Может ли наука о международных отношениях стать «прикладной»?

(Анатоль Рапопорт о необходимости придания научного характера исследованиям мира)

Как уже отмечалось, публикация работы Хедли Булла вызвала большой резонанс в научном сообществе. В числе первых на нее откликнулся Мортон Каплан, один из бесспорных лидеров «научного направления» в исследовании международных отношений ¹. В ответ на критику Булла он подчеркивает, что не отрицает вывода, в соответствии с которым сложность объекта накладывает ограничения на то, что может быть сказано о нем наукой. В то же время, по словам Каплана, разные объекты и разные степени сложности объекта требуют разных аналитических методик и разных процедур. Традиционалисты, говорит Каплан, не понимают этого, вследствие чего склонны применять к массе разнородных элементов абсурдно широкие и зачастую неподдающиеся фальсификации обобщения.

Как представитель «научного направления» Каплан признает специфику социальных и политических явлений. Однако он утверждает, что различие между физическим и социальным не приводит к необходимости подтверждения и коммуникативности знания о них. Различие между объектами науки обусловлено лишь степенью полноты знания о том или ином из них, которая становится возможной в результате применения определенных методов, а также степенью убедительности и возможности добиться требуемых уточнений этого знания.

Собственно говоря, «вторая большая дискуссия» касалась не теории, а методов, эффективности, практической отдачи теоретических исследований. Поэтому С. Смит, например, считает, что значение этой дискуссии слишком часто преувеличивается, а на самом деле она вовсе не играла той роли, которая ей приписывается, ибо не затрагивала вопроса о самой природе международных отношений ².

Тем не менее было бы ошибкой и преуменьшать ее роль. Во-первых, принципиальное значение «второй большой дискуссии» объясняется тем, что она отразила ту стадию в развитии науки о международных [с.200] отношениях, которую прошла каждая социальная дисциплина – стадию вступления в зрелость на основе переосмысления своего места в обществе и науке, стремления к обновлению, достижению наибольшей точности, получению максимальной практической отдачи на основе применения строгих аналитических процедур, методов, апробированных в других науках, главным образом естественных. Во-вторых, эта дискуссия не только способствовала обогащению науки о международных отношениях прикладными методиками и аналитическими процедурами, но и показала возможность и важность эмпирических исследований в данной сфере. Кроме того, она в конечном счете вела и к постепенному преодолению крайностей в понимании соотношения фундаментального и прикладного знаний, когда одни исследователи утверждают, что подлинная наука начинается лишь там и тогда, где и когда она приобретает прикладной характер, а другие отрицают право прикладных наук на теоретические выводы общенаучной значимости. Наука о международных отношениях не может стать полностью и только прикладной, ибо тогда она утратит возможность саморефлексии и обобщения эмпирических исследований, продуцирования (в том числе и на основе воображения, изобретательности и интуиции) новых фундаментальных идей, направлений и гипотез, которые в свою очередь становятся значимыми лишь в результате их эмпирической верификации или фальсификации в рамках прикладных исследований, доводящих идеи до их прямого соприкосновения с политической практикой.

Концептуальные рамки «научного направления» очень широки и поэтому могут быть обозначены лишь весьма условно. Они охватывают разные области исследования: представление международных отношений в виде системы, элементами которой выступают взаимодействующие друг с другом акторы (главным образом, государства) (К. Холсти, Д. Сингер); моделирование на этой основе различных состояний международных отношений (М. Каплан, К. Райт, Р. Роузкранс); анализ поведения международных акторов на основе психологического восприятия международной ситуации лицами, принимающими решения (Р. Снайдер, X. Брук); сам процесс принятия внешнеполитического решения (Г. Аллисон); исследование процессов социальной коммуникации и интеграции в международных отношениях, изучение конфликтов и сотрудничества (О. Холсти, А. Рапопорт, К. Боулдинг); попытки формализации поведения международных акторов с использованием теории игр как теории рационального поведения в рисковых ситуациях (Дж. фон Нейманн, О. Моргенштерн, Т. Шеллинг); теория взаимосвязи (Дж. Розенау), основное содержание которой сводится к изучению взаимозависимости между различными национальными государствами и международной системой; теория равновесия (Дж. Лиски), согласно которой [с.201] центральным динамическим элементом, изменяющим международные отношения, является равновесие власти, и др.

Как показывает швейцарский исследователь Ф. Брайар, подобные попытки систематизации направлений школы модернизма лишь весьма приблизительно отражают ее состояние ³. Действительно, ее представители часто меняют и предмет, и методы исследований. Разнообразие, вернее, разнородность применяемых ими исследовательских техник, методик и процедур делает всякую попытку их систематизации неполной, а из-за довольно частой несовместимости их взглядов становится обоснованным замечание X. Булла о том, что они относятся друг к другу «с враждебностью лидеров марксистских сект».

Модернизм, или «научную школу», справедливо критиковали за то, что его крайние выражения приводили к фрагментации или частичной утрате специфики исследовательского объекта, к необоснованному противопоставлению «строгих научных» методов «традиционным, интуитивно логическим», отрицанию за теоретическим подходом всякой практической значимости, а в крайних случаях – к отказу от теории.

Однако это не относится к наиболее крупным представителям «научного направления», к которым с полным основанием можно отнести Анатоля Рапопорта. Он не отрицал роли фундаментальной теории и не претендовал на превращение науки о международных отношениях в прикладную в целях придания ей «подлинно научного характера». В то же время он показывал важность прикладного анализа в столь значимой области науки о международных отношениях, какую представляют собой исследования о мире. Нельзя не отметить и тот факт, что само понимание термина «прикладные исследования» он не сводит к плоским трактовкам роли исчисления, использования математического аппарата или компьютеров в процессе получения и обработки эмпирических данных.

Предоставим слово самому Анатолю Рапопорту. [с.202]