Проблемы с интервьюером

- И что ты тогда сделал?
- Надел броню и отправился на каникулы.
- И больше в заключение ты ничего не хочешь мне сказать, ты, прожигающий время ублюдок? У меня были и более жизненно важные дела в прошедшие четыре часа.
- Ты не говорил.
- О Боже, знаю, что не говорил. О Боже.

- Ты себя чувствуешь так себе? И ты станешь серым и тупоглазым трупом, прежде чем я возжажду вашей работы.
- Чего?
- О, а мы не говорили о встречных намерениях?
- О Боже мой.
- Вот-вот.
- Я маленький человек.
- Я знаю, это трудно. Ладно, мне пора идти.
- Но... но...
- У тебя вопрос?
- Ты псих.
- Вопрос?
- Ты считаешь нормальным, - я сказал нормальным, - что всякие монстры, эти ядерные твари, как ты их назвал, с рычанием лезут из стены и утаскивают твоего коллегу в какой-то свитый ад?
- Я считают это благословением, - сказал я и ушёл хохоча, пока кровь не пошла у меня из дёсен.
Конечно, после вечного осуждения Фреда я заключил сделку с дьяволом, по условиям которой он внезапно залетал за редкой камеей в кошмары, что я организовывал для всяких беспокойных и измученных совестью ублюдков. В плане денег - ноль, зато сколько смеха.
И ещё была ужасающая мэрская кампания - я включился в неё, когда смертельная рана окутала мой дом, поглощая диваны и ломая стулья с треском, звучащим громче, чем он есть. Я постоял на улице с минуту, посмотрел на деформации из сада. Мэр подошёл и сказал, что у меня злой вид.
- Нет, - сказал я, - просто жевал кой-какие отбросы и тут процесс прервало какое-то мрачное чудо. Глянь.
И я указал на камин, выпускающий подбородок.
- Не хватает изящества, - сказал он в смущении и перешёл к близлежащему делу. - Ты мне не нравишься, и я здесь потому, что нужна твоя помощь в осознании того, откуда взялся закон, запрещающий мне убить тебя исключительно по этой причине.
- Ничем не могу помочь, - сказал я и припустил бегом. Он догнал меня, пару раз стегнул ремнём и потом спросил совета насчёт медиа. Поначалу я с радостью ему всё объяснил. Но теперь, особенно если прибавить дьявола, я ощутил, что хочу некоего руководства в отношении последующих больших событий в моей никудышной жизни.
- Зажарь это и продавай без рецепта, брат. Давай, гарантирую тебе уважение. Уважение, и даже больше.
Но теперь...
- Теперь подожди минутку...
- Подожди минутку, - говорит он с неизменным отпугивающим мертвецов обаянием. - Твой согнувшийся перед прыжком интеллект загонит твою потенциально сладкую и радужную жизнь в петлю, брат, и я буду там ставить деньги на другую сторону, так и сделаю. Будь ты проклят, проклят, адски проклят!
- Ну, спасибо, падре, я - я насладился беседой... беседочкой.
И я вывалился из исповедальни, как слепой.
Небо цвета пива, моё прошлое укутано в карманы плаща. Гроза возлежит на вулканическом ветре. И что мне оставалось делать - только пугать ночь козлиными ангелами и аппаратом. Как другие зарабатывают на жизнь? Наполняют веру пациентов. Появляются на подмостках, жирные, как всегда, мол, пусть дебилы в первом ряду загадают цифры. Ранят кафедру танцами.
Агент бюро путешествий - размолоти в блин идею, что приключения идут в комплекте с блевотиной, и ты что-нибудь да поймёшь.
Повар?
- Мы нашли кучу змей в пироге. - И на этом всё кончится.
Ужас в той же униформе.
И я подумал про тётю и её недоброе искусство.
