Управление закавказского мусульманского духовенства

В Закавказье среди местных «татар» было много шиитов, но в первой четверти XIX в. численно сунниты здесь также преобладали (по данным на 1830 г., в Закавказье проживало 177 736 суннитов и 120 674 шиита)2.

Значительное воздействие на конфессиональную политику царизма на Кавказе оказывала необходимость для империи вести здесь с начала XIX в. вплоть до конца 1870‑ х гг. почти непрерывные военные действия (войны с Ираном и Турцией, Кавказская война).

Первым известным нам законодательным актом об организации духовной жизни мусульман на Кавказе явился указ императора Александра I от 30 июня 1805 г. «О правилах для магометанского духовенства Елисаветпольской округи». Целью данного документа было стремление укрепить позиции империи на территории занятого русскими войсками в ходе войны с Ираном в 1804 г. бывшего Гянджинского ханства. Инициатором появления этого указа и составителем текста «Правил» являлся главноуправляющий Грузией в 1802–1806 гг. генерал князь П. Д. Цицианов. По данному указу, местным мусульманам (в подавляющем большинстве шиитам) гарантировалось возможность «свободно молиться» под руководством назначенных русской администрацией восьми мулл во главе с «первенствующим духовным служителем» — ахундом. Все данные мусульманские духовные лица зачислялись в штат с годовым жалованьем от русской казны в 100 рублей (ахунд должен был получать 500 рублей). Все они были обязаны в своих проповедях «почасту твердить обывателям о верности Государю Императору и Правлению». По представлению Цицианова, в случае «измены» кого-либо из этих духовных лиц, они с семьями подлежали ссылке в Сибирь, а их имущество описывалось и конфисковывалось. Утверждая указ в целом, Александр I все же несколько смягчил последнюю меру, предположив, что «ссылать в Сибирь семейство тех духовных лиц, кои примечаются в неблагонамеренности к правительству … было бы слишком строго»^[47].

С большим уважением к деятельности П. Д. Цицианова относился генерал А. П. Ермолов, являвшийся в 1816–1827 гг. командиром Отдельного Грузинского (с 1820 г. Кавказского) корпуса и управляющим по гражданской части на Кавказе и в Астраханской губернии.

Прагматически и рационально мыслящий государственник, Ермолов воспринимал мир прежде всего в рамках системы светских ценностей в духе петровско-екатерининской традиции. Он был твердо уверен в том, что религиозные институты всех конфессий империи (христианские и нехристианские) должны были беспрекословно подчиняться государству, все их служители сверху донизу обязаны были быть верными слугами светской власти и «державных интересов»^[48].

У себя на Кавказе Ермолов фактически считал «бессмысленными» предлагаемые Петербургом мероприятия по активизации православной миссионерской деятельности среди кавказских горцев3.

Ермолов неукоснительно требовал абсолютной преданности и беспрекословного подчинения от всех мусульманских духовных лиц в пределах края. Одновременно Ермолов был готов поддерживать и всячески поощрять лояльных России мусульманских духовных лиц, считал необходимым заботиться о содержании в порядке мусульманских молитвенных домов и мечетей. Так, узнав, что в городе Шемахе на территории современного Азербайджана главная мечеть, исправляется жителями «на пожертвованные ими деньги», генерал приказал строить мечеть на казенный счет, возвратив сделанные жителями издержки».^[49]

Ермолов не успел создать сколько-нибудь систематизированной структуры управления «сверху» духовной жизнью мусульман Кавказа. По его мнению, для империи здесь тогда было важно добиться известного «сдерживания» влияния исламских духовных кругов, в том числе зарубежных (прежде всего иранских и турецких), ограничить применение норм шариата в судебной практике, расширить сферу использования российского законодательства при разрешении правовых конфликтов.

По настоянию Ермолова, в 1822 г. было принято решение временно прекратить хаджж из Россию в Мекку в условиях разгоравшегося Греческого восстания 1821–1829 гг. и политической нестабильности в турецких владениях^[50]. Данное предложение Ермолова, доложенное Нессельроде царю, было одобрено Александром I, который на время «заморозил» паломничество из России в Святые места ислама. Однако император тут же распорядился при обнародовании этого своего решения всячески подчеркивать перед «магометанами» сугубо временный характер данной меры, которая с «переменою и устройством дел на Востоке» непременно будет отменена.

