Тексты для анализа 5 страница

23. И так как, однако, придя в себя из бессознательного со­стояния, мы сознаем наши восприятия, то последние необходи­мо должны были существовать и непосредственно перед тем, хотя бы мы и вовсе не сознавали их, ибо восприятие может естественным путем произойти только от другого восприятия, как и движение естественным путем может произойти только из движения.

24. Отсюда видно, что если бы в наших представлениях не было ничего ясного и, так сказать, выдающегося и ничего более высокого разряда, то мы постоянно находились бы в бессозна­тельном состоянии. И таково положение совершенно простых монад (10.416-417).

28. Люди, поскольку последовательность их восприятий оп­ределяется только памятью, действуют как неразумные жи­вотные, уподобляясь врачам-эмпирикам, обладающим только практическими сведениями, без теоретических; и в трех чет­вертях наших поступков мы бываем только эмпириками; на­пример, мы поступаем чисто эмпирически, когда ожидаем, что завтра наступит день, потому что до сих пор так происходило всегда. И только астроном судит в этом случае при помощи разума.

29. Но познание необходимых и вечных истин отличает нас от простых животных и доставляет нам обладание разумом и науками, возвышая нас до познания нас самих в Боге. И вот это называется в нас разумной душой, или духом.

30. Равным образом через познание необходимых истин и через их отвлечения мы возвышаемся до рефлексивных актов, которые дают нам мысль о том, что называется «я», и усмат­риваем в себе существование того или другого; а мысля о себе, мы мыслим также и о бытии, о субстанции, о простом и слож­ном, о невещественном и о самом Боге, постигая, что то, что в нас ограничено, в нем беспредельно. И эти-то рефлексивные акты доставляют нам главные предметы для наших рассуж­дений.

31. Наши рассуждения основываются на двух великих принци­пах: принципе противоречия, в силу которого мы считаем лож­ным то, что скрывает в себе противоречие, и истинным то, что противоположно, или противоречит ложному.

32. И на принципе достаточного основания, в силу которого мы усматриваем, что ни одно явление не может оказаться ис­тинным или действительным, ни одно утверждение справедли­вым без достаточного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе, хотя эти основания в большинстве случаев вов­се не могут быть нам известны.

33. Есть также два рода истин: истины разума и истины фак­та. Истины разума необходимы, и противоположное им невоз­можно; истины факта случайны, и противоположное им воз­можно. Основание для необходимой истины можно найти пу­тем анализа, разлагая ее на идеи и истины более простые, пока не дойдем до первичных.

34. Точно так же и у математиков умозрительные теоремы и практические правила сведены путем анализа к определениям, аксиомам и постулатам.

35. И наконец, есть простые идеи, определения которых дать невозможно; есть такие аксиомы и постулаты, или, одним сло­вом, первоначальные принципы, которые не могут быть доказа­ны, да и нисколько в этом не нуждаются. Это тождественные положения, противоположные которым заключают в себе яв­ное противоречие.

36. Но достаточное основание должно быть также и в исти­нах случайных, или в истинах факта, т.е. в ряде вещей, рассеян­ных в мире творений, где разложение на частные основания могло бы идти до беспредельного многоразличия и подробно­стей по причине безмерного разнообразия вещей в природе и разделенности тел до бесконечности. Бесконечное множество фигур и движений настоящих и прошедших входит в действую­щую причину настоящего процесса моего писания, и бесконеч­ное множество слабых склонностей и расположение их в моей душе — настоящих и прошедших — входит в его причину ко­нечную.

37. И так как все это многоразличие скрывает в себе только другие случайности, предшествующие или еще более слож­ные и многоразличные, из которых каждая, чтобы найти осно­вание для нее, требует такого же анализа, то мы не подвинемся в этом отношении дальше, а следовательно, достаточное, или последнее, основание должно стоять вне цепи, или ряда, этого многоразличия случайных вещей, как бы ни был ряд беско­нечен.

38. Таким образом, последняя причина вещей должна нахо­диться в необходимой субстанции, в которой многоразличие изменений находится в превосходной степени, как в источни­ке; и это мы называем Богом.

