Йозеф Шумпетер, универсальный ученый-экономист

Шумпетер продвигал идею благотворного эффекта «творческого разрушения» не только на бумаге — он доказывал его существование всей своей жизнью. Как написал один из его биографов: «Для капитализма и для Шумпетера лично стабильности как таковой никогда не существовало. Рокот изменчивого мира был музыкой для его ушей»^{83}. В 20 лет Шумпетер писал книги, в 30 стал министром финансов Австрии, затем переключился на банковское дело, сколотил состояние, потерял все до копейки в ходе биржевого краха, переехал в Америку, устроился преподавать в Гарварде и стал там своего рода сенсацией (не в последнюю очередь благодаря своей любви к плащам с капюшоном). По свидетельствам биографа Томаса МакКро, Шумпетер нередко говорил, что всю жизнь стремился быть лучшим экономистом, лучшим наездником и лучшим любовником в мире, — но тут же признавал, что вот с лошадьми у него как-то не сложилось^{84}.

«Работа над книгой давала мне ощущение, что я могу хоть что-то в этой жизни контролировать, — вспоминает Дэниел. — Ведь все остальное буквально рушилось у меня на глазах, в особенности наш брак».

Ким теперь тоже задышала свободнее. Дэниел был поглощен своей книгой, и Ким перестала опасаться, что он вот-вот припрет ее к стеке и заставит принимать какие-то решения, ходить к психологу или искать новую работу. У них в отношениях наступило временное затишье — и хотя до выхода из кризиса им было еще далеко, напряжение немного спало.

Однажды утром, спустя несколько месяцев после той беседы с отцом, Ким проснулась и обнаружила, что Дэниел опять сидит у себя в кабинете и яростно печатает. Она налила себе чашку кофе и подсела к нему — и Дэниел стал рассказывать ей, какой лихой поворот сюжета он замыслил.

Это было первое приятное общение с тех пор, как Ким вернулась.

«Оно напомнило мне те времена, когда мы только начали встречаться, — тогда мы могли долго вот так сидеть и увлеченно болтать о чем-нибудь, — сказала Ким. — Я вдруг ощутила, что рядом со мной все тот же Дэниел — только мои чувства к нему стали менее восторженными. Я понимала, что он не идеален, у него есть свои особенности. Но разве я не могу жить с этими особенностями? Могу, вполне».

Ким потребовалось несколько месяцев, чтобы признать: ее раздражал не Дэниел, а собственная неустроенность и зависть к нему. А Дэниел пришел к пониманию того, что не стоило переусердствовать в своих попытках «спасти» Ким — нужно было дать ей возможность самой выбирать свой путь.

«Зачем было тратить столько нервов и времени на планирование ее жизни, если она и так отлично справляется?» — сказал он.

Розовые очки были навсегда утеряны, но и Ким, и Дэниел считают, что их нынешнее положение куда лучше того, что было в первый, ураганный год их брака.

«Те отношения оставили много приятных воспоминаний, — говорит Дэниел. — Но они были ненастоящие».

Уинстон Черчилль как-то сказал: «Побежденные трудности — это выигранные возможности», — не сомневайтесь, он знал толк и в том, и в другом.