Наиболее заметные изменения в дела «магометанского закона» на Кавказе, были внесены Ермоловым в 1824 г. в Кубинской провинции (северо-восточная часть современного Азербайджана). Сам генерал писал по этому поводу: «В Кубинской провинции… издал я постановление в рассуждении священных особ, коим определил нужное количество, им — приличное содержание. Положены правила для постепенного возведения в звания ефендиев и ахундов. Воспрещено посылать за границу для обучения («магометанскому». — А. Х., Д. М.) закону, где многие до сего получали свидетельства на различные звания и сообразно оным занимали места в провинциях наших. Постановлением уничтожено невежественное положение звания муллы сохранять наследственно в семействах, отчего произошло, что большая часть таковых ничему не имели нужды учиться и о («магометанском». — Д. А.) законе ни малейшего понятия не имеют».

В Кубинском ханстве Северного Азербайджана, в 1806 г. попавшем под протекторат России, был введен первый эксперимент по введению военно-народного управления, далее реализованный на Северном Квказе в 1860‑ е гг. Во главе ханства был поставлен Хаджи-бек со званием наиба. Ему было поручено управлять по адату и шариату, но под русским контролем. После отпадения и вторичного покорения Кубы в 1809 г. по приказу главнокомандующего генерал-фельдмаршала И. В. Гудовича управление было передано совету из четырех важнейших беков, деятельностью которого руководил начальник размещенного в провинции русского отряда, в свою очередь подчинявшийся Бакинскому коменданту. После подавления восстания 1810 г. во главе совета из четырех беков был поставлен русский штаб-офицер^[51].

Важнейшим источником, характеризующим «исламскую» политику Ермолова тех лет, является датируемая 1820 г., лично им составленная «молитва за Царя» для мусульман Кавказа. По распоряжению генерала, все начальники областей края должны были с октября 1820 г. обеспечить чтение данной молитвы во всех кавказских мечетях «в молитвенные и торжественные дни.

Д. Ю. Арапов указывает, что в первой четверти XIX в. самодержавие сравнительно мало занималось делом организации жизни «мусульманского мира» в России. Говорить здесь о какой-то целенаправленной имперской «исламской» политике, пожалуй, не приходится. Главным событием в организации системы государственного регулирования ислама в стране в этот период времени следует считать начало формирования с 1810 г. центрального правительственного органа контроля над «иноверцами» — Главного управления духовных дел иностранных исповеданий^[52].

Этап практического устройства духовной жизнью мусульман Закавказья наступает с конца 1860‑ х гг. После ряда ведомственных обсуждений в начале 1872 г. было принято решение вынести «Положение» об управлении духовной жизнью шиитов и суннитов Закавказья на обсуждение Соединенных департаментов законов и экономии Государственного совета. В ходе произошедшего здесь рассмотрения данного документа было констатировано, что за мусульманскими духовными кругами придется все же оставить, несмотря на предшествующие пожелания наместника Кавказа, важные юридические функции: только мусульманские судьи сохраняли право решать по шариату семейные и наследственные дела. В свою очередь, путем устройства «государственного присмотра» за мусульманскими духовными лицами в Закавказье имперские власти хотели добиться следующих политических целей: 1) обеспечить за правительством средство надзора и контроля над действиями лиц, которые в силу их религиозных убеждений могли «разжигать» в мусульманской среде «враждебный дух неповиновения»; 2) противодействовать укреплению в среде «мусульманского духовенства» излишней «корпоративности»; 3) воспрепятствовать вторжению в русские пределы из Ирана и Турции «чужеземных духовных лиц, особенно против нас (то есть России. — Д. А.) настроенных»; 4) ограничить по возможности круг действий мусульманских духовных лиц в среде местного «магометанства», не посягая, однако, при этом, на его, населения, «религиозные убеждения»; 5) поставить влиятельную часть «мусульманского духовенства» в «непосредственную» зависимость от правительства, связать его материальные интересы со служением правительству; 6) создать, насколько возможно, надзор над мусульманскими духовными учреждениями; 7) принять меры для «усиления» правительственного контроля над разными видами духовного имущества (в первую очередь вакуфами. — Д. А.), доходы от которых могли направляться для поддержания «зарубежных мусульманских кругов».

