Социальные основы и функции мышления и коммуникации

Тем же самым социально-физиологическим образом, каким человеческий индивид осознает себя самого, он осознает других индивидов, и это осознание себя и других в равной степени важно как для саморазвития, так и для развития организованного общества или социальной группы, к которым он принадлежит.

Принцип, предложенный мною в качестве базового для по­нимания социальной организации людей, состоит в том, что коммуникация включает участие в Другом. Этот принцип подразу­мевает отражение Другого во мне самом, идентификацию Другого с самостью, обретение самосознания через Другого. Такое участие возможно благодаря особому типу коммуникации, к которой спо­собны человеческие существа и которая не встречается в иных со­обществах, где отсутствует этот фундаментальный принцип Другого. Выше я уже рассматривал пример, так сказать, животного-часового,

* G. H. Mead. Mind, Self, and Society. The University of Chicago Press, 1967. Pp. 253-257. (First published 1934). Пер. — В. Г. Кузьминова, редактор пере­вода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

который предупреждает сородичей об опасности, что может быть названо актом коммуникации, также как может быть названо актом коммуникации с цыплятами кудахтанье курицы. При определенных условиях звуки, издаваемые одной особью, или ее жестикуляция слу­жат для того, чтобы должным образом сориентировать другие особи в отношении внешних условий. В известном смысле можно сказать, что одна особь вступает в коммуникацию с другими, однако разница между этой формой коммуникации и осознанной коммуникацией очевидна, поскольку в первом случае участники не знают, что они вступили в процесс коммуникации друг с другом. Иллюстрацией может служить то, что мы называем сознанием толпы, — установки, которые возникают у аудитории под влиянием выдающегося оратора. Каждый из слушателей заражается от окружающих, и его установки возвращаются обратно к другим так, что аудитория реагирует как единое целое. Каждый ощущает общий настрой всей аудитории. Но существует и коммуникация в собственном смысле слова, когда одна особь сообщает другой установку в отношении определенной части окружающей среды, представляющей значимость для них обе­их. Этот уровень коммуникации обнаруживается уже в сообществах, предшествующих социальной организации человеческой группы.

В человеческой группе, кроме этого типа коммуникации, при­сутствует еще один, когда индивид с помощью звука или жеста не только воспринимает установку другого индивида, но и вызывает ее в Другом. Он пребывает в роли Другого, того, на которого он сам оказывает столь сильное воздействие. Именно через восприятие роли Другого он способен возвратиться к себе и таким образом управлять собственным процессом коммуникации. Выражение «восприятие роли Другого», которое я часто использовал, отнюдь не случайно. Это восприятие — не случайное следствие жеста, а важная составляющая в развитии совместной деятельности. Не­посредственным результатом этого восприятия другого является контроль, с помощью которого индивид может управлять собствен­ными реакциями. Контроль за действиями индивида в процессе совместной деятельности проявляется в поведении индивида тогда, когда он в состоянии воспринять роль Другого. Благодаря этому контролю за реакциями индивида посредством восприятия роли Другого возрастает ценность данного типа коммуникации с точки зрения организации поведения в группе. Именно контроль услож­няет процесс совместной деятельности в группе в сравнении с тем, что происходит в животном стаде или сообществе насекомых.

Таким образом, этот социальный контроль, который иначе можно назвать самокритикой, глубоко и существенно влияет на по­ведение индивида. Он интегрирует индивида и его действия в органи­зованный процесс приобретения опыта и коллективного поведения, участником которого индивид является. Физиологический механизм деятельности центральной нервной системы позволяет индивиду воспринимать установки по отношению к себе других индивидов, также как и организованной социальной группы, членами которой они являются. Это восприятие осуществляется посредством инте­грированных социальных отношений, имеющих место как между отдельными членами группы, так и в группе в целом. Тем самым общий социальный процесс приобретения опыта и само групповое поведение представляются ему в его собственном опыте так, что он может сознательно и критически управлять своим поведением, соот­нося его с поведением и отношениями в группе в целом, поведением и отношениями между другими членами группы.

