам такого арендатора из городских жителей, который обрабатывает имение не сам, а с помощью рабов. Сазерна говорил, что от такого арендатора надо вместо арендной платы ждать тяжбы. Поэтому надо стараться всячески привлекать к обработке колонов — сельских жителей, прочно привязанных к месту, что необходимо в тех случаях, когда владелец не имеет возможности вести хозяйство лично или с помощью собственных людей. Так бывает обычно в местности, страдающей от вредного климата или неплодородия. Однако, если климат и почва мало-мальски приличны, то личное хозяйничанье владельца всегда принесет больше дохода, чем сдача в аренду колонам; даже хозяйство через посредство вилика дает больший результат — при условии, конечно, что вилик не окажется небрежным и алчным рабом. Последнее без всякого сомнения случается по вине самого же владельца. Поэтому надлежит остерегаться поручать хозяйство такому рабу; если такая ошибка допущена, следует сместить негодного вилика с его должности. Однако в имениях отдаленных, которые владелец не может навещать часто, обработку всякого поля предпочтительнее поручать свободным колонам, чем рабу-вилику; это правило в особенности относится к полям, засеянным хлебом, которым колон может гораздо меньше принести вреда, чем виноградникам или садовым насаждениям; рабы же и этим полям приносят величайший вред; они дают за деньги господский скот для работы на стороне, пасут и рабочий, и остальной скот плохо, дурно пашут землю; показывают при посеве гораздо больший против настоящего расход семян; они не заботятся о том, чтобы семена, брошенные в землю, дали богатый урожай, и, свезя его на гумно, они даже уменьшают его количество во время молотьбы либо утайкой части его, либо небрежной работой. Ибо они и сами крадут зерно, и от других воров плохо его оберегают. Наконец, при уборке зерна в амбар они неправильно показывают его количество в счетной записи. Таким образом как управляющий, так и рабы мошенничают, а поле приходит в негодное состояние. Поэтому, как я уже сказал, такое имение, которое лишено частого присутствия владельца, необходимо сдавать в аренду.

Сб. «Первоисточники по истории раннего христианства», стр. 63—64.

№ 75. ОБ УПРАВЛЕНИИ ИМЕНИЕМ
(Плиний Младший, Письма, IX, 37)

В сочинениях римского писателя Плиния Младшего (родился в 61 или 62 г., умер в 114 г.) мы находим яркую картину жизни господствующего класса римского общества в эпоху Домициана, Нервы и Траяна.
Плиний Младший родился в италийском городке Комы, получил превосходное юридическое образование. За свою жизнь он исполнял все должности римского магистрата. Служебная карьера Плиния окончилась в должности легата провинций Вифинии и Понта. В его сочинениях — «Письмах» (в 10 книгах) и в «Панегирике Траяну» — можно найти самые разнообразные сведения по интересующей нас эпохе: как живые проходят перед читателем представители правящей верхушки с их слабостями и недостатками. Плиний говорит в своих «Письмах» и о рабах — с точки зрения рабовладельца, старающегося получить от них максимальную выгоду. Например, Плиний говорит о том, что «у кротких хозяев рабы отказываются бояться и работают беспечно и нерадиво» (I, 4). В другом письме (III, 14) Плиний описывает расправу доведенных до отчаяния рабов со своим господином и восклицает: «Скольким опасностям, скольким обидам мы подвергаемся, никто не может быть спокоен, потому что он снисходителен и мягок, господ убивают не по размышлению, а по злобности».
Широкую популярность снискали Плинию его выступления в качестве адвоката: он защищал жителей провинций Африки и Бэтики от вымогательств наместников.
В качестве источника по мировоззрению правящей верхушки римского общества времен Траяна важное значение имеет «Панегирик» Плиния, произнесенный им 1 сентября 100 г. н. э. в сенате по поводу назначения его консулом. В этом произведении Плиний ставит своей целью всячески возвеличить императора Траяна и подчеркнуть, насколько улучшилось положение империи с его воцарением.