- Двенадцать глаз, скорее, для красоты, - говорила она. Это было много лет позднее её одержимости трупными головами и лихорадки. Теперь она делала мульти-поколениевые мясные скульптуры из мёртвых лебедей и миног. Получалось настолько неудачно, что мне почти пришлось объяснить ей - пока я смотрел, отваливались целые куски. “Нет, - подумал я, - жизнь художника не для меня”. Сменить лошадей или позволить таким крайностям увлечь меня? Посмотри, куда меня завели трупные головы. Вот уж чего мне не нужно во тьме.
- Неплохо, тётя.
- Восемь фунтов.
- За просмотр.
- Именно.
- Идёт.
И что, это путь?
Снег скрипит под ногами. И я увидел, что справа Резчик сел на парковую скамейку - редко когда увидишь его на свободе. Такой живчик. Как-то начал дубасить людей, и оказал на них огромное влияние. Никто не мог поверить, когда он изменился.
- Прежний Резчик катался на корове, - говорили они с вполне объяснимой тоской. И, значит, он помахал мне.
- Ого, Резчик, - сказал я. - Ого.
Выгнанные из зоопарка цапли пялились на нас, тощие и рахитичные.
- Переживаю я за Фреда.
- Да, - сказал я, удивлённый его логичностью. - Ну, видел его там внизу, в цепях оков.
- Ты как знаешь древнюю историю?
- Небо не было картошкой.
- Именно так, правда? Ладно. Сразу к делу, расскажу тебе кое-что. Прошлое обретает святость. Можно прогнать плуг через бумаги относительно моих преступлений. Но вымогательство в те дни стало столь привычно, что совсем не развлекало, мы исполняли его через силу, как гимны. Непристойные увеселения и совершенные перепалки считались добродетелью, но я подвергал сомнению сию мудрость. Считал, что из всех людей лишь я найду тайный путь. Увернись от рукопожатия и синяка под глазом за телохранителем.
- Невинные ожидания. Оставь мою зазубрину в самоуверенности властителей. О ухищрения - лишь иди от попытается прожить без них. Скольким призракам придётся вселиться в трупы идиотов, дабы двигаться в них, выражая себя из-за трупной маски и выкликая свои требования, по большей части, весьма тоскливые - конкретные сорта печений и так далее - приколы и печенья в подземном мире - последний писк моды, представь себе.
- Ищи только вопящих шутников и повреждённую психологию, и ты найдешь, брат. Вполне быстро изучил я язык кур и начал кричать на них про мир и что они могли бы в нём найти, если бы вырвались мыслями дальше зерна и чепухи, и, похоже, я привёл их в восторг.
Никакой реакции. Возвращайся в мир, казалось, говорили они, и скажи там, что мы тут вполне себе счастливы. В конце концов, я так и не нашёл ни одного агрессивного оппонента. Ладно, подумал я, топая по двору фермы, постойте, вы ещё увидите, как около вас визжит топор - и едва я завершил эту мысль, меня очень медленно переехал трактор. И апоплексический фермер дал мне минуту, чтобы бежать.
- Так он и сказал - беги. Голос общества. Поверь мне, я бежал, когда увидел огонь и вилы. Спрятался в стогу сена, мне помог слепой, который не знал моего зла, всей глубины моей порочности. В конце концов, устроился работать судьёй, хотя они думали, что я слишком страшён даже для того, чтобы купить себе шлюху, чем я и заработал хорошую репутацию для юридической профессии.
- Я раньше не знал.
- О, да. Но однажды, на беду свою, я отпустил замечание во время широко освещаемого слушания.
- И что ты сказал?
- “Желудок мой - громадный мешок с котятами”.
- Ясно.
- Открыл нервный магазин. Ублюдки приходили и заказывали предметы, о которых я сроду не слышал, каждый слог выдыхая через силу. И такие оскорбления мне приходилось выносить, пока я не поставил ногу на голову собаки и не сказал, мол, “дам ему оттянуться”, если они не разойдутся. По какой причине ждали они, что я буду смеяться над их издевательствами над моей собственной жизнью?
