Принцип

Начнем с истории, хорошо известной в финансовом мире. Ее знает каждый студент-первокурсник любого экономического вуза. Возможно, и вы ее уже где-то слышали. Это история о тюльпаномании, и вот как она звучит в нашем несколько приукрашенном изложении^{75}.

Одним погожим деньком где-то в конце 1500-х гг. неизвестный нам господин ехал по немецкому городу Аугсбургу и вдруг углядел за оградой пышного сада необычный цветок: длинный зеленый стебель, устремленный прямо в небеса, и головка из аккуратных красных лепестков, сложенных в форме тюрбана. Ничего подобного он раньше не видел. «Что это?» — спрашивает он владельца поместья. — «А, это? Это тюльпан. Он привезен из самого Константинополя».

— Какой красивый цветок, — говорит господин. — Я хотел бы купить такой жене.

— Думаю, мы можем договориться, — отвечает хозяин.

Господин уезжает домой с тюльпаном.

Через пару дней к господину на кружечку холодного пива заскакивает приятель — как раз по пути с работы домой. Он видит на столе в гостиной цветок и чуть не давится от восторга.

— Господи Иисусе, — говорит он. — Где вы взяли эту прелесть?

— Это тюльпан. Жена была на седьмом небе от счастья, когда я привез его.

Приятель разыскивает тюльпан для своей жены, она также приходит в экстаз и рассказывает об этом подружкам. Подружки, в свою очередь, просят у мужей такой же подарок, и те тоже закупаются тюльпанами. Как-то в пабе один из мужей заговорщицким тоном сообщает своим друзьям: «Представляете, моя жена так радовалась тюльпану, что даже переспала со мной». Друзья рассказывают об этом своим друзьям, которые тщетно пытаются овладеть своими женами… и так разгорается тюльпаномания.

Она перекидывается на Голландию, и голландцы поднимают истерию на новый уровень. Для торговли тюльпанами организуются биржи. По всей Голландии множатся новые и новые фермы по выращиванию этих цветов. Появляются инвестиционные клубы, где покупатели сравнивают между собой разные стратегии торговли тюльпанами. Заключаются фьючерсные контракты, позволяющие трейдерам покупать завтрашние цветы по сегодняшним ценам. К 1634 г. одна луковица продается по цене трехсот овец. Semper Augustus (особенно нежный и изысканный сорт — пурпурные лепестки с белыми полосами, словно нанесенными тонкой кистью) стоит уже 5500 флоринов — за эти деньги можно купить 46 быков. Промышленность по всей стране приходит в упадок. Зачем латать ботинки, если можно озолотиться, продав всего одну луковицу тюльпана? Зачем строить корабли, когда можно торговать цветами? Государственные нотариусы бросают работу и становятся частниками, оформляющими цветочные сделки. Голландия по всем признаком окончательно слетает с катушек.

А потом в один прекрасный день 1637 г. какой-то незадачливый торгаш приходит в свою цветочную лавку, распахивает двери и плюхается на стул — ждать, когда народ сбежится вымаливать у него пару тюльпанчиков за полцарства. Он сидит там весь день, но никто не приходит. В чем дело? Он смотрит на небо — может, надвигается дождь и все сидят дома? Затем идет в лавку к своему дружку Яну и спрашивает: «У меня одного какой-то странный день?» «Та же фигня, — отвечает Ян. — Ни одного покупателя. Не знаю, что случилось». На следующий день все повторяется.

По городу начинается жужжание: может, тюльпаны не стоят тех денег, которые мы за них отваливаем?

Нарастает паника. Торговцы цветами сбрасывают цены: 2000 флоринов… 1000 флоринов… 500 флоринов. Никто не берет. Фьючерсные контракты теряют силу, и в мановение ока купцы остаются ни с чем. Тысячи работников, занятых в цветочном бизнесе, — фермеры, продавцы, перевозчики, банкиры — лишаются работы. Огромное число людей несет колоссальные убытки.

Тюльпановый мыльный пузырь лопнул.

