Европеизация от амуниции

Зимой 1697 г. в Москве готовилось «Великое посольство» — укреплять союз европейских стран против «салтана турского, хана крымского и всех бусурманских орд». Среди волонтеров, ехавших обучаться морской науке, под именем Петра Михайлова скрывался Петр I. Он хотел сам увидеть приоткрывшийся ему в московской Немецкой слободе западный мир с его деловым размахом, океанской торговлей, процветанием наук и искусств.

Во время подготовки миссии кем-то из чинов Посольского приказа был составлен документ о положении крестьян в странах Европы. Появление такой «аналитической записки» не случайно совпало с кануном петровских реформ. Небывалый вояж «великого государя царя» (да еще в качестве простого работяги) в чужие страны означал конец российского Средневековья. «Дух времени» постепенно подрывал основы старой российской военно-государственной системы и средневекового мировоззрения.

«Во Франции, сказывают, невольных никаких нет, а служат все за плату в урочные лета и с крестьян господам брать в слуги невольно. А волен во всех крестьянех король, естли кого из них хочет взять в солдаты и до протчих услуг своих. А господа их токмо берут с них уреченной оброк по уставу. В Англии и в Италии також, как сказывают, и в Гишпании, живут люди потому ж на урочные лета наемные; а как срок доходит, то должен слуга, естли впредь у господина наймыватся не хочет, за несколко месяцев то сказать господину своему, что он более у него служить не будет. Да и крестьян невольных у них нет, токмо имеют господа земли свои, которыя крестьяне у нихъ оброчат на несколко лет, а потом по воле своей или когда не возмогут в оброке договориться, могутъ в ыное место жить перейтитъ; а сверх договору ни в какую работу дворовую их господа нудить не могут. Такое ж поведение и волностъ людем и крестьянам и в Голандии, с таким еще различием, что и купленые неволники, хотя и не християнские веры, могут, когда хотят, свободно от господина своего к иному господину. А крестъяня во всей Германии неволные… против того жив Датцкой земле во всем. В Польше сие известно многим, что содержат во крестьянех и слугах слуги наемные, а крестъяны невольные…».

(Выписка, каким образом в чужестранных разных государствах поступают со служителями и с крепостными людьми //Чтения в обществе истории и древностей российских. 1905. Кн. 3. Смесь. С. 30–31).

В основе структурного кризиса Московского государства XVII в. лежало нараставшее отставание России от стран Европы; но попытки выхода из кризиса порождали в правящих кругах как «реформаторские» настроения, так и оппозицию им. Приведший Петра к власти переворот 1689 г., вопреки обычным представлениям, был не победой молодого реформатора над косным боярством, а консервативной реакцией на умеренно «западническую» политику царя Федора Алексеевича (1676–1682) и царевны Софьи. Великий русский историк В. О. Ключевский был уверен: «Процарствуй Федор еще 10–15 лет и оставь по себе сына, западная культура потекла бы к нам из Рима, а не из Амстердама».

«Первый министр» царевны князь Василий Голицын много потрудился для создания коалиции европейских стран для борьбы с Османской империей. По сообщениям дипломатов, князь готовился создать регулярную армию, ликвидировать государственные монополии и даже отменить крепостное право. Голицын стал и первым из плеяды официальных фаворитов при «дамских персонах». К подобным вещам в его время современники еще не привыкли: с криком «временщик» в 1688 г. бросился на князя убийца.

Если бы Голицын пришел в политику несколькими годами позже, он вполне смог бы стать достойным сотрудником Петра. Но в 1689 г. они оказались по разные стороны баррикад. Привлечение иностранцев и попытка устройства университета вызвали неудовольствие церкви. Не случайно Петра в конфликте с Софьей поддержал патриарх Иоаким, сразу же потребовавший изгнания из России иностранцев. В своем завещании патриарх умолял царя разорить «еретические» храмы и не допускать православных «общения в содружестве творити» с иноверцами. Приход к власти Петра I не оправдал надежд церковного руководства: церковь была вынуждена смириться с падением своей роли в политической жизни страны. И все же прошло несколько лет, прежде чем царь понюхал пороха в Азовских походах 1695–1696 гг. и приступил к преобразованиям.

