![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
ПОИСК‑IX
(ТРУХИН, ПРОСКУРИН)
Дубов зашел в кабинет начальника отдела в двенадцать. – Здравствуйте, Федор Андреевич, я к вам с просьбой. – Пожалуйста. – Вы меня сегодня с двух до трех не отпустите? – Вы уже закончили обработку материалов по Нагонии? – К часу закончу. Посижу без обеда, но закончу. Хочу съездить в загс... – Ах вот так, да?! Поздравляю, от всей души поздравляю. Кто пассия? – Милый, славный человечек из рабочей семьи, так что с оформлением, думаю, никаких сложностей не будет. Визу на меня уже запросили? – Ждем. – Время есть, конечно. Так, значит, вы позволите, да? – Конечно, конечно, Сергей Дмитриевич. Дубов вернулся на свое место, заглянув предварительно в секретный отдел, разложил на столе папки с материалами по Нагонии и, достав ручку, начал вчитываться в строки; ручку теперь он держал строго вертикально, замечание ЦРУ учел; кадры получались со срезанным верхом и низом, а в Лэнгли ценили не то что строку – запятую. В два часа он спустился на стоянку, сел в «Волгу» и поехал к Ольге. – Здравствуй, лапа, – сказал он. – Паспорт с собою? – Да. А что? – Ничего. Я хочу сделать тебе сюрприз. Около загса он остановил машину, поднялся с девушкой на второй этаж; Ольга повисла у него на руке, прижалась, поцеловала в ухо. – Не надо привлекать внимание, – шепнул Дубов. – Сдерживай эмоции, пожалуйста. – А если они не сдерживаются? – Так не бывает. Выдержка – прежде всего. Очень хочешь быть женой? – Очень. – Почему вы все так замуж стремитесь, а? – Потому что любим, наверное. Дубов усмехнулся: – А что такое любовь? Можешь определить? Ладно, это философия, заполняй бланк, лапа. Через пару месяцев поедешь со мною на запад, там мы с тобою выясним эту философскую проблему. Хочешь со мною уехать, а? На работу, на работу, бить буржуев в их берлоге, хочешь? – Какой же ты сильный и умный, Сережа! Как мне радостно быть с тобой! Дубов заполнил бланк быстро, помог Ольге, выслушал рассеянно слова загсовского работника: – От всего сердца поздравляем с вашим решением. Ждем вас через три месяца, машину можно заказать на первом этаже, по поводу обручальных колец обратитесь в комнату номер восемь, там все объяснят. – Про кольца и машину – спасибо, – сказал Дубов, – а вот три месяца нас никак не устроят. Мы вот‑ вот уезжаем за границу, по делам, может, посодействуете ускорить оформление брака? Необходимые ходатайства я подготовлю, ладно? ...Потом Дубов отвез Ольгу на работу, дал поцеловать себя: – Только в ухо не надо, мне щекотно. В пять часов он сдал все папки в отдел, проверил, как точно секретчица отметила время, и пошел на профсоюзное собрание. Дубов, в отличие от других, был подчеркнуто внимателен; когда кто‑ то из выступавших поднимал острый вопрос, он переглядывался с теми, кто сидел в президиуме, в зависимости от реакции там, соответствующим образом вел себя: лицо его менялось, словно человек примерял маски античных актеров – недоумение, радость, возмущение, снисходительность, интерес... После собрания Дубов поехал домой. Он поднялся в лифте на четвертый этаж, открыл дверь и почувствовал на плечах руки: рядом с ним стояли Проскурин и Гмыря; около двери – три чекиста; понятые – две женщины и мужчина со странной бородой; она показалась Дубову отчетливо клетчатой; седина – внизу, потом клочья черных волос и рыжий отлив возле ушей. – В чем дело, товарищи? – спросил Дубов, чувствуя, как лицо его сделалось багровым; горло перехватило; тяжелый комок мешал дыханию. – Мы войдем к вам и там все объясним, – сказал Гмыря. – Открывайте дверь своим ключом. Дубов