Часть III 2 страница

– А где волшебное слово «пожалуйста»? Впрочем, если ты и произнесешь это слово, то в лучшем случае можешь рассчитывать только на яблоко.

Он разочарованно вздохнул и прижался к ней еще крепче.

– Ну почему ты такая вредина, Энни? Мне нужно печеньице. Всего одно, понимаешь?

– Ты его получишь, когда настанет время пить чай, – пообещала Энни, с гордостью глядя на племянника. – Настанет день, когда ты станешь большим мужчиной. Ты посмотришь на себя в зеркало и увидишь, какие у тебя красивые целые зубки. Вот тогда ты вспомнишь тетю Энни и скажешь ей спасибо за то, что она не давала тебе сладкого всякий раз, когда ты просил.

Олли вздохнул – он понял, что ему никак не уломать тетю. Энни снова посмотрела на Фрэнси – та по-прежнему была погружена в газету и, похоже, даже не обратила внимания на вторжение Олли. У Энни брови поползли вверх от удивления – ее подруга обыкновенно уделяла все свое внимание сыну, но сейчас, по-видимому, мысли Фрэнси находились далеко.

– Готова спорить, ты не слышала ни словечка из всего того, что я сказала, – воскликнула Энни. – Ты уже целую вечность рассматриваешь эту газетенку. Хотела бы я знать, что такого особенно занимательного они там пишут?

Фрэнси словно очнулась и с испуганным видом без слов передала газету подруге.

Фотографии приема в доме у Гарри Хэррисона занимали две страницы, а еще одна была целиком посвящена описаниям различных дорогостоящих увеселений, которым предавались гости в доме у молодого Хэррисона, и содержала впечатляющий список приглашенных на праздник. «Дом, возрождаемый из пепла» – так называлась статья-панегирик знаменитому семейству.

Энни быстро взглянула на Фрэнси и, протянув руку через стол, взяла ее ладонь в свою.

– Так вот куда ты ходила вчера вечером… – сочувственно произнесла она. – Понимаю, что тебе было трудно удержаться.

Фрэнси кивнула:

– Однако все не так просто. Я видела Гарри.

– Что же здесь такого? Гарри вернулся в город, он тут живет. Даже если вы не бываете в одних и тех же местах, то все равно – мир тесен. Рано или поздно ты бы обязательно на него наткнулась где-нибудь – на улице, у газетного ларька или в магазине.

– Энни, ты не понимаешь. Он увидел меня. Мы заглянули друг другу в глаза.

– Но, может быть, он тебя не узнал? В конце концов, с момента вашей последней встречи прошли годы…

– Нет, дорогая. Он узнал меня – это совершенно точно. А если нет, то вот это поможет ему исправить ошибку. – И Фрэнси указала пальцем на собственное лицо, запечатленное на фотографии среди толпы зевак, собравшихся у дома Хэррисонов.

– Да, здесь тебя трудно не узнать, – согласилась Энни. – Но мне до сих пор не понятно, отчего ты так боишься его, Фрэнси. Многое в мире изменилось. Ты уже взрослая женщина, а не подросток. Гарри ничего тебе не может сделать.

Фрэнси с несчастным видом склонила голову. Именно это она твердила себе всю ночь, но сама не верила в то, во что так хотела поверить.

– Я слишком хорошо знаю Гарри. Он ни разу не заступился за меня перед отцом, он всегда чувствовал себя выше меня, ощущал собственное превосходство единственного сына и наследника великого Гормена Хэррисона. Единственным желанием Гарри было повторить своего отца во всем – и он добился этого. Он даже унаследовал его ненависть ко мне. Теперь у Гарри есть власть и деньги – и можешь не сомневаться, он использует их, чтобы доставить мне как можно больше неприятностей.

Энни во все глаза смотрела на подругу.

– В таком случае, что ты собираешься делать? – спросила она, внезапно проникаясь страхом за Фрэнси.