39. А так как эта субстанция есть достаточное основание для всего этого разнообразия, которое притом всюду находится во взаимной связи, то существует только один Бог, и этого Бога достаточно.

40. Отсюда можно заключить, что эта высшая субстанция, которая едина, всеобща и необходима, так как нет ничего вне ее, что было бы независимо от нее, и так как она есть простое следствие возможного бытия, должна быть непричастна преде­лам и содержать в себе столько реальности, сколько возможно.

41. Отсюда видно, что Бог абсолютно совершенен, так как совершенство есть не что иное, как величина положительной реальности, взятой в строгом смысле, без тех пределов, или гра­ниц, которые заключаются в вещах, ею обладающих. И там, где нет никаких границ, т.е. в Боге, совершенство абсолютно бес­конечно.

42. Отсюда вытекает также, что творения имеют свои совер­шенства от воздействия Бога, но что несовершенства свои они имеют от своей собственной природы, которая не способна быть без границ. Ибо именно этим они и отличаются от Бога. Это первоначальное несовершенство творений заметно в естествен­ной инерции тел.

43. Истинно также и то, что в Боге заключается источник не только существований, но также и сущностей, поскольку они реальны, или источник всего, что есть реального в возможно­сти. И это потому, что разумение Бога есть область вечных ис­тин, или идей, от которых эти истины зависят, и без него не было бы не только ничего существующего, но даже и ничего возможного (10.417—420).

45. Таким образом, один только Бог, или необходимое суще­ство, имеет то преимущество, что Он необходимо существует, если только Он возможен. И как бы ничто не может препятст­вовать возможности того, что не заключает в себе никаких пределов, никакого отрицания и, следовательно, никакого про­тиворечия, то одного только этого достаточно уже, чтобы познать существование Бога априори. Мы доказали это также реально­стью вечных истин. Но мы только что доказали то же самое и апостериори, так как существуют случайные существа, которые могут иметь свое последнее, или достаточное, основание толь­ко в необходимом существе, имеющем в себе самом основание своего существования.

46. Однако отнюдь не следует воображать вместе с некото­рыми, будто вечные истины, завися от Бога, произвольны и зависят от Его воли, как, по-видимому, полагал Декарт и после него г-н Пуаре. Это справедливо только для случайных истин, начало которых состоит в соответствии (целесообразности) или в выборе наилучшего, тогда как необходимые истины зависят только от Его разумения и составляют внутренний объект по­следнего.

47. Таким образом, один только Бог есть первичное Единст­во, или изначальная простая субстанция. Все монады, сотво­ренные или производные, составляют Его создания и рождают­ся, так сказать, из беспрерывных, от момента до момента, излу­чений (fulgurations) Божества, ограниченных воспринимающей способностью твари, ибо для последней существенно быть ог­раниченною.

48. В Боге заключается могущество, которое есть источник всего, потом знание, которое содержит в себе все разнообразие идей, и, наконец, воля, которая производит изменения или со­здания сообразно началу наилучшего. И это соответствует то­му, что в сотворенных монадах составляет субъект, или основа­ние, способность восприятия и способность стремления. Но в Боге эти атрибуты безусловно бесконечны или совершенны, а в монадах сотворенных, или в энтелехиях (perfectihabies), как пе­ревел это слово Ермолай Варвар, — это лишь подражания в той мере, в какой монады имеют совершенства.

49. Сотворенное называется действующим, поскольку оно име­ет совершенства, и страдающим, поскольку оно имеет несовер­шенства. Таким образом, монаде приписывают действие, по­скольку она имеет отчетливые восприятия, и страдание, по­скольку она имеет смутные восприятия.

50. Творение бывает более совершенным, чем другое, по­скольку в нем находится то, что служит к объяснению априори того, что происходит в другом творении, и поэтому говорят, что оно действует на другое творение.

51. Но в простых субстанциях бывает только идеальное влия­ние одной монады на другую, которое может происходить лишь через посредство Бога, поскольку в идеях Божьих одна монада с основанием требует, чтобы Бог, устанавливая в начале вещей порядок между другими монадами, принял в соображение и ее. Ибо, так как одна сотворенная монада и не может иметь физи­ческого влияния на внутреннее бытие другой, то лишь указан­ным способом одна монада может находиться от другой в зави­симости.

52. И вот почему действия и страдания между творениями взаимны. Ибо Бог, сравнивая две простые субстанции, находит в каждой из них основания, побуждающие Его приспособлять одну к другой; и, следовательно, то, что в известном отноше­нии деятельно, с другой точки зрения — страдательно: оно дея­тельно постольку, поскольку то, что познается в Нем отчетли­во, служит к объяснению причин того, что происходит в Дру­гом, и оно же страдательно, поскольку причина того, что про­исходит в Нем самом, находится в том, что отчетливо познает­ся в другом.

53. А так как в идеях Бога есть бесконечное множество воз­можных универсумов, из которых осуществиться может лишь один, то необходимо достаточное основание для выбора, кото­рое определяет Бог скорее к одному, чем к другому.

54. Эта причина может лежать только в соответственности или в степенях совершенства, какое содержат в себе эти миры (Mundes), ибо каждый возможный мир имеет право требовать для себя существования по мере совершенства, которое он за­ключает в себе.

55. В этом и заключается причина существования наилучше­го: мудрость в Боге познает его, благость избирает и могущест­во производит.

56. А вследствие такой связи, или приспособленности (ассоmmodement), всех сотворенных вещей к каждой из них и каждой ко всем прочим любая простая субстанция имеет отно­шения, которыми выражаются все прочие субстанции, и, сле­довательно, монада является постоянным живым зеркалом уни­версума.

57. И как один и тот же город, если смотреть на него с раз­ных сторон, кажется совершенно иным и как бы перспективно умноженным, таким же точно образом вследствие бесконечно­го множества простых субстанций существует как бы столько же различных универсумов, которые, однако, суть только перс­пективы одного и того же соответственно различным точкам зрения каждой монады (10.420—423).

62....хотя каждая сотворенная монада представляет весь уни­версум, но отчетливее представляет она то тело, которое собст­венно с ней связано и энтелехию которого она составляет; и, как это тело вследствие связности всей материи в наполненном пространстве выражает весь универсум, так и душа представля­ет весь универсум, представляя то тело, какое ей, в частности, принадлежит.

63. Тело, принадлежащее монаде, которая есть его энтеле­хия, или душа, образует вместе с энтелехией то, что можно на­звать живым существом, а вместе с душою — то, что называется животным. А это тело живого существа, или животного, бывает всегда органическим; ибо так как всякая монада по-своему есть зеркало универсума, а универсум устроен в совершенном по­рядке, то необходимо должен быть также порядок и в представ­ляющем, т.е. в восприятии души, и, следовательно, также и в теле, сообразно которому универсум отражается в душе.

64. Таким образом, всякое органическое тело живого суще­ства есть своего рода божественная машина, или естественный автомат, который бесконечно превосходит все автоматы искус­ственные, ибо машина, сооруженная искусством человека, не есть машина в каждой своей части; например, зубец латунного колеса состоит из частей, или кусков, которые уже не представ­ляют более для нас ничего искусственного и не имеют ничего, что выказывало бы в них машину, в отношении к употребле­нию, к какому колесо было предназначено. Но машины в при­роде, т.е. живые тела, и в своих наималейших частях до беско­нечности продолжают быть машинами. В этом и заключается различие между природой и искусством, т.е. между искусством божественным и нашим.

65. И Творец природы мог применить это божественное и бесконечно чудесное искусство, потому что каждая часть ма­терии не только способна к бесконечной делимости, как по­лагали древние, но, кроме того, и действительно подразделена без конца, каждая часть на части, из которых каждая имеет свое собственное движение; иначе не было бы возможно, что­бы всякая часть материи была в состоянии выражать весь уни­версум.

66. Отсюда мы видим, что в наималейшей части материи су­ществует целый мир творений, живых существ, животных, эн­телехий, душ.

67. Всякую часть материи можно представить наподобие са­да, полного растений, и пруда, полного рыб. Но каждая ветвь растения, каждый член животного, каждая капля его соков есть опять такой же сад или такой же пруд.

68. И хотя земля и воздух, находящиеся между растениями в саду, или вода — между рыбами в пруду не есть растение или рыба, но они все-таки опять заключают в себе рыб и растения, хотя в большинстве случаев последние бывают так малы, что неуловимы для наших восприятий.

69. Таким образом, во вселенной нет ничего невозделанно­го, или бесплодного: нет смерти, нет хаоса, нет беспорядочного смешения, разве только по видимости; почти то же кажется нам в пруду на некотором расстоянии, с которого мы видим перепуганное движение рыб и, так сказать, кишение их, не раз­личая при этом самих рыб.

70. Отсюда видно, что у каждого живого тела есть господст­вующая энтелехия, которая в животном есть душа; но члены этого живого тела полны других живых тел, растений и живо­тных, из которых каждое имеет опять свою энтелехию, или гос­подствующую душу.

71. Но нельзя вместе с некоторыми плохо понявшими мою мысль воображать, будто каждая душа имеет массу или часть материи, собственно ей присвоенную, и что она, следователь­но, владеет другими низшими живыми существами, обречен­ными на вечную ей службу. Ведь все тела, подобно рекам, нахо­дятся в постоянном течении, и части беспрерывно входят в них и выходят оттуда.

72. Таким образом, душа меняет тело только понемногу и постепенно, так что она никогда не лишается сразу всех своих органов; и часто с животными случаются метаморфозы, но у них никогда не бывает метемпсихозы, или переселения душ. Не бывает ни душ, совершенно отделенных от тела, ни бесте­лесных гениев. Один только Бог всецело свободен от тела.

73. Поэтому никогда не бывает также ни полного рождения, ни совершенной смерти, в строгом смысле, состоящей в отде­лении души. И то, что мы называем рождениями, представляет собой развития (developpments) и увеличения, а то, что мы зо­вем смертями, есть свертывания (enveloppments) и уменьшения (10.424-426).

78. Эти положения дали мне средство объяснить естествен­ным образом соединение, или, скорее, согласие, души с орга­ническим телом. Душа следует своим собственным законам, те­ло — также своим, и они сообразуются в силу гармонии, пред­установленной между всеми субстанциями, так как они все суть выражения одного и того же универсума.

79. Души действуют согласно законам конечных причин, по­средством стремлений, целей и средств. Тела действуют по за­конам причин действующих (производящих), или движений. И оба царства — причин действующих и причин конечных — гармонируют между собой.

80. Декарт признавал, что души не могут давать телам силу, потому что в материи количество силы всегда одно и то же. Однако он думал, что душа может изменять направление тел. Но произошло это оттого, что в его время не знали закона при­зм роды, по которому в материи существует, сверх того, сохране­ние одного и того же направления в целом. Если бы Декарт заметил этот закон, он пришел бы к моей системе предустанов­ленной гармонии.

81. По этой системе тела действуют так, как будто бы (пред­лагая невозможное) вовсе не было душ, а души действуют так, как будто бы не было никаких тел; вместе с тем оба действуют так, как будто бы одно влияет на другое.

82. Что же касается духов, или разумных душ, то хотя я нахо­жу, что в сущности, как мы уже сказали, со всеми живыми существами и животными происходит одно и то же (именно что животное и душа получают начало только вместе с миром и не кончаются наравне с миром), но все-таки в разумных душах есть та особенность, что их маленькие семенные животные, по­ка они не представляют собой ничего, кроме этого, обладают только обычными, или ощущающими, душами; но, как только те, которые, так сказать, избраны, путем действительного зача­тия достигают степени человеческой природы, их ощущающие души возвышаются до степени разума и до преимуществ духов.

83. Среди прочих различий, какие существуют между обыч­ными душами и духами, часть которых я уже указал, есть еще следующие: души вообще суть живые зеркала, или отображения универсума творений, а духи, кроме того, суть отображения са­мого Божества, или самого Творца природы, и способны по­знавать систему вселенной и подражать Ему кое в чем своими творческими попытками, так как всякий дух в своей области — как бы малое божество.

84. Вследствие этого духи способны вступать в некоторого рода общение с Богом, и Он стоит к ним в отношении не толь­ко изобретателя к своей машине (каков Бог по отношению к другим творениям), но и в отношении правителя к подданным и даже отца к детям.