Плиний—Паулину.
Не в твоем характере требовать от близких друзей выполнения, вопреки их удобствам, этой не экстренной и почти официальной обязанности, и я слишком прочно тебя люблю, чтобы опасаться, как бы ты не истолковал в нежелательном для меня смысле, если я не навещу тебя в должности консула сразу же, первого числа. К тому же необходимость сдать в аренду имения на несколько лет меня отрывает от государственной службы. А в этом деле мне приходится применить новые методы. В прошлый арендный сезон недоимки, несмотря на большие скидки, возросли; поэтому многие совсем перестали заботиться об уменьшении своих долгов, так как они отчаялись в возможности их выплатить; они расхищают и расходуют урожай, поскольку они считают, что для себя им беречь нечего. Этим все растущим порокам вадо оказать противодействие, надо найти против них средство. А средство одно — сдать не за плату, а за долю урожая и назначить некоторых из моих работников сборщиками, других — сторожами урожая. Вообще нет более справедливого типа дохода, чем доходы от земли и процентов; но это требует большого доверия, бдительности глаза и многочисленных рук. Надо, однако, попытаться и попробовать против этой застарелой болезни какие угодно средства.
Ты видишь, какие сложные причины не позволяют мне принять участие в торжестве первого дня твоего консулата; но я и здесь отпраздную его пожеланиями, радостью и поздравлениями, как если бы я был у тебя лично. Будь здоров.

Перев. А. Б. Рановича.

№ 76. О ПОКУПКЕ ИМЕНИЯ
(Плиний Младший, Письма, III, 19)

Плиний — Кальвизию Руфу.
Обращаюсь к тебе, как обычно, за советом по личному делу. По соседству с моими владениями, даже примыкая к ним, продаются имения. В этом деле многое меня прельщает, но не меньше имеется у меня опасений. Привлекает меня, во-первых, самая возможность красиво округлить свои владения; во-вторых, возможность — столь же полезная, как и приятная — навестить одним разом и без лишних путевых издержек оба имения, держать в них общего управляющего и почти общих надзирателей, обстраивать и украшать одну виллу, а другую держать в запасе. Здесь можно свести вместе расход на мебель, расход на дворецких, на садовников, мастеров и на снаряжение для охоты; а это очень важно сконцентрировать в одном, а не оставлять разбросанным в разных местах.
Но, с другой стороны, я боюсь, не будет ли неосторожностью подвергнуть столь огромное имущество риску одних и тех же условий погоды, одних и тех же случайностей; мне кажется, гораздо спокойнее страховать себя от неожиданностей, приобретая владения в разных местах. Далее, перемена места и самое путешествие по своим владениям доставляет большое удовольствие. Наконец, основной пункт моих колебаний: земля плодородная, жирная, обильная водой, состоит из полей, виноградников и лесов, которые должны дать хоть и умеренный, но верный доход. Но эта счастливая земля обрабатывается никудышными земледельцами. Прежний владелец слишком часто продавал заклады [арендаторов], уменьшая таким образом на время недоимки колонов, вконец истощил их силы; в результате этой немощности их недоимки вновь возросли. Придется поэтому многих, поскольку они сами бессильны, снабдить рабами, а ты знаешь, что я — да и никто эдесь — никогда не имею закованных рабов.
Наконец надо тебе знать, по какой цене можно, повидимому, эти имения купить: за 30 000 сестерций. Не потому, чтобы они не стоили раньше 50 000, но из-за разорения колонов и из-за общей неблагоприятной конъюнктуры убыли как доходы с земли, так и стоимость ее. Ты спросишь, сумею ли я без труда собрать эти 30 000; правда, я почти весь капитал вложил в имения, но кое-что у меня отдано в рост, и некоторую сумму нетрудно будет реализовать; возьму у тестя, кассой которого пользуюсь, как своей. Поэтому пусть тебя денежный вопрос не смущает, если тебя не пугают прочие условия, которые я прошу тебя взвесить самым тщательным образом. Ведь ты во всем, в частности в уменье размещать средства, обладаешь большим опытом и чутьем. Будь здоров.