Олли тем временем выбрался из объятий Энни и подбежал к матери, заметив, что та встает.

– А куда ты идешь? – требовательно спросил он, хватаясь за ее юбку.

Фрэнси, принужденно улыбаясь, ответила:

– Я хочу повидаться с Лаи Цином.

Офис Лаи Цина находился в дальней комнате большого складского помещения, расположенного неподалеку от гавани. Склад был столь же аккуратен и чист, как и его хозяин. На полках кабинета в строгом порядке стояли конторские книги и каталоги товаров. Финансовые итоги сделок за день были выписаны на большой лист бумаги и висели на доске объявлений. На огромной настенной карте мира разноцветными стрелками регулярно отмечалось положение судов, находящихся с грузами в пути. Большой железный несгораемый шкаф, ключи от которого находились у одного лишь Лаи Цина, хранил в своем чреве разнообразную документацию и всевозможные счета, оставшиеся от предыдущих сделок. Кроме того, в нем лежали значительная сумма денег и деревянная коробочка для сокровищ с шелковистой прядью девичьих волос и фотографией молоденькой девушки с веером.

Лаи Цин сидел за большим деревянным письменным столом и проверял лежащую перед ним толстую стопку счетов. Его пальцы прямо-таки летали над бумагами. Помимо деревянного стула с прямой спинкой, на котором он восседал, и письменного стола, в комнате находился еще один стул, небольшая печурка, которая редко зажигалась, потому что Лаи Цин никогда не испытывал холода, и небольшой черного дерева алтарь с двумя статуэтками китайских божеств из жада, стоявших по краям. Одна из них изображала Кван Инх, богиню милосердия, а другая – богиню удачи. В просторном и мрачноватом помещении склада хранились различные товары на сумму в несколько сот тысяч долларов. Здесь были дорогие шелка, изделия из лакированного дерева, картины, ковры и древности из различных стран Азии, равно как и более привычные предметы домашнего обихода. На другом складе, также принадлежавшем Лаи Цину, находились только громадные деревянные контейнеры с чаем самых разнообразных сортов, ароматическими травами и специями.

Лаи Цин занял у старейшин крупную сумму денег, пустил в оборот и уже тысячекратно увеличил ее, хотя никто об этом не подозревал, поскольку его компания действовала теперь под другим именем. Фирмой, названной «Л. Ц. Фрэнсис и компания», согласно документам, владела Фрэнси, но всеми делами в ней заведовал Лаи Цин. Именно Лаи Цин, остановившись на Гавайях после своей поездки на Восток, перекупил там обанкротившуюся ананасную плантацию за сущие пустяки и, построив на плантации консервную фабрику, превратил ее в процветающее предприятие. Он же купил лавочку, торговавшую всякой мелочью, необходимой морякам, отправлявшимся в плавание, и вскоре сделал из нее лучший и самый большой магазин в гавани Сан-Франциско. Лаи Цин также вложил значительные суммы в производство корабельных канатов в Шанхае и в ковродельческую промышленность в Гонконге, в фермы по разведению шелковичных червей в Китае и лучших тонкорунных овец в Австралии. Он добился того, что купцы и предприниматели Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и Сиэтла избрали его своим представителем и агентом в торговых делах с Востоком, и организовал централизованную доставку грузов из самых экзотических стран. Лаи Цин создал целую сеть агентов, которые охотились на Востоке за антиквариатом – товаром, пользовавшимся особенной популярностью у состоятельных людей на Западе. Лаи Цин подчинил себе чайный рынок, закупая особые специи и добавки к этому напитку, пришедшиеся белым по вкусу. В глазах своих китайских коллег Лаи Цин уже давно считался чрезвычайно удачливым и богатым человеком, но самому Лаи Цину этого было мало. Он полагал, что пока всего лишь обрел почву под ногами и теперь настало время двигаться дальше.