Итак, индивид не только осознает себя, но становится самокри­тичным; посредством этой самокритичности, в силу ее социальных истоков и характера, осуществляется социальный контроль за ин­дивидуальным поведением. Можно сказать, что самокритичность есть по существу явление социальное, а поведение, контролируемое самокритичностью, — по сути своей социально контролируемое поведение. Фрейдистская концепция психологического «цензора» свидетельствует о частичном признании действия социального контроля посредством самокритичности, признании, относящемся, правда, к сексуальному опыту и поведению. Но тот же самый вид цензуры или самокритичности со стороны индивида обнаружива­ется также в других формах его социального опыта, поведения и социальных отношений. Этот вывод недвусмысленно вытекает из нашей социальной теории самости. Далее отметим, что социальный контроль, который до сих пор рассматривался как нечто, разруша­ющее человеческую личность, размывающее индивидуальность, напротив, является силой конструктивной и органически связанной с этой индивидуальностью. Поскольку индивид есть то, что он есть, т.е. индивид как осознающая себя неповторимая личность, то это лишь потому, что он включен в социальный процесс деятельности и приобретения опыта как член сообщества, которое осуществляет социальный контроль за его поведением.

Сама организация осознающего себя сообщества зависит от восприятия установок Другого членами этого сообщества. Развитие

данного процесса, как я уже указывал, в свою очередь зависит от восприятия установок группы в отличие от восприятия установок отдельного индивида. Это восприятие я называю восприятием «обобщенного Другого». Я проиллюстрировал это примером спор­тивной игры в мяч, в процессе которой установки членов команды сливаются в общую установку так, что каждая отдельная роль под­разумевает все остальные. Если индивид воспринимает установку другого члена группы, он должен воспринять ее в связи с установ­ками и действиями других членов группы; если он хочет полностью включиться в группу, он должен воспринять установки абсолютно всех участников процесса. Разумеется, то, в какой степени он сможет это сделать, зависит от его способностей, однако во всех процессах, подразумевающих сознательную деятельность, мы в достаточной степени способны воспринять роли других участников с тем, чтобы сделать наши действия сознательными. Жизнь целого сообщества отражается в сознательной жизни отдельных индивидов самым раз­личным образом. История преимущественно занята выяснением процессов развития, которые еще не запечатлены в опыте членов сообщества в то время, о котором пишет историк. Этим объясняет­ся важность истории как науки. Можно взглянуть на прошедшее и выявить изменения, силы и интересы, которые никем в те времена не осознавались. Мы должны предоставить историку время для на­писания общей картины, ибо реальный процесс представляет собой нечто большее, нежели сумма индивидуальных опытов.

Волею случая появляется личность, которая способна внести больший, чем остальные, вклад в исторический процесс, установить отношения с теми группами сообщества, интересы которых не стали частью опыта других групп. Эта личность становится лидером. При феодальном строе классы могут быть до такой степени разделены традиционными условиями жизни, что они просто не понимают друг друга. Поэтому и появляется индивид, способный восприни­мать установки противоположных социальных групп. Значение фигур подобного рода велико, поскольку они делают возможной коммуникацию между полностью изолированными друг от друга группами. В политике — это способность государственного деятеля воспринять установки и интересы различных групп и стать посред­ником в межгрупповой коммуникации благодаря превращению своего собственного опыта в опыт универсального характера. Таким образом, через него различные группы могут вступать в процесс коммуникации.

Ирвинг Гофман

Ирвинг Гофман (1922—1982) — известный американский социолог, социальный психолог, антрополог. Родился в Канаде. Получил обра­зование в Чикагском университете. Там же началась его академическая карьера, но вскоре Гофман переходит на работу в Национальный ин­ститут психиатрии (National Institute of Mental Health), где он собирает материал как по психическим расстройствам, так и по методам их ле­чения. Но еще в большей степени его интересует проблема восприятия душевнобольных в их социальном окружении и в обществе в целом. Накопленный им в этой области материал становится эмпирической базой построения новой парадигмы в социологии, которая стала из­вестной под именем драматургической социологии.

С 1958 по 1968 г. он проходит все ступени академической карьеры в престижном университете Беркли, Калифорния. С 1968-го до конца жизни работает в Филадельфии, в университете Пенсильвании.

Наиболее известные работы: «Презентация «Себя» в повсед­невной жизни» (1956, 1959), «Стигма: заметки об управлении рас­строенной идентичностью» (1963), «Поведение в общественных местах: заметки о социальной организации собраний» (1963), «Ана­лиз фреймов» (1974), «Гендерный адвертисмент» (1979), «Формы

разговора»(1981).

Работы Гофмана опираются на традиции символического ин-теракционизма, вместе с тем в его работах прослеживается влияние антропологии. Внимание исследователя сосредоточено на социаль­ном микромире, он разрабатывает аппарат для описания типичных ситуаций повседневной жизни, которая представлена в виде театра, где каждый не просто исполняет функционально заданную роль, но вместе с тем стремится представить себя в наиболее выгодном свете. Отношения между пациентом психиатрической клиники и медперсоналом предстают в работах Гофмана в качестве типовых отношений, распространяемых на любые сферы общественной жизни. Драматургическая социология ориентирует не столько на конструирование человеком себя как личности, сколько на создание (позитивного) имиджа этой личности в глазах непосредственного окружения, что является условием успеха карьеры этой личности. Работа " Gender Advertisements" оказала значительное влияние на тендерную проблематику в социологии, поскольку здесь на при­мере анализа рекламных стереотипов были выявлены методы про­паганды маскулинности и утверждения зависимой роли женщины в современном обществе.

Вклад Гофмана в социологию был оценен как достаточно ве­сомый не только фактом его избрания президентом Американской Социологической Ассоциации в 1981 г., но и историко-социологи-ческой литературой о его творчестве. Стоит отметить, что этот вклад далеко не всеми признавался однозначно. Если П. Дрю и А. Вуттон (1988), Ф. Мэннинг (1992) и ряд других последователей И. Гофмана выступают как интерпретаторы и пропагандисты его творчества, то А. Гоулднер — автор классической работы «Наступающий кризис западной социологии» (1970) — рассматривает это творчество как типичный образец постмодернистского мышления, в котором раз­рушаются грани между реальной жизнью и представлениями об этой жизни. Сама разработка концепции представления человеком себя другим людям, по мнению этого автора, фиксирует переход от мира производства к миру потребления при сохранении доминирования крупных деловых компаний.

В российской литературе наиболее обстоятельная статья о твор­честве Гофмана опубликована Г. С. Батыгиным. Приведем здесь ре­зюмирующую оценку, высказанную рано ушедшим от нас коллегой: «Гофман сделал повседневность предметом абстрактной теории и предложил систему категорий, описывающих логику повседневного общения. Он изучал структуру социальной жизни, развивал общую теорию межличностной интеракции и социальных обменов незави­симо от вида этой интеракции. На улице, на базаре, в казино, лифте, зале заседаний развертываются формальные структуры общения, и нет такой ситуации, в которой не действовал бы жесткий социаль­ный порядок. Тонкая ткань повседневности, в которую вплетены формы «встреч», приобретает удивительную, почти мистическую прочность. Отклонения от поведенческих образцов лишь заменяют одно определение ситуации другим». (БатыгинГ.С. Континуум фрей­мов: социологическая теория Ирвинга Гофмана // Гофман Ирвинг. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН., 2004. С. 7-9).

Отобранная для Хрестоматии статья была опубликована в жур­нале " American Antropologist" (1956). Она хорошо иллюстрирует как содержательную сторону исследований И. Гофмана, так и методо­логию его мышления, основанную на тщательном анализе понятий­ного аппарата, используемого в повседневном общении. Предметом анализа в данном случае выступает взаимодействие почтительности и пристойности. Результаты этого анализа убедительно характеризуют те правила поведения людей в обществе, о которых идет речь в главе 5 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Столь

же тщательно на ином материале Гофман разрабатывает такие по­нятия, как управление впечатлениями (" management of impressions"), стигма, ролевая дистанция, фреймы как принципы организации жизненного опыта и схемы интерпретации новых событий и т.д.

С помощью этого категориального аппарата Гофман переклю­чает внимание социолога на исследование микропроцессов, на то, что находится в пределах непосредственного жизненного опыта индивида. Это знание ориентирует личность на критическое воспри­ятие самое себя, и таким образом может содействовать пониманию правил взаимодействия с другими в данном обществе.

А.З.

ПРИРОДА ПОЧТИТЕЛЬНОСТИ И ПРИСТОЙНОГО ПОВЕДЕНИЯ *

Некоторые исследователи современного общества под влиянием Дюркгейма и Рэдклифф-Брауна научились искать символический смысл той или иной социальной практики и вклад этой практики в укрепление целостности и солидарности группы, которая эту практику применяет...

В данной работе мне хотелось исследовать некоторые чувства, в которых проявляется своего рода сакральность, которой наделен человек нашего урбанистического светского мира. Она раскрывается и подтверждается некоторыми символическими актами. Для дока­зательства этого мною будет сделана попытка построить своего рода концептуальные леса с помощью использования и преобразования некоторых из общепринятых антропологических понятий. При этом в центре внимания будут оставаться два понятия, которые я считаю центральными в данной области, — почтение и пристойное поведе­ние. Опираясь на эти переформулированные понятия, я попытаюсь показать, что дюркгеймовская версия социальной психологии может быть эффективной и в современных условиях.

* Цит. по: Goffman Erving. The Nature of Deference and Demeanor // Four Sociologi­cal Traditions. Ed. by Randall Collins. N.Y. Oxford University Press, 1994. P. 244-261. Пер. — В. Г. Кузьминов, ред. перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного ком­плекса по общей социологии.

Термины — deference and demeanor, используемые автором в названии статьи, достаточно сложно переводятся на русский язык. И в том, и в другом случае речь идет о поведении. Однако в первом случае поведение рассматривается с точки зрения выказывания уважения, оказания почестей, во втором — с точки зрения его соот­ветствия нормам приличия, хорошим манерам, благовоспитанности. — Прим. пер.

Работа основывается на данных, полученных главным образом в результате кратковременного наблюдения за пациентами с пси­хическими расстройствами в современной научно-исследовательской клинике. Я полагаю, что вполне логично изучать личные качества людей, которые наблюдались в закрытом заведении, поскольку вне его стен поддерживать их в нормальном состоянии не представлялось возможным. Нарушение правил приличия с их стороны происходит в условиях закрытой палаты, но сами правила, которые нарушаются, носят общий характер. Поэтому от изучения палаты мы можем перейти к общему исследованию нашего англо-американского общества.

Введение

Правило поведения можно определить как руководство к дей­ствию, которое рекомендуется не потому, что оно приятно, дешево или эффективно, но потому, что оно подходит для данных условий и является справедливым. Нарушения правил вызывают характерное чувство неловкости и ведут к применению негативных социальных санкций. Правила поведения пронизывают все сферы деятельности и поддерживаются множеством способов. Однако во всех случаях, даже не имея в виду жизнь корпораций, эта поддержка осуществля­ется группой приверженцев. Это одна из общесоциологических тем. Приверженность правилам ведет к постоянству и стандартизации поведения; и хотя эта приверженность не единственный источник порядка в человеческих отношениях, она тем не менее чрезвычайно важна. Разумеется, одобряемые правила поведения часто нару­шаются тайком, их стараются обойти, а подчас им следуют в силу социально не одобряемых причин. Однако эти варианты оказыва­ются лишь дополнением к случаям, когда правила регулируют, по крайней мере, внешнюю сторону поведения.

Правила поведения ограничивают индивида двумя основными способами: непосредственно — в качестве обязанностей, устанавли­вающих моральные границы его поведения, и косвенно — в качестве ожиданий, определяющих моральные границы поведения других в отношении этого индивида. Медицинская сестра, например, обязана следовать медицинским предписаниям в отношении своих паци­ентов. В то же время она ожидает послушания и сотрудничества с ней со стороны пациентов с тем, чтобы она могла выполнять свои обязанности по отношению к ним. Это послушание, в свою очередь, может рассматриваться как обязанность пациентов по отношению к сестре. Оно указывает на межличностный характер многих правил,

на их организацию по принципу «актор-реципиент», а именно: то, что является обязанностью одного человека, часто бывает ожида­нием другого.

Так как обязанности подразумевают ограничения на некоторые способы действия, мы их иногда трактуем как трудные и утоми­тельные в плане выполнения. Если они и выполняются, то только с включением сознания и с зубовным скрежетом. В действительности большинство действий, совершаемых человеком, исходя из правил поведения, совершаются им без размышлений. Если актору задать вопрос: почему он так делает, он ответит, что делает так «без осо­бых причин» или потому, что ему «хотелось сделать так, а не иначе». Лишь в случае, когда что-то мешает установившейся практике, он понимает, что его мало-мальски самостоятельные действия по­стоянно созвучны с нормами приличия его группы, и невозмож­ность соблюдать эти нормы становится для него причиной стыда и унижения. Точно так же он может воспринимать как должное свои ожидания в отношении других, и только когда ситуация неожиданно меняется в худшую сторону, он вдруг обнаруживает, что у него есть основания для возмущения.

Таким образом, мы выяснили, что человек может выполнять ту или иную обязанность, не ощущая ее. Далее мы увидим, что, если обязанность ощущается как нечто, что должно быть выполнено, то человек, наделенный этой обязанностью, воспринимает ее либо как желательную, либо как обременительную. Короче говоря, он воспринимает ее либо как приятную, либо как неприятную. В действительности одна и та же обязанность может восприниматься как желательная в одном отношении и как нежелательная — в другом. Например, медицинская сестра, раздающая больным лекарства, может испытывать удовлетворение, поскольку благодаря этой процедуре она устанавливает дистанцию с санитарками (которые, по мнению сестер, в известном смысле «недостаточно хороши» для такого рода деятельности). Но, с другой стороны, эта обязанность может стать обременительной, когда, скажем, сестра сталкивается с тем, что дозировки определяются написанными неразборчивым почерком врачебными предписаниями. Сходным образом ожидание может восприниматься лицом, на которое направлено это ожидание, как желательное, например, в случае, когда это лицо получает заслуженное повышение по службе, или как нежелательное, когда это лицо заслуженно увольняют с работы. В обиходе правило, которое воспринимается актором или реципиентом как желательное лично для него, вне зависимости от соотношения этого правила с

нормами приличия, иногда называется правом или привилегией. Так эти термины будут использоваться далее в тексте, хотя в них заключен дополнительный смысл, указывающий на особый разряд правил, к которым индивид может прибегать, но чего от него не требуется. Также следует отметить, что приятная обязанность актора может стать приятным ожиданием реципиента, как, например, обязательный поцелуй мужа жене по возвращении с работы. Однако последний пример подразумевает разные комбинации.