В конечном счете Государственный совет, как высшее законосовещательное учреждение империи, одобрил проект «Положения» о мусульманах Закавказья, но оговорил ряд условий: 1) «Положение» должно было действовать только «за Кавказом», не затрагивая мусульман Северного Кавказа; 2) дабы не придавать оному документу «особой важности», издать «Положение» не при особом царском указе Правительствующему Сенату, а как «Высочайше» одобренное мнение Государственного совета.

5 апреля 1872 г. именно таким законодательным путем император Александр II утвердил «Положение» о создании двух правлений — Закавказского мусульманского духовенства шиитского и суннитского учений4. Тогда же на содержание их штатов из русской казны было положено ежегодно отпускать сумму в 37 880 рублей.

По «Положению» 1872 г. внушавшие недоверие имперской власти мусульманские духовные лица Закавказья были лишены каких-либо прав и привилегий и приравнены к «простым обывателям». По настоянию наместника Кавказа этот остракизм был в первую очередь распространен на членов местных суфийских братств. Так, в «Положении» 1872 г. было специально подчеркнуто решение «не присвоять право на принадлежность к мечетскому (приходскому) духовенству и на пользование правами оному предоставленными… шейхам, софи, дервишам и загидам»5.

Закавказское «Положение» 1872 г. создало в целом достаточно стройную «трехуровневую» систему управления духовными делами мусульман-шиитов и суннитов в крае. Первой, низшей инстанцией на местах являлись штатные муллы и кадии. Муллы («мечетское духовенство») исполняли религиозные обязанности, заведовали мечетями и мечетскими школами (мактабами), вели метрические книги, списки мусульман, доставляли кадиям сведения о мечетях, школах, новорожденных, браках и т. д. Кадии наблюдали за «мечетским духовенством», разбирали семейные (в частности, бракоразводные) и наследственные дела. Муллы и кадии получали денежное содержание от «приходов»; кроме этого, мулле полагалась отдельная плата за возможное чтение молитв при обрезании («сюннет»), браке («никох») и обязательное моление во время заупокойного обряда («джаназа»). Русские власти старались фиксировать размеры обязательных обрядовых сборов с мусульман. В начале XIX в. эта сумма не должна была превышать 20 коп., в конце XIX в. в сельской местности плата мулле за участие в заупокойном обряде колебалась от 20 коп. до 2 руб., за участие в свадьбе мулла мог получать от 15 до 20 коп., кадий за составление брачного договора с девицей получал 2 руб., с вдовой — 1 руб. В городах размеры оплаты труда мусульманских духовных лиц, видимо, могли быть более высокими.

Средней инстанцией мусульманского духовного управления по «Положению» 1872 г. являлись коллегиальные органы — губернские меджлисы (собрания), которые состояли из 3 членов и действовали, как отмечалось выше, в Бакинской, Елисаветпольской, Тифлисской и Эриванской губерниях. В их ведении находились: 1) дела, относящиеся до «богослужения»; 2) дела о проступках «мусульманского духовенства», относящихся «до веры»; 3) жалобы на решения кадиев; 4) дела о духовных проступках мусульман; 5) рассмотрение дел, предлагаемых губернским меджлисам местным русским губернатором; 6) дела по заведованию мактабами и мадраса; 7) дела по управлению мечетским имуществом (в том числе вакуфами); 8) производство испытаний на духовное звание и т. д.

Высшими инстанциями для шиитов и суннитов Закавказья являлись их духовные правления, расположенные в Тифлисе. Главой шиитов был шейх-уль-ислам, главой суннитов — муфтий. Каждый из них получал в год от казны жалованье в 1600 руб., что примерно соответствовало окладу полковника русской армейской пехоты в то время (1872 г.). Муфтий и шейх-уль-ислам назначались по представлению начальника края специальным «Высочайшим» повелением (в период существования наместничества на Кавказе, то есть до 1881 г., это представление прямо попадало к царю, с 1881 г. посредникам стало выступать МВД). В ведении духовных правлений находились: 1) рассмотрение жалоб на постановления губернских меджлисов; 2) наблюдение за доставлением кадиями сведений о мечетях, школах и т. п.; 3) составление годовых отчетов, проектов программ для мусульманских школ; 4) производство испытаний духовным лицам; 5) рассмотрение всех дел, передаваемых высшей русской администрацией на обсуждение духовных правлений.

К каждому Духовному правлению по штату были определены светские служащие: секретарь, по два его помощника, по делопроизводителю в каждый губернский меджлис (все данные лица состояли в классных чинах по линии МВД) и «внеклассные» писцы и хозяйственные служки^vi.