Перев. А. Б. Рановича.

№ 77. О ПРОДАЖЕ ХЛЕБА В НЕУРОЖАЙНЫЙ ГОД
(Anne epigraphique, 1925, № 126)
(Надпись из Антиохии в Писидии относится к 93 г. Эдикт Домициана)

Люций Антистий Рустик легат императора Цезаря Домициана Августа Германского, пропретор, совместно с дуумвирами и декурионами (1) славнейшей колонии Антиохии написали мне, что вследствие жестокой зимы цена на хлеб чрезвычайно поднялась, и они просили, чтобы народ имел возможность покупать запасы. Поэтому приказываю, чтобы все граждане колонии Антиохии и поселенцы объявили дуумвирам колонии Антиохии в течение 30 дней со дня опубликования этого моего эдикта, сколько каждый и в каком месте имеет хлеба; и сколько в зерне и сколько в муке он оставляет на год для своей фамилии, а остальной весь запас хлеба пусть приготовит для продажи гражданам колонии Антиохии до первых августовских календ. Если же кто-нибудь не послушается, то пусть знает, что я на все удержанное против моего эдикта буду карать конфискацией. Доносчикам в виде награды назначается восьмая часть. А так как меня заверили, что до этой упорно длящейся жестокой зимы, в колонии модий (2) зерна стоил 8—9 ассов, и так как было бы чрезвычайно гнусно наживаться на голоде своих сограждан, то я запрещаю кому бы то ни было превышать цену в один денарий (3) за модий.

Перев. Е. М. Штаерман.

1. Римские колонии управлялись двумя дуумвирами и советом декурионов.
2. Модий — мера сыпучих тел, равна 8, 8 литра.
3. Денарий в эпоху империи равнялся 6 ассам

№ 78. ПРИВИЛЕГИИ ВЕТЕРАНОВ ПРИ ДОМИЦИАНЕ
(Anne epigraphique, 1910, № 75)

Диптих из дерева, найденный в Александрии, помечен 2 июля 94 г. Как видно из текста, содержит свидетельство о наличии у ветерана детей, получивших право на римское гражданство. Для подтверждения этого права приводится эдикт Домициана о привилегиях, предоставлявшихся ветеранам. Такие же эдикты издавались и предшествовавшими императорами. Отрывки некоторых из них (Августа, Тита) дошли до нас.