Когда человек вовлечен в выполнение каких-либо правил, то он посредством этого стремится представить себя соответствующим образом. В случае, когда речь идет об обязанностях, он становится для себя и для других кем-то, кто просто следует этому правилу, кем-то, от кого ожидается, что он естественным образом будет по­ступать так, а не иначе. Когда речь идет об его ожиданиях, то он придерживается убеждения, что другие будут должным образом выполнять свои обязанности и в отношении его, поскольку их от­ношение к нему выражает концепцию его личности. Утверждая себя как такого рода личность, которая относится особым образом к другим, он ожидает, что другие будут также относиться к нему особым образом, этот человек должен убедиться, что у него будет возможность действовать именно так и быть именно такой личнос­тью. Например, у определенных психиатров бывает момент, когда обязанность оказывать психотерапевтическую помощь пациентам, юс пациентам, трансформируется в нечто, что они должны делать, если они хотят сохранить тот образ, который они из себя создали. То, во что выливается эта трансформация, можно увидеть на начальных этапах карьеры некоторых из них, когда они разрываются между исследованиями, административной работой и терапевтической помощью тем, кто в противном случае остался бы без присмотра.

Таким образом, в целом, когда правило поведения нарушается, мы видим, что рискуют быть дискредитированными два человека: один, наделенный обязанностью, который должен был руководство­ваться правилом, другой — ожидающий, что к нему будут относиться особым образом в силу этого правила. Опасность витает как над актором, так и над реципиентом.

Акт, на который распространяется правило поведения, явля­ется, таким образом, ачтом коммуникации. Этот акт представляет собой способ, благодаря которому подтверждаются самости дво­их — того, для которого правило является просто обязанностью, и того, для которого правило является лишь ожиданием. Акт, на который распространяются правила поведения, но который им не

соответствует, также — и даже чаще — является актом коммуника­ции, поскольку нарушение правил становится событием. Причем это происходит таким образом, что самости участников лишаются подтверждения. Следовательно, правила поведения преобразуют как действие, так и бездействие в экспрессивное послание. Под­чиняется ли индивид правилам или нарушает их — в любом случае сообщается нечто значимое. Например, в палатах, где проходило исследование, каждый психиатр-исследователь ожидал, что его пациенты будут вовремя являться на сеанс психотертапии. Когда пациенты выполняли эту обязанность, они тем самым демонстри­ровали, что они должным образом осознали необходимость в своем лечении, и что их психиатр является тем человеком, который может установить «добрые отношения» с пациентами. Если же какой-то пациент отказывался появляться на сеансе, то другие в палате скло­нялись к мысли, что он «слишком болен», поэтому не знает, что для него полезно, а возможно, его психиатр не тот человек, который может устанавливать отношения. И посещение, и непосещение пациентами терапевтических сеансов психотерапии сообщает нечто важное персоналу и другим пациентам в палате...

Рассматривая правила поведения, их для удобства можно разде­лить на два класса — симметричные и асимметричные. Симметрич­ное правило — это правило, которое налагает на индивида такие же обязательства и вызывает такие же ожидания в отношении других, какие другие имеют в отношении его. Например, в двух исследуемых палатах, как, впрочем, и в большинстве мест, где пребывают члены общества, существует понимание, что один индивид не должен красть у другого индивида. При этом разница их относительных статусов не играет никакой роли. Далее, каждый индивид аналогичным образом ожидает, что и он не будет обокраден другим индивидом. То, что мы называем взаимной учтивостью и правилами общественного порядка, имеет симметричный характер. Таковыми были библейские заповеди, как, например, правило: не возжелай жены ближнего твоего. Асим­метричное правило — это такое правило, в соответствии с которым другие относятся к индивиду и он относится к ним иначе в сравне­нии с тем, как он относится к ним и соответственно они относятся к нему. Например, врачи дают медицинские указания сестрам, но сестры таких указаний врачам не дают. Подобным же образом в ряде американских больниц сестры должны вставать, когда в помещение заходит врач, врачи же обычно не встают при появлении сестер.