не мог сдержать дрожь в руке, ключ никак не попадал в скважину. – У меня кто‑ то уже был‑ ыл, – скачал он себе самому, – я чувствую, тут уже был кто‑ то... В комнате ему предложили сесть, обыскав предварительно: лицо его сделалось бледным, сразу же обозначились синяки под глазами. – Ознакомьтесь с постановлением на обыск, – сказал Гмыря. Дубов никак не мог прочитать, строчки двоились. – Вы можете искать, но что только? – сказал он. – Мне сдается, что случилась‑ ась какая‑ то ошибка. Или нарушаются нормы социалистической законности‑ ти. Следователь, капитан Анибеков, подвинул себе стул, сел напротив Дубова: – Вы не хотите признаться во всем чистосердечно? – В чем? – Подумайте. Чистосердечное признание всегда учитывается. – В чем‑ ем я должен признаться‑ аться? – тяжело заикаясь, спросил Дубов. – Умели напачкать, сумейте и отвечать, Дубов, – сказал Гмыря. – Мне признаваться‑ аться не в чем. И напрасно ваши люди угоняют мою машину. Проскурин глянул на Гмырю – машину действительно отгоняли; надо было срочно проверить, нет ли в ней тайника. – Что ж, приступайте к обыску, – сказал следователь Анибеков, – а мы пока посидим... Наблюдая за тем, как чекисты приступили к обыску, Анибеков рассеянно взял фонарь, стоявший на столе, вытащил батарейки, две отодвинул, а третью начал сосредоточенно вертеть в руках. Дубов неотрывно следил за его пальцами – лицо его снова покраснело, язык сделался сухим; он казался ему невероятно тяжелым. Следователь отложил батарейку, закурил, подвинул себе пепельницу, аккуратно положил обгоревшую спичку, посмотрел на Дубова; тот сидел напряженный, чуть откинув голову, губы его тряслись, побелели. Анибеков снова взял батарейку, отвернул дно, выложил на стол капсулу с пленкой, глянул на Дубова. – Значит, знаете‑ аете... – Знаем, – ответил Анибеков и достал из портфеля камень: булыжник как булыжник, только легкий, нажми невидимую кнопку – откроется; этот тайник только что обнаружили в гараже... Дубов посмотрел на Гмырю и Проскурина, которые сидели рядом с ним, на ручках кресла, так, чтоб он не мог встать, потом перевел взгляд на Анибекова: – Если вы хотите использовать меня для работы, прикажите вашим людям немедленно вернуть машину на место: каждая парковка контролируется людьми из посольства, можете сорвать следующую встречу... Проскурин поднялся, вышел из комнаты, на его место сел Трухин. – Но машиной мы не отделаемся, – продолжал Дубов. – Я также являюсь объектом постоянного наблюдения людьми из посольства, следовательно, моя жизнь имеет товарную ценность. Гарантируете жизнь? Тогда проведем все в лучшем виде. – По поводу жизни суд будет определять, Дубов, – ответил Гмыря. – А без суда нельзя? – Нет, – сказал Анибеков. – Нельзя. – Напрасно‑ асно... Я могу дать очень много; то, что я могу дать, никто не сможет... – Что ж, давайте, – сказал Гмыря. – Послушаем. – Я лучше напишу‑ шу... х‑ хотите? Он поднялся, легко взял ручку из кармана пиджака, который висел на другом стуле, потянулся к бумаге, что лежала стопкой возле лампы, размашисто написал: «Я, Дубов Сергей Дмитриевич, считаю своим долгом заявить следующее по вопросам, связанным с моей работой на ЦРУ...» На мгновение Дубов задумался, поднес ручку ко рту и свалился на пол, лицо его стало синеть; «скорая помощь», вызванная из Склифосовского, констатировала отек легких; три часа Дубова пытались спасти. В десять часов он умер; вскрытие показало идентичность яда, от которого погибла Ольга Винтер и он, агент ЦРУ, «Умный». Доктор, проводивший вскрытие Дубова, потерял сознание, вдохнув пары яда; вторая бригада работала в противогазах.
|