а) [1-я страница содержит имена свидетелей.] Гай Эпидий, сын Гая из Поллиевой трибы; Басс, ветеран; М. Плотий, сын Марка из Поллиевой трибы; Фузей, ветеран; М. Антоний, сын Марка из Поллиевой трибы; Целер, ветеран; П. Аудасий, сын Публия из Поллиевой трибы; Павел, ветеран; М. Антоний Лонг из Поллиевой трибы, ветеран; Л. Петроний Нигер, ветеран; М. Валерий Клемент, ветеран; М. Антоний Герман, ветеран.
б) [2-я страница содержит часть эдикта Домициана в копии.] В консульство Л. Нения Кальпурния Торквата Асперната и Т. Секстия Магия Латерана в VI ноны июля в XIII год [правления] Цезаря Домициана Августа Германского в месяц эпип, в VIII день в Александрии Египетской, М. Валерий, сын Марка из Поллиевой трибы Квадрат, ветеран, получивший почетную отставку из X Фретензийского легиона, засвидетельствовал, что он списал и сверил с медной доски, которая прибита в Цезарее Великой при входе во второе общественное здание под правым портиком вдоль храма Венеры на мраморной стене. На ней написано то, что следует ниже: император Цезарь сын божественного Веспасиана Домициан Август Германский, великий понтифик, трибун в седьмой раз, император в тринадцатый, постоянный цензор (1), отец отечества сказал: мне представляется необходимым издать эдикт для извещения всех вас, что ветераны должны быть освобождены от всех государственных налогов, а также, что они сами, их жены, дети, родственники, которые будут связаны с ними вследствие их законного брака, получают римское гражданство с наибольшими правами и были все освобождены от повинностей и получили освобождение все те, которые выше перечислены, родные и дети, по тому же праву и положению. И чтобы земли, дома, лавки против... ветеранов... (далее пропуск, в котором, очевидно, говорилось об освобождении ветеранов от налогов на указанное имущество).
в) [На стр. 3-й пропуск, там, видимо, содержался конец эдикта Домициана о праве ветеранов вступить в брак с перегринками и, далее, указ об отставке ветеранов X Фретензийского легиона. Далее следует клятвенное удостоверение свидетелей о детях Валерия Квадрата]...ветеранов с женами и детьми вышеперечисленные записанные на медной доске, или если кто из них не женат [предоставляется тем право законного брака] с теми, которых впоследствии возьмут в жены первых. Они состояли на военной службе в Иерусалиме в X Фретензийском легионе, отпущены в почетную отставку после окончания срока службы Секстой Герметидием Кампаном пропретором в январские календы в консульство Секста Помпея Коллеги и Квинта Педуцея Присциана (2); поступили же они на военную службу в консульство П. Галерея Трахала Кация и Т. Флавия Арулена (3). С разрешения префекта Египта Юния Руфа в консульство Л. Нения Кальпурния Торквата Асперната и Т. Сенстия Магия Латерана в июльские календы в XIII год [правления] императора Цезаря Домициана Августа Германского в месяц эпип в VII день (4). Там М. Валерий сын Марка из Поллиевой трибы Квадрат лично и в присутствии тех, которые должны были подписаться, засвидетельствовал и подтвердил, поклявшись Юпитером Всеблагим Величайшим и гением святейшего императора Цезаря Домициана Августа Германского, что в продолжение военной службы родились у него все трое детей — Л. Валерий Валент, Валерия Геракла и Валерия Артемия и что они записаны на медной доске и награждены римским гражданством по милости наилучшего из принцепсов.

1. В 87/88 г.
2. 28 декабря 93 г.
3. 68 и 69 гг.
4. 1 июля 94 г.

Перев. и прим. Е. М. Штаерман.

№ 79. ПИР ТРИМАЛХИОНА

В романе «Сатирикон», приписываемом Петронию, римскому аристократу времени Нерона, дается карикатурное изображение разбогатевшего вольноотпущенника Трималхиона.