- Ангелы падают в урагане града, отскакивая. В итоге, тяжёлые орудия. Пытаясь возвратиться, разум вонзает свои когти в мою черепную коробку. Бред - повторные показы адских и мыслящих спутников, ну ты знаешь. Дефекты понятны, голова общедоступная, и в термосе у меня абстрактные племена. Розы в отчаянии замирают, память питается ништяками из отбросов.
Здесь знаки указывают на листву. Подушка соли - это кое-что, вещь, брат! Я пожираю богов. Богов в тесте. Осмелюсь предположить, ты тоже?
Я помедлил с ответом. Новый серебряный озноб прополз, как призрак, и он встал, весь в перьях.
- Хватит слов. Только напоследок - ты более чем кто-либо, способен спасти западную цивилизацию от себя.
- Что? Куда ты?
- Запинающийся побег.
И он ушёл прочь. Англия - ворсистая земля под облаками. “Испеките меня, - сказал я, широким взмахом осеняя обрывы Дувра, - и передержите в блядской печи”.
Могучая активность полтергейста сопутствовала мэрской кампании, но когда она успокоилась, мы уже все были в шоколаде.
- Так не может вечно продолжаться, - сказал я Мэру, прихлёбывая бренди и пересчитывая пачки бабла, толстые, как ухо пса.
- Нет, при твоём участии - не может, - ответил он, затягиваясь сигарой, и, лениво потянувшись к верёвке колокольчика, призвал бригаду, быкошеих ублюдков, чтобы выкинуть меня на улицу.
- Не о чем переживать, брат, - утверждал позже Эдди в баре. - Это всё любители-ласкатели коров. Масонские ублюдки по колени в крови при вспышках заката. Лучше не иметь с ними ничего общего.
- Думаю, на этот раз, ты прав в каждой детали, Эдди, - вздохнул я. - Всё-таки мне неплохо бы поберечь свою репутацию.
- Ты про репутацию раболепного соучастника?
И я выбросил руку вперёд так быстро, что он не успел опустить стакан. Шрапнель во все стороны. Обычная, вялая и бесцельная потасовка с человеком, чья злость уже потрачена, и толпа вокруг жертвы, которая уже жертва. Но возникла проблема, когда Эдди начал порождать нечто с хвостом и явственно нечеловеческое.
Наш страх был первосортным, и мы согнулись от хохота.
Навещал Эдди в больнице.
- К чему сидеть в сумеречном мутном помещении, брат? Там, снаружи - целый мир, и твоё имя на нём.
- К чему? - спросил он. - Когда знаешь, что нечто в сей колыбели даже сейчас учится крушить и обвинять.
- Неудачная модель поведения, - фыркнул я. Потом посмотрел на дитя, его желобчатое рыло и медные трубы на поверхности. - Эдди, это не ребёнок ~ не в том смысле, как тебе кажется. Это дитя корпоративное, киборг в синем ошейнике, ядерная тварь.
- Смотри, этим утром у меня никудышная рука - правда?
- Я сказал тебе правду, Эдди - посмотри. - И я наклонил колыбель к нему. - Видишь клапаны насоса и брызжущий пар? Пойми же ты, вздымающиеся затворы управляют телом. У меня сразу возникли подозрения, ведь ты рожал, не будучи женщиной. И на нём парик. - Я стащил с него блондинистый парик и швырнул его в Эдди. - Сколько ты уже тут прохлаждаешься?
- Три дня.
- Ты никогда не платишь.
Молчание Эдди сказало мне, что он заплатил.
- Ну, тогда всё ясно - одевайся, брат, в свои шмотки, в которых был, ты отсюда уходишь.- Невероятно.
Дома разобрал тварь - гидравлика, и иглы зубов в субэтерической плоти, панцирная оболочка, как у краба, механизмы. И у этой штуки и впрямь было телескопическое зрение.
Тем временем, ослеплённый девятнадцатью убийствами, Мэр проскользнул в переулок и скрутил свои руки, увидев красное.
- Я необычен, - убивался он, - но не уникален. - Он стоял под лампой, слишком современной, чтобы давать романтические тени. - Что же я, в конце концов, должен делать? - его руки превратились в молоты.