Исследователи предложили несколько критериев различения типов правил. Один из них, например, позволяет различать фор-

мальные и неформальные правила. Для нашего исследования важ­ным будет различие между содержательным правилом (substance) и церемонией (ceremony)¹. Содержательное правило — это правило, которое управляет поведением в отношении тех аспектов, которые воспринимаются как имеющие значимость сами по себе, вне зависи­мости от того, что именно сообщает о самости участников нарушение или соблюдение этого правила. Так, когда индивид удерживается от воровства у других, он следует реальному правилу, которое служит преимущественно для защиты собственности этих других и лишь отчасти — для защиты представления, которое они о себе создали как о людях с правами собственников. Экспрессивные смыслы со­держательных правил официально считаются вторичными. И это представление необходимо поддерживать, даже если в некоторых ситуациях каждый может ощутить, что участники преимущественно озабочены экспрессивной стороной дела.

Церемониальное правило — это такое правило, которое управля­ет поведением в отношении тех аспектов, которые воспринимаются как имеющие вторичную значимость или даже не имеют никакой значимости сами по себе. Их сугубая важность — по крайней мере официально — в том, чтобы служить конвенциональным способом коммуникации, с помощью которого индивид выражает свой характер или передает свою оценку других участников ситуации. Такое слово­употребление отличается от обыденного. Обычно под «церемонией» понимается предельно детализированная, фиксированная во времени совокупность символических действий, совершаемых августейшими акторами по торжественным поводам, при этом вполне вероятно обращение к религиозным чувствам участников. Делая акцент на том общем, что есть между процедурой прикосновения к шляпе при встрече и процедурой коронации, я по необходимости не обращаю внимания на различия между ними в такой степени, что многие ан­тропологи могли бы, вероятно, счесть это недопустимым.

Во всех обществах правила поведения обычно объединяются в коды, которые гарантируют, что каждый действует подобающим образом и получает в ответ должное. В нашем обществе код, кото-

¹ Различая понятия таким образом, я следую за Дюркгеймом (Durkheim Emile, The Determination of Moral Facts, Sociology and Philosophy, tr. D. F. Pocock, Free Press, Glencoe, 111, 1953); см. также: Radcliffe-Brown A.R., «Taboo», Structure and Function in Primitive Society (Free Press, Glencoe, 111., 1952, P. 143-144), и Parsons Talcott, The Structure of Social Action (McGraw-Hill, New York, 1937, P. 430-433); иногда дихотомия формулируется с помощью терминов «внутренне присущий» или «инструментальный» в отличие от «экспрессивного» или «ритуального».

рый управляет реальными правилами и реальными экспрессиями, включает в себя наши законы, мораль и этику. Код же, управляющий церемониальными правилами и церемониальными экспрессиями, представляет собою часть того, что называется этикетом. Все наши институты располагают обоими типами кодов, но в данной работе внимание будет сосредоточено только на церемониальном коде.

Акты или события, т.е. носители знаков или символы, которые несут церемониальные послания, весьма разнообразны по своему характеру. Они могут иметь вербальный характер, когда, например, индивид делает заявление, содержащее похвалу или уничижение в собственный адрес или в адрес другого, причем делает это на особом языке и с особой интонацией. Они могут быть выражены с помощью жеста, когда сама манера держаться передает либо высокомерие, либо раболепие. Они могут фиксироваться в пространстве, когда индивид проходит в дверь перед другим индивидом или сидит спра­ва, вместо того чтобы сидеть слева. Они могут быть связанными с манерой получения задания, когда, например, индивид милостиво принимает задание и выполняет его в присутствии других с аплом­бом и проворно. Они могут быть связаны с такой структурой ком­муникации, когда индивид говорит чаще, чем другие, или требует к себе больше внимания, чем они...

Совокупность символов, которые используются данной соци­альной группой в церемониальных целях, можно назвать церемони­альной идиомой...

Церемониальная деятельность содержит некоторые базовые составляющие. Как уже было заявлено, главная цель этой рабо­ты — провести разграничительную линию между двумя из этих составляющих — почтительностью и пристойным поведением — и выявить различия между ними.