85. Отсюда легко вывести заключение, что совокупность всех духов должна составлять Град Божий, т.е. самое совершенное, какое только возможно, государство под властью самого совер­шенного Монарха.

86. Этот Град Божий, эта воистину Вселенская Монархия (Monarchie Universelle) есть мир нравственный в мире естест­венном и представляет собой наиболее возвышенное и самое божественное из дел Божиих; в нем и состоит истинная слава Божия, ибо ее не было бы, если бы духи не познали величия Бога и благости Его и не поражались им. Именно в отношении к этому государству и обнаруживается, собственно, Его бла­гость, так как Его премудрость, Его всемогущество проявляется повсюду.

87. Как выше мы установили совершенную гармонию между двумя естественными царствами: царством причин действую­щих и царством причин конечных, так и здесь мы должны от­метить еще другую гармонию между физическим царством при­роды и нравственным царством благодати, т.е. между Богом, рассматриваемым как устроитель машины универсума, и Бо­гом, рассматриваемым как Монарх божественного Государства Духов.

88. В силу этой гармонии вещи ведутся к благодати природ­ными путями, и наш земной шар, например, должен быть раз­рушаем и восстановляем естественными путями в те моменты, когда этого требует правление над духами для кары одних и награды других.

89. Можно сказать еще, что Бог как зодчий полностью удов­летворяет Бога как законодателя и что, таким образом, грехи должны нести с собою все возмездие в силу порядка природы, в силу самого механического строя вещей, что точно так же до­брые деяния будут обретать себе награды механическими по отношению к телам путями, хотя это не может и не должно происходить постоянно сейчас же.

90....если бы мы могли в достаточной мере понять порядок универсума, то мы нашли бы, что он превосходит все пожела­ния наимудрейших и что нельзя сделать его еще лучше, чем он есть, не только в общем и в целом, но и для нас самих в частно­сти, если только мы в подобающей степени привязаны к Твор­цу не только как к зодчему и действующей причине нашего бытия, но также и как к нашему владыке и конечной причине, который должен составлять всю цель нашей жизни и один мо­жет составить наше счастье (10.427—429).

Люди обладают общей склонностью представлять все суще­ствующее подобным себе и приписывать каждому объекту те качества, с которыми они близко знакомы и которые они не­посредственно осознают. Мы усматриваем на луне человече­ские лица, в облаках армии и в силу естественной склонности, если таковую не сдерживают опыт и размышление, приписыва­ем злую или добрую волю каждой вещи, которая причиняет нам страдание или же доставляет удовольствие (21.11.380—381).

Даже философы не могут вполне освободиться от этой есте­ственной слабости; они часто приписывали неодушевленной ма­терии страх перед пустотой, симпатии, антипатии и другие аффекты, свойственные человеческой природе. Не менее аб­сурдно обращать свой взор вверх и переносить, как это часто бывает, человеческие аффекты и слабости на божество, пред­ставляя его себе завистливым и мстительным, капризным и при­страстным — словом, подобным злобному и безрассудному че­ловеку во всех отношениях, за исключением свойственной это­му божеству высшей силы и власти. Не удивительно, что чело­вечество, находящееся в полном неведении относительно при­чин и в то же время весьма озабоченное своей будущей судь­бой, тотчас же признает свою зависимость от невидимых сил, обладающих чувством и разумом. Все неведомые причины, по­стоянно занимающие мысли людей и всегда предстающие в од­ном и том же аспекте, считаются принадлежащими к одному и тому же роду или виду; и немного времени надо для того, чтобы мы приписали им мышление, разум, аффекты, а иногда даже человеческие черты и облик с целью сделать их еще более похо­жими на нас (21.11.381—382).

Не трудно заметить, что, чем больше образ жизни человека зависит от случайностей, тем сильнее он предается суеверию; в частности, это наблюдается у игроков и мореплавателей, кото­рые из всех людей меньше всего способны к серьезному раз­мышлению, но зато полны всяких легкомысленных и суевер­ных представлений (21.11.382).

1. ФРАНСУА МАРИ АРУЭ ВОЛЬТЕР (1694—1778)

[ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ВОЛЬТЕРА]

1. «Я был завзятым поклонником Локка: я видел в нем един­ственного разумного метафизика…

Я первым решился изложить для моего народа понятным языком открытия Ньютона. Картезианские предрассудки, за­менившие во Франции предрассудки перипатетиков, были тог­да очень прочны...»