Раздался стук в дверь, и китаец, подняв глаза, увидел, что в комнату вошла Фрэнси. Он улыбнулся:

– Вот человек, которого я всегда жду, – но потом заметил ее встревоженные глаза и понял, что ее привело к нему какое-то несчастье. Лаи Цин поспешно направился к Фрэнси и предложил ей стул.

– Тебе не холодно? – заботливо спросил он. – Я могу зажечь печку.

Фрэнси отрицательно покачала головой. Она не могла больше терпеть и, захлебываясь словами, рассказала все – как она ходила к дому Гарри и он увидел ее. Теперь он знает, что его сестра жива, и она очень боится, что он в состоянии совершить по отношению к ней и к ее ребенку нечто ужасное.

Довольно долго, после того как Фрэнси закончила говорить, Лаи Цин хранил молчание. Фрэнси знала, что он, единственный человек на свете, способный разрешить ее проблемы, и с нетерпением ждала ответа.

– Гарри посмотрит на фотографию в газете и начнет тебя искать, – сказал наконец Лаи Цин. – Ты еще не достаточно твердо стоишь на ногах, чтобы бороться с ним. Тебе следует уехать из Сан-Франциско и затаиться до тех пор, пока ему не наскучат поиски и он снова про тебя забудет.

– Я вернусь на ранчо, – с воодушевлением проговорила Фрэнси. – Олли там так нравится…

Лаи Цин отрицательно покачал головой.

– Всегда будет существовать опасность, что он внезапно вспомнит о ранчо и нагрянет туда. Нет, Фрэнси. Тебе нужно, уехать подальше отсюда, подальше от Калифорнии. Ты должна ехать в Китай.

Глава 25

Гарри с нетерпением зашвырнул машинописный отчет детектива в ящик письменного стола. Он подошел к окну и принялся с сердитым видом созерцать Калифорния-стрит. К сожалению, никчемный шпик так и не смог установить местонахождение Фрэнси, но Гарри буквально спинным мозгом чувствовал, что она где-то рядом.

В раздражении он отвернулся от окна. У него имелась еще одна причина для плохого настроения – скоро ему необходимо было возвращаться в Принстон, чтобы продолжить учебу. Но Гарри этого решительно не хотелось. Ему надоел и университет, и Сан-Франциско. Он был также по горло сыт мыслями о своей проклятой сестрице. Ему следовало сменить обстановку. Гарри мечтал о хорошем вине, женщинах и музыке. Он начал развивать эту идею, и по мере того как она выкристаллизовывалась у него в голове, его настроение стало меняться в лучшую сторону. Он почти бегом направился к дверям кабинета, кликнул камердинера и приказал тому укладывать чемоданы. Он, Гарри Хэррисон-младший, немедленно отправляется в Париж.

Гарри позвонил Баку Вингейту и предложил составить ему компанию, затем по телефону зарезервировал две лучшие каюты на ближайшем лайнере, отправлявшемся во Францию, и приказал прицепить свой личный железнодорожный вагон к экспрессу, отходившему в Нью-Йорк.

Бак Вингейт был на три года старше Гарри. Он уже закончил Принстон и теперь работал в частной адвокатской конторе своего отца в Сакраменто, набираясь опыта, чтобы сдать экзамены на звание магистра в Гарвардском университете. Сразу же после сдачи экзаменов он намеревался серьезно заняться политикой. Ему уже исполнилось двадцать три, и он был единодушно признан самым привлекательным парнем на своем курсе в Принстоне. Бак был высок ростом, темноволос и смотрел на мир спокойными карими глазами. Ко всему прочему, он обладал атлетическим телосложением, прекрасно плавал, увлекался греблей, играл в поло и гольф. Но его истинной страстью была сорокафутовая белоснежная яхта «Бетси Би», на которой он частенько отправлялся в Ньюпорт, где на берегу океана в роскошной вилле жили его родители.