Земли у Трималхиона — соколу не облететь, денег — тьма тьмущая: здесь в каморке привратника больше серебра валяется, чем у иного за душой есть. А рабов-то, рабов-то сколько! Честное слово, едва ли десятая часть знает хозяина [в лицо]. В общем, он любого из здешних балбесов в тутовый лист свернет.
Нет того, чтобы он что-нибудь покупал на стороне: шерсть, померанцы, перец — все дома растет; куриного молока захочется — и то найдешь. Показалось ему, что домашняя шерсть недостаточно добротна, он пустил в стадо баранов, купленных в Таренте. Чтобы производить дома аттический мед, велел привезти из Афин пчел — кстати, и доморощенные пчелки станут лучше благодаря гречанкам; на днях еще он написал в Индию, чтобы ему прислали груздевых семян. Нет у него ни единого мула, рожденного не от онагра. Видишь, сколько подушек. Ведь все до единой набиты пурпурной или багряной шерстью. Душа радуется! Но и его товарищей — вольноотпущенников — остерегись презирать. И они не без сока. Видишь вон того, ниже всех возлежащего. Теперь у него 800 000 сестерциев, а ведь вырос из ничего: недавно еще бревна на спине носил...
...Говорите вы все ни к селу ни к городу; почему никто не побеспокоится, что ныне хлеб кусаться стал. Честное слово, я сегодня хлеба найти не мог. А засуха-то все попрежнему. Целый год голодаем. Эдилы — чтобы им пусто было! — с пекарями стакнулись. Да, «ты мне, я тебе». А бедный народ страдает, а этим обжорам всякий день сатурналии. Эх, если бы у нас были еще те львы, которых я застал, когда только что приехал из Азии! Вот это была жизнь!.. В те поры хлеб не дороже грязи был. Купишь его на асс — вдвоем не съесть; теперь же он не больше бычьего глаза. Увы! С каждым днем все хуже; наша колония — словно телячий хвост, народ растет. А кто там виноват, что у нас эдил трехгрошовый, которому асс дороже нашей жизни. Он втихомолку над нами посмеивается. А в день получает больше, чем иной по отцовскому завещанию. Уж я-то знаю, за что он перехватил тысячу золотых. О если бы мы были настоящими мужчинами, ему бы не так привольно жилось. Нынче народ: дома — львы, на людях — лисицы. Что же касается до меня, то я проел все свои животы, и если голод продолжится, придется и домишко продать...
«Друзья, — сказал... Трималхион, — и рабы — люди; одним с нами молоком вскормлены, и не виноваты они, что участь их горькая. Однако по моей милости скоро все напьются вольной воды. Я их всех в завещании своем на свободу отпускаю. Филагиру, кроме того, завещаю его сожительницу и поместьице. Кариону — домик, и двадесятину (1), и кровать с постелью. Фортунату (2) же делаю главной наследницей и поручаю ее всем друзьям моим. Все это я сейчас объявляю затем, чтобы челядь меня теперь любила так же, как будет любить, когда я умру».
Все принялись благодарить хозяина за его благодеяния. Он же, оставив шутки, велел принести экземпляр завещания и посреди всеобщего вопля сожаления прочел его от начала до конца. Потом, переводя глаза на Габину, проговорил: «Что скажешь, друг сердечный. Ведь ты воздвигнешь надо мною памятник, как я тебе заказал. Я очень прошу тебя: изобрази у ног моей статуи собачку мою, венки, сосуды с ароматами и все бои Петраита (3), чтобы я по милости твоей еще и после смерти пожил. Вообще же памятник будет по прямому фасаду — сто футов, а по боковому — двести. Я хочу, чтобы вокруг праха моего были всякого рода плодовые деревья, а также обширный виноградник. Ибо большая ошибка украшать дома при жизни, а о тех домах, где нам дольше жить, не заботиться. А поэтому прежде всего желаю, чтобы в завещании было помечено: «Этот монумент наследованию не подлежит». Впрочем это уже мое дело предусмотреть в завещании, чтобы я после своей смерти не претерпел обиды. Поставлю кого-нибудь из вольноотпущенников моих стражем у гробницы, чтобы у моего памятника никто не ходил за нуждой. Прошу тебя также вырезать на фронтоне мавзолея корабли, на всех парусах бегущие, а я будто в тоге-претексте (4) на трибуне восседаю, с пятью золотыми кольцами на руках (5), и из кошелька рассыпаю в народ деньги. Ибо, как тебе известно, я устраивал общественную трапезу и раздавал по два денария на человека. Хорошо бы, если ты находишь возможным, изобразить и самую трапезу и все гражданство, как оно ест и пьет в свое удовольствие. По правую руку помести статую моей Фортунаты с голубкой в руке, и пусть она на цепочке собачку держит. Мальчишечку моего также, а главное — побольше винных амфор, хорошо запечатанных, чтобы вино не вытекало. Конечно, изобрази и урну разбитую и отрока, над ней рыдающего. В середине часы, так чтобы каждый, кто пожелает узнать, который час, волей неволей прочел бы мое имя. Что касается надписи, то вот прослушай внимательно и скажи, достаточно ли она хороша по твоему мнению:
«Здесь покоится Г. Помпей Трималхион Меценатион. Ему заочно был присужден почетный севират. Он мог бы украсить собой любую декурию Рима, но не пожелал. Благочестивый, мудрый, верный, он вышел из маленьких людей, оставил 30 миллионов сестерциев и никогда не слушал ни одного философа. Будь здоров. И ты также».
...Веселитесь, прошу вас, друзья, ибо я таким же, как вы, был, да вот благодаря уму своему до всего дошел. Смекалка делает человеком, все остальное ничего не стоит. Хорошо купишь, хорошо продашь. Пусть другой вам другое скажет. Я лопаюсь от счастья... Да, как я вам уже говорил, своему благоразумию обязан я богатством. Из Азии приехал я не больше вот этого подсвечника, даже каждый день по нем свой рост мерил; чтобы борода скорее росла, верхнюю губу ламповым маслом смазывал...
Итак, с помощью богов я стал хозяином в доме; заполнил сердце господина. Чего больше. Хозяин сделал меня сонаследником Цезаря (6). Получил я сенаторскую вотчину. Но человек никогда не бывал доволен: вздумалось мне торговать. Чтобы не затягивать рассказа, скажу кратко — снарядил я пять кораблей. Вином нагрузил — оно тогда на вес золота было — и в Рим отправил. Но подумайте, какая неудача: все потонуло. Не выдумка, а факт: в один день Нептун проглотил тридцать миллионов сестерциев. Вы думаете, я пал духом. Ей-ей, я даже не поморщился от этого убытка. Как ни в чем не бывало, снарядил другие корабли, больше, крепче и удачнее, так что никто меня за слабого человека почесть не мог. Знаете, чем больше корабль, тем он крепче. Опять нагрузил я их вином, свининой, благовониями, рабами. Тут Фортуната доброе дело сделала — продала все свои драгоценности, все свои наряды и мне сто золотых в руку положила: это были дрожжи моего богатства.
Чего боги хотят, то быстро делается. В первую же поездку округлил я десять миллионов. Тотчас же выкупил я прежние все земли своего патрона. Домик построил; рабов, лошадей, скота накупил; к чему бы я ни прикасался, все вырастало, как медовый сот. А когда стал богаче, чем вся округа, тогда — руки прочь: торговлю бросил и стал вести дела через вольноотпущенных. Я вообще от всяких дел хотел отстраниться, да отговорил меня подвернувшийся тут случайно звездочет...
...Вот какова моя судьба. И если удастся мне еще в Апулии имений накупить — цель жизни моей исполнена. Между тем, пока Меркурий бдит надо мной, я этот дом перестроил: помните, хижина была, а теперь храм. В нем четыре столовых, двадцать спален, два мраморных портика; во втором этаже еще помещение; затем моя собственная опочивальня, логово этой змеи (7), прекраснейшая каморка для привратника, есть помещение для гостей.
Одним словом, когда Скавр приезжает, всегда у меня останавливается, хотя у его отца есть превосходное имение около моря. Многое еще имеется в этом доме — я вам все сейчас покажу. Верьте мне: асс у тебя есть, асса ты стоишь. Имеешь, еще иметь будешь. Так-то ваш друг: был лягушкой, а стал царем.
...Мы... пришли к дверям, на которых висело объявление, гласившее: «Если раб без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов».
У самого входа стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный вишневым поясом, и чистил на серебряном блюде горох. Над порогом висела золотая клетка, из коей пестрая сорока приветствовала входящих.
Об этот порог я впрочем чуть не переломал себе ноги, пока, задрав голову, рассматривал все. По левую руку, недалеко от каморки привратника, была нарисована на стене огромная цепная собака, а над нею большими квадратными буквами написано: «Берегись собаки».
Товарищи меня обхохотали. Я же, оправившись от падения, не поленился пройти вдоль всей стены. На ней был нарисован невольничий рынок с вывесками, и сам Трималхион, еще кудрявый (8), с кадуцеем в руках, ведомый Минервой, [торжественно] вступал в Рим. Все передал своей кистью добросовестный художник и объяснил надписями: и как Трималхион учился счетоводству, и как сделался рабом-казначеем.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.01 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал