Лекция №2 Учение о коррупции. Точки зрения, концепции, теории 5 страница

Разумеется, было бы неоправданным преувеличением утверждать, что в постколониальной Нигерии клептократические элементы уже разработали и приступили к реализации собственной идеологии хозяйственной эволюции. Вместе с тем их интересы часто служили фактором, ускорявшим или тормозившим процессы реформирования экономики, например, в области изменения режима ее функционирования (либерализация, демократизация, либо усиление централизации), определения магистрального направления преобразований (индустриализация, «зеленая революция», развитие нефтяного сектора и т. д.), применения концепции широкой перестройки народного хозяйства (программа структурной адаптации) – [1042 ].

Не менее отчетливый «след» ЭКОРР-системы можно обнаружить в практике планирования национального развития, что представляется важным, ибо в позднеколониальный период и в первые два десятилетия существования суверенной Нигерии планирование играло заметную роль в экономической жизни страны [см., например, 86; 79; 70]. Не утрачивая качества «интеллектуальной основы идеологии модернизации» (Г. Мюрдаль) и определенного рационализма, нигерийские планы национального развития через систему приоритетов стимулировали те отрасли народного хозяйства, развитие которых в плановый период соответствовало политическим и экономическим установкам клептократии. Кроме того, выполнению планов серьезно препятствовало лихоимство высокопоставленных чиновников и некоторых политических деятелей. Выступая в 1963 г. на собрании молодежного крыла партии Национального конвента нигерийских граждан, младший министр федерального правительства и парламентский секретарь министерства народного образования Д. Угву подчеркивал, что коррупция в такой степени охватила учреждения Первой республики, что вполне может помешать реализации шестилетнего плана национального развития [86]. По его данным, потенциальный иностранный инвестор предложил «одному из правительств федерации» финансировать крупный народнохозяйственный проект, однако переговоры затянулись, поскольку нигерийские политики потребовали взятку в размере 25 тыс. фунтов, что, в конце концов, побудило зарубежного предпринимателя отозвать свой проект [1246, 07.12.1963].

В не меньшей степени регулирующая роль клептократии проявляла себя в федеральных [см., например, 65; 66; 72] и региональных [107; 31; 32; 40] бюджетах - как своего рода «планах развития», - доходные и расходные части которых (например, ассигнования на госаппарат и армию или бюджетное финансирование избирательных кампаний) составлялись так, чтобы серьезно не ущемлять интересы высокопоставленных носителей отношений ЭКОРР.

Возвышению клептократических элементов содействовал их монопольный контроль над процессами перераспределения гуманитарной, экономической и иной зарубежной помощи, хотя в Нигерии данная функция не играла для формирования социальных агентов ЭКОРР столь важной роли, как в ряде других развивающихся стран.

«Заповедной территорией» экономической коррупции, которая уже успела раствориться в обычной административно-управленческой деятельности, служит сфера госпредпринимательства, государственная и полугосударственная собственность в производстве и обмене. Именно ЭКОРР выступает в качестве одной из основных причин нерентабельности госпредприятий, раздутых расходов на административный персонал, а также общей эрозии системы смешанного предпринимательства, кооперации и других экономических форм, связанных с госсектором. По признанию президента И. Бабангиды, установление госконтроля над сбытом какого-либо товара или услуги в условиях Нигерии неизменно оборачивалось их дефицитом и удорожанием, а также сопровождалось появлением «нового класса дистрибьюторов», которые были связаны с чиновниками и быстро богатели [180, с. 15-16].

Африканские бизнесмены, подчеркивает Г. Бреттон, стремятся к созданию незаконных предприятий на паях со служащими общественного сектора, которые «всегда открыты» для совместных махинаций. Однако, получив от чиновника помощь, частный предприниматель, как правило, попадает в положение шантажируемого лица [631, с. 218].

В национальном и иностранном секторах частнокапиталистического уклада ЭКОРР-система доминирует не столько в области оперативного, сколько общего поощрительно-ограничительного регулирования. Она обеспечивает частнохозяйственных субъектов экономической деятельности неоправданными льготами и уступками, которые могут маскироваться политикой улучшения инвестиционного климата, стимулирования отдельных компаний, видов предпринимательства или отраслей хозяйства. И, наоборот, в качестве заранее оплаченного заказа на подавление конкурентов, ЭКОРР-система может реализовывать себя во вред тем или иным субъектам хозяйствования. В этом случае она прикрывается такими политическими инициативами, как, например, правительственный курс на ограничение вывоза прибылей, введение сверхжесткого госрегулирования прямых и портфельных иностранных инвестиций или даже свертывание финансирования инвестиций за счет зарубежных займов и субсидий.

Нельзя не отметить, что одно из фундаментальных противоречий клептократии и лутократии возникает как раз ввиду того, что государство (в данном случае представленное группой коррумпированных топ-бюрократов) во многом лишено возможности регулировать в своих интересах движение нелегальных инвестиций и непосредственно (через бюджет), и косвенно (через налоги). При этом причинно-следственная связь НЭК-ЭКОРР и «порочный круг» их сосуществования заключается в том, что слабость государства, как правило, усиливает хозяйственный андерграунд, расширение которого, в свою очередь, предполагает вступление коррупции в новую фазу развития.

ЭКОРР - система во многом охватила концессионную и внешнеторговую политику. При этом «результативность» экономической коррупции порой снижалась благодаря режиму гласности, которая сопутствовала реализации некоторых правительственных решений (например, в области установления преференциального таможенного тарифа, определения размера акцизных сборов, осуществления мероприятий по замене импорта или стимулированию экспорта).

Режим «коммерческой тайны», который был установлен в госорганизациях-лицензиарах, напротив создавал отличные перспективы для быстрого спекулятивного обогащения и «тепличные условия» для роста коррупции [598, с. 7]. Во времена Второй республики в Нигерии фактически не публиковались полные списки лицензиатов, а практика келейного распределения и перепродажи импортных лицензий привела к формированию целой прослойки «новых миллионеров» [1203, 1983, июнь, т. 1, № 1, с. 11]. Достаточно вспомнить, что, по утверждению Т. Идиагбона, министр торговли в правительстве Ш. Шагари санкционировал незаконную выдачу импортных лицензий (прошения о которых даже не рассматривались в соответствующем комитете) на сумму, превышавшую 670 млн. найр [1223, 12.02.1984, с. 1].

В 1980-е годы общепринятым в Нигерии стало мнение, что нарушения в области предоставления импортных лицензий - это один из самых прибыльных видов противозаконной деятельности [1165, 1987, 16-30 сентября, № 22, с. 8-10]. По словам Т. Момо, министерство торговли, выдававшее импортные и экспортные лицензии, в деловых кругах страны с горькой иронией называли «монетным двором» [877, с. 8]. Не случайно «услуги по лицензированию» превратились в популярную разновидность мошенничества, иногда приносившую весьма солидный доход. Известен случай, когда группа аферистов продала одному незадачливому бизнесмену фальшивую импортную лицензию за шесть млн. найр, дополнительно взыскав в качестве «комиссионных» 20% ее номинальной стоимости [1178, 28.07.1983, с. 13].

Необходимо отметить, что отказ в предоставлении лицензий, искусственное ограничение их выдачи при определенных условиях может рассматриваться как частный случай ЭКОРР. Следует вспомнить, что в неоправданно жестких ограничениях на импорт, вводившихся в первой половине 1980-х годов, нигерийские предприниматели не без основания усматривали предпосылку для расширения контрабандной торговли сырьем [1219, 10.07.1983, с. 5], а иностранные бизнесмены - попытку федерального правительства контролировать прибыли компаний [1134, 25.10.1982, с. 9].

Нигерийский опыт развития ЭКОРР свидетельствует, что ее поощрительно-ограничительная функция в социально опасном виде проявлялась в момент претворения в жизнь правительственных программ, связанных с контролем над экономической собственностью и деловым администрированием. Речь идет о масштабных корыстных правонарушениях системного характера, допускавшихся высокопоставленными чиновниками, нигерийскими и иностранными предпринимателями, а также некоторыми наемными менеджерами, в ходе реализации периодически сменявших друг друга курсов на приватизацию, национализацию, реприватизацию; коренизацию (африканизацию, нигеризацию), деафриканизацию предпринимательства и менеджмента.

Так, коррупционный стиль реализации программ распределения государственных земель вызвал в 1970-е годы всплеск спекуляции недвижимостью, цены на которую превысили социально допустимые пределы [47, с. 49]. Серьезные злоупотребления с распределением земель в период Второй республики допускались в штате Кадуна [1144, 26.05.1984] и в других районах страны.

Одним из существенных аспектов развития ЭКОРР и ускоренного формирования клептократии служит проблема резервирования видов предпринимательской деятельности за государственными или частными предприятиями*. Этот вопрос еще в 1965 г. рассматривался премьер-министром Восточной Нигерии и теоретиком «прагматического африканского социализма» доктором М. И. Окпарой. Он предлагал планировать экономическое развитие страны таким образом, чтобы «все предприниматели точно знали, в каких областях они могут действовать самостоятельно, а в каких сотрудничать с правительством» [143, с. 12].

У. Дамачи указывал на две господствующие в Африке точки зрения на вопрос о том, какой политики должно придерживаться государство по отношению к местному частному капиталу: 1) поощрение и либерализация частнопредпринимательской деятельности; 2) строгий контроль государства над развитием частного сектора [677]. По мнению Т. Киллика, в Гане периода Первой республики отсутствовал - даже потенциально - местный предпринимательский класс, способный осуществить индустриализацию темпами, на которых настаивал Нкрума. Первый президент независимой Ганы, подчеркивает Киллик, относился с «глубоким подозрением к иностранному капиталу и другим опасностям, сопутствующим неоколониализму. Таким образом, образовался экономический вакуум, заполнять который начало государство» [801, с. 215].

Дж. Самофф, изучая структуру локальной политической власти и деятельность учрежденного в танзанийском округе Килиманджаро Комитета по лицензированию торговли спиртными напитками, пришел к выводу, что государство контролирует местный бизнес лишь в незначительной степени и скорее формальным образом. Бизнесмены, применяя различные методы давления на членов Комитета (например, подкуп, жалобы министру и т. п.), добивались того, что было аннулировано лишь ничтожное число лицензий на торговлю алкогольными напитками [1006, с. 71-72].

Аналогичные проблемы возникали и в Сенегале. Созданное правительством Сельскохозяйственное торговое агентство Сенегала, пишет Э. Шумахер, в 1960-е годы предприняло попытку установить контроль над торговлей рисом. Правительство официально ограничило размеры прибыли торговцев этим товаром и ввело квоты на его приобретение и сбыт, но, тем не менее, не смогло эффективно контролировать розничные цены на рис. Возникший между правительством и деловыми кругами конфликт дополнился соперничеством отдельных компаний и индивидуальных торговцев по вопросу об установлении размеров квот. Служащие Агентства обвинялись бизнесменами в насаждении административного фаворитизма, а некоторым предпринимателям приписывалось использование семейных и политических связей в целях получения квот и т. д. Кризисная ситуация еще более обострялась разгулом спекуляции и практикой перепродажи квот, которая была широко распространена в среде старых и по существу удалившихся от дел коммерсантов, а также полуразорившихся мелких торговцев [1018, с. 147].

Особые специфические проблемы возникли во взаимоотношениях африканской буржуазии и правительства белого меньшинства в Родезии. Английский исследователь А. К. Веинрич писал, что африканские «бизнесмены очень недовольны своим положением. Система правительственного регулирования называет им ограничения в области кредита и предписывает им время, когда они могут открывать магазины. Когда африканские бизнесмены сравнивают свои возможности с возможностями, которыми обладают европейцы, они часто ощущают, что их подвергают дискриминации. Многие видят только один выход из этого трудного положения: африканское правительство... Экономические потребности побуждают многих африканских предпринимателей поддерживать националистические движения» - [1074, с. 203-204]. А. Веинрич подчеркивал также, что нынешняя (речь идет о начале 1970-х годов) политическая деятельность африканских бизнесменов в Родезии поразительно напоминает поведение западноафриканских предпринимателей в 1950-е годы, т. е. накануне провозглашения независимости, в период подъема национально-освободительного движения [1074, с. 204].

С одной стороны, ведущие политические силы Нигерии неизменно подчеркивали, что частный предприниматель должен получать всемерную поддержку со стороны правительства. Типичным в этом отношении можно считать заявление Нигерийской партии единства о том, что она является «лучшим другом бизнесменов» и выступает за позитивное сокращение государственного участия в розничной и оптовой торговле; либерализацию внешней торговли путем снятия ограничений с импорта; активное содействие местным предпринимателям. Руководители НПЕ, декларируя свое намерение закрепить за государством лишь функции определения хозяйственной политики и развития экономической инфраструктуры, подчеркивали: «... Это не дело правительства продавать вяленую треску, молоко, сахар, сардины и конкурировать с частными бизнесменами, которые живут, занимаясь этими видами предпринимательства» [193, с. 14].

С другой стороны, в Нигерии и большинстве других стран Тропической Африки предприниматели зачастую находились в оппозиции правительству, которая, по словам Г. Бреттона, сложилась в связи с тем, что экономическая власть в течение многих лет оставалась недоступной африканцам, а расширявшийся госсектор душил эмбрион частного сектора. Фактором, тормозившим развитие бизнеса, служил жесткий политико-бюрократический контроль над предпринимательской деятельностью. Во второй половине 1980-х годов руководитель компании «Африкэн Оушн Лайнс» вождь Р. Докпенси сравнил отношение гражданских служащих Нигерии к предпринимателям с «раковой болезнью, разрушающей структуру экономики» ввиду мириад правил, чрезмерного регулирования и резко отрицательного отношения к любой инициативе частного бизнесмена [1199, 1987, октябрь, № 4, с. 10]. Не случайно в лексиконе нигерийских чиновников еще в начале 1970-х годов широкое распространение получили «канцелярско-экономические» формулировки с зашифрованным смыслом. Например, безобидную, на первый взгляд фразу «финансирование производства и торговли» следовало понимать как: «распределение в целях гарантии политической поддержки», а слова «регулирование фермерского дохода» означали: «создание прибыли для финансового обеспечения политического патронажа».

Коррупционные искажения в политике приватизации могли возникать как результат столкновения персональных (корпоративных) материальных интересов различных фракций правящего режима. В середине 1990-х годов (в период пребывания у власти администрации С. Абачи) в Абудже «серьезно рассматривалась» возможность широкой приватизации телекоммуникационного, электроэнергетического и нефтяного секторов экономики. Однако данный курс, вырабатывавшийся в недрах гражданской части правительства, встретил отпор его военных министров, которые традиционно рассматривали госсектор в качестве существенного источника своих доходов [1130, 1996, 1-14 ноября, с. 7-8].

Реализация программ предпринимательства и управления в принципе должна стимулировать развитие частного национального капитала, обеспечивать численный рост и обогащать местную буржуазию. Вместе с тем наступление на иностранный капитал в рамках этой политики не всегда приводит к намеченным целям. Полумеры и слабый контроль над деятельностью крупных иностранных концернов в сочетании со злоупотреблениями клептократических элементов внутри страны часто оборачиваются усилением не столько предпринимательских, сколько бюрократических слоев. Махинации руководства ТНК, стремящегося найти надежную социальную опору в лице административно-управленческих служащих, благоприятствуют росту «буржуазии филиалов», которая готова действовать в интересах иностранного капитала. Английский экономист Дуглас Риммер считает, что африканизация бизнеса, одним из важных условий которой было привлечение возможно большего числа местных жителей к партнерству в иностранные фирмы, принесла значительные выгоды лишь коррумпированной государственной верхушке [991, с. 159].

Вскоре после завершения междоусобной войны правительство Я. Говона приступило к выполнению программы содействия развитию местного бизнеса, которая была юридически оформлена Декретом № 4 1972 г. и рядом последующих актов. Курс на нигеризацию экономики предполагал ограничение или запрещение заниматься некоторыми видами предпринимательства, распространившиеся на иностранных капиталистов и местных экспатриантов, в основном представителей инонациональной (неафриканской) буржуазии и мелкой буржуазии - ливанцев, индийцев, пакистанцев, китайцев. Перед иностранными собственниками - резидентами и нерезидентами - выдвигалось требование в принудительном порядке и к определенному сроку продать (полностью или частично - в зависимости от профиля деятельности и оборота фирмы) принадлежавшие им пакеты акций мелких и средних компаний, а управление этими предприятиями передать менеджерам-нигерийцам. Декрет о содействии развитию предпринимательству, изначально ориентированный на достижение экономической самостоятельности Нигерии, вскоре после его принятия начал по нескольким направлениям эксплуатироваться системой экономической коррупции. В результате серии сговоров между чиновниками и некоторыми иностранными предпринимателями, последние, отмечает А. Санда, получали возможность «натурализоваться» и, следовательно, не подпадать под действие декретов о нигеризации 1972 и 1974 годов, либо организовывать фиктивную передачу собственности [1007, с. 49, 54]. В результате ухищрений зарубежных и местных компаний вновь назначенные нигерийские менеджеры, включая часть высших иерархов делового администрирования, фактически оказались отстраненными от функций контроля и управления, и были вынуждены играть роль марионеток в руках, не доверявших им собственников предприятий и их представителей-иностранцев [см., 239, с. 42-82]. Вопреки положениям декретов об африканизации, лимитировавших продажу акций одному лицу, значительную выгоду от скупки резко подешевевших предприятий получили и представители крупного местного капитала, а также чиновники через подставных лиц инвестировавшие свободные средства в приобретение «нигеризировавшихся» фирм. Таким образом, процесс «коренизации» бизнеса не привел к усилению реального контроля нигерийцев над экономикой страны, но создал дополнительные возможности для обогащения клептократии и криминализировавшейся плутократии [908, с. 97], приблизив период когда, как пишет О. Отоджарери, взяточничество и коррупция почти институционализировались [1238, 1980, 29 сентября - 5 октября, т. 2, № 8, с. 10].

Объектом организованной ЭКОРР служат фискальные рычаги регулирования хозяйства, а прямые и косвенные налоги часто выступают как форма перераспределения национального дохода и мобилизации дополнительных ресурсов для усиления экономической мощи клептократии. Налоговая политика и соответствующие реформы (повышение и понижение ставок, льготы, освобождения и т. д.), как правило, носят завуалированно-корпоративный характер, а также резервируют для клептократических и плутократических элементов возможности официального или полуофициального уклонения от налогов или их выплаты не в полном объеме. Сюда же можно отнести практику незаконного взимания налогов с бизнесменов.

Коррупционные технологии активно внедряются в область реализации бюджетно- и кредитно-финансовой стратегии, а также валютно-денежной политики, что в 1980-е и 1990-е годы проявлялось в искусственно завышавшемся правительством официальном курсе найры. Такая позиция в сфере денежного обращения и валютного контроля способствовала, с одной стороны, расширению «черного рынка» и контрабандной торговли [1178, 04.10.1985], а с другой - открывала, как пишет А. Клеин, потрясающие возможности для достижения богатства и власти перед теми, кто располагал доступом к твердой валюте (т. е. крупные чиновники и верхушка банковских работников). Инструментом клептократии в рассматриваемой области служил так называемый вторичный валютный рынок (SFEM), обеспечивавший двойной и явно завышенный курс национальной валюты (в начале 1998 г. официально зафиксированный курс одного доллара США составлял 22 найры, а «рыночный» - примерно 80 найр). С помощью вторичного валютного рынка федеральное правительство, вопреки рекомендациям экспертов, «волевыми методами» стимулировало деятельность МО, МИДа, служб безопасности и ряда других организаций, которые получали бюджетные средства по выгодному для них курсу доллара [803, с. 664; 598, с. 7].

В начале 1999 г. за отмену двойного курса найры выступали МВФ и МБРР, которые расценивали в качестве явного алогизма то обстоятельство, что в нигерийских банках один долл. США можно было обменять на 84 найры, а фиксировавшееся в госконтрактах соотношение этих валют составляло 1: 22. При этом высокопоставленные нигерийские чиновники продолжали через подставных лиц продавать на «черном рынке» сотни тысяч долларов, приобретенных по официальному курсу.

В 1960-1990-е годы целый ряд государственных инициатив, программ и конкретных проектов хозяйственного и социального развития Нигерии (например, таких, как система переработки мусора в штате Лагос [562, с. 92]) разрабатывался и претворялся в жизнь при опоре на «методики» ЭКОРР. Достаточно вспомнить, что реализация широко разрекламированной национальной программы администрации Я. Говона, провозгласившей курс на «реконсолидацию, реабилитацию и реконструкцию», по свидетельству О. Отоджарери, обернулась «взлетом» группы нуворишей, разбогатевших на экспортно-импортной торговле [1238, 1980, 29 сентября - 5 октября, т. 2, № 8, с. 10].

Представители политической и хозяйственной элит извлекали значительную выгоду из возможности манипулировать крупными госзаказами на проведение строительных и ремонтных работ [723, с. 336], вероятно, служивших одной из ведущих «отраслей» ЭКОРР. Общая стоимость выполнения только семи проектов (строительство терминала и т. д.), выполнявшихся в первой половине 1980-х годов по заказу Нигерийского управления портов, превысила 900 млн. найр. Позднее эти проекты стали предметом тщательного изучения в одной из следственных комиссий [1178, 25.05.1985, с. 1, 3]. Объектами коррупционной деятельности в разное время оказались правительственные программы жилищного строительства [1193, 02.06.1983] и распределения дешевых государственных домов в штате Анамбра и других районах страны [1144, 12.04.1984]; программа ежегодного ремонта домов, принадлежавших федеральной администрации [1210, 03.02.1984, с. 1]; строительство стекольной фабрики в Абе, которое, так и не завершившись, поглотило за 12 лет 160 млн. найр [1182, 09.05.1988, т. 7, № 19, с. 17]; создание Национальной компании по производству удобрений (НАФКОН); но главное - грандиозные строительные работы в новой нигерийской столице - Абудже, которые, согласно оценке федерального министра столичной территории М. Вацы, к 1984 г. обошлись государству в 1, 3 млрд. найр, что, по данным другого министра Х. Абдуллахи, представляло собой явно завышенную сумму [554, с. 11]. Методы ЭКОРР прослеживались в ходе подготовки Всемирного фестиваля черного искусства и культуры (ФЕСТАК) в 1977 г., позволившие, как предполагалось в докладе Комитета по общественным петициям Палаты представителей, присвоить членам Специальной оперативной группы ФЕСТАК свыше 10 млн. найр [125, с. 143; 1178, 11.05.1982; 1144, 11.05.1982, с. 39].

Однако наибольший резонанс в нигерийском обществе получили другие впечатляющие по своему размаху «панамы». В их числе - проект создания системы телекоммуникационных аэростатов, идея которого, по утверждению Тэда Ивере, была «подброшена» где-то в 1974 г. М. Мухаммеду, который, будучи комиссаром по вопросам связи, якобы должен был обсуждать эту проблему с представителями Ай-Ти-Ти в Бразилии [775, с. 4]. В объявленном позднее конкурсе участвовало 12 компаний [1235, 29.04.1984, с. 1], некоторые из которых, как подчеркивает И. Ессиен-Обот, намеревались заплатить крупные взятки, чтобы выиграть контракт [711, с. 17]. Так или иначе, в феврале 1976 г., после двух лет переговоров и за два дня до трагической гибели генерала М. Мухаммеда, нигерийское правительство подписало с «Ти-Ком. оф Америка» соответствующий контракт на сумму 89.824.018 найр. Договор предполагал строительство в Нигерии в течение почти трех лет современной телекоммуникационной системы, состоявшей из пяти центров, в каждом из которых на высоте 10.000 футов над уровнем моря должен был находиться аэростат величиной с «Боинг-747». Эксплуатация системы обеспечила бы телефонную связь, а также радио- и телевещание в сельских районах страны. Однако даже 12 лет спустя грандиозный телекоммуникационный проект оставался в основном на бумаге и «превратился в ночной кошмар нации», который измерялся вполне конкретной суммой ущерба - 140 млн. найр. (по некоторым оценкам - значительно большей) – [1182, 09.05.1988, т. 7, № 19, с. 17].

Апофеозом экономической коррупции, вероятно, стала реализации так называемой Президентской программы поставок риса, принятая правительством Второй республики. Необходимость утверждения этой программы была «обоснована» сенатором Сабо Бакин Зувой, который сообщил, что предыдущая администрация под давлением влиятельных бизнесменов и некоторых высокопоставленных чиновников приняла закон, запрещавший импорт риса. В результате цены на рис удвоились, а рядовые нигерийцы начали испытывать большие трудности в приобретении традиционного продовольственного товара [75, с. 113].

В соответствии с Президентской программой поставок риса (главным получателем которых должна была стать «Найджириэн Нэшнл Сэплай Компани» [1144, 10.02.1984, с. 1, 18] только за 17 месяцев в страну было импортировано около одного миллиона метрических тонн риса, на что ушло свыше 604 млн. найр [1182, 08.04.1985, т. 1, № 10, с. 15]. Со временем выяснилось, что деятельность группы, занимавшейся стратегическим планированием поставок риса (ПТФ), была полностью подчинена воле ее руководителя и крайне политизирована [1178, 10.09.1982], а сам рис превратился в Нигерии в «политическое оружие» [1203, июнь 1983, т. 1, № 1, с. 11]. Бонзы правившей в то время Национальной партии обладали едва ли не монопольным правом на закупки риса по каналам ПТФ, который тайно складировался в пакгаузах, разбросанных по всей стране, а затем выбрасывался на рынок мелкими партиями; при этом цена небольшого мешка риса в рознице часто достигала 100 найр [1182, 08.04.1985, т. 1, № 10, с. 12].

Несмотря на режим секретности, в условиях которого распределялись импортные лицензии и заключались многие сделки в Нигерии и за ее пределами периодически вспыхивали «рисовые скандалы». Один из них разразился в штате Кросс Ривер в 1982 г., причем центральной фигурой этого скандала оказался председатель Комитета по вопросам спорта С. Етим [1189, 27.07.1982, с. 1]. В октябре 1984 г., согласно данным некоторых газет, незаконные «рисовые сделки», совершавшиеся одним из ближайших сподвижников президента Второй республики? должны были стать предметом разбирательства в высоком суде Лондона [1161, 14.10.1984, с. 12].

Некоторые формы и инструменты экономической коррупции. Клептократы, их политические и хозяйственные маклеры могут успешно работать на «рынке экономической коррупции» лишь постоянно «раскачивая» его, модернизируя старые и изобретая новые инструменты ЭКОРР. В распоряжении современной нигерийской клептократии находится огромное число средств - от самых примитивных до весьма изощренных - из арсенала ЭКОРР. Основными каналами реализации экономической коррупции являются вымогательство госслужащих (ст. 404 нигерийского УК, действующего в южных штатах страны); взяточничество (соответствующие статьи гл. 9); личная - и противозаконная - заинтересованность чиновников в заключении государственных контрактов (ст. 101); тайное получение комиссионных вознаграждений и подарков (гл. 49); купля-продажа государственных должностей (ст. 112); хищение госслужащими государственной собственности (ст. 390, пункт 5). Достаточно распространенными видами экономической коррупции является присвоение или растрата виновным должностным лицом имущества политических партий и других общественных организаций; препятствование законной предпринимательской деятельности, с одной стороны, и разрешение заведомо противозаконных сделок (например, с недвижимостью), с другой стороны; запрещенные УК (ст. 102) и Кодексом гражданской службы виды участия в предпринимательской деятельности.

Спутниками данной группы коррупционных действий в Нигерии обычно выступают такие правонарушения, как укрывательство преступлений; превышение или злоупотребление должностными полномочиями; присвоение полномочий должностного лица (ст. 107); служебные подлоги. Широкое распространение в Нигерии получили хищение, уничтожение и особенно сбыт официальных документов. В 1982 г., по словам М. Даводу, паспорт продавался от 80 до 100 найр (при официальном сборе 10 найр) – [1219, 06.06.1982, с. 3]. В начале 1984 г. бизнес по незаконной купле-продаже паспортов осуществлялся в режиме «плати-и-уноси», причем на «черном рынке» цена паспорта старого образца составляла 50 найр, а недавно введенного нового - 200 найр [1175, 21.01.1984, с. 1]. В годы Второй республики в некоторых штатах (например, Плато) был налажен нелегальный сбыт документов (за 300 найр), разрешающий совершение хаджа в Саудовскую Аравию [1223, 19.06.1983].