В сущности, Бак не был до конца уверен, что намечающееся путешествие в Париж соответствует его имиджу будущего политического деятеля, но его отец настоял на поездке сына с Хэррисоном-младшим, мотивируя свое решение тем, что Бак, как старший, сможет «проследить, чтобы младшенький не наделал глупостей». Джейсон Вингейт продолжал заниматься делами семьи Хэррисонов, а с тех пор, как Гормен погиб, он по-отечески опекал Гарри. Но Баку эта опека давалась не просто. Не раз ему приходилось вытаскивать Гарри из разных передряг. В последний раз, например, тот был задержан полицией в одном из самых фешенебельных Нью-Йоркских борделей.

– Парень просто хотел слегка спустить пар, – доверительно объяснил Бак ситуацию полицейскому офицеру, и Гарри отпустили. А вот теперь ему пришла в голову новая идея.

– Я, пожалуй, возьму академический отпуск в университете, мистер Вингейт, – сказал Джейсону Гарри. – Мне нужно некоторое время, чтобы привести себя в форму после смерти отца.

Бак с удивлением поднял брови – со дня гибели Гормена прошло пять лет, и он не замечал, чтобы Гарри в последнее время слишком уж сокрушался по отцу. Однако Бак промолчал, не желая ссориться с Вингейтом-старшим. Скоро они с Гарри уже стояли на палубе огромного трансатлантического; лайнера «Нормандия».

Когда Бак по прошествии времени вспоминал эту поездку, он всякий раз убеждался, что был прав и путешествие оказалось совсем не в его духе.

Прежде всего, Гарри вел себя, словно вырвавшийся на свободу щенок, к тому те щенок заносчивый. У него была скверная привычка обходиться со слугами, как с рабами. Он сорил деньгами так, будто долларовые купюры вышли из моды. Бак же был в Европе уже несколько раз, и у него имелись любимые им места, которые он всегда был рад посетить вновь. Например, виллы Палладио в Италии или Венеция при лунном свете, когда средневековые площади пустели и ему казалось, что он перенесся в прошлое на несколько веков назад. Ему нравились замки на Рейне и зеленые холмы Баварии, вневременная красота Парижа и Сены с романтическими мостами и арками, переброшенными через ее воды. Он любил Лувр и его шедевры, и постоянство лондонских улиц и скверов. В Европе существовало много такого, что стоило видеть и изучать, но Гарри не интересовало ничего, кроме банкетов.

По его настоянию они останавливались только в самых роскошных отелях. Гарри целыми днями спал и не выказывал ни малейшего желания знакомиться с достопримечательностями, поскольку единственным стоящим объектом изучения в Европе для него были женщины. Он питался в самых дорогих ресторанах, пил старые вина и лучшее шампанское и посещал наиболее изысканные бордели.

Гарри накупил себе с полдюжины автомобилей – «роллс-ройс», «бугатти», «испано-сюизу», «бенц», «де дион-бутон» и «де кормон». По его требованию все машины были покрашены в любимый Хэррисонами бордовый цвет и снабжены панелями из черного дерева с серебряной отделкой внутри. Он приобрел также у чайного магната в Англии двухсотфутовую яхту, перекрасил ее по своему вкусу от киля до клотика и нанял постоянную команду из сорока человек. Он посылал в подарок женщинам, которые ему нравились, бриллиантовые браслеты, а тем, которые сподобились угодить ему, дарил соболиные манто с пуговицами из изумрудов.

Бак никогда не был ханжой, но следил за всем этим разгулом, брезгливо поджав губы. Гарри вел себя, словно наследный принц восточной державы, но на протесты Бака со смехом отвечал, что может себе это позволить. Мало кто знал, включая и Бака, о пристрастии Гарри к спиртному и опиуму. Тот был достаточно умен, чтобы не распространяться об этом. Почти каждую ночь он исчезал из гостиницы, но неизменно снова появлялся в полдень следующего дня свежевыбритым, безупречно одетым и с ясными невинными глазами. Чем бы он ни занимался ночью, на его внешности это никак не отражалось.

