Глава восьмая Дилер

Говорят, что все барыги рано или поздно становятся «торчками». Это не какое-то частное высказывание, а устойчивое мнение, довольно распространенное среди широкой публики. Знатоки с умным видом приводят способствующие факторы: неограниченный доступ к «дури» (халява, сэр!), нервная работа и глубокий внутриличностный конфликт совершенно тупикового плана.

В общих чертах все выглядит вполне правильно, а по поводу внутриличностного конфликта могу добавить, как очевидец, логическую цепочку. Она простая и короткая: ты продаешь «дурь» и зарабатываешь хорошие деньги, но тем самым убиваешь людей. Ты не можешь отказаться от этих денег и постоянно оправдываешь себя: больным людям всегда будет нужна «дурь» – и всегда найдутся те, кто ее продаст. Ну и какая разница, кто будет продавать – я или кто-то другой?

Оправдание логически безупречное, но в моральном плане весьма слабенькое. Ты все это прекрасно понимаешь, живешь с этим – отсюда и конфликт. Это так, в двух словах…

Вообще, конечно, это твоя личная проблема, ты волен сам выбирать: продавать или нет. А насчет приведенного выше мнения, распространенного среди широкой публики, скажу без обиняков: оно радикально неверное.

Не следует путать барыгу (дилера) с «ногами» – с больным, который за дозу носит чужую «дурь». Барыга, по определению, совершенно вменяемый человек без зависимости, нацеленный на зарабатывание денег и изначально позитивно настроенный (вот ужо немного подмолочу, срублю деньжат – и «соскочу», начну нормальную жизнь без всей этой дряни!).

Так вот, этот жадный до денег человек без зависимости очень быстро проникается глубочайшим отвращением буквально ко всему, что связано с «дурепотреблением». Для этого не обязательно быть врачом-специалистом, отчетливо представляющим себе всю пагубность злоупотребления психоактивными веществами. Достаточно просто регулярно контактировать с наркозависимыми и видеть, как и в каких условиях они существуют.

Что видит и с чем ежедневно сталкивается этот здоровый жадный барыга? Жуткая антисанитария, совершенно наплевательское отношение к телесной оболочке, в которую странствующая по волшебным мирам наркотических грез душа возвращается лишь для приема очередной дозы, как следствие – целый букет болезней и стремительное саморазрушение. Как норма – самое натуральное рабство, на которое себя добровольно обрекает любой наркозависимый «в системе». За «дурь» зависимый отдаст не только честь, совесть, мать и почку: на определенном этапе запросто согласится, чтобы ему отрезали руки и ноги – при условии, что резать будут с анестезией и после этого кто-то будет бесплатно «ставить».

В общем, барыга будет «вмазываться» только в том случае, если его силком подсадят «на иглу». Во всех остальных случаях он тривиально «синячит». То есть бухает – потребляет алкоголь. Сначала просто так, от случая к случаю. Снять напряжение, заглушить вот тот самый тупиковый конфликт (люди на глазах становятся заживо разлагающимися зомби, и я принимаю в этом самое живое участие… Брр… ну-ка, вмажу рюмашку-другую, авось полегчает…). Потому привыкает и уже не может жить без этого.

Резюме: ребята, не спешите доверять распространенным мнениям. Практически все барыги рано или поздно становятся алкоголиками.

Я вроде бы уже не барыга, но совершенно определенно – я буду алкоголиком. Все к тому идет…

Если сказать, что после вечернего моциона на полянке я был растерян и напуган, то это будет очень упрощенное описание моего состояния в тот момент.

Я был в полном смятении.

Я двигался, говорил, восприятие работало: запахи, звуки, картинка – все вроде бы присутствовало… Но было такое стабильное впечатление, что все это происходит не со мной и вообще в другой плоскости. Мир как будто перевернулся с ног на голову и выкинул меня вон из себя. Я находился где-то сбоку, в стороне и наблюдал.

Нет, наверное, не так… Черт… Жаль, я врач, а не писатель – я бы рассказал…

В общем, вот этот чехол для транспортировки трупов… Для меня его привезли. Не злобные отморозки какие-то, не маньяк-душегуб – родной мент, «дядя Степа», мать его, на вид такой добрый и честный, свой брат-славянин! И лопаты в комплекте к чехлу… Представляете?! Вот так запросто: взяли возле дома, упаковали на глазах у всех в машину, а в багажнике – чехол с лопатами!

Ну вот… А потом точно в такой же чехол (возможно, даже в одной мастерской шили) упаковали самого «дядю Степу».

В общем, какая-то фантасмагория получается. Будто сама Смерь шагнула на ту злополучную полянку, постояла рядом, посмотрела пристально, обдала ледяным дыханием… И забрала другого.

Но точно в таком же чехле…

Короче, я попросил Собакина переночевать у меня. Я даже думать боялся, что мне придется остаться одному в эту ночь!

Собакин согласился, но с присущим ему мужланством прямо заявил, что желает расслабиться, а инфантильные мальчики-медики не в его вкусе.

Я вызвонил двух экстремалок – тонких ценительниц убойного досуга, по дороге мы закупили «горючее» и по прибытии домой устроили вполне скотскую оргию со всеми вытекающими.

Бедные соседи…

Кажется, экстремалки остались довольны. Дикий Собакин отработал в парном заезде, а было ли хорошо мне, не помню, поскольку я очень быстро нализался до полной утраты мировоззрения. Из ощущений запомнилось вот что: кто-то, сопя и урча, влажно жевал мое ухо – я почему-то решил, что это собака. Наличие в квартире посторонней собаки меня удивило и напугало: вдруг это овчарка, да к тому же еще и не привитая?! В общем, я уполз в ванную, там заперся и мгновенно отключился.

Еще было видение, или сон – не понял, но сопровождалось сие явление выдворением меня из ванной для чьих-то сиюминутных нужд и водружением на диван.

Виделся мне чехол для транспортировки трупов.

Он крутился в трех проекциях, как на голограмме, а к замку была приделана стандартная мертвецкая бирка с выдавленным клеймом «Бубка»…

Воскресное утро было насыщено привычным уже страданием и неожиданной опрятностью. Комнату кто-то тщательно прибрал и проветрил. В кухне – идеальная чистота, на плите шкворчит огромная яичница с ветчиной, на столе – две запотевшие бутылки пива, на холодильнике – две золотистые визитки. У окна – розовый и нездорово свежий Собакин с улыбкой во все лицо. Улыбка почему-то не глумливая, а местами даже добрая.

Чему-то радуется. Взгляд мечтательный, слегка затуманенный.

Вот так сразу сформулировать вопрос я не сумел: получился только слабый жест и сдавленный хрип, но Собакин все понял.

– Девчата нас покинули. Помогли прибраться, попили кофе и поехали домой. Давай в душ да завтракать, а то жрать уже охота – сил нет!

Да, Собакин – просто уникум какой-то. Экстремалок я знаю давно – это очень своенравные и совершенно неуправляемые экземпляры. Короче, сами кого угодно заставят прибираться и уж точно не дадут первому встречному дядечке свои визитки.

Интересно, чем это чудище их так очаровало?! Я даже взревновал немного…

За завтраком Собакин объявил новость: сегодня у нас рабочий день.

Новость мне не понравилась. Какая, на фиг, работа после вчерашнего?! Мне теперь как минимум неделя нужна для полноценной реабилитации!

Собакин, лучезарно улыбаясь, сообщил, что крыл он аллюром все мои переживания и у меня, ко всему прочему, сегодня не просто рабочий день, а самая натуральная инспекторская проверка. Более того, у него полно дел, так что в клинику он не поедет. А инспекцию буду принимать я сам, с помощью Родимого (это завхоз, если кто запамятовал) и начальника СБ, который минут через пятнадцать подъедет, чтобы отвезти меня на рабочее место.

Дебаты опущу – жалкое зрелище. Не умею я спорить с Собакиным – тем более в таком состоянии.

В общем, прения я мгновенно проиграл, завтракать не стал – душа ничего не принимала, к пиву не притронулся (это я так борюсь – пока еще могу), силком влил в себя две чашки крепкого чая и убыл со Смирновым в клинику.

* * *

Начало рабочего дня было обманчиво спокойным и необременительным. Совещание проводить я не стал – не освоился еще в ипостаси начальника. Первым делом поставил чайник и занялся личным планированием.

По графику у нас было открытие стационара и инспекция. До полудня я спланировал себе напиться чая и как следует выспаться. Если и будет инспекция (в чем я сомневался – думал, Собакин просто так припугнул, чтобы не расслаблялся), то наверняка после полудня. А стационар вообще плевое дело: пациенты – свои люди, с этой стороны никаких подвохов можно не ожидать.

В процессе чаепития меня поочередно посетил местный рабочий люд, как ни странно, недовольный отсутствием совещания и постановки задач на день. Пришел Родимый, приволок кучу бумаг (те самые обещанные разрешения и акты), сказал, что к инспекции мы кругом готовы и я могу особо не волноваться – если что, он все «разрулит». Я не совсем понял, почему должен волноваться, но на всякий случай вежливо поблагодарил.

Потом меня посетила бухгалтер, отчиталась по продажам. Затем прибыла старшая сестра Василиса Игоревна – ВрИО заведующего стационаром. Василиса доложила, что к открытию мы в принципе готовы, и пациенты уже пришли, но… мне придется маленько поработать наркологом и одновременно медбратом.

Оказывается, нарколог не знал, что сегодня рабочий день, поэтому он сейчас на островах с компанией и уже так пьян (или еще так пьян – они вчера уплыли), что вряд ли стоит за ним посылать – толку все равно не будет. А медбрат пришел, но лучше бы его не было: в таком же состоянии, как и нарколог, и, соответственно, пользы от него будет ровно столько же.

– Уволить мерзавца! – мгновенно осерчал я. – Немедля уволить!!! Вот же скот… Говорили мне добрые люди – бери только женщин, никаких, блин, медбратьев…

В общем, выспаться не получилось: до полудня мы с Василисой уложили двенадцать «системных» на детоксикацию по новомодной европейской методе, потом опробовали первый обед в столовой стационара. Затем я разбирался с двумя корешами Люды, умудрившимися «вмазаться» прямо под капельницей (а добровольно ведь легли, гады!), пока мы с Василисой обедали.

Ну а после обеда, как и обещали, началась инспекция. Не обманул Собакин!

Первыми, как водится, прибыли пожарные.

В принципе у нас не надо было ничего тушить, но эти энергичные люди перемещались так резво и целеустремленно, что у меня в глазах зарябило.

Примерно через час по итогам их перемещений был составлен акт, содержавший тридцать два мелких, двенадцать средней тяжести и пять особо злостных нарушений правил пожарной безопасности.

Короче говоря, в соответствии с этим актом наша клиника подлежала немедленному закрытию.

– Насчет взятки даже и не заикайся, – шепотом предупредил Родимый. – У них задача – закрыть нас. Хоть рубль предложишь – тут же и инкриминируют…

Теперь я понял, почему Родимый советовал не волноваться. Но не понял, как вообще можно «разрулить» эту тупиковую ситуацию, и потому некоторое время пребывал в панике.

Позвонил Собакину – занят, болтает с кем-то. Что делать? Ума не приложу…

Родимый «разруливать» ничего не стал: пригласил зачем-то Смирнова. Смирнов как будто сидел в засаде за дверью моего кабинета: явился тотчас же и приволок какую-то папку.

Главный пожарный полистал папку и внезапно утратил официальный вид. С минуту он о чем-то размышлял, печально и задумчиво глядя в окно, затем раздергал галстук и попросил выпить.

У меня в сейфе была водка: как принял должность, первым делом создал запас для непредвиденных обстоятельств.

Дали водки. Пожарный выпил разом граммов сто, занюхал рукавом и произнес спич:

– Вы по всем делам в курсе, так что лишнего говорить не буду. Дело не во мне. Не я, так другой – результат будет тот же… Ну, и что делать будем?

– Отсрочка на месяц, – подсказал Родимый. – Перечень недостатков, подлежащих устранению, срок – тридцать дней.

– Ну… Это можно. – Пожарный налил еще водки. – Месяц, конечно, многовато…

– Нет, именно месяц, – уперся Родимый.

– Ну хорошо, я придумаю, как обосновать… Но что этот месяц вам даст?

– Да это уже наши дела, – уклончиво буркнул Родимый.

– Просто смысла не вижу, – пожарный, не поморщившись, еще выпил водки. – Что сейчас, что через месяц, один кран – закроют вас.

– Ну, это мы еще посмотрим. – Родимый свойски подмигнул нашему гостю. – Твое дело маленькое – дай нам месяц, а там мы разберемся…

– Ладно, договорились. Это я заберу? – Пожарный ткнул пальцем в папку.

– Да, конечно. – Смирнов благосклонно кивнул.

– А у вас, наверное, копии есть?

– Есть, – не стал запираться Смирнов. – Но нам нет смыла их тиражировать. Сам понимаешь: лучше иметь лояльного чиновника – если не поможет, так хотя бы мешать не будет, – чем обидеть, а потом он будет мстить.

– Тоже верно. – Пожарный грустно вздохнул, закрутил водку, привычно сунул бутылку в карман и забрал папку. – Ладно, поехал я. Месяц можете дышать спокойно…

По убытии пожарного я спросил Смирнова, что было в папке.

– Да так – разные шалости. Компра, короче.

– Очень предусмотрительно, – похвалил я. – Ты как будто знал, что он явится. Не понял только – когда успел?

– Это не я.

– А кто?

– Да так… Есть люди.

– Ага… А на другое начальство есть?

– Конечно, есть. Вообще, на всех местных «шишек» есть досье – на всякий случай…

Через некоторое время после ухода пожарных одновременно прибыли аудиторы и общественная палата.

Последней я опасался меньше всего и, как оказалось, напрасно. В составе комиссии присутствовал прокурор, главный местный милиционер и представитель центрального управления госнаркоконтроля.

Звоню Собакину – опять не отвечает, скотина! Самое время подскочить да встать грудью – или хотя бы отчитаться перед шефами по своей части…

Дабы не прослыть сластолюбивым извращенцем, опущу захватывающие подробности этого узаконенного группового изнасилования. Несмотря на присутствие всех необходимых бумаг и наличие разрешений, подписанных в наивысших инстанциях, безжалостные люди из комиссии имели меня как хотели, изощренно, долго и мучительно.

Сопротивляться я не мог по одной простой причине: мы открыто торговали запрещенными психоактивными веществами, а все наши разрешения и нормативные акты опирались на закон, который, как оказалось, вступит в силу не ранее чем через месяц! Представляете?! Для меня самого данный факт был полной неожиданностью.

Проект этого закона с мая сего года пребывал в стадии рассмотрения, а принятие его было отложено по причине летних думских каникул.

Начиная с нынешней весны в заоблачных высотах политического олимпа шла тяжелая позиционная война между мощным лобби наркомафии и негласной фракцией Зубова, многие посвященные и заинтересованные были в курсе всех этих перипетий, в том числе, без сомнения, и члены комиссии. И для всех было очевидно, что, если законопроект примут, это станет началом тотального отмирания наркомафии как изжившей себя структуры, совершенно лишней в связи с тривиальным перемещением реализации психоактивных веществ из исторически сложившейся криминальной сферы в область государственной программы здравоохранения.

Но пока что это был не более чем проект, и все большие люди (очевидно, друзья Зубова), мужественно подписавшие наши бумажки, проявили верх цинизма и нарушили все действующие законодательные акты. И за это им – низкий поклон. Безумству храбрых поем мы славу…

Так… Итог: закрывать нас эта суровая комиссия не стала – у них, оказывается, таких полномочий нет. Но по каждому нарушению законодательства был составлен акт. И нас честно предупредили, что все эти акты лягут в основу громкого расследования по факту вопиющего волюнтаризма, допущенного «зарвавшейся мафией Зубова».

В завершение, когда комиссианты уже покидали вестибюль, прибежала Василиса и сообщила, что еще один проныра в стационаре умудрился «поставиться». Василиса была в чувствах, говорила недостаточно тихо, хлопцы из комиссии услышали и мимолетно отреагировали.

– Мрази вы все, – полыхая жирной ненавистью, заявил багровый прокурор. – Сталина на вас нету!

– Стрелять вас всех надо, – уточнил милицейский начальник. – Без суда и следствия – как в тридцать седьмом…

* * *

К концу этого непланового рабочего дня я был так вымотан и опустошен, что принял твердое решение – надо бежать! Вот такой вариант: продать, не торгуясь, квартиру, умотать в Сибирь, построить в таежной глуши заимку и жить там вдали от всех, выходя в люди раз в месяц – за порохом и солью. Есть у меня приятель, родом оттуда. Он утверждает, что в Сибири полно таких мест, где на триста километров в округе нет ни одной живой души. А если и имеются живые души – так это дикие люди, тунгусы или иные хлопцы из остатков Кучумова войска. Сосватать у них глухонемую тунгуску (чтоб лишних вопросов не задавала), наплодить кучу новых диких людей и основать племя…

Короче, не знаю… Ничего более продуктивного на ум не приходило. Устал я. Жить и бороться не хотелось – сил не было…

Между тем Родимый и Смирнов в обстановке особой секретности сняли решетку с окна кладовки на первом этаже (окно с тыльной стороны выходит на сквер). На мой вялый вопрос по существу сего деяния было заявлено, что ночью будет штурм и мы готовимся к обороне.

Я обнюхал обоих – алкоголем не пахло, зрачки – в норме… Что ж, бывает – по всей видимости, просто переволновались. Да и немудрено – денек выдался еще тот…

В семь вечера позвонил Собакин и сказал, чтобы я ждал его и один не уезжал. А я и так собирался оставаться: дома у Василисы какие-то проблемы, ночевать не может, так что кроме меня приглядеть за камрадами в стационаре некому.

В 20.00 Смирнов, Родимый и Василиса убыли домой. В клинике остался я, двое охранников да двенадцать пациентов.

В начале десятого подъехал Собакин. Я как раз спустился из стационара, проходил по холлу второго этажа и имел удовольствие через окно лицезреть восшествие основного местного «дуребора» на крыльцо клиники.

Собакин был сильно пьян, качался, как моряк на штормовой палубе, что-то напевал и мотал головой в такт. В левой руке у него был увесистый пакет, в правой – полуторалитровая бутылка водки с ручкой.

Добравшись до моего кабинета, Собакин мгновенно протрезвел и, выгружая из пакета на стол кучу всякой еды, сообщил, что возле клиники обнаружены два вражьих наблюдательных поста, штурм следует ожидать ориентировочно после полуночи, а подмога прибудет с минуты на минуту – как стемнеет.

Выглядел мой толстый патрон вполне вменяемо, так что я его обнюхивать не стал, но попросил уточнить пару моментов.

– На фига, вообще, кому-то штурмовать клинику? Ничего ценного у нас нет. Инкассация была в 19.00, «дури» и медикаментов группы «А» осталось совсем немного. И потом, «штурм» – военный термин. На нас что, будут наступать автоматчики с бронетехникой?

Собакин сказал, что медикаменты наши никому не нужны и автоматчиков, скорее всего, ждать не стоит. Будь на то вражья воля, они с огромным удовольствием сбросили бы на клинику пару десятков авиабомб, а потом для верности добавили бы из огнеметов. Но поскольку таковой воли нет, нас, скорее всего, будут элементарно поджигать. Так что стоит рассчитывать на десяток лиц с битами и монтировками, приправленных малой группой поддержки с огнестрельным оружием и какими-то техническими средствами для перевозки ГСМ.

– Поджигать?!

– Да, поджигать…

Здорово! Недолго тут у нас шалила цивилизация. Добро пожаловать обратно в родное и уютное Средневековье…

Вскоре инкогнито прибыла подмога: Смирнов и трое коллег Собакина, с которыми он везде разъезжает. Как они подъехали, я не видел (окна моего кабинета расположены справа от крыльца, на втором этаже, двор виден как на ладони), посему сделал вывод, что хлопцы влезли через окно со стороны сквера.

– Если увидят, что народу много, – не полезут, – пояснил Собакин.

– Так, может, и к лучшему?

– Не, пусть нападают. Прищучим разом, чтоб потом не маяться. Сходи погаси везде свет. Пусть будет внизу в вестибюле, на посту в стационаре – ну и тут, естественно…

Я прогулялся, выключил лишний свет, проверил камрадов в стационаре и предупредил, что Собакин здесь (они его боятся – глядишь, постесняются лишний раз «ставиться»). Потом я принял душ и вернулся в кабинет с намерением внести предложение – для релаксации помалу вкусить из сосуда, что Собакин приволок с собой.

Намерение мое несколько запоздало: «дуреборы» уже вкушали, и не помалу – Смирнов, оказывается, принес еще литр.

Оставалось только присоединиться к честной компании и ради проформы задать актуальный вопрос.

Актуальный вопрос (насколько хороши будут пьяные сотрудники в качестве защитников клиники?) Собакина слегка обидел:

– А кто будет пьяным?! Тут от силы по четыреста на брата получается! Как раз только-только расслабиться…

Пьяным стал я – и очень быстро. «Дуреборы» наливали споро и деловито, где-то через полчаса я был хорош настолько, что с трудом выговаривал слова. Собутыльники мои между тем выглядели бодро и свежо и спокойно общались на профессиональную тему – я мало что понимал из их разговора.

Да, видимо, я сильно устал за последнюю неделю. Никогда ранее так стремительно не пьянел. Если так и дальше пойдет – быть мне алкоголиком.

Между делом Собакин пару раз кому-то позвонил: по вопросам было ясно, что корреспондент находится где-то неподалеку и наблюдает за обстановкой возле клиники. Это меня успокоило: значит, мы тут не одни, где-то поблизости сидит в засаде резерв. Или засада в резерве – короче, кто-то тут есть еще.

И вообще, можно не волноваться. От меня сейчас мало что зависит: люди с «питомника» контролируют ситуацию и сделают все, как надо…

* * *

Через некоторое время что-то произошло: видимо, я в очередной раз клюнул носом, потому не понял, что именно, но все мои собутыльники вдруг организованно встали и покинули кабинет.

Поборовшись с заплетающимися ногами, я с трудом одержал верх и тоже вышел вон.

«Дуреборы» сгрудились у раскрытого окна в темном холле и прислушивались к звуку, доносившемуся с улицы. Звук был похож на сдвоенное урчание мощных моторов, например дизельных тягачей.

Вообще-то это нонсенс, в такое время суток по улице возле клиники вообще никто не ездит, а движение тяжелого транспорта через центр города категорически запрещено.

Я открыл было рот, чтобы задать вопрос о природе звука, но Собакин, каким-то мистическим образом угадавший в темноте мое намерение, дернул меня за руку и прошипел прямо в ухо:

– Тихо! Молчи, слушай. Вон – к окну встань, смотри…

Звук медленно, но уверенно приближался. Теперь было совершенно очевидно, что это мощные автомобильные моторы.

Перед воротами клиники вдруг откуда ни возьмись возникла милицейская машина с включенной «мигалкой». Развернувшись, она сдала назад и прижалась к обочине, словно желая кого-то пропустить.

Спустя несколько секунд звук моторов превратился в рев – из темноты шарахнуло ослепительным светом фар, закрытые на ночь ворота вдруг сложились, как пластиковая изгородь детского конструктора, и во двор клиники ввалилась тупая «камазья» морда, волокущая за собой многотонную цистерну.

– Понеслась!!! – скомандовал Собакин, и «дуреборы» с воплями и гиканьем ломанулись к лестничному маршу.

Я остался на месте (да просто туго соображал – не понял, что делать) и успел заметить, что во двор лезет второй «КамАЗ» с цистерной, а от сломанных ворот бегут к крыльцу какие-то серые фигуры. И показалось мне с пьяных глаз, что их там неимоверно много!

Сообразив наконец, что надо как-то действовать, я неуверенной трусцой припустил к кабинету, на ходу решая дилемму: мне теперь как – просто спрятаться или все же примкнуть к рядам защитников клиники?

Едва я успел добраться до кабинета, внизу сочно лопнула витрина и победно заорал хор злобных голосов. Дилемма была решена в пользу активной обороны: с детства ненавижу вандалов!

Я схватил со стола пустую бутылку с ручкой, покинул кабинет и осторожно спустился вниз.

В вестибюле было пусто. Через разбитую витрину с улицы несло бензином. Я немного постоял в нерешительности, прислушиваясь к воплям и звукам ударов, раздававшимся снаружи, а что-то там было не особенно комфортно! Собравшись наконец с духом, я распахнул двери и грозно шагнул на крыльцо, переполненный решимостью примкнуть к рядам защитников.

А примыкать уже не было смысла: ввиду отсутствия необходимости в защите.

В общем, пока я перемещался и размышлял (это от силы минут пять – даже со ссылкой на пьяные ноги), тут уже все урегулировали без меня.

Люди в форме, с заброшенными за спину короткоствольными автоматами, деловито волокли пленных к невесть откуда взявшимся у сломанных ворот микроавтобусам. Как они здесь оказались, для меня было загадкой, но вели себя эти нежданые хлопчики как хозяева: сопротивление задержанных подавлялось стремительно и жестоко, о чем свидетельствовали непродолжительные сдавленные крики, наполненные болью и страхом.

Прямо под демонстрационным эркером лютый Собакин привычно прыгал на ком-то и, пересиливая вопли допрашиваемого, ритмично интересовался:

– Кто?! Вас?!! Послал?!!

Люди в форме трудились не только во дворе и у ворот: на дороге они зачем-то били двух милиционеров и тоже что-то у них спрашивали. В сполохах мигалки это было похоже на мексиканский танец, а о чем шла беседа, я не понял: спрашивали слишком быстро, слов не разобрать, да и далековато все это происходило от крыльца.

Еще через несколько минут двигательная активность вовсе сошла на нет. Допрашиваемый ответил Собакину нечто такое, что ему пришлось по душе, и милиционеры на дороге, судя по всему, тоже проявили благоразумие: их перестали бить и вместе с остальными пленными погрузили в один из микроавтобусов.

Потом коалиционное командование потратило какое-то время на решение участи захваченных цистерн. Собакин, приплясывая на месте от нетерпения, азартно спорил с каким-то мужиком в форме: предлагал подогнать «КамАЗы» к ул. Упырева 266 (там усадьба прокурора, а рядом – главного милиционера) и расстрелять из гранатометов прямо перед воротами супостатов.

Мужик в форме упирался и не торопился делиться подлинной причиной своего нежелания дать Собакину потешить душу.

– Не, ну ты скажи, на хрена они тебе?!

– Да нужны, я ж сказал…

– Не, ну ты скажи…

Я присмотрелся, узнал мужика и вздрогнул.

Это был тот страшный парень – любитель вольных стрельб на полянах. Только без берета – поэтому я его сразу и не опознал…

– Ну на фига они тебе?! На АЗС толкнуть? Не получится – у них тут кругом мафия!

– Гриша, ты чего такой приставучий? Я сказал – нужны. Завтра вечером они мне понадобятся.

– Для чего?!

– Для дела.

– Завтра вечером? Не понял… Ты что, хочешь сказать…

– Тихо, Гриша, тихо! Давай завтра об этом поболтаем. Лады?

– Лады… – Собакин вдруг утух и разом посерьезнел. – Ну… Тогда – до завтра.

– Ну вот и славно. Все, хлопцы, по машинам!

Через несколько минут во дворе было пусто и тихо. И лишь разбитая витрина да стойкий бензиновый аромат во дворе клиники напоминали о неудачном штурме…