В исторической науке с начала 90-х гг. XX в. появились попытки выявить альтернативные пути и «точки бифуркации» исторического развития страны. Некоторые историки полагают, что к концу XVII в. обозначилась объективная тенденция капиталистического развития страны. Другие сомневаются в такой готовности, но думают, что энергичный царь в условиях кризиса системы служилых «чинов» мог бы — при желании — сравнительно легко избавиться от крепостного права. Приведенная выше записка свидетельствует: в «верхах» о положении крестьян думали. И смотрели — во время знаменитого путешествия по землям Швеции, Пруссии, Голландии, Англии, Австрии, — каково оно в этих странах.

Молодой царь и его окружение, не скованные рамками посольского этикета, могли знакомиться с разными сторонами жизни западноевропейского общества. Они общались с коронованными особами и их министрами — и мастерами, торговцами, моряками, епископами, актрисами. Петр с одинаковым интересом работал на верфи, посещал мануфактуры, монетные дворы, театр и больницы, повышал квалификацию в качестве кораблестроителя и артиллериста, сидел в портовых кабаках и наблюдал за публичными казнями.

Гулял в «русском» стиле. «Спальня, убранная голубой отделкой и голубая кровать, обитая внутри светло-желтым шелком, вся измарана и ободрана. Японский карниз кровати сломан. Индийское шелковое стеганое одеяло и постельное белье запятнаны и загрязнены. Туалетный столик, обитый шелком, сломан и изрезан. Стенной орехового дерева столик и рундук сломаны. Медная кочерга, пара щипцов, железная решетка, лопатка — частью сломаны, частью утрачены. Палевая кровать разломана на куски…» — таким он оставил предоставленный ему особняк в английском Дептфорде, с поломанными деревьями и истоптанным газоном. Но после неумеренного «веселья» — вел переговоры, наблюдал морские маневры, знакомился с Оксфордским университетом, заглянул в парламент: «Царь московский, не видавший еще до тех пор собрания парламента, находился на крыше здания и смотрел на церемонию через небольшое окно».

Письма Петра, передающие его впечатления от калейдоскопа событий и достопримечательностей, предельно скупы и сообщают только о делах и передвижениях: «Здесь, слава Богу, все здорово, и работаем на Индейском дворе»; «Покупки, которые принадлежат к морскому каравану, от господина генерал-комисария искуплены, также и ружье, которое принадлежит к конным и пешим полкам, искупают же. Что станет впредь чиниться, писать буду. Из Амстрадама, декабря в 1 день»; «…о железных мастерах многажды говорил Витцену»; «.. мы третьего дни, слава Богу, возвратились из Англии все здорово и на будущей недели, Богу изволшу, поедем отсель в Вену. Piter».

Где-то здесь, в центре деловой, динамично развивавшейся Европы Петр решил внедрить в России западноевропейскую «модель» жизни, как можно скорее перенять все необходимое наперекор старому укладу и его традициям. Случилось ли это на королевской верфи в Дептфорде, где царь постигал высокие технологии своего времени — искусство кораблестроения, или в лондонской часовой мастерской Карте, где выучился на часовщика, сказать трудно. Но в то же время ясно, что западный мир московский царь воспринял как сложную машину, набор технических приемов и форм, которые надо как можно скорее использовать у себя дома. Другой вопрос — мог ли он понять основы качественно иного мироустройства, социальной структуры, отношения власти и подданных? Едва ли.

И все же он пошел на принципиальный разрыв с «московской» традицией и утверждал новую культуру, основанную на иной «знаковой системе». Образцом для восприятия объявлялось не восточное благочестие, а культурный уклад Западной Европы; бороду надо было менять на парик, русский язык — на немецкий; античная мифология («еллинская ересь») стала официальным средством эстетического воспитания. К прошлому у него был и личный счет. На глазах десятилетнего Петра во время стрелецкого восстания 1682 г. погибли знатнейшие бояре и братья его матери-царицы; такой он навсегда запомнил прежнюю Русь.