Вингейты были богаты, как и Хэррисоны, уже в течение трех поколений. У них был прекрасный собственный дом в Сан-Франциско, большая квартира в Нью-Йорке и летний «загородный домик» в Ньюпорте – специально для морских прогулок. Жили они прекрасно, но Бак в жизни не видел, чтобы люди так транжирили деньги, пили и волочились за женщинами, как Гарри. Через несколько недель ему настолько это надоело, что он телеграфировал отцу о своем возвращении домой и оставил Гарри наедине с его дорогостоящими удовольствиями.

В ответ на «предательство» друга Хэррисон-младший сердито отправился пешком в бар при отеле «Риц», где тут же свел дружбу с компанией молодых англичан, которые приехали в Париж повеселиться. Без Бака ему стало скучновато, да и Париж к тому времени уже успел надоесть, поэтому Гарри был приятно удивлен и обрадован, когда благородный мистер Морган Тилмарш пригласил его погостить у него дома, в Англии.

Тилмарш-Холл являлся наследственным владением и был окружен несколькими сотнями акров великолепных охотничьих угодий в Глостершире. Как только Гарри подкатил к подъезду на своем маленьком спортивном «бугатти» привратник в темно-синей ливрее поспешно распахнул перед ним двери и помог выгрузить багаж.

– Мистер Морган пьет чай с мисс Луизой в малой гостиной, – сообщил седовласый дворецкий. – Если вам будет угодно, сэр, вы можете к ним присоединиться.

Следуя за этим типично английским лощеным слугой, Гарри с интересом осматривался вокруг. Его поразил холл, через который они шли, – построенный еще несколько веков назад, он в четыре раза превосходил по размерам его собственный. В гигантском каменном камине шумел огонь, но из древних каменных стен, украшенных головами убитых когда-то длиннорогих оленей, было невозможно изгнать холод веков. «Малая» гостиная имела сорок футов в длину и была уставлена небольшими диванчиками на гнутых ножках и маленькими столиками с портретами членов королевской семьи и детей в серебряных рамках. С полдюжины породистых пятнистых собак прохаживались или лежали около камина, и, как только дворецкий ввел Гарри в гостиную, все они бросились на него, едва не сбив с ног.

– На место, Туз, на место, Джек! Рекс, Смарти – отойдите от гостя. Ведите себя прилично!

Обтянутая элегантным сапожком нога мягко, но решительно оттеснила собак, и прелестный по тембру голос произнес на прекрасном английском языке:

– Прошу вас извинить, боюсь, собаки слишком перевозбуждены после охоты. Они сегодня все утро носились за дичью, знаете ли.

Гарри наконец оторвал взгляд от собак, перевел его на обладательницу чарующего голоса и на мгновение перестал дышать: на него смотрело прекраснейшее в мире создание.

– Я – Луиза Тилмарш, – объявила девушка и протянула ему руку.

Гарри принял ее ладонь, словно драгоценность, и ему захотелось больше никогда не выпускать ее из своей руки, бесконечно долго, всю жизнь, смотреть на это безупречное лицо и нежиться в мягких струях света, который испускали ее ясные серые глаза.

– Меня зовут Гарри Хэррисон. Я познакомился с вашим братом Морганом в Париже, – сказал он, когда вновь обрел способность говорить.

Девушка от души рассмеялась и изобразила на лице легкое удивление, в то время как Морган поднимался с дивана, чтобы пожать руку Гарри.

– Рад, что вы смогли к нам выбраться, – приветливо сказал он. – Вы как раз успели к чаю. Луиза вас угостит.

– Мы только что вернулись с охоты, – сообщила она, передавая Гарри чашку с ароматным чаем и серебряное блюдо с горячими бисквитами, намазанными маслом. – А вы котитесь, мистер Хэррисон?

– Пока не пробовал, но с удовольствием поучусь.

Она откинула ловким движением головы волосы со лба и снова весело рассмеялась.

– В таком случае для начала вам следует немного попрактиковаться. Завтра мы подберем вам хорошую лошадку, и я сама съезжу с вами на прогулку, чтобы вы получше узрели местность, по которой придется скакать во весь опор.

Она впилась жемчужными зубками в бисквит и грациозно стряхнула крошки длинными изящными пальцами. Гарри не мог оторвать от нее глаз. Ее длинные волосы цвета меди были свободно распущены по плечам, а их нежные завитки обрамляли точеное личико с прекрасной кожей, какая бывает у женщин, живущих большей частью за городом. Медно-рыжие волосы и ясные серые глаза придавали Луизе Тилмарш слегка простодушный вид девушки, выросшей на свободе на свежем воздухе. Она все еще была одета в бриджи для верховой езды, которые облегали ее, как успел заметить Гарри, весьма сексуально, в высокие кожаные сапоги и мужскую шелковую белую рубашку.

Однако вечером за обедом она совершенно преобразилась, надев длинное бархатное платье изумрудного цвета и забрав волосы наверх в сложную прическу, куда вколола гардению.

– Это цветок из нашей теплицы, – объяснила она Гарри, когда тот восхитился изысканным запахом.

Лорд и леди Тилмарш были разоряющимися аристократами, и весьма консервативными к тому же, но они отнеслись к Гарри очень любезно и всячески поощряли его интерес к Луизе. Гарри знал, что через неделю, по правилам хорошего тона, ему предстоит уехать, но с большой неохотой заставил себя сделать это и расстаться с Луизой.

– Это что-то невероятное, – говорил он Баку, вернувшись в Нью-Йорк. – Я ее даже не поцеловал, но готов поклясться, что Луиза самая сексуальная женщина на свете.

Он не мог выдержать долгой разлуки с ней. Он совсем забыл о Принстоне и начал туда-сюда плавать через Атлантику. Эти рейсы стали настолько частыми, что уже все стюарды трансатлантических пароходных компаний знали его. Луиза вела себя с ним любезно, но держала на расстоянии вытянутой руки – чему, надо признаться, он не привык. В день рождения Гарри, когда ему исполнился двадцать один год, она выглядела настолько умопомрачительно в своих бриджах, сапогах и черном котелке, с медно-рыжими волосами, убранными под шляпу, что он не выдержал, обнял и поцеловал ее. От нее чудесно пахло духами «Мицуко», что окончательно свело Гарри с ума. Но он, тем не менее, знал, что у него нет никаких шансов заполучить девушку иным путем, кроме брака, поэтому сделал ей предложение.

Свадьба Гарри Хэррисона и Луизы Тилмарш явилась главным событием лондонского светского сезона 1912 года. Церемония бракосочетания проходила в Вестминстерском аббатстве, и на ней присутствовала принцесса, два герцога, дюжина лордов и более трех сотен прочих гостей. Луиза была великолепна в простом белом атласном платье от Уорта. Когда молодые вышли после церемонии во двор, почетный караул, одетый в розовые охотничьи костюмы, выстроился в две шеренги, скрестив над головой стеки и образовав, таким образом, своего рода триумфальную арку, через которую счастливая пара проследовала к ожидавшему их автомобилю. Затем состоялся прием в роскошном отеле, где в зале играл оркестр из тридцати человек, стоял громадный свадебный торт из пяти ярусов, а шампанского пролилось столько, что хватило бы напоить всех рыцарей круглого стола вместе с их слугами и оруженосцами. За все платил, разумеется, Гарри, поскольку, как выяснилось, благородный род Тилмаршей испытывал определенные трудности с деньгами в течение последних двух столетий.

– Все, что у нас есть, мы тратим на лошадей, – гордо заявила Луиза мужу. – У нас лучшие лошади чистокровной ирландской породы.

Первую брачную ночь молодые провели в люксовском номере отеля «Риц». Луиза приняла ванну, переоделась в простую длинную ночную рубашку и забралась под пышное одеяло рядом с Гарри.