2. «Множество мыслителей создавали роман о душе — явил­ся мудрец, который скромно написал историю души. Локк раз­вернул перед людьми человеческий разум подобно превосход­ному анатому, который объясняет пружины человеческого тела. Он повсюду прибегает к помощи светильника физики, иногда он осмеливается говорить утвердительно, но он имеет смелость и сомневаться. Вместо того, чтобы сразу определить то, чего мы не знаем, он постепенно изучает то, что мы хотим знать. Он берет ребенка в момент его рождения и шаг за шагом следует за успехами его разума: он видит то, что есть у него общего с животными и в чем он превосходит их; особенно он опирается на собственное свидетельство, на осознание процесса своего мышления» (1.547).

5. «Несомненно, что наши первые идеи — это ощущения. Постепенно мы приобретаем идеи, составленные из того, что раздражает наши органы; память удерживает эти ощущения. Затем мы распределяем их по общим идеям. Из этой естествен­ной способности, которой мы обладаем, — образовывать и упо­рядочивать наши идеи — вытекают все обширные познания че­ловека».

6. «Trans naturam», за природой. Но есть ли что-нибудь за природой? Так как под природой понимают материю, то пред­метом метафизики стало все, что не является материальным.

Например, ваш разум, который не является ни длинным, ни широким, ни высоким, ни плотным, ни острым;

Ваша душа, вам неизвестная и являющаяся причиной ваше­го разума;

Духи, о которых постоянно говорили, которым долгое время приписывали столь тонкое тело, что оно уже не было больше телом, и у которых отняли наконец всякое подобие тела, не зная, что после этого остается;

Способ чувствования этих духов, не стесняемых пятью орга­нами чувств, способ их мышления при отсутствии головы, спо­соб передачи ими своих мыслей без помощи слов и знаков;

Наконец, Бог, которого мы знаем через Его творения, но которого наша гордыня хочет определить; Бог, могущество ко­торого мы чувствуем неограниченным; Бог, между которым и нами лежит бездна бесконечности и природу которого мы пы­таемся постичь;

Вот предметы метафизики» (1.547—548).

10. «Все находится в движении, все действует и противодей­ствует в природе.

...Все есть действие, сама смерть действует. Трупы разлага­ются, превращаются в растения, кормящие животных, которые в свою очередь служат пищей для других животных. Каков же принцип этого универсального действия?»

11. «Наша планета, без сомнения, испытала превращения, и ее форма изменилась. Каждая планета претерпевает изменения. Так как все находится в движении, то все необходимо должно изменяться. Только неподвижность незыблема, только природа вечна, но мы появились недавно. Мы откроем тысячи призна­ков, говорящих об изменениях на нашем земном шаре. Эти свидетельства расскажут нам, что были погребены тысячи горо­дов, что исчезли реки, что на обширном пространстве земли мы ходим по обломкам» (1.548—549).

13. «Есть два способа дойти до понятия о существе, которое управляет миром. Для обычных способностей самым естествен­ным и совершенным способом является рассмотрение не толь­ко порядка, существующего во Вселенной, но и цели, для кото­рой каждая вещь представляется существующей. На эту тему написано много толстых книг, но все эти толстые книги, вме­сте взятые содержат лишь следующий аргумент: «Когда я вижу часы, стрелка которых указывает на время, я заключаю о разум­ном существе, которое устроило пружины этого механизма так, чтобы стрелка указывала время. Вот почему, когда я вижу пру­жины человеческого тела, я делаю вывод, что разумное сущест­во устроило его органы так, чтобы быть воспринятыми и вскор­мленными в течение девяти месяцев в матке; что глаза даны для того, чтобы видеть, руки для того, чтобы брать и т.д.» Но из одного только этого аргумента я не могу вывести ничего иного, кроме того, что, вероятно, разумное и высшее существо созда­ло и устроило материю с большим искусством. Только из этого я не могу сделать вывода, что данное существо создало мате­рию из ничего и что оно бесконечно во всех отношениях. На­прасно я буду искать в моем уме связи следующих идей: «Веро­ятно, я являюсь творением существа более могущественного, чем я. Следовательно, это существо существует от вечности, следовательно, оно все сотворило, следовательно, оно беско­нечно и т.д.». Я не усматриваю связи, которая бы прямо приводила меня к этому заключению. Я вижу лишь, что есть нечто более могущественное, чем я, и не вижу ничего более.