Деятельность духовных правлений шиитов и суннитов Закавказья, назначения и утверждения мусульманских духовных лиц были подконтрольны наместнику Кавказа, на местах — губернаторам упомянутых закавказских губерний. Наместник Кавказа нес ответственность за деятельность мусульманских правлений непосредственно перед царем. В рамках «координации» имперской политики по отношению к исламу канцелярия наместника Кавказа поддерживала в Петербурге связь с ДДДИИ МВД, который ведал всеми неправославными религиями империи. Однако, формально Закавказские правления шиитов и суннитов все же никогда прямо ДДДИИ не подчинялись.

Состоявшие «в штате» представители закавказского «мусульманского духовенства» пользовались рядом значительных льгот: они и их дети освобождались от казенных повинностей, дети высших мусульманских духовных лиц, прослуживших 20 лет, пользовались правами детей личных дворян и личных почетных граждан. Муллам и кадиям в случае казенных командировок оплачивались проезд, суточные, а также почтовые расходы. Мусульманские духовные лица имели право на казенную пенсию, они награждались русскими орденами и медалями.

Таким образом, в 1872 г. в Закавказье была создана достаточно устойчивая система организации духовной жизни мусульман, которая (с незначительными изменениями) просуществовала до 1917 г.^[53]

Итак, именно в Закавказье по Положению 1872 г. сложилась достаточно стройная трехуровневая система управления:

низшая — в лице приходского духовенства;   1)

средняя — в лице губернских меджлисов в лице казия (кади)  2) как председателя и двух членов;

высшая — в лице Духовного правления в лице муфтия и трех  3) членов^[54].

В Положении по управлению духовными делами мусульман Закавказья 1872 г. для шиитов и суннитов были установлены единые правила управления вакуфами^[55]. Все движимые и недвижимые вакуфные имущества, законно дошедшие «мечетям, мечетским школам, медресе, кладбищам и иным духовным установлениям» были объявлены в ведении местного духовенства и установленных над ним власти. Доходы с них распределялись согласно воле жертвователей и правилам шариата. Средства, остающиеся за удовлетворением потребностей религиозных учреждений, по мере возможности, должны были употребляться: «1) на содержание духовенства, вместо допускаемого на первое время отпуска и потребностей других установлений, не имеющих подобных источников, а равно на предприятия благотворительные или имеющие целью общие пользы как духовенства, таки вообще мусульман Закавказских и 2) на удовлетворение нужд и потребностей источников, а равно на предприятия благотворительные или имеющие целью общие пользы, как духовенства, так и вообще мусульман Закавказских»^[56]. Высший надзор за вакуфами принадлежал Духовному правлению под наблюдением министра внутренних дел и местной власти в лице Кавказского наместника, а заведование означенным имуществом в пределах губернии возлагалось на губернские меджлисы^[57]. В Положении 1872 г. был зафиксирован сложившийся порядок управления вакуфным имуществом на местах: «Непосредственное заведование всем имуществом, принадлежащим какой-либо мечети, училищу или иному установлению, вверяется комиссии из наличных приходских духовных лиц и местного сельского старшины или одного из депутатов мусульман городского общественного управления или иного избранного приходским (мечетского) духовного»^[58]. О приходе и расходе сумм, поступающих от вакуфов, а также о сборах и пожертвованиях в пользу исламских институтов Духовным правлением ежегодно составлялась общая смета, согласно представленной Министерством внутренних дел форм. Документ получал силу закона с момента утверждения министром^[59]. Виновные в противозаконных поступках в управлении, расходовании вакуфов подвергались ответственности, установленной за подобные нарушения в отношении казенной собственности^[60]. Иски и судебные разбирательства между духовными учреждениями и частными лицами производились по гражданским законам^[61]. Таким образом, вакуфное имущество в Закавказье принадлежало духовенству и управлялось по нормам шариата. Приобретение, продажа, обмен вакуфов осуществлялись с разрешения местной администрации^[62]. По продолжению 1912 г. «сбор для отправления за границу и самая отсылка за границу даяний Мусульман на дела благотворительности, а равно доходов с имуществ мечетских, училищных, именуемых вакуфами, без предварительного на то согласия Духовного правления и решения Наместника Его Императорского Величества на Кавказе, воспрещается»^[63].