– Я чертовски устала утром во время охоты, а потом еще эта церемония и остальное… – зевнула она и, зарывшись головой в подушку, мгновенно уснула.

Гарри был ошарашен. Как она могла позволить себе спать в их первую ночь, когда он только и думал о том, чтобы добраться до ее тела? Он встал с постели и сердито оделся. Прежде чем выйти из номера, он посмотрел на нее, спящую, но Луиза даже не шевельнулась, и Гарри вылетел из комнаты, спустился на лифте на первый этаж и отправился в лондонский район Сохо, известный своими притонами и публичными домами, где всегда можно было найти смазливую особу, готовую за деньги на все.

На следующий день они плыли по Темзе на его яхте, и перед обедом он подарил ей манто из соболей с изумрудными пуговицами.

– Изумительная вещь, дорогой, – кратко поблагодарила Луиза, набросила манто на плечи и прижалась щечкой к нежному меху. – Просто чудесная.

Обычно Гарри преподносил соболей с изумрудами тем дамам, которые уже были с ним близки, однако на этот раз он сделал подарок авансом, поскольку знал, что сегодня ночью овладеет ею. В конце концов, Луиза принадлежала ему. После ужина он принялся расхаживать по палубе, поеживаясь от холодного воздуха, давая жене достаточно времени для того, чтобы приготовиться к ночи любви. Потом спустился в каюту, прихватив с собой бутылку охлажденного шампанского.

Луиза сидела на постели в вышитой атласной ночной сорочке и выжидательно смотрела на мужа большими серыми глазами.

– Я готова, дорогой, – прошептала она.

– Я не хотел тебя торопить, – взволнованно сказал Гарри и предложил ей бокал шампанского.

Луиза покачала головой.

– Нет, спасибо, – твердо проговорила она, – предпочитаю сохранить голову ясной, чтобы лучше понимать, что к чему.

Гарри озадаченно посмотрел на жену. Конечно, она девственница, но разве не более естественным было бы для нее желание потерять в такой момент голову?

– Я полагаю, что это будет напоминать охоту, – поделилась она с мужем, – что-то вроде скачки по пересеченной местности…

Гарри единым духом выпил шампанское и забрался в постель. Он обнял ее, потом медленно снял с нее сорочку, но она лежала в его объятиях совершенно неподвижно. Тогда он принялся покрывать поцелуями ее обнаженное тело и гладить ее руками. Луиза не противилась, она лишь вся напряглась и застыла, не произнося ни единого слова. Она молчала и тогда, когда он губами начал исследовать ее тело, спускаясь все ниже и ниже, когда же он достиг самых сокровенных мест, у нее от ужаса перехватило дыхание…

В ту ночь Гарри подтвердил свои супружеские права, но в течение нескольких следующих недель он осознал, что секс Луиза воспринимала как обременительную обязанность, которую она соглашалась выполнять только в расчете забеременеть и родить мужу наследника. Но, по мнению Гарри даже будущие дети не сумели бы вытеснить из сердца Луизы любовь к охоте. Гарри понял, что ошибся, приняв соблазнительно выглядевшую девушку в обтягивающих бриджах за чувственную женщину, понимающую толк в любви. Она думала и говорила только о собаках и лошадях, и Гарри уже казалось странным, что от нее пахнет духами «Мицуко», а не конюшней.

Через несколько месяцев, совершенно разочарованный в жене, Гарри сообщил ей, что, лишь научившись ездить на мужчине верхом, как она ездит на лошади, она может удержать мужа. Но только не его.

Все устроилось по-английски – то есть довольно спокойно. Гарри заплатил за заранее обговоренную с женой ночь любви с красивой девушкой в отеле «Брайтон». Луиза получила и передала добродушному судье свидетельства неверности мужа, которые давали возможность развестись. Таким образом, повзрослев всего на год, но, уже успев жениться и расстаться с женой, Гарри вернулся в Сан-Франциско, потеряв несколько миллионов долларов.