Второй аргумент более метафизичен и менее пригоден для усвоения грубыми умами. Он приводит к гораздо более обшир­ным познаниям. Вкратце он таков:

«Я существую, следовательно нечто существует. Если нечто существует, то что-то должно существовать вечно, ибо сущест­вующее существует или само по себе или получило свое суще­ствование от другого. Если оно существует само по себе, то оно необходимо, и оно всегда было необходимо, значит, это Бог. Если же оно получило свое существование от другого, а это другое от третьего, то это означает, что последнее, от чего оно получило свое существование, с необходимостью должно быть Богом. Ведь не можете же вы понять, что одно существо дает существование другому существу, если оно не обладает способ­ностью творить. Более того. Если вы утверждаете, что некая вещь получает, не говоря уже о форме, само свое существова­ние от другой вещи, а эта от третьей, третья еще от иной и так до бесконечности, то вы говорите нелепость, так как в таком случае все эти существа не будут иметь никакой причины свое­го существования. Взятые вместе, они не имеют никакой внеш­ней причины своего существования. Взятые порознь, они не имеют никакой внутренней причины своего существования. Т.е. взятые в целом, они ничему не обязаны своим существовани­ем, а каждая из них в отдельности не существует сама по себе. Следовательно, ни одна из них не может существовать с необ­ходимостью.

Итак, я вынужден признать, что некое существо существует само по себе от вечности и является причиной всех других су­ществ. Отсюда следует, что это существо бесконечно во време­ни, по величине и могуществу: кто может его ограничить?»

14. «Философия Ньютона, которая принимает и доказывает вечность материи и существование пустоты, столь же убеди­тельно обосновывает бытие Бога.

Вот почему я смотрю на истинных философов как на апо­столов божества. Такие апостолы нужны для разного рода лю­дей. Приходский учитель катехизиса говорит детям, что есть Бог; Ньютон доказывает это мудрецам».

15. «То, что вначале покажется парадоксом, а при внима­тельном рассмотрении окажется истиной, это то, что теология часто направляла умы к атеизму и что наконец-то философия отвратила их от него. По правде говоря, надо простить людям, что они некогда сомневались в существовании Божества, потому что те, кто возвещал его, спорили относительно его природы».

16. «Мне кажется, что главное заключается не в метафизиче­ской аргументации, а в том, чтобы возвестить, нужно ли для общего блага людей, этих несчастных мыслящих животных, при­нять существование вознаграждающего и карающего Бога, ко­торый служит нам одновременно и уздой и утешением, или отвергнуть эту идею, оставляя нас в бедствиях без надежды, а при совершении преступлений — без угрызений совести».

17. «Итак, вера в Бога, вознаграждающего за добрые дела и наказывающего за дурные, прощающего небольшие проступки, является самой полезной для человеческого рода. Это единст­венная узда для могущественных людей, которые нагло совер­шают явные преступления. Это единственная узда и для людей, которые ловко совершают тайные преступления. Я не говорю вам, друзья мои, что к этой необходимой вере надо примеши­вать суеверия, которые ее позорят и которые могли бы даже сделать ее гибельной. Атеист — это чудовище, которое пожира­ет только для того, чтобы удовлетворить свой голод. Суеверный человек — это другое чудовище, которое терзает людей во имя долга. Я всегда замечал, что можно излечить атеиста, но суевер­ного человека никогда нельзя вылечить полностью. Атеист — это разумный человек, который ошибается, но который мыслит сам. Суеверный человек — это грубый глупец, который всегда имеет лишь заимствованные у других людей мысли... Да, друзья мои, атеизм и фанатизм — это два полюса смуты и ужаса. Не­большая зона добродетели лежит между этими двумя полюса­ми. Идите твердым шагом по этой тропинке. Веруйте во благо­го Бога и будьте добродетельны».