В итоге все остались в дураках: фермеры, растившие слишком много тюльпанов, торговцы, назначавшие за них слишком высокую цену, покупатели, тратившие на них целые состояния, СМИ, не предупредившие об опасности этой мании^[71]. Потом начались поиски виноватых: «Выволочь того парня из его шестиэтажного замка, он больше всех тюльпанами наторговал! Вырвать тюльпаны, этот символ жадности и порока, из всех садов — наши дети не должны их видеть!» Некогда пышущая энергией страна надолго погружается во тьму.

Погодите секундочку, говорите вы. Какая-то знакомая история… все эти бешеные цены, общественное помешательство, неспособность предугадать последствия… где-то мы это уже слышали… А, точно! Мы же совсем недавно пережили нечто подобное. Тот самый гигантский жилищный пузырь, который лопнул в 2006 г., — из-за него весь наш фондовый рынок пошел ко дну годом позже. И, если подумать, был еще пузырь доткомов, из-за которого мы потеряли большую часть своих пенсионных накоплений в конце 1990-х. А до этого в США был биржевой пузырь 1920-х гг., а еще раньше пузырь под названием «Компания Южных морей»^[72], и т. д.

Экономические мыльные пузыри — не голландское изобретение. Это общечеловеческая беда. И она предсказуема, как снег среди зимы.

Чисто технически пузыри надуваются тогда, когда цена на что-либо превышает объективную стоимость этого товара. А цена повышается из-за того, что люди упрямо верят: стоимость этой вещи будет продолжать расти несмотря на то, что она и так уже дошла до абсурда. Они умудряются убедить в этом и всех окружающих. Добиваются, чтобы все признали их правоту, и рьяно отмахиваются от голоса здравого смысла, который говорит им: вы что, с ума сошли?

А потом пузырь лопается. И за взрывом следует долгий, тягостный период упадка. И все это вместе называется «экономическим циклом».

На рисунке 8 представлены данные по S& P 500 — фондовому индексу, в который входят 500 крупнейших акционерных компаний США, акции которых активно торгуются на ведущих биржах. Взлеты и падения последних лет выглядят особенно драматично. С 1995 по 2000 г. этот индекс поднялся на 200 %. Затем случился крах, и S& P 500 опустился на 49 %. В 2002 г. начал надуваться пузырь рынке недвижимости — индекс тут же подскочил на 102 %. А когда цены на жилье наконец упали, инвесторы запаниковали и индекс сразу рухнул на 57 %.

Рис. 8. С близкого расстояния все выглядит очень мрачно…

Но не переживайте: как бы безнадежно это все ни звучало (и как бы ни было мучительно видеть, что ваши сбережения тают прямо на глазах), на более протяженных отрезках заметна очевидная тенденция к росту биржевого рынка. Взгляните на рисунок 9, и вы увидите, что «провал» 1987-го — когда показатели рухнули на 34 % — выглядит всего лишь как крошечная ямка.

Вопрос, который вот уже почти сто лет не дает экономистам спать спокойно: почему эти циклы взлетов и падений идут непрекращающейся чередой? Как это возможно, чтобы мы лишились рассудка из-за какой-нибудь ерунды вроде луковицы тюльпана? Почему мы вновь встаем на эти грабли?

Рис. 9. …Но стоит отойти подальше, и картинка становится веселее

Ответ легендарного британского экономиста Джона Мейнарда Кейнса звучит очень просто: потому что мы люди. «Говоря откровенно, — написал он в 1935 г., — приходится признать, что круг сведений, используемых нами для оценки дохода от железной дороги, медного рудника, текстильной фабрики, патентованного лекарства, атлантического лайнера или дома в лондонском Сити, который может быть получен спустя, скажем, десять лет (или даже пять лет), стоит мало, а иногда и вовсе ничего не стоит»^{76}. И так как мы не можем предсказать будущее, заключил он, мы полагаемся на свое нутро. Возможно, всем тем, кто решился на второе свидание или поход к алтарю, это кажется какой-то банальной прописной истиной — но поверьте, во времена Кейнса такое заявление ознаменовало разрыв с экономической мыслью начала XX в., которая окрестила нас абсолютно рациональными существами, всю жизнь стремящимися преумножить свои блага.