Глава 26

Фрэнси ни за что бы не подумала, что уже в начале своего путешествия на борту парохода «Ориент», направляющегося в Гонконг, она будет радоваться тому, что уезжает. В сущности, поначалу она даже не подозревала, что влюбилась. Она уверяла себя, что это не более чем случайный роман; даже не роман, роман – слишком сильно сказано, просто легкий флирт. Впрочем, даже не флирт, просто порядочный человек по имени Эдвард Стрэттон помогает женщине, путешествующей в одиночку.

Она стояла на палубе, перегнувшись через леерные заграждения, и наблюдала, как в сиреневой дымке на горизонте исчезал Сан-Франциско. На ее глазах выступили слезы – она думала об Олли, которого оставила на попечение Энни. Они разлучались впервые со дня его рождения, и она уже начала по нему скучать и знала, что ее тоска с каждым днем будет расти.

Стоявший рядом с ней мужчина сказал с сочувствием:

– Уже слишком поздно, назад не повернет, – и она обернулась в его сторону, чтобы взглянуть, кто говорит, механически стирая слезинки с глаз кончиками пальцев. Мужчина достал из кармана чистейший батистовый платок и предложил Фрэнси.

– Постарайтесь взглянуть на дело по-другому, – посоветовал он с улыбкой, – перед вами на пути лежат Гавайские острова, а далеко за ними – Китай. Вам есть чего ждать Впереди.

Она кивнула и, вытирая глаза краешком белоснежного Платка, принялась украдкой рассматривать предупредительного попутчика. Это был уверенный в себе, привлекательный господин средних лет, невысокого роста. К числу его внешних достоинств следовало также отнести темные густые волосы, которые он зачесывал назад, черные брови и искренние голубые глаза. Он был чисто выбрит и говорил с английским акцентом.

– Эдвард Стрэттон, – представился он.

– Франческа Хэррисон, – Фрэнси натянуто улыбнулась. – Прошу меня извинить, обычно я стараюсь не плакать на людях.

Он пожал плечами:

– Расставаться всегда трудно.

– Спасибо за помощь, – застенчиво поблагодарила она и, повернувшись, направилась к застекленной веранде. Открывая дверь на крытую палубу, она слегка повернула голову: господин по-прежнему стоял у борта, облокотившись на леер, и смотрел ей вслед. Заметив ее движение, он поднял руку и помахал ей.

«Ориент» был первоклассным океанским лайнером, и его пассажиры в основном состояли из преуспевающих бизнесменов и дипломатов, возвращавшихся в Шанхай, чайных плантаторов, плывших на Цейлон, и служащих каучуковых плантаций, направлявшихся в Манилу и Пананг. В каюте Фрэнси, превосходно отделанной ореховым деревом и полированными металлическими полками, висели ковры и стояла большая кровать с горкой подушек различных размеров, покрытая шелковым покрывалом абрикосового цвета. Маленький столик у иллюминатора украшали цветы, в том числе и букетик лилий, подаренный на прощание Олли. Чемоданы были уже распакованы, и неожиданно Фрэнси почувствовала себя на корабле, как дома.

Перед отъездом Энни потащила подругу, хоть та и упиралась, в роскошный магазин под названием «Париж». «Не можешь же ты отправляться в такое длительное путешествие, не имея приличного дорожного костюма и полудюжины вечерних платьев», – убеждала ее Энни. И вот сейчас, переодеваясь к обеду и надевая простое, но элегантное темно-зеленое платье, Фрэнси испытывала благодарность к подруге. Она собрала волосы на макушке и воткнула в прическу парочку украшенных драгоценными камнями гребней. Потом надушила платье у ворота и у запястий своими любимые ми духами с запахом жасмина.

Безымянный палец ее украшала узкая золотая полоска обручального кольца. Она решила, что для Олли лучше, если она будет представляться как миссис Хэррисон, вдова. Энни тоже полагала, что это, в сущности, не такая уж ложь – ведь они с Джошем обязательно бы поженились, если бы он остался жив.