Отсюда и темпы реформ: на следующий день после прибытия из-за границы царь лично обрезал бороды у потрясенных бояр, потом сам стал укорачивать рукава и приказал «всем служилым, приказным и торговым людям» носить иноземное платье. Указами вводилось новое летосчисление — от Рождества Христова. С набором рекрутов началось формирование новой армии. Реформа 1699 г. лишила воевод судебной власти над горожанами, которым разрешено было выбирать свои органы — «бурмистерские избы» (правда, за милость надо было расплачиваться двойным размером податей). Началась подготовка нового свода законов.

По единодушному мнению современников Петр обладал огромным запасом энергии, необыкновенной любознательностью, целеустремленностью — и вместе с тем практическим трезвым расчетом, умением использовать обстоятельства и выбирать людей — не многим правителям удавалось собрать вокруг себя столько одаренных и на все способных помощников. Петр вставал в 5 часов утра, большую часть жизни провел в бесконечных переездах и, кажется, совсем не умел отдыхать — отдыхом ему служила смена занятий.

Царь отличался колоссальной работоспособностью и универсальными способностями. Сам он гордился, что владел 12 профессиями и был не только матросом и плотником, но и высококлассным артиллеристом, капитаном, инженером-кораблестроителем — специальностей выше по техническому уровню в начале XVIII в. не было. А еще — токарем, часовщиком, каменщиком и даже врачом; если же лекарское искусство ему изменяло — мог вполне профессионально сделать вскрытие и установить свою же ошибку в диагнозе.

Разносторонняя образованность и горячая любовь к отечеству сочетались в нем с поразительной жестокостью и пренебрежением к человеческой личности. Не терпевший непрофессионализма ни в чем, Петр мог указать палачам на погрешности в их работе («ноздри вынуты малознатно», а надо — до кости!) или порадовать флорентийского герцога — приказать отловить в тундре ему в подарок шесть «самоедов»-ненцев «подурнее рожищем». Русский царь и первый меценат личным примером учил соблюдать светские приличия (в том числе, например, что нехорошо во дворце валяться на кровати в грязных сапогах) — и рубить головы восставшим стрельцам.

Очень трудно сказать, как пошло бы развитие страны, если бы не началась тяжелейшая война с одной из великих держав Европы, обладавшей 180-тысячной армией и мощным флотом. Но к этой войне Петр сознательно и последовательно стремился. Во-первых, потому что прорыв в Европу был невозможен, пока Швеция господствовала на море и берегах Балтики; во-вторых, царь был молод, нетерпелив, жаждал побед и славы. В ходе войны окончательно сложились и политические взгляды Петра.

На первом месте для него было процветание и могущество государства как движущей силы общественного прогресса и главного условия благосостояния не всегда разумных и усердных подданных. До конца жизни он демонстрировал собой образец служения государству, последовательно (и на деле!) исполняя воинский долг от «бомбардира» до генерала и вице-адмирала и получая соответствующее жалование.

Этому служению он подчинял и личную жизнь, не щадя ни себя, ни близких. Этого же требовал и от других. Когда Петр в 1716 г. в Копенгагене не смог повидать поутру своего союзника — датского короля Фредерика IV (тот проводил время с любовницей), он сделал царственному «брату» замечание и в ответ на упрек, что и он, Петр, имеет «метресс», возразил: «Мои шлюхи мне ничего не стоят. Но та, что содержите вы, обходится вам в тысячи риксталеров, которые вы могли бы потратить с гораздо большей пользой». В ходе «троевременной школы», как называл царь Северную войну, он создавал задуманное им «регулярное» государство; его основные черты обозначились на втором этапе реформ — примерно с середины 1710-х гг. Модернизация Московского царства шла стремительно, но Россия не стала похожей на Голландию.